Росси о мастерстве актера

...Однажды вечером мне попалось небольшое сочинение Дидро, под заглавием «ParadoxessurlecomedIen» Если ты еще не знаком о этим произведением и тебе захочется прочитать его, то, пожалуйста, сделай мне удовольствие, брось его в угол, как и я сделал; лучшего оно не заслужи­вает. Эта книжонка до того цинична, что скорее возбуждает отвращение, чем презрение. Если бы я счел справедливым хоть одно замечание, хоть единое слово об игре актеров, я бы давно перестал играть на сцене. Автор сначала меня за­интересовал на некоторое время, но когда он начал мешать вместе философию и свои материалистические воззрения, мне стало невыносимо читать. Я глубоко убежден, что в этой кни­жонке скептик пересилил человека с сердцем, драматурга. Плаксивые драмы Дидро, хотя их играл Давид, и в свое-то время не трогали и не увлекали публику, а нынешняя су­
дила бы о них, вероятно, еще строже. Поэтому я и считаю
эти Paradoxes враждебной выходкой, злостной местью фран­
цузским артистам, бросившим штудировать и играть его про­
изведения, никогда не имевшие успеха. От всего произведе­
ния веет именно неправдой и несправедливостью, Я считаю
себя талантливым и понимающим артистом и употребляю все
усилия питать о себе это мнение со всевозможной скромно­
стью, и с полным правом.Все переходы от спокойствия к изу­
млению, от изумления к замешательству, от замешательства
к тоске, от тоски к унынию, от уныния к страху, от страха
к ужасу, от ужаса к отчаянию—переходы, которые ты мог
наблюдать во мне на сцене,— я их сам пережил, глубоко
прочувствовал и искренно могу тебе сознаться, что душа моя
в эти минуты была охвачена волнением, сердце билось силь­
ней, и слезы, блиставшие на моих глазах, были именно сле­
зами страсти, душевного волнения. Все это было результа­
том работы, совершавшейся во мне самом; результатом отож­
дествления собственной личности с изображаемым лицом, ко­
торое в этот момент поглощало все мое существо. Если ты
плакал, если ты увлекал окружавших тебя людей, молодых
актеров, игравших с тобой, если ты производил в них такое
же душевное волнение и если ты возбуждал публику и она
аплодировала тебе, поверь, мой друг, что ты в это время со­
общал всем, смотревшим твою игру, частицу того таинственпого вещества, которое всецело проникало тебя самого. Ёсли
ТЫ переживал одинаковые чувства с Гамлетом, вместе с
ним приходил в отчаяние, любил, это значит, что страсть,
сомнение и любовь заранее существовали в груди артиста,
играющего Гамлета. Если бы было иначе, если бы ты хоть
на минуту мог верить, что артист, одетый в один достопримечателыный, по-твоему, вечер в траурное платье несчастно­ го датского принца, был просто молодой человек, улыбаю­
щийся, как говорят, кончиками губ, отпускающего заранее
обдуманную фантастическую шутку, то ты или никогда не
написал бы или, написав, взял бы' назад прекрасные слова,
которые сами по себе служат уже высшей наградой артисту
за его продолжительную, полную терпения жизнь для искус­
ства.

Ты писал мне

— Я ни когда не забуду, что твой Гамлет в первые воспламенил в моемсердцеискру и с т и н н о г о п о н и м а н и я и с к у с с т в а.

«Автобиографические письма Эрне­ста Росси к Анжело Губернатису», жур­нал «Артист», № 4, 1889 г., стр. 40.

...Усовершенствовать свое произношение, говорить яе~ но и медленно стало теперь моей первой задачей; вме­сте с тем я дал себе слово избегать всего, что бьет исключи­тельно на эффект, понимать и чувствовать то, что говорю; давать и другим понимать и чувствовать, усвоить себе, что между тем лицом, которое я берусь изобразить, и публикой должен возникнуть магнетический ток, из центра которого и должны итти натуральные эффекты. Но как протянуть эту электрическую нить? В чем найти поддержку? Первое: знать роль наизусть; второе: произносить ясно и правильно; третье: выражать с чувством правдивым, тонким и отнюдь не пре­увеличенным; быть ловким, изящным и плавным в движе­ниях—для этого изучать фехтование и танцы. Таков был избранный мною путь, по которому я и принялся потихоньку двигаться, к удивлению моих сотоварищей, к удовлетворе­нию меня самого, публики и критики, которая с этого вре­мени внесла мое имя в театральную летопись.

«Пятьдесят лет артистической деятельности Эрнесто Росси». По мемуарам Росси. Изд. Лесмана, 1896 г., стр. 39—40.

... Некоторые утверждают, что изучение мешает про-явлению гения, забивая и заглушая его. Гении не родятся, как грибы, в особенности в искусстве; а если проявится истинный гений, то его не задушат и не замуштруют: он I сумеет сам, во что бы то ни стало, проявить себя. Гении дра-матического искусства похожи на тех полководцев, которые в день битвы, вследствие особенно сложившихся обстоятельств, в момент неожиданного поражения, проявляют от­вагу, смело бросившись вперед, о криком: «За мной!» и вы­игрывают сражение. Так и драматический артист, иногда в. момент, когда скорее ждут неудачи, смелым движением, вы­разительной фразой или энергией и находчивостью поддер-живает дело и неожиданно проявляет свой талант. Но, повто­ряю, гениальные артисты, как и отважные полководцы, не всегда бывают под рукой,, и на это нельзя рассчитывать. Ко­нечно, поддерживая школу, я восстаю против ее злоупотреб­лений, против академической рутины, предписывающей непременно один и тот же жест в надлежащем случае, одну и ту же позу или принятые за правило переходы голоса из од­ного тона в другой. Размерять чувства компасом так же бе­зобразно, как и давать им полную необузданность. Из двух, зол я не знал бы, на котором остановиться. Inmediostat-virtus¹. Что натура должна быть подчинена искусству, с этим должны согласиться самые рьяные приверженцы нату­рализма.

1 Истина всегда посредине. {Ред.):

Зачем же и называть драматическим искусств о, а нас драматическими артистами? В противном случае назы­вали бы попросту: натуральным, а нас натуралистами. Нажизненном пути мы тоже актеры, того или другого действия, часто очень драматичного. В начале действия можем ли мы звать его развитие и конец? Мы можем предполагать, но не утверждать. Тогда как сценический актер, развивая харак­тер или страсть, знает постепенность его развития и конеч­ный результат. Может ли он, начав первый акт, не знать, что затем последует ичем действие разрешится? Напротив, он должен вдуматься в весь ход действия страсти и в особен­ности характера, чтобы воспроизвести их сообразно с сцени­ческим искусством, в то же время приближаясь настолько к: правде, чтобы в этих действиях незаметно было, что актер знал наперед, чем разрешится дело. Кто же может научить его таким образом вести дело? Я до сих пор на этот вопрос могу ответить только одним словом: искусство!

«Пятьдесят лет артистической дея­тельности Эрнесто Росси», то же изд., стр. 62—63.

... Я никогда не позволял себе распускаться: я держал себя в руках. Я никогда не говорил себе: «Доволь­но, можешь почивать на лаврах!» О, нет! Я знал, что за капризное создание искусство; знал, что оно дарит своими мило­стями только тех, кто безгранично ему предан, знал, что пре­красное и увлекательное неувядаемо, что оно неудержимо влечет за своей колесницей, бросая по.дороге тех, кто ока­жется бессилъным следовать за нею или изнеможет от усталости. Я знал также немало актеров и актрис, которые много обещали хорошего в будущем, но потом не оправдали этих обещаний. А почему? Потому что переставали учиться: возгордившись первыми победами, польщенные отзывами кри­тики, не поддержанные их директором, они рано хотели по­чивать на дешевых лаврах, забывая, что искусство не ста­рается, а идет вперед.

«Пятьдесят лет артистической дея­тельности Эрнесто Росси», то же изд.,. стр. 112.

... Навещая своих собратьев по искусству в их убор­ной, перед началом новой для них пьесы, мне иногда случалось находить их спокойными, веселыми, нимало не озабоченными предстоящим событием. Иногда я думал, что это спокойствие напускное; но, вглядевшись ближе, я заме­чал, что оно, напротив, происходит от полнейшего равнодушия. На мой взгляд, как бы артист ни был уверен в своей роли, как бы он ни надеялся на себя самого, он не может избежать волнения при мысли, что все его силы могут не преодолеть какого-нибудь препятствия. Разве он может пред­видеть вкусы и капризы публики? Насколько он уверен в себе самом, настолько он может сомневаться в справедливо­сти других. Может встретиться такая масса обстоятельств, ко­торые излишне было бы исчислять, но которые артист не­пременно должен иметь в виду. К счастью, я находил мно­гих, которые разделяли мое мнение и, как и я, переживали волнения и беспокойство. Актер, — я говорю, конечно, об из­бранных артистах,— просмотрев роль, набрасывает свой план: ото чувство должно быть особенно выражено; это не более, как блестки, скользящие снаружи; это пункт постепен­ного развития страсти; то даст свет такой-то идее, это при­даст гармонический оттенок голосу; это надо выразить таким-то действием или движением. Затем все это повторяется са­мому себе и на сцене, в репетициях; задуманное применяется к действию, направляется к правде и по размышлении ис­правляется. Если автор пьесы еще жив и находится тут же, он может подать свой совет, найдя то или другое более или менее верным; но актер, составивший себе твердый план, сделает ему эти уступки только из любезности, но, при ис­полнении, придержится той задачи, которую принял в осно­вание своей идеи. Конечно, это еще более применяется к со­зданиям великих мастеров, о которых мы имеем только бледные предания или сухие комментарии, когда, при глубо­ком размышлении, у нас всегда остается сомнение: довольно ли ясно мы объяснили их публике, достаточно ли резко, со­образно оидеей автора, очертили их характеры? Поэтому-то, разбирая их во всех мелочах, мы не должны заботиться о том, чтобы представить их верную копию, но, приняв в свою плоть и кровь, должны явиться воплощением этого историче­ского фотографического снимка, очеловечить то, что изобра­жаем. Так я старался и стараюсь всегда поступать с моимитипами. Я изучал моего героя, анализировал его, вслушивал­ся в тот язык, которым снабдил его автор, всматривался во все изгибы его характера и, хорошо знакомясь с ним, пред­ставлял его; но, представляя, я входил в его жизнь так, как будто это была моя собственная жизнь, как будто это я сам переживал все страсти и чувства того типа, который я изо­бражал перед публикой. Артист, задавшийся такой системой, не может не чувствовать волнения перед представлением, на которое он идет творить, а не машинально представлять. Таким образом, я считаю две системы при изучении: первая академическая, вторая натуральная. Выражение чувства, страсти принадлежит второй, вытекая прямо из сердца в минуту творения; потому-то гениальные артисты и не могут играть по сто и двести вечеров сряду, не убивая себя и физи­чески и артистически.

«Пятьдесят лет артистической дея­тельности Эрнесто Росси», то же изд., стр. 140—142.

...Артист, конечно, обязан знать, как он должен изо­бразить характер взятой личности, но часто он сам не может объяснить, каким способом он взялся за это дело и достаточно ли овладел им, чтобы ясно передать изображае­мое зрителю. Слыша одобрение публики, которое служит как бы ответом на вопрос артиста, он ободряется, отдается сво­ему вдохновению и моментально создает положения, им не­предвиденные, не обдуманные, — но, конечно, всегда относя­щиеся к главной мысли- и часто сам бывает поражен не­ожиданностью. В драматическом артисте тело часто устает, но ум должен быть всегда бодр, потому что он руководит всеми страстями, не отдаваясь им сам всецело. В противном случае он должен бы был после Отелло или Ричарда III уме­реть, как эти оба героя! Не знаю, насколько я ясно высказал мою идею, насколько она понятна. Я не хотел бы, чтобы из нее вывели признаваемую некоторыми теорию, будто артист не должен сам перечувствовать того, что должны перечув­ствовать благодаря его игре другие, или искусству дать первенство над природой, нет! Я сознаю, что артист дол­жен быть и чувствительным, и восприимчивым, способным проявить все страсти, но только управление этими страстями он должен предоставить искусству, заключающемуся в его уме.

«Пятьдесят лет артистической дея­тельности Эрнесто Росси», то же изд., стр. 223.

... Артист заканчивает картину. Кто же, главным об­разом, руководил его кистью? Его ум? — Нет. Он,

правда, приготовлял краски, распределял тоны; но главным двигателем, производившим впечатление, было его вдохнове­ние. Во всяком другом искусстве артист может указать на разные подробности, могущие достигнуть эффекта; но артист драматический никогда не укажет вам на них заранее. Они возникают перед ним в момент создания, когда они восстают в его воображении и сообщаются публике, проходя перед ее глазами.

«Пятьдесят лет артистической дея­тельности Эриесто Росси», то же изд.,. стр. 303.

Дата добавления: 2015-08-17