Глава 29 ~ Хо-Хо-Хо и идиотские традиции

– Веселого Рождества! – кричит Себастьян, запрыгивая на мою кровать. – Пошли, мамочка! Папа, Эдвард, бабушка и дедушка уже внизу.

Я смеюсь.

– Хорошо, детка, – я откидываю одеяло и выскальзываю из кровати. – Просто дай мне сходить в туалет, и я сразу же спущусь.

Смех Себастьяна, быстро выбирающегося из моей комнаты, заставляет меня хихикать.

Через несколько минут я спускаюсь по лестнице. Доносящийся снизу приятный запах наполняет меня теплом. Кофе, мята и хвоя. Я люблю ароматы Рождества.

– Доброе утро и с Рождеством,– говорит мой отец, целуя меня в щеку.

– Веселого Рождества, папа.

К тому времени, когда все обменялись приветствиями и поздравлениями, Себ практически вне себя от волнения.

– Можно я сейчас открою мои подарки? – скулит он.

Мы все смеемся.

– Ладно, давай, Себ, открой один подарок, пока я с ними разбираюсь, – говорю я.

Я передаю несколько подарков моему папе и Деметрию. Мама уже собрала свои, что не особо удивляет. Эдвард сидит на полу рядом с Себом, разглядывая вместе с ним замечательный телескоп, который сам же ему и подарил.

– Ух ты, Себ, он потрясающий, – говорю я. – Ты сказал спасибо?

– Ага, и он такой клёвый, мама, потому что – смотри, – указывает он на какое-то приспособление, а я понятия не имею, что это такое. – И вот это, – показывается другая штуковина.

– Да, очень круто, Себ.

Я улыбаюсь, когда Эдвард посылает мне взгляд, говорящий: "Ты не имеешь ни малейшего представления, что он тебе показывает".

После того как у каждого образовалась симпатичная куча свертков, я сажусь позади Эдварда и наблюдаю, как Себ открывает свои подарки один за другим.

Когда Себ надевает всю подаренную ему одежду, Деметрий хохочет и говорит, имитируя Джоуи из Друзей:

– Можешь ли ты надеть еще что-нибудь из одежды?

Конечно, Себ не понимает, что имеет в виду его отец, но все остальные доброжелательно смеются.

Моя мать открывает свои подарки и благодарит всех за то, что ее балуют. В этот приезд она ведет себя очень мило и любезно. Она не рассказывала мне, как быть лучшей мамой, не попросила денег. И всякий раз, когда я спрашиваю Эдварда, как прошла поездка из аэропорта, он просто говорит, что все было прекрасно.

Я не хочу давить на него, потому что знаю, какой может быть моя мать, но если кто-то здесь и может с ней справиться, думаю, это Эдвард.

Папа подарил мне новый фотоаппарат, так как знал, что мой совсем устарел. Дем преподнес несколько свитеров и новую сумку. Моя мать, конечно же, вручила мне подарочный сертификат в спа-салон, куда я, вероятно, не попаду, потому что у меня не будет для этого времени.

Эдвард пододвигает нам с Себом по какой-то маленькой прямоугольной коробочке.

– Ты даришь нам одно и то же, да? – с улыбкой спрашиваю я.

– Телескоп Себа был обходным маневром, – смеется он.

Я аккуратно открываю коробку, осторожно удаляю тонкую серебряную бумагу и вижу конверт.

– О боже, мама, я получил конверт! – радостно кричит Себ.

– Детка, думаю, нужно его открыть.

Он кивает, и мы одновременно поднимаем клапан и достаем таинственный подарок.

У меня уходит минута, чтобы понять, на что же я смотрю. У Себа – немного дольше.

– О, божечки, мама! – прыгает по всей комнате Себ.

– Поездка в Disney World? – я смотрю на Эдварда широко открытыми глазами и встречаюсь с его взволнованным взглядом.

– Это плохая идея? – спрашивает он.

– Плохая идея? – я смотрю на Себа и снова на Эдварда. – Похоже, это грандиозное попадание.

Я кладу подарок на стол, наклоняюсь к Эдварду и с нежностью и благодарностью целую его.

– Я люблю тебя, – шепчу я ему в губы.

– Я люблю тебя больше, – говорит он.

Себ сделал Эдварду альбом в технике скрапбукинга со своими самыми любимыми в мире вещами. Эдвард так рад, что буквально зачитывается, и мне приходится наконец сказать ему, чтобы он шел собираться, потому что скоро приедут его родители.

Когда через пятнадцать минут он возвращается, и я улыбаюсь, увидев, что он надел новые часы и рубашку, которые я подарила ему.

– Тебе идет, – говорю я, украдкой целуя его.

– Ну, тогда хорошо, что ты знаешь, как покупать, не так ли? – он смеется и целует меня немного крепче.

Покашливание заставляет меня оттолкнуть Эдварда и повернуться. Моя мать стоит подбоченившись и с озадаченным выражением лица.

– О, привет, мама.

– Не хочу прерывать, но только что подъехал автомобиль, и я думаю, что это родители Эдварда, – говорит она.

– Отлично, спасибо, Рене, – Эдвард быстро отправляется к выходу.

– Так, мама, не забывай, у Карлайла синдром Аспергера, как и у Себа. Пожалуйста, имей это в виду, хорошо? – умоляю я.

– Ты слишком сильно волнуешься, Белла, я не идиотка, – насмешливо заявляет она и закатывает глаза.

– Вообще-то я не очень беспокоюсь о тебе. Я напоминаю, чтобы ты не выходила из себя, когда он обидит тебя, а он сделает это.

– Спасибо, дорогуша, но я умею обращаться с мужчинами, – заявляет она и, прежде чем я успеваю ответить, идет на кухню.

Через несколько минут входят Эсме и Карлайл с полными руками подарков. Я спешу к ним на помощь, за что Эсме очень признательна.

– Вы уверены, что принесли достаточно? – шучу я.

– Это все его идея, – она указывает на Карлайла, который и не собирается оправдываться.

– Я отнесу их в гостиную, – говорю я, и родители Эдварда следуют за мной.

Себ с Деметрием сидят на полу и играют в "Четыре в ряд".

– Я люблю эту игру, – замечает Карлайл.

– Я тоже, – хихикает Себ.

– Она мне нравится, потому что не требует слишком больших раздумий. Это простая игра. Думаю, именно поэтому ее и изобрели, – говорит Карлайл.

– Для глуповатых людей? – спрашивает Дем.

– Точно, – утверждает Карлайл.

Шесть месяцев назад Деметрий пустился бы в спор с Карлайлом, обвиняя в том, что тот назвал его тупицей. Но только не Деметрий, который сейчас сидит передо мной.

Он кивает и говорит:

– Скорее всего, вы правы.

Себ выигрывает у отца, и они смеются, когда сын делает победный жест и начинает обратный отсчет, прежде чем нажать на рычаг, заставляющий красные и черные кружочки обрушиться на пол.

– Что за шум? – с улыбкой спрашивает моя мать, входя вместе с Эсме и Эдвардом.

– Мы играем в «Четыре в ряд», бабушка, – Себ начинает собирать фишки.

– О, круто. Не пропусти ни одной детальки, я не хочу потом на чем-нибудь поскользнуться, – резко говорит она, и я слегка напрягаюсь.

– Мама, – шепчу я, – Себ знает, как наводить порядок. Это одна из его обязанностей – собирать свои игрушки во всех комнатах в доме.

– Нет ничего плохого в небольшом напоминании время от времени, не так ли? – спрашивает она и смотрит на Эсме, которая молча пожимает плечами.

Я не хочу ничего начинать, так что закрываю рот и помогаю Себу все убрать.

В течение часа приезжают Лорен и Элис с семьей, в доме слышны взрывы хохота, рассказы и шуршание бумаги. На кухне готовится ужин, распространяя по дому самые аппетитные ароматы. Это рождественское блаженство.

– Итак, Дем, это твоя девушка? – спрашивает моя мать, показывая на Лорен.

– Ну, мы встречаемся. Я хотел бы считать ее своей подругой, но не рискнул бы предполагать...

Лорен со смешком прерывает его. Она кладет руку Деметрию на колено и слегка сжимает его:

– Да, мы встречаемся, и да, я его девушка.

– Как восхитительно, – презрение в голосе моей матери не остается незамеченным. Дем опускает взгляд, я вижу, что и Лорен становится неловко.

– Случилось так, что именно Эдвард сделал возможной их встречу, – с лукавой усмешкой говорю я.

– В самом деле? И как это? – Рене оборачивается к Эдварду.

– Лорен – моя помощница. Они познакомились на День Благодарения, ну а остальное, думаю, уже история. Какое это имеет значение? – он многозначительно смотрит на мою мать и улыбается, но глаза его прищурены.

Рене пожимает плечами:

– Просто любопытно, вот и все.

Я сажусь в кресло и закрываю глаза. Я знаю, что происходит, и боюсь, что, возможно, придется вывести Себа из комнаты. Рене нравится говорить гадости о Деметрии, но я не позволю Себу слушать подобные проявления ненависти.

– Ну, теперь на ваши вопросы даны ответы, а дальнейшее обсуждение личной жизни Деметрия и Лорен – не тот разговор, который нам следует вести на Рождество. Так ведь, Рене? – категорично заявляет Эдвард. Я оглядываюсь на него, а он смотрит на Рене точно так же, как и на Таню в вечер благотворительного раута.

– Хм... Конечно, конечно, мне просто было любопытно, – она нервно смеется.

– Отлично, – Эдвард хлопает в ладоши, заставляя всех слегка вздрогнуть. – Что дальше? – он смотрит на меня и подмигивает.

– Ну что ж, может быть, мы выбросим оберточную бумагу, отнесем наверх все большие вещи и начнем накрывать на стол? – спрашиваю его я, словно он собирается сообщить мне, каковы же мои планы. Я поражена, если честно. Никто никогда не разговаривал с моей матерью так, чтобы это звучало не грубо, но строго.

– Если ты этого хочешь, то вот этим мы и займемся, – он начинает собирать бумагу, и остальные тут же подключаются. За пятнадцать минут мы убираем всю комнату.

Потом Эдвард, прихватив с собой Дема, Чарли, Джаспера и Карлайла, выходит на улицу, чтобы воспользоваться новым шпионским оборудованием, которое ему подарили Элис и Джаспер.

Дамы предпочитают остаться внутри, где тепло, и закончить приготовление еды.

– Тебе очень идет, – говорит Эсме, прикасаясь пальцами к украшенному сапфирами и бриллиантами кулону на ожерелье, которое она мне подарила.

– Большое вам спасибо, оно такое замечательное, – краснею я.

– Это ожерелье моей бабушки, – Эсме широко улыбается, когда мои глаза округляются от удивления.

– Бабушки?

Она кивает.

– Да, ей принадлежали ожерелье и кольцо. Вчера вечером я подарила кольцо Элис, а это теперь твое, – она показывает на ожерелье.

– Я... О Боже, Эсме, я и понятия не имела, – бормочу я.

– Это традиция. У моей матери не было других детей, поэтому она подарила мне оба украшения, ведь они должны перейти к дочерям. У меня есть Эдвард и Элис. А теперь еще и ты… и даже если бы ты была моей собственной плотью и кровью, я не могла бы любить тебя больше, Белла, – говорит Эсме, и ее глаза блестят.

Я отчаянно пытаюсь подобрать слова, но ничего не получается. Она качает головой и тянет меня в свои объятия.

– Ты член семьи, Белла, и я люблю тебя, – шепчет она мне на ухо, и я крепко обнимаю ее.

– Я тоже люблю тебя, – я беззвучно плачу в ее плечо. Вот такой должна быть мать, и, благодаря Эдварду, у меня она есть. Он дает мне больше, чем когда-либо узнает.

– Что здесь происходит? – громкий голос Рене разрушает идеальный момент. Я гляжу на нее и вытираю глаза.

– Почему ты плачешь, детка? – она враждебно смотрит на Эсме.

– Нет, это счастливые слезы, – говорю я.

– Пфф, счастливые слезы? – она качает головой. – Такого не бывает. Это бессмыслица. Счастье заставляет тебя смеяться, а печаль – плакать.

– Ха! – говорит Элис.

– Прошу прощения? – оглядывается Рене.

– Ну, если вы скажете это при моем отце, он проведет с вами беседу, от которой у вас голова пойдет кругом, – смеется Элис.

– Нельзя оспаривать факт, – утверждает моя мама.

– Но это не факт. Никто никогда не скажет, что невозможно плакать, когда смеешься. Это больше похоже на то, что вы плачете от смеха и рыдаете от горя, – парирует Элис.

– Нелепо, – с издевкой говорит Рене и начинает вытаскивать из духовки индейку.

– Это правда, спросите Карлайла, – Элис выгибает бровь, как бы говоря: «ну, выкладывай».

– И что же делает его мнение истиной в последней инстанции? – спрашивает Рене.

– Он подкрепит свои ответы аргументами, пойдемте. – Элис открывает кухонную дверь.

Рене закатывает глаза и выходит:

– Прекрасно, давай его спросим.

Мы с Эсме быстро следуем позади. Я не расположена наблюдать, как с моей матери сбивают спесь, но в то же время ненавижу, что она всегда принижает других. Ей не помешает получить хорошую порцию знаний.

Когда мы выходим, все парни уже настроили снаряжение и что-то ищут во дворе.

– Эй, папа! – кричит Элис.

– Да? – он выглядывает из-за куста.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что объяснил Рене.

– Это не объяснение, а дискуссия. Я не согласна с вашей дочерью, – без особого энтузиазма отвечает Рене.

– Ох, хорошо, – он пожимает плечами, подходит, снимает защитные очки и передает их Эсме. – Чем могу помочь?

Увидев, что мы выстроились полукругом, подходят Эдвард и Чарли. Эдвард встает позади меня и обнимает за талию.

– Рене говорит, что ты не можешь плакать, когда смеешься, – начинает Элис.

– Нет, Элис, я сказала, что ты не плачешь, когда смеешься. Если собираешься спорить, старайся не искажать правду, когда представляешь свой довод, – утверждает Рене.

– Ну, некоторые люди, страдающие семейной дизавтономией, или синдромом Райли-Дея, физически не могут плакать, но я чувствую, что это не тот аргумент, – говорит Карлайл, и лицо моей матери бледнеет. Она разговаривает не с идиотом и теперь понимает это.

– Нет, она говорит, что ты не можешь плакать, когда смеешься, потому что слезы являются признаком печали, – отвечает Элис.

– Ну, слезы вызываются сильными эмоциями, Рене, так что фактически вы можете плакать, когда смеетесь. Так делают многие, – Карлайл засовывает руки в карманы и смотрит на Рене в ожидании ее ответа.

– Я плачу, когда грущу или злюсь, но не тогда, когда счастлива. Потому что это не имеет смысла. – И это ее аргумент. О Господи!

– Подождите, это же не философская дискуссия о смысле вещей, не так ли? Или я неправильно понял? – Карлайл смотрит на Элис.

– Не-а, важна только фактическая сторона: можешь ли ты плакать, когда смеешься? – спрашивает она.

Карлайл кивает и начинает объяснять:

– Плач – это, безусловно, реакция, присущая только человеку. Ситуации, которые заставляют нас плакать, часто являются теми, которые мы отчетливее всего помним. Это показывает нашу восприимчивость к тому, с чем мы сталкиваемся в нашей жизни, и, таким образом, важно для выживания. Мы должны проливать слезы, чтобы оставаться здоровыми. Если причина в смехе, пусть будет так. Если в грусти – опять же, так тому и быть. Наш мозг сам решает, как нам высвободить слезы. Не вы и не я.

– Эмм, ладно... но это не ответ на мой вопрос, – решительно заявляет Рене.

– Хмм, – Карлайл почесывает подбородок. – Вообще-то, это он и есть, но я вижу, что до вас не дошло. Хорошо, давайте попробуем другой подход.

Рене совершенно опешила из-за отсутствия у Карлайла речевого фильтра. Я пытаюсь сдержать смех, когда Карлайл садится и пытается объяснить ей по-другому.

– Человек по имени Том Латц написал книгу, которая называется "Плач: Естественная и культурная история слез". В ней он отмечает, что Дарвин опубликовал фотографии смеющихся и плачущих людей, чтобы продемонстрировать: обе модели поведения сопровождает одинаковое выражение лица. Латц объяснил, что слезы текут из-за сжатия слезных протоков, просто потому, что морщится лицо. Но слезы также сопровождают возвращение организма к гомеостазу после крайнего возбуждения. (Гомеоста́з – способность живых организмов сохранять относительное динамическое постоянство состава и свойств внутренней среды и устойчивость основных физиологических функций в условиях изменяющейся внешней среды – п/п) Таким образом, после приступа сильного смеха слезы являются признаком того, что тело возвращается в нормальное состояние, – он улыбается и садится прямо, явно довольный собой.

– Кто такой Том Латц? – спрашивает Рене.

– Автор, – отвечает Карлайл.

– Но это не говорит о его знаниях. Какое у него образование? – Сейчас она возмущена.

– Ну, для обобщения обнаруженных им фактов он использовал многое из теории Дарвина, – смеется Карлайл. – Надеюсь, вы прекрасно разбираетесь в Дарвине, да?

Рене закатывает глаза и смотрит на Чарли.

– Ты можешь в это поверить? – спрашивает она его.

– Я не вмешиваюсь, Рене. На День Благодарения я играл в Trivial Pursuit («Гонка за лидером» – англ. Российский аналог этой игры – "Счастливый случай" – п/п) с этим человеком. Я не сомневаюсь в том, что он говорит.

Рене смотрит на меня:

– Белла?

– Да?

– Скажи что-нибудь, я имею в виду: ты когда-нибудь плакала, когда смеялись?

Я пожимаю плечами:

– Конечно.

– Спасибо большое, даже моя собственная дочь не может защитить меня, – резко говорит она.

– Защитить тебя? Я считала, что это было поиском ответа. Когда дискуссия превратилась в боксерский поединок? – спрашиваю я.

– Забудь об этом, Белла, я понимаю. Они умны, имеют деньги и вообще замечательные. А что знаю я? Я просто глупая женщина, которая родила тебя, любит тебя и была тут с тобой, пока...

В этот момент словно разверзлись небеса и Бог дал мне разрешение отвести душу. Я не могу поверить в то, что она сказала.

– Как ты смеешь?! – кричу я.

Я вижу, что Дем подхватывает Себа, щекочет его и ловко тянет в дом.

– О чем ты? – сердито спрашивает Рене.

– Обо всем! Как ты смеешь?

Я чувствую на своих плечах руки Эдварда. Он поддерживает меня... Он здесь.

– Как я смею? Это не я бросила тебя на растерзание! – грубо отвечает она.

– Думаю, теперь ты знаешь, каково это. Добро пожаловать в мою жизнь, мама. Ты всегда найдешь возможность что-нибудь разрушить. Тебе рассказывали о плаче, ради всего святого, и все же ты ухитрилась перевести разговор на себя и причины твоих неудач, – я чувствую, как мои руки сжимаются в кулаки.

– Белла, я твоя мать, не говори со мной так при этих людях, – рычит она.

– Эти люди – моя семья. Они всё для меня. Когда я была одна и никого не было рядом, папа приехал и помог мне. Эммет, учитель Себа, частенько присматривал за ребенком, когда я нуждалась в помощи. А где была ты? – Я пытаюсь шагнуть к ней, но меня сдерживает Эдвард.

– Я? Возможно, тебе следует спросить, где был Деметрий. Не возлагай на меня ответственность за заботу о Себастьяне, у него есть отец! – кричит она.

– Да, есть, и прекрасный отец! Отец, который видит свои ошибки, действительно приведшие к неудаче, и проводит каждую секунду каждой минуты каждого часа каждого дня, доказывая Себастьяну, что готов прийти на помощь в любой момент. Не смей унижать его, – резко говорю я.

– Я поняла, – говорит она, окидывая всех взглядом. – Теперь у тебя есть деньги, есть всё, да? Я тебе больше не нужна.

– Достаточно, – вмешивается Карлайл. – Это не праздник жалости к себе, Рене, а Рождество. Я провел свою жизнь с родителями, которые жалели о том, что я появился на свет, и никогда не защищали меня из-за страха осуждения. Я не могу оставаться в стороне, слушая, как вы принижаете мою семью, а Белла – член моей семьи. Поэтому я попрошу вас: если вы не можете сейчас остановиться и наслаждаться остальной частью праздника, то, пожалуйста, уезжайте.

Ее глаза расширяются, она ахает и молча несется в дом.

Эдвард нежно поворачивает меня к себе и сразу же обхватывает ладонями мое лицо.

– Хоть я и не считаю Рождество лучшим временем для подобных выяснений отношений, но я так невероятно горжусь тобой, Белла, – он целует меня в губы, и я наслаждаюсь его прикосновением и любовью. Гнев быстро рассеивается, сменяясь наполняющим меня теплом.

Остаток дня проходит гладко – насколько это было возможно при омрачившемся настроении всех присутствующих. Себастьян не знает, что произошло между мной и Рене.

Рене совершенно не участвует в разговорах и откровенно дуется за ужином и десертом. Допив кофе, она тянет меня в сторонку.

– Я не собираюсь спорить, Белла. Я просто хотела выскользнуть, ни с кем не встречаясь. Уверена, вы с Себом совершите отличную экскурсию в "Disney". Я желаю тебе всего наилучшего и надеюсь получить приглашение на твой большой день. У тебя хорошая жизнь, и мне... – она всхлипывает, – мне жаль, что ты считаешь меня таким ужасным человеком. Я делала для тебя все, что могла, просто я никогда не буду такой, какой ты хотела бы меня видеть.

Я фыркаю – это так типично для нее. Она хочет, чтобы я чувствовала себя виноватой. Я не поддамся, мне нельзя.

– Так ты уезжаешь? Ты не собираешься попрощаться с Себом? Ты понимаешь, как это ужасно?

– Он почти не знает меня, – шепчет она.

– И кто в этом виноват?

Она кивает.

– Ты права. Я... – слезы катятся по ее щекам. – Мне пора. – Она берет чемодан, который успела принести вниз, и выходит за дверь. Ни объятий, ничего.

– Веселого Рождества, – шепчу я сама себе.

***

Все спокойно воспринимают мое сообщение о том, что Рене почувствовала себя неважно и уехала, но я знаю: они понимают, что я лгу.

Когда в доме все стихает и Себ уже лежит в постели, я сижу в гостиной и пристально смотрю на мерцающие огоньки елочной гирлянды. Мысли блуждают по воспоминаниям о рождественских праздниках моего прошлого. Многие прошли с Чарли, многие – с Рене. Рождество с Рене всегда отмечалось кое-как, и наши совместные празднования слишком быстро закончились. Чарли делал все от него зависящее, устраивая каждое Рождество с ним лучше, чем предыдущее, которое, как правило, я проводила с матерью.

И вот мое первое Рождество с Эдвардом и его семьей, а я позволила матери испортить и этот праздник.

– С Рождеством, – шепчет Эдвард, подавая мне бокал вина.

– И тебя с Рождеством, – я улыбаюсь и делаю глоток.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Я буду в порядке, Эдвард, только не сейчас, – я сжимаю его руку и кладу голову ему на грудь.

– Хорошо, тогда я спрошу тебя завтра.

Я усмехаюсь:

– О чем?

– В порядке ли ты.

Я поднимаю взгляд и вижу его блестящие зеленые глаза, глядящие на меня. В них столько любви, такая надежность.

– Со мной все прекрасно, когда ты держишь меня, – шепчу я.

– В таком случае, я никогда тебя не отпущу, – говорит он и больше не произносит ни слова. Он поцелуями прогоняет все мои тревоги. Он сглаживает ласками мою печаль и заменяет ее радостью.

Потом Эдвард относит меня наверх, в постель, и показывает, как сильно меня любит, и когда он целует меня, желая спокойной ночи, все тяготы или обиды, давившие на меня, когда я смотрела на елку, уже давно прошли.

Дата добавления: 2015-08-10