Сорок восемь

— Ты дожила до осени, — произносит Майки, когда я открываю глаза.

Серьезно? Уже осень? Неужели у меня правда получилось?

— Я хочу прогуляться, — прошу я Майки, который вновь лежит рядом со мной в постели и всё никак не может сомкнуть глаз.

Замечаю, что сейчас ночь, но потихоньку на улице уже начинает светать.

— Ты уверена?

— Да.

Парень одевается, а затем помогает одеться и мне. Вся сложность в моих ногах, руками я могу управлять относительно нормально. Мы отключает меня от аппаратов, и я понимаю, что отсчет моего «безопасного времени» уже пошел. Майки предупреждает моего отца, дежурившего на диване в гостиной, что мы хотим пройтись по городу. Точнее говоря, он — пройтись, а я прокатиться.

Когда Майки заходит в мою комнату, чтобы забрать меня, то я останавливаю его в дверях и произношу «Смотри!». Сама, без чьей-либо помощи, я становлюсь на свои отекшие и исхудалые ноги, проходит всего лишь мгновение — то самое мгновение, в котором я вроде бы стою на ногах. Но это не так. Они трясутся и подкашиваются, и я начинаю лететь вниз. Я бы, наверное, так и упала, если бы русоволосый не подхватил меня вовремя.

— Не нужно так больше делать, ладно?

Я киваю, хватаясь за его пуловер, стараясь найти поддержку в его лице. Он всегда был для меня поддержкой.

Парень вновь закидывает меня себе на спину, и мы спускаемся вниз, затем выходим из дома и останавливаемся у заборчика, у которого стоит велосипед. Майки теперь постоянно на нём разъезжает, ведь его пикап, похоже, отжил своё. Хотя, на самом деле, я прекрасно понимаю, что у парня нет времени на его ремонт.

— Держи ноги вот здесь, — говорит он и прижимает мои ноги к небольшой перекладине у колеса. Меня он уже посадил на рамы, а сейчас одной рукой держит велосипед, чтобы он не упал, а другой жестикулирует.

— Майки, — произношу я.

— Ась?

— Я не чувствую ног, — верчу головой.

Наверное, он понял, о чём я говорю. Если я не чувствую ног, то не смогу держать их в нужном положении.

— Ладно, тогда просто крепче держись за меня, хорошо?

И я киваю.

Сначала я не знала, куда мы направляемся, но затем я поняла — мы вновь едем на холм, с которого открывается прекрасная панорама на город. Мы усаживаемся на влажной из-за росы траве и просто следим за тем, как исчезают звезды с небосвода, как светлеет небо, как появляется огненный шар за горизонтом. С огромным трудом я заставляю себя сесть по-турецки и выпрямить спину, чтобы оглядеть всю эту красоту, чтобы подставить своё лицо под струи ветра и под яркие лучи солнца.

Ещё один день.

Не сегодня.

Я хочу прожить ещё один день.

Двадцать пять — вот сколько выполнено моих мечт.

— Майки, — проговариваю.

Он внимательно смотрит на меня и ожидает, что же я скажу.

— Как бы я хотела, чтобы у нас были дети, — выдаю я. — Как бы я хотела, что бы у нас вся жизнь была впереди.

Майки улыбается, но в то же время его глаза краснеют от подступающих в горлу слёз. И тогда он задает мне один единственный вопрос, из-за которого вся внутри перевернулось. Если бы была возможность, я бы продала душу Кроули, лишь бы продлить свою жизнь.

— Да, — отвечаю я на поставленный вопрос и тянусь к рукам Майки, лишь бы прижать его к себе и почувствовать его объятья.

— Майки, я так устала… — произношу я, когда мы входим внутрь моего дома. — Хочу спать, — кое-как пролепетала.

Я чувствовала, как понемногу уже начинаю засыпать. Всё вокруг затуманивалось, ноги подгибались, глаза сами собой слипались. Дыхание становилось более учащенным и глубоким.

Он аккуратно (ни без помощи отца, который всегда был рядом, когда мы оказывались дома) помог мне взобраться по лестнице, а после уложил в кровать. Папа подключил меня ко всем аппаратам и оставил меня наедине с Майки. Хотя какой там — наедине. Через катетер в моей правой руке с капельницы по трубочке потихоньку начало поступать успокоительное, чтобы меня вдруг внезапно не одолел приступ гнева.

Майки сидел напротив, в кресле, но я, пока еще были силы, подозвала его и попросила воды. Когда он наклонился, чтобы расслышать мою мольбу, пульс забился чаще. Ещё чаще. Ещё. Прямо как в первый раз.

Он сбегает по лестнице вниз и открывает кран.

Аппарат, следящий за частотой моего сердцебиения, начинает пищать учащеннее. Пип. Пип. Пип.

В голосе стоит непонятный вакуум.

Я слышу в висках, как сильно бьется моё сердце. Удары пульсируют в голове. Вдохов меньше. Они более глубокие.

Чувствую, как глаза начинают бегать под закрытыми веками. Открой их. Открой их. Открой их, черт возьми!

Лекарство начинает понемногу действовать.

Я растворяюсь.

— Эмили! — кричит мой любимый голос. Голос, который я боготворю.

Что-то стукается об пол. Глухой, полый звук. Наверное, это была кружка с водой.

— Эмили, нет! — всё кричит он.

Бегущие ноги. Чьи-то горячие руки на моих плечах. Кто-то меня трясёт, но я не могу проснуться. Женские всхлипы. Все звуки и цвета сливаются в одно непонятное пятно. Я уже не могу разобрать, кто что кричит.

— Эмили, пожалуйста!

— Отойди, парень!

— Что с ней?! Почему у неё пульс просто зашкаливает?!

Сердце бьётся всё чаще. Оно такое тяжелое.

— Сестрёнка!

— Сделайте же что-нибудь!

Вздох. Мне нужен только еще один вздох. Пожалуйста.

— Она не дышит!

— Нет, Эмили! Я здесь! Я рядом! Я держу тебя, ты не упадешь!

Голоса становятся тише.

Я помню эту просьбу. «Майки, держи меня, я падаю», — шептала я однажды.

«Эй, вы куда? Вы должны написать объяснительную», — говорит охранник. Мы опоздали. Майки берёт меня за руку, и я вздрагиваю от этого неожиданного прикосновения. Миссис Аллен с её «Видите? Я уже смеюсь». Кёрлинг на швабрах в спортивном зале. Первые откровения.

— Эмили! Эмили!

Лицо Кристи, когда она призналась мне, что я умру. Несчастная птичка, которая, возможно, не перенесла столкновения со стеклом. Вишня за окном.

Папина рука, которую я держала в больнице; его глаза, из которых лились слезы. Мамин платок. Лондон под боком. Завядшие цветы. «Ты умрёшь. Раньше меня. Раньше Кристи. Раньше Тома. Как и должно быть».

Приятный вкус апельсина на пальцах. Чириканье попугаев. Светло. Повсюду прекрасные зеленые растения. Лондон, нервно кусающая губы. Лондон, которая трепала бедную подушку, подложив под себя ноги. «Ты стала такой сентиментальной».

Мгновения скачут, как при просмотре фильма. Быстрее. Быстрее. Быстрее.

Отчаянный взгляд Фо.

Сплетение наших с Майки рук.

«Я — Эмили». Девушка с сияющей душой легонько улыбается мне. Она смущена. Она краснеет. «А меня зовут Ив». И мы пожимаем друг другу руки.

«Я беременна».

«Мы помолвлены! Эмили, мы поженимся!».

«То есть вы хотите сказать, что я…». «Да. Эмили, ты, скорее всего, лишишься рассудка».

Первый поцелуй с Майки. Январь. Холод. Река.

Том дует на мои коленки. Кристи говорит успокаивающие слова. Они улыбаются, а я плачу. Больно. Больно. Как мне больно! Мои коленки!

«Заводите песню!». И все начинают кричать походную песню, слов которой я, наверное, единственная, не знаю. За плечами тяжелые рюкзаки. На лбу пот. Все уставшие, но все рады.

«Что с ним?». «У него биполярка». «И что это значит?». «Он нестабилен, Эм. Он серьезно болен».

«Я вас люблю». «Эмили, что с тобой?» — спрашивает Кристи. «Все хорошо, я просто вас люблю».

Звук кричащих людей из толпы. Громкая музыка из колонок отдается аж в ямке под горлом. Мы прыгаем. Мы танцуем. Мы обнимаем друг друга от радости. «Мы победили, Ив! Мы победили».

Том хвастается своей машиной. Он чуть ли не вприпрыжку бегает вокруг неё. «Теперь я могу официально на ней разъезжать, я получил права!». Я бросаюсь к нему, а он меня приобнимает. «Молодец, братец!».

Майки снимает с меня платье, целуя плечи, целуя шею. «Ты уверена?». «Да». Руки сплетаются. Мы одно целое.

За окном льёт, как из ведра, а Лондон стоит в дверях, вся опухшая, с потекшей тушью под глазами. «Эмили, что это за чувство?». «Это любовь».

Сверкающие фонари. Гирлянды. Как Джер с папой украшают наш дом. Как Джер шутит. Как заливается хохотом мама. Как Кристи ставит на стол пакеты с покупками. Как небо озаряют волшебные фонтаны красок. «Теперь ты счастлива?». «Да».

«Сражайся за жизнь, за любовь, за дружбу… и надежду. Ведь если нет надежды, то зачем тогда жить? И я люблю тебя, Эм. Я так сильно тебя люблю». «Ив! А я-то как тебя люблю!».

«Я сделала аборт». «Я так и знала».

«Ты можешь мне объяснить, почему мы лежим здесь, в лесу, на мхе, и смотрим на небо вопреки тому, что уже замерзли и промокли в росе до чертиков?». «Неа. Но знаешь, мне это нравится».

«Вверх! Вверх!» — кричит маленькая девочка с темными волосами. Отец взял её под руки и легонько подбрасывал в воздухе. «Выше!».

Сердце делает удары всё чаще, всё сильнее, всё болезненней. Я не могу сделать вдох. Я слабею.

— Не уходи! Не оставляй меня одного!

Прости.

«Я не всегда буду рядом, Майки».

«Том, машина!»

«У нас свадьба в октябре. Ты дотянешь?».

«Эмили, мы всегда будем с тобой, вот здесь, прямо в твоём сердце, как и ты в нашем».

«Трент звонил. Я ему всё рассказала. Он сказал, что если бы я решилась, то он бы меня поддержал. Он был бы не против ребенка. Он сказал, что все равно любит меня».

«Я передам привет Ив. Скажу, что с вами все хорошо, чтобы она не беспокоилась. Я обещаю вам».

«Ты всегда будешь моим отцом, пап. У меня всегда будешь ты».

Ещё один щемящий удар. В груди словно накаляют железо. Хочу кричать об этом. Мне больно. Как же больно. Хочу кричать!

— Эмили,… если пора, то иди, мы отпускаем тебя.

— Я всё равно буду любить тебя, Эмз. Всё равно.

Яркое оранжевое солнце показывается из-за горизонта. Первые дни осени, а тепло, как в самые первые дни лета. Ветер гладит мои волосы. Город блестит в первых лучах появляющегося огненного шара. Мне кажется, что он улыбается мне, что он говорит «Еще один день, не правда ли?». В объятьях Майки так тепло — нет сил, чтобы долго стоять на ногах. И вот я уже сижу по-турецки на траве и морщусь от света, который излучает шар солнца. Мне так тепло. Мне так спокойно.

Хочется продлить этот момент еще на вечность. Хочется, чтобы так было всегда: я, Майки, ветер, трава, тепло, наше прерывистое дыхание; еще наполовину спящий в пять утра город, тихий и мирный, игра бликов и лучей солнца по стеклянным высотным зданиям; чириканье птиц, сидящих на проводах, колыхающихся от ветерка, и шелест листьев как убаюкивающая колыбельная матери.

Это похоже на какой-то прекрасный сон. Как бы я хотела, чтобы он продолжался. Пока я помню о нём, он будет вечен.

«Я тебе не говорила, но я тоже не просто влюблена в тебя».

«Тебе лучше больше не приходить, не хочу, чтобы ты видел меня в таком состоянии. А всё будет только хуже».

«Я люблю тебя. И я не оставлю тебя, Эм».

«Как бы я хотела, чтобы у нас были дети».

«Как бы я хотела, чтобы у нас была вся жизнь впереди».

Сердце еще раз со всей силы делает удар. Воздуха уже нет в легких, но мне легко как никогда. Я уже не слышу звуков, но это услышала. Моторчик в груди спотыкается. Аппарат со всей силы пищит «Пи-и-и-и-и-и-и-и-и-и-п». И больше ничего не стучит в груди.

Я смотрю на рассвет и думаю о вечности. Город потихоньку оживает, уже слышатся первые звуки просыпающихся лавочек, магазинов, машин, людей. Но нам здесь, на этом холме, возвышающемся надо всем городком, все равно на едва заметную суету. Всё ещё шелестят листья над головой, всё ещё птички что-то напевают себе под клюв, плавая на незаметных волнах воздуха, всё ещё ветер приятного ласкает кожу, а земля дарит едва ли заметное тепло. Роса и жучки. Просыпающиеся пчелы и божьи коровки. Неровное дыхание и тепло тел.

И когда Майки спрашивает:

«Если бы это было возможно, ты бы вышла за меня замуж?».

Теплое чувство касается сердечка. Губы расплываются в легкой, нежной улыбке. Я уже начинаю тихонько засыпать. Но всё равно, пока ещё есть силы, пока ещё я в сознании, без раздумья отвечаю:

«Да».

— Прощай.

Нуль

Это будет холодная осень.

Представляешь,

дыхание пряча, ты идёшь по продрогшей аллее.

А когда я умру, ты заплачешь?

Это будет прекрасное утро.

Утром кто-то тебя поцелует,

только я буду гордой,

как будто тот, кто умер, совсем не ревнует.

Это будет совсем понедельник — не люблю понедельники с детства,

целый день ты проходишь, бездельник,

будешь путать и цели, и средства.

Обстоятельства — гаже не скажешь,

ни одной разрешённой задачи,

ты устал от обыденной лажи,

ну, а я... умерла.

Ты заплачешь?

Застоявшаяся радость — в детях, в телевизоре, в кухне за плиткой,

мой счастливый,

я путалась в сетях, и вот — нет этой гордой улитки.

Все амбиции, видишь, спасли ли?

Искололась и алкоголичка?

Нет,

с тобою и врозь мы же — жили, только я прогорела, как спичка.

Ты заплачешь и выйдешь из дома,

остановится сердце?

Едва ли,

никогда не узнавшие, кто мы, мы не любим, чтоб нас узнавали.

Ты навзрыд, на коленки, к вокзалу побежишь, задымишь сигаретой,

почему же тебе не сказали, что навеки закончилось лето?

Позвонишь — недоступна,

разбилась, или просто не стало со скуки,

не проверивший, что же случилось, ты в бессилье заламывать руки станешь,

скажут: "а кем приходились?".

Замолчишь,

и сломается датчик.

И какие мечты там не сбылись, разве важно?..

Конечно, заплачешь.
Вот за это, почти и не помня, ненавижу тебя,

ненавижу,

сладкоголосный, выдранный с корнем,

на кого-то зачем-то обижен,

не пускаешь меня, не пускаешь,

умереть и забыть не пускаешь,

не поёшь меня, не презираешь,

только жадно глазами читаешь.
Это будет холодная осень.

Тёплой осени больше не будет.

Только я буду знать, эта проседь — обо мне. И меня не забудет.
Да,

когда я умру — ты заплачешь и поймёшь, каково расставаться.

Только, взрослый и глупый мой мальчик,

обещай и тогда — не сдаваться.

Мария Маленко

Эпилог

Внезапно перед днем похорон пошел дождь вопреки тому, что почти всю неделю до этого на улице стояла невероятная жара. Ввиду дождя было прохладно и сыро, а солнце, редко появляющееся из-за туч, совсем не пекло, словно бы решило пощадить всех в этот день.

Парень в сером пальто и в котелке, к которому была прикреплена роза, прижимал к груди конверт, словно бы это был его самый драгоценный камень, и несся подальше от кладбища, подальше от грустных лиц несмотря на то, что все обещали веселиться покойнице. Он бежал так быстро, что ему приходилось придерживать одной рукой свой головной убор и пальто его распахивалось, и все прохожие удивлялись необычному наряду паренька: джинсы, светлая рубашка и цветастый галстук.

Он сел на скамейку возле цветочного магазина и библиотекой — самыми тихими местами в городе, как он считал — и дрожащими руками стал разрывать конверт и разворачивать послание. У него в груди всё сжалось, когда он поднес к глазам письмо, написанное её рукой, её больной, отказывающей и дрожащей рукой. Набрав полные легкие воздуха, он собрался с силами и стал читать кривой почерк на линованной бумаге.

«Майки.

Знаешь, я никогда не умела показывать своих чувств и, наверное, уже не научусь этому, но я зачем-то пишу это письмо, чтобы рассказать тебе о них.

Ты очень умный, добрый и заботливый. Немного сумасшедший, и я вовсе не о биполярке, и очень храбрый. Ты знал, как нужно брать от жизни всё. Всё это — твои качества, которые и делают тебя собой. Пожалуйста, оставайся таким же. И не забывай лечиться, прошу тебя. (Ах да, только попробуй сделать с собой что-нибудь, я же тебя с того света достану!)

Когда я тебя впервые увидела, подумала «Что за грубиян!». Ты так меня раздражал. Но затем это раздражение внезапно сменилось какой-то необычной тягой к тебе. Представь: ты занял все мои мысли!

Я не могу собраться с мыслями, извини. Потому я немного пофилософствую, хорошо?

Не хочу рассказывать тебе о причинах своих поступков, просто знай: никто в этом не виноват, я сама села на мотоцикл и сама врезалась в дерево, сама же постоянно пренебрегала советам врачей. Это полностью моя вина. И когда я узнала, что умру, возможно, через год, то полностью поникла, ничто и никто не мог меня вновь воодушевить. Но постепенно в мою жизнь входили новые люди: Ив, ты, Фо — и вы, сами того не подозревая, помогали мне осознать, какого это — жить и быть живой.

Так что же значит «жить», спросишь ты? Жить — значит, любить. Любить всё, что тебя окружает: эту траву, эту зелень, это солнце, этих птиц, этих животных; людей, шум, тишину, свет и мрак, свет и тьму. Любить весь мир, каждого его обитателя своей огромной, необъятной душой, которая есть у каждого: нужно просто её открыть. И я открыла её для вас.

Жить — значит, мечтать. Каждый всегда способен мечтать, но, к сожалению, некоторые считают это пустой тратой времени. Взрослее, люди будто бы ограждают себя от всех невероятных мечтаний; они строят более приземистые планы, они боятся рисковать, боятся сделать шаг к тому, что кажется им непостижимым. Я ведь и сама была такой, боялась всего, пока не поняла, что уже нет времени на страх, бояться уже было поздно. И потому я создала список вещей, которые хотела бы сделать.

Взрослые считают жизнь сложной штукой — да, определенно так и есть. Но разве иногда не стоит ли забыть об этом, отбросить на задний план? Просто вспомнить себя в детстве. Как всё казалось легким, не правда ли? Именно поэтому дети всегда верят в мечты. Вот почему они не сдаются. И я позволила себе вернуться в прошлое, к той жизнерадостной девочке, которая жила во мне; позволила — и не пожалела.

Знаешь, ведь жить нужно сейчас, а не ждать, пока придёт твой час. Жизнь коротка, так, может, стоит рисковать? Прыгнуть в автобус и уехать в неизвестном направлении, если жизнь надоела так. Проспорить незнакомцу на желание и исполнить его. Помочь первому встречному, чтобы узнать, что же это за чувство — чувство благодарности. Совершить безбашенный поступок, который будет нести за собой неизвестно какие последствия — ну, лишь бы это было не что-то чересчур противозаконное. Поцеловать человека, к которому уже давно испытываешь чувства, но не можешь никак признаться. Солгать — если оно того стоит, если эта ложь будет ради твоей мечты, если эта ложь не будет ранить окружающих. Растратить все свои деньги на давно желаемые мелочи и вещи, а после сидеть без гроша в кармане, но с чувством собственного счастья.

Жить — это, значит, наслаждаться каждым существующим мгновением. Сейчас.

Даже если твой путь тяжек, даже если он пролегает во тьме, даже если он проходит через горе, страдание и беспомощность, нужно верить, никогда не терять надежду и идти вперед — обязательно идти вперед! Ведь все наши печали, горести и муки — всего лишь мгновения. Отпусти их, и они пройдут. Страдать, но никогда не сдаваться — в этом и заключается суть нашей жизни.

Я все это поняла благодаря тебе, Майки, и благодаря Ив, Лондон, моим родным. Спасибо тебе, спасибо вам за это.

Помнишь, как мы впервые столкнулись в кафе?

Не правда ли холодный снег, брошенный в лицо, очень бодрит?

А разве не чудесно чувство невесомых ног, когда слушаешь чьё-либо выступление на сцене?

Действительно ли речная вода в январе такая холодная?

И наши звенящие в смехе голоса, разве они не прекрасны?

Удивительно, да, что лучше всего запоминаются такие обычные события?

Я всегда твердила: «Пусть они никогда не забудут меня, пусть я останусь в их сердцах навсегда», — это и есть смысл моей жизни. Тот смысл, которому ты и Ив научили меня.

Интересно, будешь ли помнить ты меня хоть немного? Смогла ли я кому-нибудь запасть в сердце? Получилось ли у меня тронуть кого-нибудь? Буду ли я одним из лучших воспоминаний на твоей памяти? Ладно, шучу: хотя бы одним из самых трогательных? Надеюсь, что да.

Я точно знаю, что ты встретишь ещё человека, который заставит тебя строить мечты о будущем. Дождись его и живи той жизнью, которую ты показал мне однажды.

Живи. Просто живи.

Прости, что я как пришла в твою жизнь, так и ушла из неё. Прости, что тянула всё до последнего, а затем поставила перед тобой неисправимый факт. Прости, что влюбила тебя в себя. Прости, что доставила тебе море проблем и ещё больше боли. Прости, что не получилось с тобой пойти на выпускной балл. Прости, что я так и не смогла признаться: «Я люблю тебя» — я такая трусиха. И ещё за очень многое «прости».

И спасибо тебе за всё.

Спасибо.

С любовью,

Эмили»

Майки встал с лавочки и, всё также крепко прижимая к груди исписанный листок бумаги, а также нащупывая теплый от теплоты его тела медальон у себя на груди, просто пошёл вперед, куда глаза глядят: мимо садов, мимо магазинов, мимо парков, мимо железной дороги, мимо школы. Внезапно он огляделся вокруг и увидел её. Она стояла у обочины дороги, прижимаяк голове соломенную шляпку, будто ветер вот-вот унесёт её, и подол её светло-розового сарафана развевался, действительно, как при сильном ветре. Её волосы отливали серебром, а глаза были такими голубыми, что казалось, будто можно легко утонуть в них. Девушка обернулась, чтобы посмотреть на Майки, и улыбнулась такой счастливой улыбкой, от которой только и можно что радоваться.

— Смогла ли я достучаться до тебя? — спрашивает она. — Жизнь ведь на этом не заканчивается, верно? Обещаешь ли продолжать жить дальше?

— Обещаю, — произносит парень.

Девушка улыбается ещё краше, чем раньше, пытаясь скрыть застоявшиеся в глазах слезы. Дует ветер и сносит с дерева только-только позолоченные осенью листья, а вместе с листьями улетает и шляпка девушки с серебряными волосами. И Эмили, подхваченная осенней бурей, распадается на множество листьев цвета осени.

Майки бросается вперед и старается успеть схватить любимую и больше ни за что в жизни её не отпускать.

— Обещаешь ли? — вторит она и растворяется в буре красок.

— Обещаю! — выкрикивает русоволосый.

— Эй! — возмущенно восклицает кто-то.

Майки теряет из виду образ, к которому стремился всё это время, и смотрит на девушку, которая собирает по асфальту яблоки, что рассыпались у неё из картонного пакета.

— Простите, — произносит он, осознавая, что случайно налетел на девушку.

— Ладно, всё нормально.

Он поднимает глаза, чтобы посмотреть на неё и не может поверить в то, что видит. Девушка совсем не похожа на ту, которую он только что видел, совсем другой цвет волос, а также другие глаза, иная форма губ. Но как только незнакомка поднимается взгляд на Майки и легонько улыбается, то он сразу же понимает слова Эмили.

«— Мы с тобой ещё увидимся, — говорила она.

— А как я узнаю, что это ты?

— Узнаешь»

Дыхание учащается, и Майки кажется, что это невозможно. Он слышит, как кто-то нашептывает ему на ухо «Жизнь ведь на этом не заканчивается, верно? Обещаешь ли?».

— Обещаю, — вслух говорит он.

— Чего? — спрашивает девушка.

— Извини, что налетел на тебя, — проговаривает парень. — Меня зовут Майки, — и подает ей руку.

Незнакомка перекладывает в левую руку пакет с продуктами, а правую подает для рукопожатия. У неё мелкие веснушки на лице. Светлые, немного выгоревшие на солнце длинные волосы. Зеленые глаза с коричневыми крапинками.

— Эсми, — произносит девушка, и парень удивляется ещё больше. Снова имя на «э»!

— Я чувствую себя глупо, теперь я просто обязан проводить тебя до дома.

— Но…

Не успевает Эсми сказать хоть что-нибудь, как Майки осторожно выхватывает пакет из рук девушки и жестом говорит ей «Показывай дорогу». Светловолосая заливается краской, и улыбка не сходит с её лица, она идет вперед, не оглядываясь на парня, боясь, что тот заметит её смущение, но все-таки украдкой поглядывает на него. В груди у Эсми сердце бьётся, как у пичужки, и она все не может поверить, что ей помогает какой-то совершенно незнакомый парень, причем довольно симпатичный.

Ветер вновь срывает листья с деревьев и заставляет их вальсировать в воздухе. Чья-то соломенная шляпка пролетает прямо перед носом кучерявого парня, и он рефлекторно оглядывается в ту сторону, откуда она прилетела.

Девушка прыгает в классики на детской площадке. Её серебристые длинные волосы подпрыгивают в такт движениям, а худощавые и хрупкие ноги кажутся очень крепкими. Она прыгает так, словно парит в воздухе, и, когда доходит до последней клеточки, в прыжке оборачивается лицом к Майки. Она улыбается ему и кивает, одобряя его действия, посылает ему воздушный поцелуй, а затем вновь растворяется в осенней буре красок.

Дата добавления: 2015-07-25