Канетти Э. Масса и власть 32 страница

Порядок времени служит лучшим средством отграниче-ния цивилизаций друг от друга. Они сохраняются, пока имеет место регулярное воспроизведение этого порядка. Они распадаются, когда этот порядок перестает проводиться. Цивилизация гибнет, если ее порядок времени не принимается всерьез. Здесь можно провести аналогию с жизнью отдельного человека. Если его не интересует, сколько ему лет, значит, он уже расстался с жизнью и не живет, хотя сам этого еще не знает. Периоды временнбй дезориентации в жизни как отдельных людей, так и целых культур - это постыдные периоды, о которых стараются забыть как можно скорее.

Ясно, почему членениям времени придается такое гигантское значение. Они соединяют в одно целое людей, которые живут в рассеянии, на большом отдалении друг от друга и не могут знать друг друга в лицо. В мелких ордах, состоящих из полусотни членов, каждый всегда знает, что делает другой. Им легко собраться для совместных действий. Их общий ритм выражается в определенных стайных состояниях. Они вытанцовывают свое время, как вытанцовывают много другое. Отношению между временем одной стаи и временем другой здесь не придается значения. Если же вдруг происходит что-то важное, всегда легко вступить в контакт друг с другом, потому что все рядом. Когда сеть расширяется, возникает необходимость следить за общим временем. Средством контакта на расстоянии служат тогда костры и барабаны.

Известно, что первой общей временнбй мерой для больших групп была длительность жизни отдельного человека.

Аспекты власти 427

Короли, правившие в определенные отрезки времени, воплощали в себе время всех. Их смерть - пришла ли она естественным путем или была искусственно ускорена по причине ослабления их жизненной силы - всегда символизировала истечение определенной части времени. Они были временем, и между одним королем и другим наступало безвременье; такие периоды - междуцарствия - люди всегда старались сделать как можно короче.

Двор

Двор рассматривается прежде всего как срединная точка, как центр, на который ориентируются люди. Стремление перемещаться вокруг некоего центрального пункта имеет очень древнюю природу, оно наблюдается даже у шимпанзе. Первоначально сам этот пункт был подвижен. Он появлялся то в одном, то в другом месте, перемещаясь вместе с теми, кто двигался вокруг него. Лишь постепенно этот центральный пункт утвердился на одном месте. Большие камни и деревья послужили образцом того, что с места не движется. Из камня и дерева потом стали воздвигать самые надежные резиденции. При этом подчеркивалась их неподвижность. Чем грандиознее была постройка, чем большее расстояние нужно было преодолеть для подвозки камней, чем больше использовали рабочих и чем дольше длилось само строительство, - тем выше становился авторитет этого центра как неподвижного и пребывающего.

Но такой пребывающий центр маленького мира, которому этот мир обязан был порядком, все же еще не был двором. Ко двору относится некая достаточно большая группа людей, которые так естественно вплетены в него, словно сами являются частью постройки. Они, как и помещения, размещены на различной высоте и на разных расстояниях. Их обязанности зафиксированы точным и исчерпывающим образом. Они должны делать именно то, что предписано, и ни в коем случае больше. Но в определенное время они собираются вместе и, не переставая быть тем, чем они являются, не забывая о собственном месте и собственных границах, почитают своего господина.

Почитание состоит в том, что они здесь, вокруг него, при нем, но в то же самое время не слишком близко к нему,

428 Элиас Канетти

ослепленные им и его страшащиеся, ожидающие от него чего угодно. В этой своеобразной атмосфере, пронизанной блеском, страхом и благодатью, они проводят всю свою жизнь. Ничего другого для них не существует. Они, так сказать, поселились на самом Солнце, тем самым показывая другим людям, что на Солнце тоже можно жить.

Специфичность позиции придворного, не сводящего глаз с господина, - единственное, что их всех объединяет. В этом все придворные от первого до последнего равны. Эта неизменная направленность взгляда наделяет их неким качеством массовости, но это только лишь зачаток массы, ибо тот же самый взгляд напоминает каждому о его обязанности, отличающей его от других придворных.

Позиция придворных заразительно действует на остальных подданных. То, что придворные делают всегда, остальные должны осуществлять время от времени. В определенных случаях, когда, например, король въезжает в город, жители ждут его на улицах, как придворные ждут во дворце, и все почитание, которое ему задолжали, изливают тем более пылко, что это происходит лишь раз и сразу. Близость двора влечет всех подданных в столицу, где люди действительно располагаются большими концентрическими кругами вокруг малого круга придворных. Столицы вырастают вокруг двора, их дома - его овеществленное почитание. Король великодушно, как ему и полагается, берет реванш роскошью своих построек.

Двор - хороший пример массового кристалла. Люди, которые его образуют, имеют совершенно разные функции и сильно отличаются друг от друга. Но для всех остальных они именно как придворные в чем-то равны и образуют единство, излучающее равный для всех смысл.

Растущий трон императора Византии

Внезапный рост всегда производил потрясающее впечатление. Сильнее, чем обычное крупное тело, сильнее, чем неожиданно встающий человек, воздействует мелкая фигура, вдруг на глазах увеличивающаяся до гигантских размеров. Такие преображения хорошо известны из мифов и сказок многих народов. О сознательном применении этого явле-Аспекты власти 429

ния для целей власти в Византии десятого столетия говорится в приводимом ниже сообщении. Вот что пишет Лип-ранд из Кремоны, посланник Оттона 1, о приеме у императора Византии.

"Перед троном императора стояло позолоченное дерево из бронзы, ветви которого были усеяны разного рода птицами, тоже из бронзы и позолоченными, которые все вместе, но каждая по-своему подражали голосам певчих птиц. Трон императора был сделан так искусно, что в один момент казался низким, в другой - выше, а потом еще более высоким. Огромные львы, не знаю, из металла или из дерева, но покрытые золотом, сидели, как стражи, по сторонам трона, ударяя о пол хвостами и издавая ужасный рык из открытых пастей с подвижными языками. Именно в этом зале, сопровождаемый двумя кастратами, я предстал перед ликом императора. При моем вступлении в зал львы взревели, а птицы запели, каждая на свой лад, но я не испытал ни ужаса, ни удивления, потому что был заранее оповещен об этом опытными людьми.

Когда я в третий раз, простершись на полу, поднял голову, то увидел, что он, только что сидевший на небольшом возвышении, поднялся вверх почти до потолка залы и на нем уже совсем другие одежды. Как он этого достиг, я не могу понять, может быть, он был поднят при помощи пресса вроде того, что применяют в виноградной давильне. При этом собственными устами император не произнес ни слова, но если бы даже он захотел что-то сказать, ничего не удалось бы понять из-за большого отдаления. Через своего логофета, или канцлера, он осведомился о жизни и благополучии моего господина. Ответив надлежащим образом, я по знаку переводчика отступил назад и был потом препровожден в отведенные мне покои".

Когда посланник упал и коснулся головой пола, трон императора ушел ввысь. Унижение одного используется для возвышения другого. Дистанция между обоими, чересчур сократившаяся в силу самого факта приема, была восстановлена по вертикали. Искусственные птичий свист и львиный рык не идут ни в какое сравнение с искусством подъема трона. Этот рост делает наглядным процесс возрастания власти; здесь угроза, адресованная послу чужой державы.

430 Элиас Канетти

Идеи величия у паралитиков

Что, собственно, понимают люди под "величием"? Это такое многозначное слово, что сомневаешься, можно ли вообще извлечь из него ясный смысл. Что только не называлось великим! Под этим обозначением самое смешное, путаное и противоречивое соседствует с достижениями, без которых невозможно представить себе достойное человеческое существование. Но именно в этой своей многозначности и смутности слово <величие> как раз и выражает нечто такое, без чего людям уже не прожить. Надо пытаться схватить его именно в этой его многозначности и, может быть, удастся понять, как отражается величие в головах простых людей, где оно существует в овнеш-ненной и достаточно легко схватываемой форме.

Здесь будто по заказу приходит на помощь одна широко распространенная и хорошо изученная болезнь. Паралич многообразен и - особенно в классической форме - отмечен массовыми проявлениями идеи величия. Эти идеи несутся пестрой чередой, легко возбуждаясь под действием внешних факторов. Они налицо не в каждом параличе: имеются депрессивные формы болезни, сопровождаемые, наоборот, идеями малости, микроскопичности; иногда обе формы развертываются одновременно. Но для нас важна не болезнь как таковая. Нам интересны конкретные выражения идеи величия в определенных, хорошо известных и точно описанных случаях. Именно пестрота этих идей, их наивность и возбудимость, то есть все, что с точки зрения "нормального", не болеющего параличом человека свидетельствует об их бессмысленности, приведет нас к удивительным выводам о природе величия. Надо только терпеливо отнестись к следующим ниже перечням. Воспримем их по возможности более полно, а уж потом займемся поиском смысла. Оба больных, о которых идет речь, жили во времена кайзера Вильгельма, что немало повлияло на их представления.

Вот что рассказывал о себе купец средних лет, содержавшийся в клинике Крепелина:

"Он, якобы, свихнулся из-за беспрерывной и напряженной работы, но теперь пребывает в полном душевном здравии, разве что остался немножко нервным. Его работоспособность из-за хорошего ухода в клинике, якобы, очень воз-Аспекты власти 431

росла, и теперь он многое может. Поэтому у него блестящие перспективы: он намерен, когда его вскоре выпустят из больницы, основать огромную бумажную фабрику, деньги на это ему даст друг. Кроме того, Крупп, с которым его друг хорошо знаком, предоставит в его распоряжение поместье возле Меца, где он намерен основать большое садовое хозяйство; эта местность подходит и для виноградников. Потом он закажет четырнадцать лошадей для сельскохозяйственного предприятия и организует крупную торговлю лесом, что также принесет ему кругленькую сумму. На замечание, что все эти гешефты не обязательно пойдут гладко и потребуют значительных вложений, он заверил, что уж он-то с его работоспособностью сумеет с этим управиться, да и с деньгами при его прекрасных шансах на успех проблем быть не может. Одновременно он дал понять, что им заинтересовался кайзер и разрешил ему принять дворянский титул, от которого из-за отсутствия средств отказался его дедушка, собственно, он может носить его уже сейчас. Все эти сообщения больной делал в спокойном деловом тоне, вел себя при этом естественно".

Его очень легко подвигнуть на расширение собственных планов. "Когда ему указали, что очень выгодным может быть разведение домашней птицы, он немедленно заверил, что, разумеется, будет держать индеек, павлинов и голубей, откармливать гусей и заведет фазанью ферму".

Его болезнь сначала проявилась в огромных закупках и планах. Будучи принятым в клинику, он "чувствовал себя прекрасно, как никогда ранее, и испытывал тягу к творчеству. Ему здесь очень нравилось, и он хотел писать здесь стихи, что он, якобы, делает лучше, чем Гете, Шиллер и Гейне... Он собирался изобрести огромное количество новых машин, перестроить клинику, воздвигнуть собор выше Кельнского, укрыть лечебницу стеклянной броней. Он, якобы гений, говорит на всех языках мира, построил церковь из чугуна, получил от кайзера высший орден, изобрел средство для обуздания дураков, подарил больничной библиотеке 1000 книг, в основном философских трудов, вообще у него божественные идеи. Эти великие идеи сменяли одна другую, возникали мгновенно и тут же заменялись новыми... Больной без устали говорил, писал и рисовал, сразу же заказывал все, что предлагалось в газетных объявлениях: продукты, виллы, платье, ме-432 Элиас Канетти

бель. То он был графом, то генерал-лейтенантом, то он подарил кайзеру целый полк полевой артиллерии. Он пообещал скоро переместить клинику на гору".

Попробуем навести в этой пестрой мешанине некий предварительный порядок. Здесь имеется то, что можно назвать тенденцией возвышения. Он собирается воздвигнуть собор выше Кельнского и перенести клинику на гору. Высота, которой он собирается достичь, приличествует и ему самому. Она выражается в соотношении социальных позиций: его деду предложено дворянское достоинство, сам он граф, в военной иерархии генерал-лейтенант. Им интересуется кайзер, и ему будет вручен орден, он ведь одарил кайзера целым полком. Последнее свидетельствует о том, что он стремится стать выше кайзера.

То же самое распространяется на духовную сферу. Будучи гением, он говорит на всех языках мира, как будто языки - это что-то вроде подданных гения; он превзойдет самых знаменитых поэтов - Гете, Шиллера, Гейне. Создается впечатление, что в этой своей тенденции возвышения он озабочен не тем, чтобы пребывать вверху, а тем, чтобы стремительно взлететь вверх. Надо срочно карабкаться вверх, и любая возможность здесь уместна. Оказывается, все, что считалось наивысшим, на самом деле можно превзойти. Будут поставлены новые рекорды высоты. Есть подозрение, что под рекордами высоты на деле подразумеваются рекорды роста.

Вторая бросающаяся в глаза тенденция - тенденция приобретения. Разговор то о бумажной фабрике и торговле лесом, то о садоводстве, винограднике и лошадях. Но по тому, как воспринят намек на разведение птицы, сразу видно, что приобретение здесь имеет вполне архаичную природу. Речь идет о приумножении всего, что только можно, а в особенности всего живого, что охотно размножается. Индейки, павлины, голуби, гуси и фазаны перечисляются по отдельности как роды, при этом нельзя отделаться от представления, что каждый из них благодаря уходу будет до бесконечности приум-ножаться. Приобретение здесь таково же, каким оно было изначально: поощрение естественных масс к приумножению, идущее на пользу владельцу.

Третья тенденция - расточительство. Он заказывает все, что рекламируется: продукты, виллы, одежду, мебель. Будь он свободен и располагай деньгами, все это было бы им куп-Аспекты власти 433

лечо. Но нельзя сказать, что это было бы им собрано. Несомненно, всем этим добром он распорядился бы так же легкомысленно, как и деньгами, то есть раздарил бы его кому попало. Удержание столь же ему не свойственно, как и владение. Он видит вещи, которые хочет купить, нагроможденными перед собой, но лишь до тех пор, пока они ему не принадлежат. Текучесть владения для него важнее, чем само владение. Его характерный жест, на первый взгляд двоякого характера, на самом деле един', это доставите и разбрасывание полными пригоршнями. Это жест величия.

Обратимся теперь ко второму случаю. Это тоже купец того же возраста, страдающий параличом в более возбужденной форме. У него тоже все началось с великих планов: не имея средств, он купил ванное заведение за 35 тысяч марок, заказал на 16 тысяч марок шампанского и на 15 тысяч белого вина, намереваясь открыть ресторан. В клинике он беспрерывно хвастается. "Он станет таким большим, что будет весить четыре центнера; он вставил в руки стальные штанги и носит железный орден в два центнера весом; у него есть 50 негритянок; ему всегда будет 42 года; он женится на графине шестнадцати лет с состоянием в 600 миллионов, которой сам папа римский вручил розу добродетели. У него есть лошади, которые не едят овес, а также сто золотых замков с лебедями и китами, сделанными из материала, из которого делают пуленепробиваемые панцири; он сделал великое изобретение, построил кайзеру дворец за 100 миллионов, с кайзером он на ты, от великого герцога получил 124 ордена, каждому бедняку дарит по полмиллиона. Наряду с этим проявляются идеи преследования. Его пять раз хотели убить, каждую ночь высасывают из его зада два ковша крови, за это он отрубит головы сторожам, велит собакам их разорвать, он уже соорудил паровую гильотину".

Здесь все гораздо грубее и отчетливее: речь идет о возрастании как таковом, о росте во всей его наготе, который можно даже соразмерить с четырьмя центнерами веса выросшего. Речь идет о силе', он вставил в руки стальные штанги. Речь идет о самом весомом и непреходящем отличии - железном ордене в два центнера весом, и у него достаточно сил его носить. Речь идет о потенции и об остановке лет: для своих 50 негритянок он всегда останется сорокадвухлетним. Ему предназначена са-434 Элиас Канетти

мая добродетельная и самая богатая юная невеста. Его лошадям овес не нужен. Белые лебеди в ста золотых замках - это скорее всего женщины, в любом случае они являют собой контраст негритянкам. Киты ему нужны как самые большие из всех возможных созданий. Даже о своей неуязвимости он позаботился. Много говорится о металлах, в частности, в связи с китами, о пуленепробиваемых панцирях. Сто миллионов, которые в его распоряжении, стоит дворец для кайзера, из-за этих миллионов они на ты. Бедняков тоже миллионы, но, наверное, каждый из них считается за полчеловека, иначе почему бы дарить каждому по полмиллиона. В этом своем исключительном и выдающемся положении он, естественно, благодатный объект для преследования со стороны врагов. Одного-единственного покушения для такой замечательной личности недостаточно. Он вправе обезглавить и бросить собакам злодеев-сторожей, сосущих у него кровь (из зада, чтобы подчеркнуть их унизительную позицию). Но еще стремительнее, чем старомодная свора собак, действует паровая гильотина, воздвигнутая им для массовой казни.

Его возбуждение растет вместе с ростом цены, ростом числа называемых тысяч. Деньги в его голове обретают прежний массовый характер. Они возрастают скачкообразно, со все большим ускорением; как только достигнут миллион, счет идет на миллионы. Значения слов переливаются одно в другое, они относятся к людям, как и к денежным единицам. Важнейшее свойство массы - тяга к росту - сообщается деньгам. Величие руководит и управляет миллионами.

Приобретение и расточение здесь - также две стороны одного и того же жеста, скупка и раздаривание, как и все остальное - лишь средства для его самораспространения. По контрасту с тенденцией возвышения это можно назвать тенденцией роста вширь. Для него нет разницы между покупкой и дарением, массой своих денег он покрывает предметы, пока они не исчезают в нем самом; массой денег и предметов он покрывает людей, пока они не оказываются ему подвластными.

В наивной, а потому особенно убедительной форме здесь проявляется традиционное свойство королей, хорошо известное из сказок, а также из исторических сообщений - щедрость. Об одном западноафриканском короле XIV в. рассказывают, что во время паломничества в Мекку он купил весь

Аспекты власти 435

город Каир, - поистине незабываемое деяние. Хвалиться приобретениями сегодня так же модно, как хвалиться расточительством. Сомнительные денежные короли нашего времени доказывают свое величие лишь размерами пожертвований на общественную пользу. Наш больной выбрасывает 100 миллионов на замок, и кайзер охотно принимает эту жертву.

Его идеи величия весьма переменчивы, но нет впечатления, что, осуществляя их, он испытывает превращение. Он всегда остается собою, даже когда тянет на четыре центнера, женится на шестнадцатилетней целомудренной графине или общается на ты с кайзером. Наоборот, все, что приходит извне, используется им для себя. Он - постоянный центр Вселенной, он покоряет ее через собственное питание и возрастание, но никогда не превращается в нее или во что-то другое. Скачкообразный рост - это рост его питания; его разнообразие и изменчивость, разумеется, важны, ибо он хочет расти любым возможным способом, но все равно это всего лишь разнообразие питания. Его пестрота вводит в заблуждение, но это не более, чем неразборчивость аппетита.

Такая переменчивость идей величия возможна потому, что ни за одну из них он особенно не держится. Лишь только она возникнет, как тут же исполняется. Ведь естественно менять цели по мере их достижения. Но как получается, что больной не чувствует сопротивления осуществлению своих идеям? Какая бы идея не зародилась в его уме, если она обещает власть, богатство и телесное расширение, то достаточно ее выговорить - и желаемое уже достигнуто. Эта легкость, пожалуй, объяснима только тем, что он ощущает за собой массу. В любой из возможных масок масса всегда при нем - будь это 600 миллионов приданного, 100 золотых замков или 50 наложниц-негритянок. Даже когда он на кого-то сердит, например, на сторожей, под рукой стая собак, готовых кинуться и разорвать врага по его приказу. Если же он думает рубить головы, то сразу изобретает паровую гильотину, которая обеспечит массовое обезглавливание. Так что масса всегда за ним, а не против него, а если она в виде исключения и обращена против него, то это масса обезглавленных.

Из предыдущего случая мы помним, что все предприятия, особенно сельскохозяйственные, были готовы процветать под рукой больного. Любой род птицы ждет лишь возможности

436 Элиас К.анетти

начать приумножение ему во благо; если он ощутил желание облагодетельствовать больничную библиотеку, при нем немедленно обнаружатся тысячи томов. Для целей скупки и раздаривания у обоих имеются в распоряжении все мыслимые тысячи и миллионы.

Очень важно подчеркнуть этот позитивный настрой и благожелательную позицию массы у паралитика с идеями величия. Она никогда не выступит против него, она есть подлинное средство реализации его планов, и, что бы ему ни взбрело в голову, она все для него осуществит. Он не может пожелать слишком многого, ибо ее рост так же безграничен, как его собственный. По отношению к нему она безгранично и безусловно лояльна, такой лояльности со стороны своих подданных не испытывал ни один властитель. Дальше мы увидим, что у параноика масса играет другую, враждебную роль. Идеи величия у параноиков реализуемы с гораздо большим трудом и демонстрируют тенденцию к ригидности. Когда враждебно настроенная масса одерживает верх, параноик ударяется в манию преследования.

Подводя краткий итог тому, что выяснилось из рассмотрения идей величия у паралитиков, можно сказать, что дело заключается в беспрерывном и неостановимом росте в двух отношениях. Во-первых, это рост самой персоны, которая становится физически больше и тяжелее и не может удовлетвориться каким-то пределом роста. При этом любая сила, которой человек может обладать как физическое существо, растет вместе с ним. Во-вторых, это рост миллионов, которыми может считаться все, что способно прирастать скачкообразно, как сама масса. Эти миллионы по воле великих протекают через их руки в любом направлении и подчиняются только им.

Величие, о котором мечтают люди, соединяет в себе ощущение индивидуального биологического роста с ощущением скачкообразного увеличения, характерного для массы. Масса при этом играет подчиненную роль, вид ее не имеет значения, годен каждый из ее эрзацев.

Господство и паранойя

Африканские короли

Наблюдения над африканскими королями помогут связать воедино аспекты и элементы власти, которые до сих пор изучались раздельно. Все в этих королях нам чуждо и непривычно. Поначалу вообще испытываешь побуждение отбросить их в сторону как экзотические диковины. Европеец, сталкиваясь с рассказами вроде тех, что приводятся ниже, чувствует собственное превосходство. Но полезно скромно потерпеть, пока не узнаешь побольше. Европейцам XX в. просто почувствовать превосходство над варварами. Приемы, используемые нынешними властителями, может быть, и в самом деле более действенны. Но цели их часто ничем не отличаются от целей африканских королей.

Смерть старого короля и выборы нового в Габоне описывает Дю Шалю.

"Когда я был в Габоне, скончался старый король Глас. Племя устало от этого короля. Его считали могучим и злым волшебником; об этом не говорили открыто, но мало кто осмеливался ночью приблизиться к его дому. Когда он в конце концов заболел, все, казалось, были страшно опечалены. Но друзья по секрету сказали мне, что весь город надеется, что он умрет. И вот он умер. Однажды утром я проснулся от громких воплей и причитаний. Рыдал, казалось, весь город. Шесть дней длилось оплакивание. На второй день состоялось погребение старого короля. Самые надежные мужчины племени отнесли его тело в известное только им место, а старейшины занялись выбором нового короля. Имя его также держалось в секрете и было сообщено народу лишь на седьмой день, то есть в самый день коронации. Случаю было угодно, чтобы выбор пал на моего друга Ньогони. Он происходил из хорошей семьи и был

438 Элиас Канетти

любим в народе, так что большинство голосов старейшин было подано за него. Мне кажется, Ньогони понятия не имел о своем будущем возвышении. Утром седьмого дня он прогуливался по берегу, когда на него вдруг набросилась толпа жителей. Таким образом он подвергся процедуре, которая, согласно обычаю, предшествует коронации и которая должна бы отбить вкус к трону даже у самого честолюбивого человека. Огромная толпа взяла его в кольцо, осыпая самыми грязными ругательствами. Ему плевали в лицо, били кулаками, пинали ногами, забрасывали гнильем и отходами, а кто не мог дотянуться и ударить, тот поносил последними словами его отца, мать, братьев и сестер, вообще всех родственников вплоть до седьмого колена. Человек, не знающий обычаев, копейки бы не поставил на жизнь того, кого вот-вот должны были увенчать короной.

Но посреди этого крика и ругани я выделил слова, которые объяснили мне происходящее. Время от времени кто-нибудь, исхитрявшийся нанести особенно сильный пинок, выкрикивал: "Ты еще не король. Мы делаем с тобой, что хотим. А слушаться будем после".

Ньогони держался мужчиной и будущим королем. Он был спокоен, с лица его не сходила улыбка. Примерно через полчаса его отвели в дом старого короля, где он должен был еще некоторое время выслушивать ругань и поношения.

Потом все стихло. Поднялись старейшины и торжественно провозгласили: "Мы выбираем тебя нашим королем. Мы клянемся, что будем слушаться тебя и тебе подчиняться". Народ следом за ними скандировал эти слова.

Воцарилось молчание; принесли цилиндр, который здесь считается знаком королевского достоинства, и водрузили его на голову Ньогони. Он был облачен в красное, и все, только что ругавшие его, как говорится, на все корки, стали выказывать ему величайшее почтение.

Затем был праздник, длившийся шесть дней. Король, перенявший вместе с должностью и имя своего предшественника, обязан был принимать подданных у себя дома. Это были шесть дней неописуемого обжорства, скотского пьянства и всеобщей неразберихи. Толпами шли жители соседних деревень выказать уважение новому королю. Рекой лились ром и пальмовое вино.

Господство и паранойя 439

Старый король Глас был забыт, а новый король Глас, бедняга, казался больным от усталости. День и ночь ему приходилось принимать людей и быть почтительным к каждому, кто явится.

Наконец ром был выпит, положенный законом срок истек, и воцарилось спокойствие. Теперь новый король мог выйти и обозреть свои владения".

Здесь необычайно важна последовательность событий, которые разыгрываются в массе. Все начинается с оплакивающей стаи, формирующейся вокруг умершего короля и существующей в течение шести дней. Потом вдруг на седьмой день происходит нападение на новоизбранного. Вся враждебность по отношению к мертвому выливается на того, кто ему наследует. Преследующая масса, формирующаяся вокруг него, представляет собой, по сути дела, массу обращения, ее объект - не он сам, а умерший король. Люди изживают свою ненависть к мертвому, который правил слишком долго и под конец не внушал ничего, кроме страха. Новый король с самого начала оказывается в ситуации, пугающей любого властителя: его окружают бунтующие подданные, грозящие его телу. Однако он спокоен, ибо знает, что это вымещаемая враждебность, что она имеет игровой характер, что его персоне ничего не угрожает. Но все же столь болезненное начало царствования навсегда останется в его памяти, как угроза, способная реализоваться в любое время. Получается, что каждый король занимает свой пост в разгар революции. Это запоздалая революция против уже умершего короля, и новоизбранный, как его правопреемник, является лишь кажущимся ее объектом.

Дата добавления: 2015-07-25