Времяпровождение

Перечитывая письмо Тамары с упрёками по поводу нашей безобразной учёбы, полное искреннего негодования и возмущения, я невольно задумался. А чем же, действительно мы занимались в свободное от учёбы время, которого у нас, видимо, было более чем достаточно.

Знаю, что тогда я очень много читал, а поскольку читал без особого разбора, то вскоре меня откинуло от беллетристики, и я переключился на историческую литературу. Читая эти книги, у меня часто возникало желание узнать, а что здесь истина, а где вымысел автора. И я копался в первоисточниках, не очень-то задумываясь о времени, что я на это тратил. Потом меня заинтересовала астрономия, и, наконец, архитектура как-то успокоила меня, и это был истинно познавательный интерес. Правда, после того я снова стал читать художественную литературу, но более выборочно, и прежде чем взять очередную книгу, старался что-то узнать о ней и её авторе, и был счастлив, когда мне в руки попадала действительно достойная книга. Порой, я даже перечитывал отдельные страницы особенно понравившейся мне книги, и делал выписки. Возникало неодолимое желание написать нечто подобное, и я даже пытался сделать это на страничках своего дневника, но это оказалось сложнее, чем я думал. Но ведь точно также я мог читать и техническую литературу по изучаемым в институте предметам, но не читал, точнее, почти не читал. Мог, но не хотел.

Главное, где мы теряли наше время, был круг нашего общения. Мы легко пропускали лекции ради нового кинофильма, шли на танцы, или в гости к девчонкам, отложив в сторону курсовые проекты, садились за стол, если была возможность и повод для застолья, которое иногда заканчивалось и перебором. И так поступал не только я один, дело было в балансе рационального использования времени, чтобы он не шёл в ущерб основному - учёбе, а у нас, к сожалению, всё было наоборот, по крайней мере, и в большей степени, на первых двух курсах.

Посещение театров не было основным в нашем времяпровождении, но, если мы шли туда, то после таких походов хотелось идти в театр ещё и ещё. Мне казалось, что артисты какие-то особенные люди, и я однажды как-то высказал эту мысль, на что Алёхин заметил:

- Безусловно, игра на сцене, накладывает на них свой отпечаток, но это, порой, для них самих выходит боком. Со мною в группе учится Глеб, у него отец и мать артисты драмтеатра, так он говорил, что дома отец с матерью нормально разговаривать не могут, то он играет, то она, и друг друга в этом упрекают.

Я не стал спорить, но то, что искусство делает человека чище морально и духовно, в этом я убеждён. Помню, как поразил меня «Маскарад» и этот замечательный вальс, словно в этой музыке была заключена вся моя жизнь.

Курить я начал далеко не сразу, но, находясь среди курящих, невольно чувствуешь себя как бы вне «сообщества», особенно когда призыв «пойти покурить», т.е. выйти поразмяться, тебя и касается, и нет. Я пристрастился к курению ещё и по другой причине. Выкуренная папироса на какое-то время туманила голову и избавляла от смущения, которое я часто испытывал на танцах из-за своей низкой танцевальной «квалификации» А уже потом курение вошло в привычку. Правда и расстался я с этим «недугом» сравнительно легко. Уже работая на производстве, из-за нерегулярного, а, порой, и не качественного, питания, а также из-за моего пристрастия к наливкам, настойкам и ликёрам, я нажил гастрит. Саша Немцев, один из моих друзей, в то время молодой хирург, предупредил меня, что если я не расстанусь с этими своими «привязанностями», то вслед за гастритом меня ждёт язва. Он оказался прав, язвы я не избежал, но нашёл в себе силы и через год не только бросил курить, но целых три года не брал в рот спиртного, воздерживаясь и от острой пищи. Но в те далёкие студенческие годы я, нередко, папиросой заменял закуску. Пристрастия к виноводочным изделиям у нас не было, но если был повод и деньги, мы от этого не отказывались. Генка Дьяченко хвастался, что может «принять на грудь» более литра водки. Я свою предельную норму узнал в зимние каникулы на втором курсе. Оставшись второй раз без стипендии, я не поехал домой на зимние каникулы, а остался в Саратове, используя это время для подчистки хвостов, кои перешли у меня на второй семестр с первого. В один из таких дней ко мне зашёл Борис, дальний родственник Алёхина. Раскритиковав меня за «нерационально расходуемое время», он выставил на стол бутылку водки и предложил выпить. Через час мы поняли, что этой «дозы» нам недостаточно, и оприходовали вторую, потом Борис предложил съездить в ресторан, сказав, что он «при деньгах». В ресторане мы заказали ещё по двести, и запили это двумя бутылками пива. И пиво оказалось лишним. Что было дальше, я уже не помнил. Первое, что я увидел, придя в себя, был белый потолок незнакомой мне комнаты, где я лежал раздетый на большой двуспальной кровати с никелированными шариками по углам. Через приоткрытую дверь, слышались голоса женщин. Я встал, оделся и выглянул за дверь, которая выходила на большую коммунальную кухню, где две женщины что-то варили на плите. Поздоровавшись, я поинтересовался, где Борис, на что получил весьма интересный ответ:

- Он привёл тебя вчера распьянёхонького поздно вечером, уложил на кровать, вышел во двор и до сих пор не вернулся.

Я понял, что ждать Бориса бесполезно, щёлкнул замком комнатных дверей и поехал к себе на квартиру. Каково же было моё удивление, когда, открыв дверь, увидел на своей кровати Бориса. Мария Васильевна, видя моё недоумение, пояснила мне, что он приехал вчера поздно вечером и, узнав, что я не приходил, ушёл на трамвайную остановку и ждал меня там, а потом вернулся и уснул. Я разбудил Бориса, и мы вместе стали разбираться с тем, что было накануне. Оказывается, приведя меня к себе, он вышел во двор покурить и, начисто забыв, что я у него, решил, что мы расстались у ресторана и, забеспокоившись за меня, поехал ко мне на квартиру. Посмеявшись над собой, он предложил опохмелиться, но я наотрез отказался. Тогда он, сказав, что я «враг самому себе», рассмеялся и уехал. Больше я себе перебирать не позволял, хотя и не отказывался «поддержать компанию», когда такая необходимость возникала.

Что же касается «чуть лишка», то «это» имело место в нашей компании и, порой, приводило к курьёзным, но далеко не смешным, случаям. Как-то, когда Евгений ещё жил с нами, мы, выпив по какому-то поводу, решили прошвырнуться по городу. Добавив «чуток» в кафушке, мы решили, зачем-то, заехать на птичий рынок. И вот, болтаясь по рыночной площади, в снующей туда и назад толпе народа, Валентин «поделился с коллективом», что ему позарез необходимо отлить. Женька, смеясь, оттопырил карман пальто и предложил Валентину отлить туда. Валька раззадорился: «А что, я могу!» А Женька ему: «Ну, так лей!» Мы с Володей оба ухохатываемся, не принимая всё это всерьёз. Потом смотрю, Валька прижимается к Женьке, вынимает «своего» и пристроив к Женькиному карману, даёт струю. Главное, всё это было настолько быстро, что мы опомниться не смогли, ну и с Женькой было то же самое. Через какое-то мгновение он соображает, в чём дело, и отскакивает в сторону. Кто-то, проходивший мимо, с трудом избегает «свободной» струи и разряжается бранью. Нам уже не до смеха, мы быстренько затираемся в толпу. В Женькиных глазах я вижу слёзы. Валентин молчит, но чувствуется, что и он, не сразу, но сообразил, какую дурость сморозил. Он дёргает Женьку за рукав: «Ну, прости…» Женька отдёргивает руку: «Да иди ты!..» Сырым оказался и карман, и часть подкладки пальто, которые Валентин, отобрав у Женьки, уже дома застирывал сам.

Но это, как говорится, цветочки. Были случаи, когда излишне выпитое спиртное выходило нам боком. Примерно такой расклад произошёл, когда мы на третьем курсе решили обмыть новые ботинки Юры Фокина. Накануне ему из дому прислали 400 рублей, которых, по его расчётам, было более чем достаточно и на ботинки, и на «обмыв», и даже ещё могли остаться кое-какие «излишки». На следующий день, где-то сразу после занятий, наша четвёрка, два Сашки я и Юрка, отправилась за покупкой. Ботинки Юра, при нашем активном участии, выбрал наишикарнейшие, и с драгоценной коробкой в подмышке он привёл нас в железнодорожную столовую, где в буфете всегда было пиво. Взяв по кружке этого пенящегося напитка и щедро разбавив пиво водочкой, купленной загодя, мы закрепили успех дела. Потом эту процедуру повторили и решили, малость, прогуляться. По пути зашли в кафешку и добавили ещё «по чуть-чуть» и где-то уже довольно поздно вечером сели в трамвай, идущий к «дому».

Очень жаль, что в нашей компании не было Генки Дьяченко, у него вечером была пересдача по сопромату, и он не мог себе позволить расслабится, ну а Юрка не захотел передвигать мероприятие, и потому мы оказались без Генки, а ведь будь он с нами, всё могло бы быть иначе, но всё произошло так, как произошло. Ехали на задней площадке, хохмили и придурялись, и кто-то из нас, случайно, локтем разбил стекло. Кондукторша «заверещала» и включила сигнал тревоги, дабы привлечь милицию. Мы отжали заднюю дверь и на ходу высыпались из трамвая, но услышав, к довершение ко всему, трель милицейского свистка, бросились врассыпную. К Юрке на квартиру зашли на следующий день, благо было воскресенье, и первое, что увидели, - это его новый ботинок, висящий на шнурке над дверью в комнату, где он жил с Генкой и Алмазом, а всю троицу за столом на котором стояла початая бутылка водки и кое-какая закусь. Оказывается, когда мы прыгали из трамвая второй ботинок у Юрки из коробки выпал, а он потерю не сразу заметил, а когда вернулся найти ботинок не смог.

- Я в назидание ему повесил, - пояснил нам Генка, после того как мы выпили «за счастливое избавление». - Пусть Бога благодарит, что не поймали, а то бы ещё сотняжку за стекло выложил, и в милиции одним бы штрафиком не отделался, в институт бы сообщили, а потому и бутылка эта за его счёт.

- А экзамен-то ты пересдал? - поинтересовался Шмыгин.

- Если бы! Мы же с Алмазом рванули за вами, но вас и след простыл! А экзамен, этот скотина, перенёс на понедельник!

- Так это же завтра, чего же ты сегодня решил «разговеться»?

- Сдам, злость появилась, а это значит - точно сдам.

Экзамен Генка сдал, а вот в ботинках Юрке пришлось ходить до лета в старых. Как он отговорился дома, мы не узнали, но осенью приехал в новых, правда, не в таких шикарных.

Наше квартирное жильё находилось рядом с корпусами клинической больницы. Как-то осенью мы купили большую тыкву и попросили нашу квартирную хозяйку накормить нас тыквенной кашей. Внук хозяйки Анатолий очень аккуратно вынул из тыквы её содержимое и вырезал в стенке тыквы глаза, нос и рот. Потом закрыл изнутри эти отверстия красной материей и вставил туда электрический фонарик. Мы с интересом наблюдали за его манипуляциями.

- Ну и что дальше? - спросил Валентин.

- Если не против, пойдём вечером к клиникам старух пугать.

Идея нам понравилась, как и каша, которую мы съели с превеликим удовольствием. Поздно вечером, прикрепив тыквенную голову к длинной палке, мы втроём (Вовчик с нами не пошёл), подошли к тёмным окнам больничных корпусов. Где окна больничных палат, Анатолий знал, сказав, что подобные «шалости» они с ребятами уже проделывали.

- И какой же результат? - поинтересовался я.

- Сейчас увидишь.

Анатолий, включил фонарь, поднял тыквенную голову к окну больничной палаты, и стал медленно передвигать её вдоль окна. Почти сразу же через открытую форточку до нас донёсся какой-то вскрик, потом другой. Анатолий передвинул голову к окнам другой палаты, и здесь повторилось то же самое с добавлением шума от падения чего-то на пол. В это время в окнах первой палаты зажёгся и погас свет.

- Шухер! - прошептал Анатолий, и мы рванули в кусты.

- Малость погодя можно снова, - предложил Анатолий, но мы уже были «сыты» приключениями по горло.- Тогда я тыкву забираю, и мы с ребятнёй сходим ещё раз, - заключил Анатолий.

На следующий день наша хозяйка поведала нам, что «ночью к окнам больничных палат какие-то идиоты приставили огненную голову, насмерть испугав больных женщин, и кто-то даже упал».

- Руки бы оторвать этим пакостникам. В том году напугали и вот опять. Завхоз сказал, что всё равно поймает эту шантрапу!

Мы «посочувствовали» пострадавшим.

Дата добавления: 2015-07-16