Глава девятнадцатая

Как это часто случается в апреле, ночью с запада вдруг налетела жуткая гроза, и в течение двух последующих дней и ночей небо над Римом застилали зловещие чёрные тучи. Улицы были погружены в сплошной полумрак, и лишь изредка их озаряли мгновенные вспышки молний. Сверху лились потоки дождя, капли стучали по черепичным крышам, били в оконные ставни, лупили по мостовым. По улицам и переулкам столицы мчались стремительные потоки воды, смывая грязь и могучими струями сливаясь в дренажные колодцы, по которым попадали в Большую Клоаку, извивающуюся под центральными районами Рима, прежде чем сбросить своё содержимое в Тибр.

Всё население города попряталось по домам, и в течение двух дней все улицы были пусты, никаких толп изголодавшихся бедняков, хищно рыскающих в поисках объедков, видно не было. Император и его семья в городе тоже не показывались. Они оставались во дворце, а преторианцы когорты Бурра по очереди маршировали из лагеря во дворец под секущим дождём, плотно завернувшись в плащи. Несмотря на то что эти плащи были пропитаны животным жиром с целью сделать их непромокаемыми, дождевая вода находила себе дорогу сквозь них и лилась на туники и плоть гвардейцев, пока они, дрожа от холода, стояли в карауле, пока их не сменяли товарищи, после чего им приходилось маршировать обратно в казармы преторианского лагеря.

У Макрона и Катона не было никакой возможности посетить явочную квартиру и проверить, нет ли там для них записки, поскольку новый центурион шестой центурии запретил своим людям покидать лагерь даже в свободное от службы время. На своём первом утреннем построении, уже в качестве нового командира, Тигеллин объявил, что дисциплина в центурии упала и солдаты при его предшественнике слишком разболтались. Поэтому теперь он вводит ещё и вечернее построение и дополнительные строевые занятия помимо их обычной сторожевой службы во дворце. Новый опцион также наслаждался своим новым положением и вовсю командовал, подражая Тигеллину. Сам же Тигеллин переехал в квартиру Луркона и предоставил Катону с Макроном самим управляться с Фусцием, который теперь распоряжался всем в помещении их секции – именно он решал, когда тушить на ночь лампу, именно он выбрал себе отдельные крючки, на которые теперь только он один мог вешать своё снаряжение.

Макрон прилагал все усилия, чтобы сдерживать кипевшее в нём раздражение. А Катон тем временем пытался разгадать тайну пропавшего зерна. Он вновь и вновь обдумывал все подробности обыска, который они с Макроном провели на складе, а также информацию, полученную им в гильдии торговцев зерном и от писца в конторе Гая Фронтина. Как могло исчезнуть такое огромное количество зерна, не оставив никаких заметных следов? Это была неразрешимая загадка, и Катон думал над нею, пока чистил и полировал своё снаряжение и развешивал для просушки плащ и тунику на сушилке над небольшой жаровней в комнате их секции. А Макрон тем временем каждый вечер уходил – исполнял наложенное на него взыскание, чистил солдатские сортиры, расположенные возле внешней стены лагеря.

На третий день гроза наконец ушла, оставив после себя чистое голубое небо, и вскоре солнце уже начало согревать крыши и улицы Рима, отчего вверх устремились потоки испарений, крутясь в воздухе, прежде чем раствориться и исчезнуть. На улицах начали появляться люди, и снова к воротам города потянулись повозки с трупами тех, кто умер от голода или болезней, неизлечимых в их ослабленном состоянии. Трупы эти лишь прибавлялись к сотням таких же несчастных, кого укладывали в бесчисленные массовые захоронения вдоль всех дорог, ведущих из Рима.

Из дворца сообщили, что император со своей свитой намерен предпринять инспекционную поездку на Альбанское озеро, чтобы проверить ход тамошних инженерных работ и подготовку к предстоящему представлению. Бурр отдал команду пятой и шестой центуриям построиться и приготовиться к маршу, и Тигеллин промчался по казарме, выкрикивая распоряжения своим людям. Солдаты всех секций выбрались наружу, на ходу застёгивая наплечные ремни и проверяя панцири. Когда все были готовы, Тигеллин отдал команду «смирно» и обошёл все шеренги, проверяя всех и вся, ругая солдат за малейшую оплошность, а Фусций, следуя за ним, фиксировал на восковой табличке все «преступления и наказания». Когда осмотр был завершён, Тигеллин отошёл на несколько шагов назад и, уперев руки в боки, критически осмотрел всё подразделение, теперь оказавшееся под его командой.

– Многие из вас, несомненно, всё ещё гадают, что же такое случилось с центурионом Лурконом. Насколько это касается вас, он мёртв. Насколько это касается его самого, он также может считать себя мёртвым. Во всяком случае, он станет таковым, как только попадёт в руки трибуна Бурра. – Тигеллин сделал паузу. Некоторые солдаты захихикали. А он снова набрал в грудь воздуху и продолжал: – Теперь я ваш центурион. Я намерен всем подавать пример, я сделаю нашу центурию лучшей во всей преторианской гвардии. Это означает, что вам со мной придётся туго. Я буду с вами сурово обращаться. Я установлю железную дисциплину. И у меня в центурии будут самые подготовленные и лучше всех экипированные солдаты, и появятся герои, если потребуется. И любой, кто не справится со своими обязанностями, не будет соответствовать установленным мною стандартам, пусть лучше сразу подумает о переводе из гвардии в какое‑нибудь менее престижное соединение. А если он всё же предпочтёт остаться, тогда я его просто сломаю. Это понятно?

– Да, господин! – вразнобой ответили гвардейцы.

– Не слышу ответа, будь я проклят! – заорал Тигеллин. – Бормотание какое‑то, а не ответ! Я спросил, это понятно?

– Да, господин! – проорали солдаты все разом, и этот выкрик эхом отразился от стены казармы напротив.

– Вот так‑то лучше. – Тигеллин кивнул. – Вы уже доказали императору, насколько вы хороши в бою. И он почтил нас, назначив наше подразделение в свою личную охрану. И я намерен сохранить эту честь на всё предвидимое будущее. Вот так, господа. Когда бы император ни покидал свой дворец, я желаю, чтобы его сопровождали и охраняли мои люди. Я желаю, чтобы мы оставались его первой и последней линией обороны. Мы будем его щитом и мечом, всегда рядом с ним. И он будет продолжать верить в нас, доверять нам свою жизнь и жизнь членов своей семьи. Мне едва ли нужно напоминать вам, как благодарны бывают императоры по отношению к тем, кто хорошо им служит. Так что достойно выполняйте свой долг, и мы все от этого только выиграем. Смотрите, не подведите меня! – Он прошёлся взглядом по шеренгам, потом повернулся к Фусцию: – Это всё. Построй людей у главных ворот, опцион, и пусть они будут готовы к маршу.

– Есть, господин! – Фусций замер по стойке «смирно» и оставался в таком положении, пока Тигеллин не ушёл с плаца. Потом скомандовал: – Шестая центурия, нале‑во!

Две шеренги повернулись налево и замерли в ожидании следующей команды.

– Вперёд… марш!

Когда колонна двинулась вперёд, Макрон тихо сказал Катону, который сейчас шёл впереди него:

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Сам знаешь, что я могу думать, – ответил тот. – Наше дело – держать глаза и уши открытыми и вообще смотреть в оба.

Пятая и шестая центурии подошли к тому месту, где их ожидал трибун Бурр, сидя на безукоризненно убранном вороном коне. Когда колонна замерла напротив него, он махнул рукой в сторону городских ворот, и первый ряд двинулся туда. Они прошли ворота, вступили в Рим и направились ко дворцу, где к ним присоединился императорский кортеж. После чего они вышли из города и двинулись в сторону озера, расположенного в десяти с лишним милях от Рима. Императора сегодня, как заметил Катон, сопровождало меньше советников, чем обычно. В свите был Нарцисс, но не было Палласа. Не было также ни императрицы, ни двоих подростков.

Вымытые дождём окрестности пахли свежестью, а тёплый воздух предвещал скорое наступление весны. На ветвях многих фруктовых деревьев, росших вдоль дороги, уже появились первые бутоны. Носилки с императором и его свитой двигались в середине между двумя центуриями преторианцев, и шедший в арьергарде Катон едва мог разглядеть передних, да и то только если вытягивал шею и заглядывал поверх сверкающих шлемов и колышущихся наконечников пилумов. Когда колонна проходила через небольшие придорожные селения, их обитатели выбегали поглядеть на проезжающего императора и сопровождали его громкими криками, особенно когда Клавдий поднимал руку в знак приветствия. По обе стороны от носилок двигались германцы‑телохранители, и их варварский внешний вид здорово нервировал более робких и пугливых поселян.

До озера они добрались вскоре после полудня, и солдатам было разрешено разойтись и отдохнуть, пока император и его советники осматривали приготовления к имитации морского сражения. Высокая трибуна для императора была уже почти готова. Её воздвигли на искусственно насыпанном холме на берегу озера. По всему берегу трудились плотники, они поспешно готовили барки и другие речные суда, которые сюда приволокли с Тибра, чтобы составить из них два флота, что будут сражаться друг с другом на водах озера. Над палубами поднимались спешно изготовленные мачты, на них уже подняли реи, паруса и прочий такелаж, скорее декоративный, нежели функциональный. Скамьи для гребцов уже были установлены и закреплены, а к носам кораблей приделаны мощные тараны. Если смотреть с некоторого расстояния, всё это вполне могло сойти за настоящие боевые корабли римского флота, только весьма уменьшенного масштаба. В четверти мили от кишащего рабочими берега озера виднелись огороженные частоколом загоны для тех, кто будет непосредственно участвовать в театрализованном представлении и сражаться друг с другом.

– Невероятно! – уныло прокомментировал увиденное Макрон, когда они с Катоном осмотрели все окрестности озера, забравшись на каменистый отрог горы недалеко от того места, где солдаты эскорта отдыхали, рассевшись на свежей травке по обе стороны от ведущей в Рим дороги. – Никогда ничего подобного не видел. Смотрится прямо как подготовка к большой военной кампании, а вовсе не к клятому представлению гладиаторов.

– Да и я что‑то не припомню, чтобы столько усилий было затрачено на подготовку ко вторжению в Британию, – ответил Катон, иронически улыбаясь. – Но тогда Клавдий всего лишь намеревался завоевать для империи новую провинцию. А сейчас он намерен завоевать сердца толпы, а это гораздо более важная стратегическая цель, на данный момент по крайней мере. Конечно, при условии, что он достаточно долго проживёт, чтобы успеть умиротворить их и удовлетворить их жажду зрелищ, не говоря уж о хлебе. Я бы сказал, что у Клавдия мало на это шансов; всё складывается против него.

Они перенесли внимание на императора и его свиту, как раз когда какой‑то важный чиновник, отвечающий за подготовку представления, делал доклад императору. Даже с расстояния более чем в сотню шагов Катон видел, с каким особым вниманием слушает его император. Голова его то и дело сильно подёргивалась, сам он прихрамывал, идя рядом с чиновником.

– Не такая уж завидная доля – быть императором, а? – задумчиво произнёс Катон. – Вокруг сплошные враги, а те, что приближены, ещё более опасны.

– Ты иногда такую чушь несёшь, Катон, – заметил Макрон. – Ты что же, полагаешь, что наши жизни подвергаются меньшему риску, чем жизнь Клавдия? Я так не думаю, и у меня полно шрамов, это подтверждающих. И у тебя тоже. В любом случае, в работе абсолютного правителя величайшей в мире империи найдутся и кое‑какие плюсы и достоинства. Так что на его месте я бы вполне приспособился ко всем этим профессиональным рискам.

– Одно дело противостоять человеку с мечом в честной схватке и совсем другое входить в комнату, полную людей, зная при этом, что многие из них с таким же удовольствием готовы пырнуть тебя ножом в спину, с каким приветствуют тебя и обещают неувядающую верность и покорность. Кстати, о верности и покорности, где у нас Тигеллин? – Катон осмотрел свиту императора, пытаясь отыскать центуриона.

– Он вон там, где Бурр и остальные. – Макрон указал на группу людей, столпившихся вокруг трибуна Бурра, который по‑прежнему восседал в седле. Префект разглядел высокую фигуру центуриона и с облегчением вздохнул. Макрон услышал этот тихий вздох и посмотрел на друга.

– Как думаешь, когда Тигеллин начнёт действовать?

Катон с минуту размышлял.

– Он может попытаться при первом же удобном случае, который ему представится, при условии, конечно, что ему наплевать на собственную жизнь. Но судя по тому, что мы о нём уже знаем, я сомневаюсь, что он на неё наплюёт, если у него будет хоть малейший шанс её спасти. На месте Тигеллина я бы подождал, пока окажусь совсем близко от императора. И чтобы вокруг него было поменьше народу. Тогда у меня был бы шанс удрать после того, как я нанесу свой удар. Стало быть, когда шестая центурия будет находиться рядом с императором, нам с тобой надо будет пристроиться поближе к Тигеллину.

Император между тем закончил осмотр приготовлений к представлению и вернулся к своим носилкам. И когда он со своей свитой двинулся вдоль берега к дальнему концу озера, где, ближе к Тибру, велись земляные работы, опцион приказал гвардейцам построиться. Преторианцы встали в строй и быстро двинулись вперёд, занимая позиции вокруг императора, и затем пошли нога в ногу с рабами по берегу, пока не достигли первой из плотин на канале, ведущем вниз, к притоку Тибра в трёх милях отсюда.

Здесь процессия остановилась. К императору приблизилась небольшая группа инженеров в простых туниках. Они остановились перед носилками и поклонились. Клавдий перебросил ноги через край и, выбравшись наружу, похромал к молодо выглядящему мужчине, стоявшему впереди группы.

– Мой дорогой Ап‑п‑поллод‑дор! – приветствовал его Клавдий. – Как идут работы? Почти закончили, я полагаю? Надо думать, из‑за этой грозы вы отстали от графика.

Инженер низко поклонился, так же как и его сотоварищи.

– Нет, государь. Работы завершены в соответствии с графиком. А я приготовил кое‑что интересное, что наверняка повеселит толпу во время представления и навмахии.

– Неужели? – Клавдий приподнял бровь. – И что же это такое?

– Пусть это будет для тебя сюрпризом, государь. Я уверен, что это произведёт на тебя должное впечатление.

Клавдий чуть нахмурился, но потом его лицо прояснилось:

– Ну хорошо, молодой человек. Но ты ув‑в‑верен, что у вас не было никаких задержек из‑за погоды? Т‑т‑только честно!

– Я бы ни за что не позволил никакому ветру и дождю нарушить данное мною тебе слово.

– Вот это человек! – Клавдий просиял и хлопнул инженера по плечу. – Хотел бы я, чтобы все м‑мои чиновники р‑р‑работали так же умело и расторопно, как ты!

Император повернулся к Нарциссу, который стоял позади него:

– Тебе и П‑п‑палласу следовало бы поучиться у этого м‑м‑молодого ч‑ч‑человека.

Императорский советник выдавил из себя кривую улыбку:

– Это было бы неверным решением – забрать под моё крыло такого многообещающего и талантливого инженера, государь, и лишить тебя столь достойного слуги. Несомненные таланты Аполлодора лучше использовать не во дворце, а на строительной площадке. Хотя Паллас, конечно, выиграл бы от такого сотрудничества и многому у него научился бы.

– Паллас? – Император на секунду задумался, потом кивнул. – Да, да! Он в п‑п‑последнее время что‑то не в себе. Устал, видимо. – Клавдий снисходительно улыбнулся. – Или, может быть, влюбился. А это очень ут‑т‑томительное занятие.

– Да, государь. Возможно, Палласа следует отослать на Капри – отдохнуть. Я с радостью присмотрю за его делами, пока он отсутствует.

– Не сомневаюсь, что присмотришь. – Клавдий снова улыбнулся. – Впрочем, тебе и самому, вероятно, невредно было бы отдохнуть.

– Совсем нет, государь. – Нарцисс выпрямился, насколько это было в его силах. – Моё место – рядом с тобой. Вся моя жизнь – это служба тебе.

– Какое счастье иметь столь преданных слуг! П‑п‑пошли, Нарцисс. Пусть наш дорогой Ап‑п‑поллодор п‑п‑поделится с нами кое‑какими секретами инженерного искусства.

Инженер снова поклонился и начал рассказывать о разработанном им проекте осушения Альбанского озера. Катон старался внимательно слушать его лекцию, но его глаза были прикованы к Тигеллину. Центурион стоял впереди центурии, не более чем в пятидесяти футах от императора. Его рука покоилась на рукояти меча, пальцы барабанили по головке. Между ним и Клавдием стоял редкий заслон из германцев‑телохранителей. В данный момент император вроде бы в безопасности, решил Катон.

Аполлодор между тем продолжал свою лекцию, указывая на овраг, вернее, промоину, ведущую к реке.

– Как видишь, государь, я приказал построить несколько плотин, каждая со шлюзом, чтобы мы имели возможность контролировать сток воды по мере осушения территории вокруг озера. Если бы мы просто прорыли канал от озера к реке, как, кажется, предлагал вначале твой советник Паллас, это вполне могло бы вызвать переполнение русла Тибра и, следовательно, наводнение в Риме, как только основной поток воды достиг бы города.

Нарцисс захихикал:

– Не самая удачная идея моего друга, увы. Тем не менее у Палласа имеются свои достоинства и таланты, в чём бы они ни выражались.

– Совершенно верно. – Клавдий покивал. – Моя жена, императрица, очень высоко его ценит.

– Ох, я и не сомневаюсь, что очень высоко, – прошептал Макрон.

– Ш‑ш‑ш! – цыкнул на него Катон.

Инженер между тем вёл процессию дальше по дорожке, которая была прокопана в склоне промоины. Каждые полмили или около того здесь высилась очередная плотина, позади которой вода, вытекающая из озера, заполняла всё пространство промоины и скапливалась там. Был уже почти вечер, когда процессия наконец достигла последней, самой высокой плотины. У её основания струился небольшой ручеёк, заворачивая за поворот промоины. Её стенки здесь были, кажется, более крутыми, чем возле озера. Ручеёк питал кульверт, водопропускной канал. На противоположной стороне промоины работала группа рабов, они грузили в фургон неиспользованные брёвна. Они поклонились императору, после чего продолжили работу.

Аполлодор задержался возле основания плотины. Здесь она была укреплена длинными деревянными брусьями, поддерживаемыми мощными кольями, вбитыми в землю вертикально. К центральным несущим брусьям были привязаны канаты, они тянулись к боковым стенкам промоины, где крепились к валам мощных воротов, прибитым к земле кольями.

Нарцисс опасливо взглянул вверх, на вершину плотины, уходящую ввысь футов на пятьдесят.

– А тут стоять безопасно?

– Совершенно безопасно! – Аполлодор уверенно улыбнулся. Он выступил вперёд и шлёпнул ладонью по одному из несущих брусьев. – Чтобы вытащить один такой, требуются усилия сотни людей, налегающих на вороты. Когда настанет нужное время, именно это и произойдёт; но это случится, только когда мы полностью расчистим путь воде, по которому она пойдёт в приток Тибра, а потом и в саму реку. А пока что никакая сила, разве что мощное землетрясение, не сможет сместить эти брусья. А как только мы спустим всю воду, скопившуюся за плотиной, мы двинемся вверх по промоине, осушая по очереди все скопления воды за всеми плотинами, пока не доберёмся до самого озера. Таким образом мы будем контролировать сток, и уровень воды в Тибре повысится совсем незначительно, да и то на короткое время. – Он отступил назад и с нескрываемой гордостью осмотрел плотину, своё творение. Но тут же, вспомнив об императоре, Аполлодор торопливо обернулся к нему: – Все приготовления к празднеству по случаю завершения работ закончены, государь. Сейчас мы проследуем дальше, надо всего лишь завернуть за поворот этой промоины. Там, на берегу, всё готово. Окажи мне честь, государь!

– Что? О да! Конечно! – Клавдий улыбнулся. – Буду оч‑ч‑чень рад, молодой человек! Веди нас!

Тут Нарцисс выступил вперёд:

– Государь, уже довольно поздно. Мы вряд ли успеем вернуться в город до наступления ночи. Полагаю, разумнее было бы отправиться обратно в Рим прямо сейчас, без промедления.

– Ерунда! – Клавдий нахмурился. – Зачем? Ты что, боишься темноты? В любом с‑с‑случае, этот человек проделал тут замечательную р‑р‑работу! И самое меньшее, что мы можем для него сделать, это отп‑п‑праздновать его успех!

Нарцисс покорно склонил голову:

– Как скажешь, государь.

Император похлопал Аполлодора по спине:

– Веди нас, мой мальчик! Вперёд!

Промоина загибалась вправо, после чего расходилась, открывая широкий простор впереди. А там, через пару сотен шагов, поблескивала на солнце поверхность воды, текущей к Риму. Там, на берегу, стояло несколько столов, сдвинутых вместе и покрытых огромным красным полотнищем. На нём стоял гигантский торт, искусно сложенный в форме плотины, которую они только что лицезрели. Позади столов ждали наготове тридцать или даже сорок помощников Аполлодора. При приближении императора все они низко склонили головы.

Клавдий довольно улыбнулся. Подошёл к столу и обозрел торт:

– Превосходно! Великолепно! Полагаю, на вкус он так же хорош, как и на вид, а?

– Должен быть, государь. Лучшие кондитеры обшарили весь Рим в поисках ингредиентов для этого творения.

– Выглядит весьма аппетитно. Я хочу первым его попробовать, хорошо?

– Конечно, государь. – Аполлодор щёлкнул пальцами, и один из рабов бросился вперёд с ложкой для императора. Клавдий помедлил секунду, потом вонзил ложку в синее желе позади кондитерской плотины. Затем обернулся к свите:

– Трибун Бурр, давай сюда одного из своих людей. – Клавдий обернулся к Аполлодору: – Никаких обид, молодой человек. Я просто забочусь о собственной безопасности.

– Я понимаю, император.

Бурр повернулся в седле, собираясь отдать приказ кому‑то из шестой когорты, но, прежде чем он успел вымолвить хоть слово, из рядов выступил Тигеллин:

– Я готов, государь!

Бурр открыл было рот, потом пожал плечами и кивнул. Катон почувствовал, как у него напряглись все мышцы, когда центурион прошёл вперёд, миновав двух германцев‑телохранителей. Он остановился на небольшом расстоянии от императора, возникла короткая пауза, потом Клавдий поднёс ложку с желе ко рту Тигеллина. Тот наклонился вперёд и проглотил предложенное. Его челюсти некоторое время двигались, потом он проглотил. Возникла новая пауза, прежде чем Клавдий вопросительно поднял брови:

– Ну?

– Потрясающий вкус, мой господин!

– Ничего вредного?

– Ничего, господин.

– Очень хорошо. – Клавдий махнул рукой, отпуская Тигеллина, и тот отошёл назад, снова пройдя сквозь кордон германцев. Катон перевёл дыхание и чуть расслабился.

– Мы отведаем этого чудного торта, а затем будем возвращаться в Р‑р‑рим, – объявил император. – Трибун, можете приказать своим людям разойтись, пока я ем.

– Преторианцы! – рявкнул Бурр. – Разойдись!

Гвардейцы, посаженные на половинные рационы, с завистью поглядывали в сторону императора, отойдя от него на небольшое расстояние. Клавдий и его свита занялись тортом, негромко переговариваясь. Катон с улыбкой заметил, что Нарцисс предпринимает все усилия, чтобы протиснуться между своим хозяином и главным инженером, что он с обычной и привычной подобострастностью отвечает императору, но ледяным и хмурым взглядом встречает любые слова Аполлодора.

Макрон, едва не облизываясь, смотрел на торт.

– Я бы не прочь сожрать кусочек, – заметил он.

– Слишком жирный на вид, – отмахнулся от него Катон. – Несварение желудка заработаешь.

– Ничего, это я переживу. – Макрон наконец оторвал взгляд от торта и поглядел на друга. – Я тут заволновался было, когда наш приятель Тигеллин вызвался пробовать еду для императора.

– Я тоже. Кажется, я был прав. В чём бы ни состоял их план, он не включает в себя самоубийство исполнителя.

– Если не считать возможного заворота у него кишок. – Макрон повернулся в сторону центуриона. Тигеллин отошёл от столов и, расстегнув ремешок под челюстью, снял свой шлем. Вытер лоб и начал расстёгивать пряжки панциря. Потом оглянулся на промоину, и на его лице появилось напряжённое выражение. Опустив панцирь на землю, Тигеллин потянулся, задрав руки вверх.

Макрон перевёл взгляд на небольшую группу сановников, столпившихся вокруг торта и алчно поглощавших его остатки. У него громко забурчало в животе, так что даже Катон услышал, и они обменялись понимающими улыбками. Префект открыл было рот, желая прокомментировать случившееся, но тут в отдалении раздался глухой удар, и всё вокруг задрожало. Все повернулись в сторону, откуда донёсся этот звук. Секунду спустя послышался ещё один удар, за которым последовала оглушительная какофония иных звуков – треск ломающегося дерева и падающих камней. После чего раздался рёв и грохот, стремительно нарастающий и заполняющий всё вокруг. В верхней части промоины, ближе к озеру, возник мощный ветер, тут же резко усилившийся.

– Это ещё что такое?! – буркнул Макрон, оборачиваясь на шум.

Катон мгновенно понял, что это за звук, и от ужаса у него болезненно сжался желудок. Он поглядел на императора – тот пялился в сторону плотины и промоины, по‑прежнему сжимая в руке ложку и держа её на полпути ко рту. Катон тоже повернулся в ту сторону и увидел огромную тёмную массу воды, сверкающую и пенящуюся – она вырвалась из‑за изгиба промоины, сметая на своём пути редкие деревья, цеплявшиеся за склоны, волоча булыжники и смывая земляные насыпи, таща всё это в потоке. Огромная масса воды, что ранее удерживалась последней плотиной, с жутким рёвом и грохотом вырвалась из промоины и устремилась прямо на свиту императора и его эскорт.

Дата добавления: 2015-11-16