Глава двенадцатая

– Ну и что будем делать? – спросил Макрон, когда они захлопнули за собой дверь общей столовой и вышли в коридор. Перед этим они играли в кости с несколькими преторианцами из их центурии, просто чтобы поддерживать впечатление, что они всего лишь обычные солдаты. Катон играл осторожно, проигрывая по мелочи, и лишь посмеивался над этим – хотел добиться доброго расположения товарищей. Макрон же, наоборот, играл рискованно, на выигрыш, и продул гораздо больше Катона, после чего, естественно, пребывал в скверном настроении. И теперь вернулся к стоящей перед ними неотложной проблеме.

– Луркон теперь висит на нас как обязательство, но мне совсем не по вкусу идея с устранением одного из наших людей. Даже если он преторианец.

– Мы согласились пройти это испытание, предложенное Синием, – ответил Катон. – И что ещё нам остаётся?

Макрон был поражён:

– Нет, это несерьёзно! Убить товарища? Командира? Нет!

– Конечно, мы не станем его убивать. Но нужно найти способ куда‑нибудь его убрать, чтобы он просто исчез. А вот это сделать будет трудненько.

Они дошли до стены лагеря и теперь прохаживались вдоль неё, поглядывая в сторону города. В угловых башнях и у ворот лагеря были поставлены часовые, да ещё несколько групп солдат патрулировали стены, обмениваясь весёлыми приветствиями. Катон подумал, а нет ли среди них кого‑то, кому Синий поручил следить за ними. Когда они разошлись с последней такой группой, то продолжили свой разговор.

– По крайней мере, мы теперь знаем, что украденные деньги у них. Если не в самом лагере, то где‑то в Риме.

– Да, это большое утешение, – сухо буркнул Макрон. И махнул рукой в сторону города с его миллионным населением. – Ничего не стоит их там отыскать.

– Это только начало. В любом случае, надо сообщить Нарциссу. Он должен знать про украденное серебро и про всё остальное, что нам удалось накопать.

– Отлично. Только как нам добраться до явки, если мы знаем, что за нами следят?

– Вот об этом я и думаю. Я уже два раза туда ходил, и Синий, кажется, об этом не знает. Единственный момент, когда такое возможно, это когда его человек уходит в город на патрулирование. Тогда мне можно уйти. Патрули уходят на дежурство регулярно, но в разное время. Это могло быть и совпадением, но оба раза, когда я уходил из лагеря, на патрулировании в городе находилась когорта Бурра. Стало быть, более чем вероятно, что этот соглядатай Синия в нашей когорте.

Макрон обдумал аргументы Катона и кивнул:

– Ещё более вероятно, что он в нашей центурии.

– Согласен.

– Вот дерьмо! – прошипел Макрон сквозь зубы. – Да это может оказаться любой, например, Тигеллин или Фусций. Или оба.

– Тогда нам лучше подозревать их обоих и вообще быть настороже. – Катон нахмурился. – Самое главное, нам нужно как можно скорее связаться с Нарциссом. Тут мы сами по себе, без всякой помощи. И если с нами что‑то случится, он сразу же должен узнать, что нас раскрыли. Значит, так. Нынче вечером отправимся в город, выпить. Где‑нибудь поближе к нашей явке.

– В «Винную реку»?

Катон кивнул.

– Неплохое местечко, не хуже других. К тому же мы уже знаем этот район.

Макрон почесал щёку.

– И после той ночи они знают нас. Сомневаюсь, что нас там ждёт тёплая встреча.

– Ну, мы же не собираемся устраивать новую драку, а кроме того, можем быть вполне уверены, что Цестий и его приятели там не покажутся, если у них осталась хоть капля разума. «Винная река» нам вполне подойдёт. Пошли.

Они отметились у дежурного по центурии Луркона и покинули лагерь, проследовав через городские ворота. И неспешно пошли по той же улице, по которой ходили раньше, вниз по склону Виминальского холма. Разговаривали они на пониженных тонах. Время от времени Катон оглядывался назад, но агент Синия явно знал своё дело, чтобы не попадаться ему на глаза.

– А что, если за нами вовсе никто и не следит? – спросил Макрон. – Не нравится мне притворяться, что мы всего лишь выбрались на прогулку. Это неестественно выглядит.

– Вот и хорошо. Если бы мы вели себя нормально, вот это выглядело бы подозрительно. Можешь мне поверить, мы всё делаем правильно. А что за нами следят, так это точно. Человек Синия таскается за нами по пятам и следит, точно коршун за курицей.

Улица далее слегка загибалась и тянулась ещё на сотню шагов, прежде чем влиться в площадь, на которой располагалась нужная им таверна. Её зал ещё не был забит обычными вечерними посетителями, так что несколько столов оставались свободными. Как только они вошли, у хозяина таверны тут же вытянулось лицо, и он поспешно бросился к ним, прежде чем они успели сесть.

– Извините, господа, но вам тут не рады. Пожалуйста, уходите. Тотчас же. Пожалуйста.

Катон поднял руку:

– Не беспокойся, приятель. Нас всего двое. Зашли, чтоб просто тихо и скромно выпить. Никакого от нас беспокойства не будет. Так что успокойся… – Катон сунул руку в свой кошель и достал оттуда пять сестерциев и со стуком припечатал их к столу. – Вот тебе в качестве аванса. Если на всю сумму не выпьем, сдачи не потребуем. Годится?

Хозяин сокрушённо поглядел на монеты и кивнул:

– Ладно, оставайтесь. Но я с вас глаз не спущу. И при первых признаках беспорядков пошлю свою бабу за караульной стражей. Итак, господа, что бы вы хотели выпить?

– Самого лучшего вина, что у тебя имеется, – заявил Макрон, едва успев усесться на скамью. – А за пять сестерциев оно действительно должно оказаться очень хорошим!

Хозяин таверны скорчил кислую мину, сгрёб монеты со стола и поспешил прочь.

– И что теперь?

Катон сел напротив Макрона и огляделся по сторонам. В одном из углов зала, подальше от входа, сидела группа людей, человек десять, в поношенных туниках и плащах. Вроде как рабочие. Катон качнул головой в их сторону:

– Именно то, что мне нужно.

Макрон быстро обернулся и тоже поглядел.

– Эти? А на что они тебе?

– Помогут мне выбраться отсюда, чтобы сбегать на явку без этого хвоста. Жди здесь. Если мне удастся их уговорить, тогда ступай к хозяину и закажи что‑нибудь поесть. Сделай так, чтобы тебя было хорошо видно от входных дверей.

– Ты бы лучше рассказал мне, что задумал, приятель, – пробурчал Макрон.

– Скоро сам увидишь. Если я уйду, дожидайся меня здесь. Следи за входом, может, удастся засечь чью‑нибудь знакомую физиономию. А со мной всё будет в порядке, не сомневайся.

Катон встал, и прежде чем его друг успел вымолвить хоть слово возражения или протеста, пошёл к рабочим. Они тут же подозрительно уставились на преторианца.

Катон улыбнулся им:

– Не беспокойтесь, ребята. Я вовсе не намерен затевать тут драку. А просто хотел попросить вас сделать мне одолжение.

– Одолжение? – переспросил, удивлённо подняв брови, коренастый и мускулистый малый с коротко остриженными чёрными волосами. – Какое одолжение?

– А такое, за которое я готов заплатить. – Катон вынул кошель и позвенел монетами внутри. – Я тут должен нынче встретиться с одной женщиной, но её муж пронюхал, что его жёнушка завела себе любовника. И сейчас торчит снаружи со своими приятелями, меня дожидается. Они за мной от самого лагеря следили. Вот мне и надо убраться отсюда так, чтоб они меня не заметили. Ну вот. Если бы я мог поменяться плащами с кем‑то из вас, а он бы потом остался здесь с моим другом… – Катон указал на Макрона. – …а я бы ушёл отсюда вместе с вами… Я заплачу вам за беспокойство двадцать сестерциев.

– За такие деньги… это, должно быть, такая женщина… – задумчиво протянул ещё один из рабочих.

– Можешь поверить, она именно такая, – улыбнулся Катон.

Коренастый вытянул губы:

– Значит, тебе хочется оттрахать чужую жену, и ты желаешь, чтоб мы тебе помогли. Грязное дело, приятель. И с чего бы это нам тебе помогать?

– А с того, что её муж – сборщик податей.

– Чего ж ты раньше не сказал? – Рабочий широко улыбнулся. – Ясное дело, поможем – за тридцать сестерциев.

У Катона сделалось ледяное выражение лица.

– Тридцать? Двадцать пять, не больше.

– Значит, она не такая хорошенькая, раз ты так торгуешься, а?

Тридцать сестерциев – это больше, чем месячный заработок рабочего. Катон нахмурился, словно раздумывая над этой ценой, но в конце концов кивнул:

– Ладно, тридцать. Пятнадцать сейчас, остальное когда я отсюда смоюсь.

– Что ж, солдат, это справедливо.

Он отсчитал половину договорной суммы, после чего коренастый рабочий повернулся к одному из своих товарищей, высокому и тощему, лет пятидесяти.

– Порсин, у тебя та же фигура. Отдай ему свой плащ.

– Сам ему свой отдай, – резко бросил в ответ тощий.

Коренастый повернулся к нему и ткнул коротким, похожим на обрубок пальцем в грудь товарищу:

– Делай то, что я сказал, если понимаешь, что тебе нужнее.

Порсин открыл было рот, чтобы запротестовать, но потом передумал и мрачно кивнул. Расстегнул застёжку, которая стягивала ворот плаща на шее, и отдал плащ Катону, взяв взамен плащ преторианца. Катон набросил плащ работяги на плечи и сморщил нос: от него так и несло мочой.

– Как я понимаю, вы сукновалы.

– Именно так. – Коренастый улыбнулся. – Лучшие в городе. Сукно валяем, тоги чистим. Что ж тут поделаешь, если моча – основной продукт в этом процессе. Могу только посочувствовать, если твоей бабе не слишком понравится, каких ты себе выбрал помощников.

– Придётся рискнуть, – недовольно вздохнув, Катон набросил на голову капюшон плаща. – Ну, пошли, что ли.

Рабочие допили, что у них ещё было в кружках, и встали. Некоторые набросили капюшоны на голову, как это сделал Катон, так что он не будет среди них выделяться. Тощий, которому достался плащ преторианца, натянул его на плечи и пошёл к Макрону и сел рядом с ним спиной ко входу. Макрон налил ему в кружку вина, которое только что принёс и поставил на стол хозяин. Сукновалы направились к выходу, шумно попрощавшись с хозяином заведения. Потом, затолкав Катона в середину группы, вывалились на площадь и направились в узкий переулок, ведущий в сторону Субуры. Это вполне устраивало Катона, и он присоединился к их болтовне, смеялся вместе с ними, если кто‑нибудь отпускал грубую шуточку в адрес жены хозяина таверны. И всё это время он бросал по сторонам быстрые взгляды – на двери окрестных домов, на выходы из переулков, ведущих на площадь. Но не замечал никакого движения, если не считать бродячую собаку, перебегавшую от одной кучи отбросов к другой. Катон шёл вместе с этой группой сукновалов, пока они не покинули площадь и не углубились в узкий переулок, затиснутый между обваливающимися стенами древних жилых домов самого бедного района Рима. Потом, когда переулок свернул вбок, он похлопал коренастого по плечу и тихо сказал:

– Тут я с вами расстанусь. – И передал ему остальные пятнадцать сестерциев. – Спасибо вам.

Лицо сукновала едва можно было различить в темноте переулка.

– Передай мой привет этой своей дамочке.

– Непременно.

– А теперь можешь также вернуть мне плащ Порсина.

Катон не очень верил, что этот Порсин когда‑нибудь снова увидит свой плащ, если он сейчас отдаст его коренастому.

– Я ещё не закончил свои дела. Я его сам ему верну, когда вернусь в таверну.

– Ну ладно, – тихо ответил сукновал. – Пошли, ребята.

Катон отступил в какой‑то арочный дверной проём. Шаги рабочих между тем удалялись, негромко шлёпая по грязи и отбросам, что покрывали мостовую. Он стоял совершенно неподвижно, едва дыша, пока шаги сукновалов не стихли вдали, затерявшись в шумах города: редких криках, тонком плаче голодных детей и стуков оконных ставней. Он подождал ещё, чтобы увериться, что в переулок за ним никто не последовал. В конце концов Катон выбрался из дверного проёма и осторожно направился к улице, где располагалась явка. Невдалеке от нужного дома он снова остановился и подождал, пока не решил, что за входом никто не наблюдает, по крайней мере, извне. Тогда он пересёк улицу и нырнул в узкую дверь.

Лестничную клетку заполнял тухлый запах пота и варёных овощей. Он ступал как можно легче, поднимаясь по деревянной лестнице, но ступени всё равно опасно скрипели у него под ногами. Из‑за некоторых дверей доносились приглушённые голоса, из‑за одной были слышны неутешные рыдания. Так он поднялся на четвёртый этаж. Тут Катон замедлил ход. Сердце сильно билось от подъёма и напряжения. Сквозь щель в стене пробивался тонкий луч лунного света, чуть рассеивая мрак и давая хоть какое‑то освещение. На лестничной площадке не было заметно никакого движения, так что Катон направился прямо к нужной двери и потянулся к замку. И тут же замер.

Его остановил едва слышный звук, словно рукавом задели за дерево. И ещё звук сдерживаемого дыхания. Катон левой рукой вертел замок, а правой потянулся вниз и тихонько вытащил кинжал из спрятанных под плащом ножен. С лестницы выше донёсся топот шагов и шорох ткани. Катон резко развернулся, свободной рукой откинув назад капюшон, и выставил кинжал перед собой, готовый нанести удар. Тут он уловил в лунном свете тусклый блеск стали и понял, что тот, другой, тоже вооружён. Он стоял спиной к свету, так что его лицо было в тени. Он остановился в нескольких шагах от Катона, вне его досягаемости.

– Стой! – прошипел Катон. – Брось нож!

Несколько секунд на площадке царило напряжённое молчание, потом тот человек опустил свой клинок и с лёгким стуком вернул его обратно в ножны. Спустился на две ступени, на площадку и попал в луч лунного света.

– Септимий! – Катон испустил долгий выдох облегчения и опустил плечи. – Ты меня так напугал, что я чуть не обделался!

Агент Нарцисса нервно засмеялся.

– Ты и сам меня напугал ничуть не меньше. Ладно, пошли внутрь.

Когда засветилась масляная лампа, двое мужчин уселись на свёрнутые рулоном постели по обе стороны от бледного пламени. Септимий принёс с собой хлеб и колбасу, они были завёрнуты в тряпку и засунуты в сумку. Он предложил Катону разделить с ним скромную трапезу, и они стали есть, время от времени прерывая беседу.

– Я получил сообщение, что ты хочешь отчитаться о работе, – сказал Септимий, жестом указывая на потайное место под половицами. – Во дворце произошли кое‑какие события, о которых, как считает Нарцисс, тебе нужно знать. Поэтому я и сижу здесь. Почти двое суток тебя дожидаюсь.

– А почему ты торчал на лестнице?

– А потому что это небезопасно – сидеть в закрытой комнате, из которой нет другого выхода. Итак, что ты можешь сообщить?

Катон в подробностях пересказал содержание своей беседы с Синием. Септимий нахмурился.

– Он хочет, чтобы ты убил Луркона? Но зачем? Он же один из них! Один из руководителей заговора, если верить тому типу, которого мы допрашивали. Это ж не имеет никакого смысла!

– Если только Луркон не сделал что‑то, что нарушает их планы.

– Да, возможно. Никогда не мешает убрать лишние слабые звенья в любой цепи.

Катон не мог сдержать улыбки, услышав этот эвфемизм. Септимий, конечно же, создание императорского советника, такой же решительный и безжалостный. Он отбросил эту мысль и решил поделиться некоторыми возникшими у него сомнениями:

– У меня было время немного изучить этого Луркона, и не могу сказать, что он показался мне подходящим типом для любого заговора. У него не хватит выдержки и нервов, чтобы довести нечто подобное до конца.

– Значит, он просто трусливый изменник, – хмыкнул Септимий.

– Неужели ты полагаешь, что эти Освободители сплошь трусы? Они, конечно, прячутся пока что в тени, но для того, чтобы выступить против императора, требуется смелость. Они же потеряют всё, если заговор будет раскрыт. Нет, у них кишка не тонка! У них побольше смелости, чем у нашего центуриона Луркона!

Септимий с минуту молчал. Потом спросил:

– Так что ты предлагаешь?

– Думаю, что тот парень, которого вы допрашивали, назвал вам не то имя. Чтобы сбить вас со следа. И меня это не удивляет. Я бы в его положении то же самое сделал.

– Значит, Луркон вне подозрений?

– Наверняка сказать не могу. Говорю только, что, как мне представляется, трудновато поверить, что он работает на Освободителей. Ну предположим, что тот парень, которого вы допрашивали и пытали, старался вас провести, направить на ложный путь. Пытался скрыть имя своего настоящего хозяина. И вместо него назвал Луркона – чтобы прикрыть центуриона Синия.

– Что ж, вполне могло быть и так. – Септимий нахмурился. – Но это всё равно не объясняет, почему Синий хочет, чтобы ты убил Луркона.

– Он сказал, что это испытание.

– Ну, есть ведь способы и получше, чтоб тебя испытать. Зачем убивать старшего командира? Почему не рядового, кого‑то, чья смерть не привлечёт такого интереса?

– Может, именно в этом и заключается его цель, – предположил Катон. – Может, он просто хочет поднять ставки и обеспечить, чтобы мы с Макроном были окончательно и бесповоротно повязаны, повязаны кровью. При всём при этом я не могу отделаться от ощущения, что за желанием избавиться от Луркона стоит нечто большее. Они хотят от него избавиться по какой‑то иной, конкретной причине. В этом я совершенно уверен.

– По какой?

Катон помотал головой:

– Пока что точно сказать не могу. Пока что.

Септимий сложил руки на груди и откинулся назад, на захрустевшую под его весом штукатурку стены.

– И что, по‑твоему, мы должны предпринять в связи с этим твоим испытанием?

– Не думаю, что у нас есть какой‑то выбор, – ответил Катон. – Его нет, если мы намерены идти дальше и полностью раскрыть этот заговор. Значит, нужно делать то, что требует центурион Синий.

У Септимия широко раскрылись глаза:

– Хочешь сказать, нужно убить Луркона?

– Нет. Конечно, нет. Но Луркона нужно как‑то убрать. Таким образом, чтобы Синий поверил, что он убит. И ещё кое‑что, что ты должен передать Нарциссу.

– Да?

– Синий предложил заплатить нам с Макроном за это дело. И продемонстрировал мне небольшую шкатулку, полную только что отчеканенных денариев.

Септимий наклонился вперёд:

– Из украденных денег?

– Думаю, да.

– Так. Вот и связь между этим ограблением и Освободителями. То, чего мы как раз и опасались.

Катон кивнул.

– Нарциссу скоро будет не продохнуть от новых забот. Первая – это заговор, потом голодный бунт, да ещё это покушение на императорскую семью.

На лице Септимия мелькнуло выражение некоторого недоумения.

– Что ты имеешь в виду?

Теперь пришла очередь Катона удивляться:

– Он разве тебе не говорил? Когда император возвращался во дворец с игр в преторианском лагере, он попал в засаду недалеко от Форума. Банда вооружённых людей напала на нашу колонну, и одной их группе удалось прорваться сквозь кольцо телохранителей. Один из них пытался убить Нерона. Но мы сумели их отбросить.

– О да! Я слышал, что там имел место… некий инцидент, – неуверенно произнёс Септимий. – Нарцисс послал своих людей в город, они пытаются найти участников этого нападения.

– Как я понимаю, Цестия пока что не нашли?

– Цестия?

– Это имя человека, который возглавлял нападение и чуть не убил Нерона. У меня есть сильное подозрение, что тут имеется связь между ним и Освободителями. – Катон чуть помедлил. – Это была лишь первая попытка. И она может повториться.

– Я предупрежу Нарцисса. – Септимий помолчал, раздумывая. – Ещё что‑нибудь хочешь сообщить?

Катон покачал головой.

– Что там Нарцисс хотел, чтобы ты мне передал?

Септимий переменил позу и почесал себе спину.

– Как ты знаешь, в прошлом году Клавдий согласился на помолвку своей дочери Октавии с Нероном. Он не хотел ускорять это дело, чтобы никому не показалось, что он готовит почву для объявления Нерона своим наследником. Но императрица заставила его это сделать. Потом, несколько дней назад, император объявил своим советникам, что думает объявить Нерона проконсулом.

– Проконсулом? – Катон не мог скрыть удивления. Это звание давалось очень небольшому количеству выдающихся людей, уже прослуживших год в качестве консула. Хотя после падения республики этот титул стал в значительной мере лишь почётным званием, это было, тем не менее, весьма смелое решение – так возвысить четырнадцатилетнего подростка.

– Кое‑кому в сенате это может очень сильно не понравиться.

– Несомненно. Нарцисс пытался убедить императора не давать ход этому решению, но Паллас поддержал Клавдия, так что Нарцисс проиграл.

– Паллас? – Катон пока что никому не рассказывал о том, что случайно увидел Макрон под императорской ложей в день игр, посвящённых годовщине восшествия Клавдия на престол. У него не возникало никакого желания быть замешанным в личные отношения императора и его супруги. У Макрона такого желания не было тем более. Однако Паллас явно что‑то задумал. Катон почесал щёку и продолжал: – А тебе известно, от кого исходила эта идея насчёт звания проконсула? От самого Клавдия?

– Сомневаюсь. Это не такое решение, какое он решился бы принять самостоятельно.

– Значит, ему это кто‑то предложил. Скорее всего, Агриппина. Она продвигает своего сынка в наследники трона.

– Так и Нарцисс считает.

– А что Паллас? Он с этим как‑то связан?

Септимий минуту молчал, прежде чем ответить.

– Паллас – конфидент императрицы, но при этом он один из ближайших советников Клавдия.

Катон улыбнулся.

– Кажется, тут имеет место конфликт интересов. Я бы так это определил.

– Если только и он тоже не готовит себе тёплое местечко после перемены правления.

– И Нарцисс так полагает?

– Императорский советник видит здесь возможное направление развития событий, которого ему следует опасаться, – осторожно ответил Септимий. – Пока Паллас не предпримет никаких конкретных мер, чтобы э‑э‑э… ускорить перемену правления, Нарцисс не может открыто выступить против него.

– Однако, можно предположить, он готов действовать против Палласа скрытым образом, если уже не начал так действовать.

– Не мне об этом судить, да и тебе не следует даже думать про такое, – холодно заметил Септимий. – Твоя работа заключается в том, чтобы собирать информацию, а действовать только тогда, когда прикажет Нарцисс. Это понятно?

– Конечно. Тем не менее центурион Макрон и я предпочли бы иметь более широкое представление о сложившейся ситуации. У нас имеются свои причины опасаться твоего хозяина. – Катон чуть наклонился вперёд. – Когда с этим заданием будет покончено, мы с Макроном уедем из Рима, но ты‑то останешься здесь. Я бы на твоём месте не слишком связывал своё будущее с делами Нарцисса.

– Тебе не следовало бы такое говорить, Катон. Я предан Нарциссу душой и телом. А это редкое качество в наши дни, уж я‑то знаю, – ответил Септимий сухо. – Однако, по крайней мере, некоторые люди всё ещё понимают, что это такое – хранить верность и следовать приказам, не задавая лишних вопросов.

– Ну что ж, по крайней мере, честно сказано. – Катон пожал плечами. – Можешь считать, что это твои похороны.

Септимий уставился на него, и в его глазах замелькали маленькие злые искорки, словно дротики, отражая свет лампы. Потом он опустил взгляд и прокашлялся, а затем заговорил уже менее возвышенным тоном:

– Так что ты намерен делать с Лурконом?

– Пока не имею понятия. Но нам нужно бы притащить его сюда. А потом нужно, чтобы ты убрал его на время из Рима, пока мы не закончим это дело с Синием и его приятелями. Можно такое устроить?

– Ладно, я этим займусь. В конце концов, центурион может получить тихие, спокойные каникулы за счёт империи. Хотя не могу поручиться, что он проведёт их в комфорте. – Септимий некоторое время молчал, потом добавил: – Мне уже пора возвращаться во дворец и сделать отчёт Нарциссу. Теперь я буду приходить сюда каждый день, вечером. У меня такое ощущение, что у нас уже не осталось времени, заговор явно зреет. – Он потянулся и поднялся с места, с кряхтеньем встав на ноги. – Я ухожу первым. Подожди немного, прежде чем уходить, на случай, если за входом кто‑то следит.

Он пошёл к двери, тихонько поднял защёлку замка и так же тихо вышел в коридор. Катон расслышал его шаги по лестнице – ступеньки скрипели, – а потом там воцарилась тишина. Он поплотнее закутался во взятый взаймы плащ, сморщив нос от отвращения от мощной вони мочи. И некоторое время тихо сидел, продолжая обдумывать сложившееся положение. Макрон был прав. Это не дело для двух солдат. Они гораздо больше пригодились бы Риму на дальних границах, сражаясь с варварами. Нет, это слишком примитивная мысль, одёрнул он себя. Враги угрожают империи со всех сторон, и противостоять этим опасностям как раз дело любого солдата. Кроме того, Нарцисс обещал наградить их, если они успешно выполнят поставленную им задачу. Эта мысль вернула Катона к воспоминаниям о Юлии.

Он старался не думать о ней, но никак не мог совсем про неё забыть; она постоянно отвлекала его от насущных забот, как непрекращающаяся боль в сердце. В любой момент, как только он позволял своим мыслям свободно разлетаться, они непременно возвращались к Юлии и к тревоге, что ей не окажется места в его будущем. Они не виделись уже больше года. Пока Катон был занят охотой на этого беглого гладиатора, Аякса, а потом застрял в Египте, принимая участие в кампании против нубийцев, Юлия продолжала жить в Риме, наслаждаясь обществом богатых и знатных. Она была юна и красива и, несомненно, должна была привлекать к себе внимание.

Страдания Катона ещё более усилились, когда он припомнил, как она прекрасна и как она полюбила его и подарила ему себя, и душу, и тело в те недолгие месяцы, что они вместе пробыли в Сирии, а потом на Крите. По сути дела, они теперь пробыли в разлуке дольше, чем были вместе, и хотя его чувства к ней ничуть не изменились, скорее наоборот, да ещё и подкреплялись мечтой о скором воссоединении, он не имел представления, остались ли прежними её чувства к нему. Инстинкт говорил ему, что они всё те же, но Катон не очень себе доверял. Эта вроде бы уверенность очень легко могла оказаться всего лишь желанной мечтой. Рациональной частью сознания он понимал, что её привязанность к нему более чем вероятно могла иссякнуть. Что ей теперь до воспоминаний о юном солдате, когда её окружают изысканность и роскошь высокородного общества Рима?

Катон поднёс руку к лицу и провёл пальцами по щеке, как делала она, когда они в первый раз оказались в постели. Он закрыл глаза и заставил себя припомнить все подробности того, что тогда было вокруг них, все звуки и запахи, доносившиеся из маленького садика под сирийским небом, освещённого луной. Он мысленно представил себе Юлию в этом окружении, со всеми деталями и подробностями, какие только мог припомнить, выходя далеко за пределы возможностей, какими пользуется грубая природа, рисуя и вылепливая реальный мир. Потом его пальцы наткнулись на жёсткую вздувшуюся кожу, образовавшуюся на месте шрама, и в душе вспыхнуло чувство отвращения и страха. Катон моргнул и шире открыл глаза. С минуту он глубоко дышал, стараясь успокоиться, потом взял лампу и поднялся на ноги. Поставил лампу обратно на полку и задул её.

Выйдя наружу, на улицу, он огляделся по сторонам, но не заметил никакого движения, так что направился сразу к главной магистрали, сходящей вниз с Виминальского холма. Приблизившись к площади, Катон на секунду остановился, припоминая вход в таверну, где его дожидался Макрон. По обе стороны от него, совсем рядом и на небольшом расстоянии друг от друга, были два переулка, откуда открывался отличный вид на «Винную реку». Катон вышел к таверне из одного из этих переулков, ближайшего ко входу в неё. Держа руку на рукоятке кинжала, он осторожно пробирался вперёд, нащупывая дорогу, придерживаясь рукой за грубую стену и тщательно рассчитывая каждый шаг. Переулок, чуть не доходя до площади, немного заворачивал вбок, и Катон, достигнув этого поворота, задержал дыхание и заглянул за угол. Сперва он ничего не заметил, но потом рассмотрел едва заметное облачко тумана, поднимающееся из‑за контрфорса в конце переулка. Оно возникало снова и снова, и Катон понял, что это чьё‑то дыхание. С того места, где он остановился, никого видно не было, так что он взял себя в руки и медленно продолжил путь, пока не разглядел профиль человека, наблюдающего через площадь за входом в таверну. Катон застыл в полной неподвижности и стал ждать. Человек наконец пошевелился, сменил положение, что позволило Катону рассмотреть его лицо, хотя б частично. Катон чуть улыбнулся, сразу узнав этого человека.

Он медленно пошёл вперёд, завернул за угол и двинулся дальше. Потом надвинул на голову капюшон и сделал ещё несколько шагов, пока не добрался до следующего перекрёстка. Выйдя на площадь, он двинулся по самому её краю, изображая походку пьяного – шатался, спотыкался, продвигаясь ко входу в таверну, соблюдая осторожность и не глядя в сторону переулка, откуда вёл наблюдение шпион Синия. Потом, всё так же горбясь и пошатываясь, Катон прошёл через дверь внутрь таверны и свернул к столу, за которым сидели Макрон и Порсин. Как только он выбрался из поля зрения шпиона, он тут же выпрямился и отбросил назад капюшон.

Макрон облегчённо заулыбался.

– Долго же тебя пришлось ждать! Всё удалось сделать?

– Да. – Катон расстегнул пряжку, удерживающую гнусно пахнущий плащ, и швырнул его Порсину.

– Так я тебе больше не нужен, господин? – спросил сукновал. – И могу идти?

– Да. Неплохо бы тебе нагнать своих приятелей, прежде чем они пропьют все деньги, что я им дал.

– Точно, истинная правда, клянусь богами! – Порсин торопливо снял плащ Катона, набросил на плечи свой и кивнул в знак прощания, после чего поспешно бросился к выходу. Катон занял своё прежнее место напротив Макрона.

– Я всё рассказал Септимию. Он всё доложит Нарциссу. А теперь нам нужно решить, что мы будем делать с Лурконом. Действовать надо быстро.

– Почему это? К чему такая спешка?

Катон с минуту раздумывал.

– Освободители уже осуществили одно покушение на императора и его семью. Оно не удалось, так что они наверняка планируют новое. И чем скорее нам удастся проникнуть в среду заговорщиков, тем лучше. Да, и ещё одно.

– Да‑да?

– Теперь я знаю, кого Синий пустил следить за нами. Он сейчас торчит в переулке по ту сторону площади. Это Тигеллин.

Дата добавления: 2015-11-16