ГЛАВА 2
ИСТОКИ
Сразу после своего появления на свет человеческое дитя - самое хрупкое, уязвимое и зависимое создание, которое только встречается в природе. Любое другое живое существо, будь то одноклеточный организм или наиболее высокоорганизованное животное, имеет хотя бы маленький шанс выжить, если лишено родителей, способных позаботиться о нем.
И у насекомых, абсолютно самозависимых после рождения, и у самых развитых млекопитающих, способных через несколько часов после рождения встать на ноги и отыскать грудь своей матери или, в крайнем случае, отправиться на поиски другой - у всех есть шанс, хотя бы один на тысячу.
Морские черепахи откладывают яйца на суше. Самки, прилагая невероятные усилия, неуклюже проползают двести метров по пляжу, оставляют сотни яиц в песке и покидают их навсегда. Когда малыши появляются на свет, многие из них не находят дороги к воде, становятся добычей птиц и рептилий или высыхают на солнце... Только один или два из тысячи выживают.
Человеческий младенец не имеет даже одного шанса на миллион, он абсолютно зависим.
Чтобы компенсировать эту абсолютную зависимость, природа создала такую связь между родителями и их потомством, при которой последнему почти не грозит участь быть брошенным на произвол судьбу. Инстинкт или любовь (я выбираю второе) заставляет ощущать наших «детенышей» частью нас самих; бросить их - все равно, что остаться калекой, отказавшись от какой-либо части собственного тела.
Это защищает новорожденного от возможного вероломства родителей и дает гарантии, что о нем позаботятся.
Но этот механизм добавляет не только уверенности, но и проблем.
Если мужчина и женщина решают стать семьей и завести ребенка, они берут на себя ответственность за его будущее, но также порождают неизбежный конфликт, который им придется разрешать.
Они приносят в мир живое существо, которое будут осознавать собственным продолжением в буквальном смысле, понимая в то же время что этот малыш - полноценное существо, отдельное от их пары и с рождения готовящееся их покинуть.
Родителям тяжело это принять. Непросто быть одновременно надзирателем и освободителем. Одного ребенка любишь не так, как другого. С моей дочерью Клаудией меня связывают отношения, невозможные с другими детьми. Я не только люблю ее больше всего на свете, но люблю ее особенным образом, так, словно она часть меня.
Наше отношение к детям во многом исключение из правил.
Мое ощущение, что ребенок - это продолжение меня самого, на первых порах может быть чрезвычайно полезным для младенца, побуждая меня заботиться о нем и защищать его; в действительности ребенок был зачат в результате желаний своих родителей, а потому это решение есть результат их сугубо личного переживания.
Однажды в возрасте тринадцати лет другая любовь всей моей жизни, сын Демиан, обнаружил дома книгу по психологии и принялся за чтение. Потом он пришел ко мне и поинтересовался:
«Папа, это правда, что мы, дети, - плод неудовлетворенности родителей?»
Когда Демиан задал мне этот вопрос, я осознал, что автор книги прав. Потому что, если индивидуум полностью удовлетворен своей жизнью, если ему достаточно того, чем он обладает, если он не стремится выйти за рамки своей личности через ребенка или не испытывает желания реализоваться в качестве отца или супруга, не имеет этого индивидуального порыва... тогда он не будет заводить детей.
В этом неудовлетворенном желании, обусловленном воспитанием, культурой или личностными особенностями, заложена наша мотивация завести ребенка. Дети рождаются по нашему желанию и решению, а не по собственному. Поэтому, когда подростки иногда раздраженно заявляют нам: «А я не просил тебя меня рожать», - это обвинение кажется нам странным, но это сущая правда.
Переживание, заключающееся в единении со своими детьми, как я уже говорил, может оказывать на них положительный эффект в первые годы жизни, но может сыграть злополучную роль в их будущем. Потому что ребенок получает эту мысль в готовом виде, улавливает, что родители обращаются с ним как с частью себя, но сам не чувствует этого.
А нам, родителям, тяжело.
Мы хотим удержать их, сделать вечной ту «пуповину», которая нас связывала.
Для этого мы располагаем жизненным опытом, властью, силой, деньгами и, прежде всего, знаниями.
Ведь мы всегда верим, что знаем больше их.
«Папочка... папочка... я был в гостях у Угито, который только что поругался со своим папой...»
«Почему же он поругался с папой?»
«Потому что папа Угито говорит, что знает больше, чем Угито...»
«Это так, сынок... Папа Угито действительно знает больше, чем Угито».
«Ты что, знаком с папой Угито?»
«Ну, сынок, он же отец, а отец знает больше своего ребенка».
«А почему он знает больше ребенка?»
«А... потому что он отец!»
«И что такого?»
«Понимаешь, сын, папа прожил больше лет... читал больше... учился больше... Поэтому и знает больше ребенка».
«Ага... и ты знаешь больше меня?»
«Да».
«И все родители знают больше своих детей?»
«Да».
«И это всегда так?»
«Да».
«И всегда будет так?»
«Да, сын, всегда будет так!»
«Значит, мама Мартиты знает больше Мартиты?»
«Да, сын, мама Мартиты знает больше Мартиты...»
«Скажи папа, а кто изобрел телефон?»
Отец с победным видом смотрит на сына и провозглашает: «Телефон, сынок, изобрел Александр Грехем Белл».
«А почему не его отец, который знал больше его?»
Верно ли, что мы знаем больше наших детей?
Порой да, а бывает, что и нет.
В лучшем случае мы готовим их к разрешению тех проблем, которые у них возникнут. Ведь у них будут другие проблемы... о которых мы с вами даже не подозреваем!
Нам, родителям, не суждено жить в мире наших детей. Мы живем в своем.
Тот багаж знаний, который нам достался от наших родителей, в свою очередь, унаследовавших его от наших бабушек и дедушек, сослужил им добрую службу, так как время текло медленнее. Мир, в котором жил мой прапрадед, не сильно отличался от мира моего прадеда.
Знания моего прапрадеда пригодились моему прадеду. Знания моего деда более или менее пригодились моему отцу. Знания моего отца были достаточно полезными. Но мои знания не будут слишком ценными для моего сына.
И вероятно, знания моего сына вовсе не пригодятся моему внуку...
Мы живем в мире, в котором происходят чрезвычайно увлекательные вещи. Как отмечает моя мама, «детки появляются на свет все более умными». И это так.
Тридцать лет назад у врачей принято было считать, что ребенок правильно развивается, если может держать головку на восьмой или десятый день после рождения. В наше время большинство младенцев способны на это с момента появления на свет. Малыши рождаются более развитыми и уже через три недели делают то, что мы могли выполнять только в три или четыре месяца. У них такая способность к обучению, которой не было у нас, рожденных пятьдесят лет тому назад, потому что тогда это было нормой.
Когда мы с пятилетним племянником ездим в развлекательный комплекс, он, едва войдя в игровой зал, восклицает: «Ух, новый автомат!»
Тогда он покупает три фишки, опускает одну, играет немножко и тут же проигрывает.
Я спрашиваю: «Ну что, проиграл?»
«Да, да, подожди немного».
Опускает вторую, а начиная с третьей уже вовсю управляется с автоматом. И играет просто мастерски.
Где он научился?
Неизвестно.
«Ну, объясни мне правила»,- прошу я.
«Я вон тот бородатый с оружием в руке, когда я нажимаю эту кнопку, я стреляю молнией, и мне надо спасти принцессу»...
А ведь я находился рядом с ним, наблюдая за тем, как он учился, и не понял НИЧЕГО из того, что он делал!
Тогда я начинаю играть вместе с ним, и он протестует: «Ты же меня бьешь, дурак!»
Бесполезно. Как бы я ни старался, я ничего не пойму.
Посадите своих детей за компьютер, и вы убедитесь, что за десять минут они научатся тому, на что у нас ушло десять недель.
По наивности мы верим в то, что знаем, что подходит нашим чадам, что для них лучше всего.
Порой это так, но далеко не всегда.
Дело не только в непосредственном воздействии на развитие ребенка: генетический материал, передаваемый детям, также имеет познавательную ценность. Часть знаний, накопленных за жизнь, мы передаем нашему потомству. Этот материал включает дополнительные сведения, которыми не может располагать ребенок. Сейчас он как карлик на плечах у гиганта. Он карлик, но глядит далеко.
Нас учили, что мудрее всего научить дитя ловить рыбу, вместо того чтобы приносить ему уху. Это больше не имеет смысла, это устарело. В наше время, если я подарю своему отпрыску удочку и стану учить его ловить рыбу, скорее всего, он умрет с голода. Потому что, когда он вырастет, не будет такой рыбы, которая бы ловилась на подаренную мною удочку.
И все же я могу кое-что для него сделать.
Я могу научить его мастерить свои собственные удочки, плести свои собственные сети. Я могу посоветовать сыну, чтобы он придумал свой собственный способ рыбалки. Но должен смириться с тем, что мой опыт рыбной ловли не поможет ему в его деле.
Дата добавления: 2015-11-14; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Не-зависимость | | | Наши дети столкнуться с проблемами, о которых мы понятия не имеем. |