15 страница

Барти захлопывает дверь шлюза, и я набираю код. Мы оба стоим у окна и смотрим, как наша последняя подруга детства улетает к звездам. Тело Виктрии за круглым стеклом поднимается, вакуум затягивает ее, и она уплывает, лежа на животе. Лицо ее скрыто под волосами, а руки протянуты ко мне, но они все отдаляются и отдаляются. И вот ее уже нет.
Когда закрывается дверь, к нам подходит Кит. Рядом с ней, по-прежнему с пластырем на руке, ковыляет Док. Кит пытается поддерживать его, но он куда крупнее. — Давай я помогу, — говорит Барти и подхватывает Дока вместо нее. В его глухом голосе звучат непролитые слезы. И, встретившись с ним взглядом, я чувствую — то, что случилось за последние три месяца, не может затмить то, что случилось за последние полчаса. Мы снова друзья. — Проследи, чтобы пластырь оставался на нем, — напоминаю я, и Барти кивает. Они с Кит ведут Дока к люку. Секунду думаю, не помочь ли им — втащить его по лестнице будет непросто, — но не могу заставить себя помогать Доку. Я даже видеть его больше никогда не хочу. Возвращаюсь в ген лабораторию. Эми с перевязанной рукой стоит и смотрит в замороженное лицо Ориона. Воспоминания о том, что происходило, пока на мне был пластырь, неподатливые и мутные, совсем не как обычно. Разница такая, будто между плаванием в воде и в сиропе. Но я знаю одно: Док убил Марай и остальных, потому что я не такой хороший командир, каким был бы Орион. Эми сказала, что у Ориона на все случаи был план, и я склоняюсь к мысли, что мне бы тоже такое не помешало. Потому что я понятия не имею, что теперь делать. — Ты сохранил провода, — говорит она, когда я подхожу. — Провода от насоса. Все это время они были у тебя. Ты пошел к насосу… — Я был под действием пластыря. Не мог не пойти. — Но они все это время были у тебя. Да. — Но, по-моему, меня можно было бы и похвалить за то, что я так их и не использовал. — Да, — соглашается Эми с намеком на улыбку. — Можно было бы. Мы смотрим на контейнер Ориона. — Что это за цифры? — спрашивает Эми, указывая на экранчик на его лицевой стороне. Я смотрю, как сменяются числа. — Обратный отсчет. — Этого я и боялась. Разглядываю механизм. Судя по всему, Док уже начал процесс регенерации. Орион разморозится через двадцать три часа и сорок две минуты. Пробую остановить часы, но время на экране продолжает сменяться. — Выключи. — Эми склоняется, чтобы взглянуть. — Нельзя просто выдернуть его из розетки, — говорю я. Уж это я выучил намертво. — Ну, останови как-нибудь. — Не могу, — отзываюсь, ковыряясь в тумблерах, потом смотрю на экран и клавиатуру. Док заблокировал систему. — Тогда перезагрузи. Я медлю. — Это может быть опасно. Если регенерация уже началась и ее просто остановить, можно повредить тело. — Всего двадцать минут прошло, — возражает Эми. — Ничего ему не будет. Но я помню, как заморозил Ориона — без всякой подготовки. Это и так вредно. Если теперь нажать что-то не то на криоцилиндре, его можно вообще убить. — Какая разница, опасно это или нет? — продолжает настаивать Эми. — Нельзя его размораживать. — Эми, все не так просто. Я не могу. Программа криозаморозки идет только в одну сторону. — Я не хочу, чтобы он просыпался, — произносит Эми очень тихо. Смотрю на нее и кусаю губы. Потому что я — хочу. Не знаю, в чем дело — в нашей общей ДНК или в том, что я понимаю, почему он сделал то, что сделал. Может быть, дело в битком набитой оружейной или в записях из бортового журнала. Или, может, я просто начинаю думать, что Док прав и Орион будет лучшим лидером, чем я. Но Орион уже не кажется мне таким сумасшедшим, как раньше. Эми кладет руку мне на локоть, заставляя оторвать взгляд от экрана с часами и посмотреть на нее. — Я не смогла его убить. Смотрю удивленно, не зная, как реагировать. — Дока. Он наставил пистолет на меня. На тебя. Я не знала, в кого из нас он выстрелит. Касаюсь повязки на руке у Эми — слегка, не надавливая на рану. — Это просто царапина. Но, когда он целился в тебя, я подумала: «Нужно убить его, или он убьет кого-то из нас». Но я не стала. Не смогла. — Зачем ты… — Старший, — говорит Эми, — я всем сердцем верю, что Орион не заслуживает того, чтобы лить. Некоторые люди, — добавляет она, делая ударение на первом слове, — не заслуживают второго шанса. Я помню, каково было тонуть в ящике. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала. Это сделал с ней я. Не Орион. Я. — Два человека умерли, как едва не умерла я. И убил их он. — Эми, я не могу остановить процесс регенерации. — Он не заслуживает того, чтобы жить. — Так ты бы его убила? Эми смотрит мне в глаза бегающим взглядом. Дока она убить не смогла. Но ненависть к Ориону куда глубже. — Ты права. Некоторые люди не заслуживают второго шанса. Но Орион… — Я медлю, не зная, как объяснить. — Орион был неправ, да. Но он убивал не просто для забавы. У него была причина. Он действовал из страха. Эми в раздумьях кусает нижнюю губу. Я знаю, что она сравнивает Ориона, который думал, что поступает правильно, с Лютором, который сознательно делал зло. Мне хочется обнять ее и стереть тревогу, которая поселилась в ее чертах, но я понимаю, что все не так просто. — Может быть, — поворачиваюсь я к криоцилиндру, — если нельзя остановить регенерацию… У меня получится ее отложить. Эми отходит в сторону, чтобы я мог хорошенько посмотреть на панель управления. Я чувствую на себе взгляды двух пар глаз: взгляд Эми умоляет оставить Ориона в ледяном плену, а взгляд Ориона умоляет вернуть его к жизни. — Я смогу, — говорю наконец. — Смогу ее замедлить. — Давай, — кивает Эми. Ввожу цифры, поворачиваю тумблер, и отсчет времени сменяется с неполных двадцати четырех часов на семьдесят два. — А можно и дальше так? — спрашивает она. — Каждый раз, когда время кончается, добавлять еще? Я медленно киваю. — Значит, так и сделаем, — говорит она, решительно сжимая челюсть. — Будем отводить часы назад. Чтобы он никогда не проснулся. Эми с какой-то яростной силой смотрит в выпученные глаза Ориона. А я смотрю на нее, изумляясь, кто эта незнакомая девушка с полным ненависти сердцем. 70. Эми

К тому времени, как мы со Старшим вылезаем из люка, вокруг уже собралась толпа. — Это правда? — окликает кто-то. — Что? — спрашивает Старший. — Что с корабля еще есть выход? Барти предлагает мне руку и вытягивает с последней ступеньки лестницы. — Пришлось им рассказать. Так уж получилось, что они заметили гигантский люк посреди пруда. — Правда! — кричит Старший. — А это обязательно? — доносится новый вопрос. Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это спросил, но понять невозможно. Мнения, кажется, разделились. Те, кто стоит ближе всех к грязной луже, которая раньше была прудом, ликуют. Они обнимаются друг с другом, не вытирая с лиц счастливые слезы, и радуются словам Старшего. Но сзади, в отдалении, стоят совсем другие люди. Они смотрят подозрительно и тревожно хмурятся и перешептываются, закрываясь ладонями. Даже отсюда я вижу у нескольких бледно-зеленые пластыри. Кто-то держит их в руках, сминая упаковку, но не открывая. Другие, уже с пластырями на коже, смотрят вокруг остекленевшим взглядом. — Будет еще одно собрание, — объявляет Старший. — Сейчас всем скажу. — Он нажимает кнопку вай-кома и общим вызовом просит две тысячи двести девяносто шесть жителей корабля сейчас же прийти в сад. Нет, не две тысячи двести девяносто шесть. Уже нет. Я мысленно вычитаю. Виктрия. Лютор. Все главные корабельщики. Те, кто погиб во время бунта. Те, кого Док убил пластырями. Численность населения «Годспида», которую я всегда считала чем-то незыблемым, теперь вдруг кажется очень хрупкой. Барти нерешительно подходит к Старшему. — Можно, я… ты не будешь против, если я тоже скажу пару слов? Старший отвечает кривой усмешкой. — Снова станешь мятеж устраивать? — Нет, — говорит Барти совершенно серьезно. Старший смотрит на меня, я понимаю намек и даю им побыть наедине. Они отходят, занятые тихим, мирным разговором. Старший слушает Барти с очень сосредоточенным видом. Договорив, они пожимают руки со странной решимостью, от которой у меня неспокойно на душе.
Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем все добираются к пруду. Люди не слишком торопятся — я вижу, как они идут по полям. Поднимаю руку к волосам — на них нет повязки, даже куртку я забыла надеть, но мне все равно. Я их больше не боюсь. Сегодня я стреляла в живого человека, а другой человек умер у меня на глазах. У нас под ногами находится шаттл, который унесет меня далеко-далеко отсюда. Их мнение обо мне больше ничего не значит. Я стою у кромки пруда с той стороны, что ближе к стене. Собираясь по краям подсохшей илистой лужи, люди становятся все ближе и ближе ко мне. Многие до сих пор держатся на расстоянии или скалятся, но большинство просто игнорирует. Одна девушка случайно касается моей руки. — Извини, — говорит она. Не могу удержаться от того, чтобы уставиться на нее в изумлении. Она не отшатнулась, не скривилась, даже не отдернула руку, будто я заразная. Старший шагает прямо в хлюпающие остатки пруда и встает рядом с люком. Виктрия говорила, что нельзя выбирать, кого любить. Я до сих пор не определилась, права ли она была, но это уже не важно. Потому что, был у меня выбор или нет, мое сердце принадлежит ему. Все остальные смотрят сверху вниз — мы стоим на краю пруда, возвышаясь над ним. Старший по щиколотку увяз в грязи и неловко переминается, будто нервничает. Даже отсюда мне видны фиолетово-зеленые синяки у него на лице, но он никогда еще не выглядел сильнее и благороднее. Старший нажимает на кнопку вай-кома, чтобы все хорошо слышали. Сначала бормочет что-то, что я не могу разобрать, но потом начинает четко и громко: — За века путешествия «Годспид» многое приобрел. Но многое также было потеряно и забыто. В том числе это. — Он показывает рукой в сторону открытого люка. — Мы думали, что у нас под ногами находится еще один уровень корабля. Мы ошибались. Это не уровень. Это спасательный шаттл. За этим люком есть еще один капитанский мостик. Весь уровень может отсоединиться от «Годспида» и доставить нас на Центавра-Землю, наш новый дом. Оглядываюсь вокруг — все глаза прикованы к Старшему. Откашлявшись, он подробней объясняет, как работает шаттл. Поколебавшись секунду, все же рассказывает и о возможной опасности, о предупреждениях Ориона. — У плана есть недостатки. — Эти слова заставляют меня вскинуть голову. — Запустив шаттл, мы оставим «Годспид» здесь. Я знаю, что этот корабль всегда был вам домом. Мне — тоже. Но «Годспид» не в лучшем состоянии. Он не предназначался для бесконечного использования. На криоуровне много места, и мы втиснем туда все, что получится. Возьмите с собой самое необходимое. Что-то придется оставить. Старший жестом подзывает Барти и сам отступает на несколько шагов назад, чтобы все внимание обратили на того. — Я тоже хотел кое-что сказать, — начинает Барти через свой вай-ком. — То, что рассказал вам сейчас Старший, правда. Я был сегодня в этом шаттле и видел все своими глазами. И о том, что нужно оставить, он тоже правильно сказал. И… — Он с трудом сглатывает. — Меня придется оставить тоже. «Годспид» — мой дом. Я не хочу другого. Я остаюсь. И если кто-то хочет остаться здесь со мной — пожалуйста. У меня отпадает челюсть. Оглядываюсь, ожидая, что люди удивятся или отнесутся скептически, решат, что Барти не в себе… Но не все… так считают. Многие, похоже, согласны. Они выбирают стены. — А можно? — кричит кто-то. — А это безопасно? — Это самоубийство, — бурчу себе под нос, но ответить вслух смелости не хватает. Старший пересекает пруд и подзывает к себе какую-то девушку. Она кивает и что-то говорит ему, то и дело кидая взгляды на Барти и толпу за спиной. Наконец Старший снова обращается ко всем: — Ученые считают, что корабль сможет функционировать еще по крайней мере в течение одного поколения. Может быть, и неопределенное время, если поддерживать биосферу и экономить энергию. В толпе вспыхивают разговоры. Старший поднимает руку… и все тут же замолкают. — Это важное решение. Что бы вы ни решили сейчас — пути назад не будет. Выберете вы остаться или улететь — ваше решение будет окончательным. Он делает глубокий вдох. — Но это будет ваше собственное решение. 71. Старший

На исходе дня Эми все-таки припирает меня к стенке на уровне хранителей. — Ты же это не всерьез? — Я не могу заставлять их лететь. — Отвожу плечи назад, пытаясь хоть немного расслабить напряженные мышцы. — Это самоубийство! «Годспид» вечно не протянет — несколько поколений, и они все вымрут! — Мы с Барти это обсудили, — говорю я, падая на один из синих пластиковых стульев, которые еще раньше притащил в Большой зал из учебного центра. — Когда корабль перестанет поддерживать системы жизнеобеспечения, они… — Что? — кипятится Эми. — Массовое самоубийство совершат? Дружно закроют окна и выкрутят газ на полную? Понятия не имею, что она имеет в виду. — У Дока много пластырей разного действия. Черные… — Убивают? — перебивает она с отвращением. — Безболезненно, насколько это возможно. Уронив руки, Эми начинает мерить шагами Большой зал. — Это смешно, — говорит она. — Ты не можешь бросить их здесь! Их надо заставить лететь. Они убивают себя… — Я разговаривал с учеными, — перебиваю. — Корабль не развалится за одну ночь. Энергии хватит еще как минимум на пару поколений. — А потом?! А потом — черные пластыри. — Это их желание. — Ты же командир! Прикажи им лететь! Я жду, когда она перестанет носиться и посмотрит на меня. — Эми, мне приходится учитывать не только твое мнение. Она осекается, будто подавившись собственными словами, потом садится напротив. — Сколько народу остается? — Примерно восемьсот. — Восемьсот! — Эми снова вскакивает. — Примерно. — Это… — Больше трети всего корабля, — говорю я. — Неужели они хотят умереть в клетке вместо того, чтобы жить на планете? — Это их дом, Эми. Я знаю, тебе не понять, как «Годспид» может быть домом, но это так. Она медленно садится обратно. — Ты должен заставить их лететь, — отрезает она. — Но, — добавляет, стоит мне открыть рот, — я понимаю, почему они хотят остаться. Если никогда не видеть ничего другого… — Эми, — прерываю я. — Нам придется позволить им решать за себя. — Касаюсь ее колена, и она снова смотрит на меня. — Но мы-то летим. Ее лицо озаряет робкая улыбка. Эми наклоняется вперед, поставив локти на колени. — О-о-о, Старший, тебе там так понравится! Целый мир без стен. Там так много… — тараторит она на одном дыхании, словно облегчение выплескивается из нее словами, — так много нужно увидеть. Деревья — огромные, высоченные, как башни. Ваш пруд… он такой малюсенький… а на планете будет океан. Облака. Небо… небо! И птицы. Ты увидишь птиц! — Я видел птиц! — смеюсь я. — У нас тут куры. — Нет! — В голосе Эми звучит музыка. — Это даже не настоящие куры. А я говорю про настоящих птиц! Которые так громко щебечут по утрам, что просыпаешься без будильника. Птицы, которые летают, пикируют и парят! С этими словами она вскакивает, размахивая поднятыми руками, а потом, остановившись, смотрит на меня горящим взглядом. — Ты не представляешь, как все будет прекрасно! Она видит птиц, свободу и океаны. Я вижу оружейную, набитую взрывчаткой. Слышу голос Ориона: «Если «Годспид» по-прежнему может быть вам домом, если можно остаться на борту… не рискуйте». — Ага, — говорю я ей, выдавливая из себя самую лучезарную улыбку. — Все будет круто. Эми падает на стул. Ее взгляд говорит: «Ты даже не представляешь!», но я не могу отделаться от мысли, что и она не представляет тоже. Центавра-Земля — не та планета, на которой она родилась. Она не знает, что там внизу, — никто не знает. Единственным, кто имел хоть какое-то представление, был Орион, и его это перепугало до безумия.
— Что, если он прав? — Я не хотел говорить это вслух, но она тут же понимает, о ком речь. — Оно того стоит, — отвечает Эми, не размышляя ни секунды. — Но… — Нет. Оно того стоит. Что бы там ни было… Может, там слишком опасно. Может, мы не выживем. Я не знаю. Но я точно знаю, что лечу. Я не умру на этом корабле. Не смогу жить в окружении стен — теперь, когда узнала правду. Когда поглядела в окно на мостике. И увидела планету на расстоянии вытянутой руки. — Может, и хорошо, что кто-то остается, — добавляет Эми уже более серьезно. — Меньше проблем. Встречаюсь с ней взглядом. Она сощуривается. — Ориона… мы ведь его тут оставим, так? Мы же не повезем его на новую планету, правда? — Эми, я… не могу оставить его здесь. — Что? — Орион летит с нами. — Если оставить его здесь, его можно разморозить. Он мог бы жить — тут, на корабле. Я держусь изо всех сил. — Он и так разморозится. Таймер нельзя остановить, можно только задержать. Откинув стул, Эми снова начинает ходить туда-сюда и каждый раз, разворачиваясь, рассекает воздух своими длинными волосами, будто яростным взмахом багряного лезвия. — Мы с Барти говорили об этом. Док останется здесь и будет наказан, но Барти собирается устроить честный суд и вынести ему приговор. — Приговор, — поправляет Эми машинально. Я не спрашивал, какое наказание ждет Дока. Не смерть — им нужен врач, а Кит летит с нами на Центавра-Землю. Но Барти дружил с Виктрией теснее, чем я, и ясно, что наказание Дока будет суровым. — Значит, вот так? Вы поделили злодеев? Барти достался Док, а тебе — Орион? — Примерно так, — отвечаю. Барти нужен был Док, но что делать с Орионом, мы оба не знали. Если он проснется на корабле, Док поддержит его и подорвет авторитет Барти. Если отправится с нами на новую планету, все равно притянет неприятности. Ни один из нас не хотел отключать его или выкидывать в шлюз. В конце концов я сдался. — Это несправедливо. Зачем он летит? Из-за него снова начнется хаос. Как ты не понимаешь? Пока он заморожен, кто-то все равно убивает и взрывает ради него. Представь себе, что будет, когда он проснется. Я качаю головой. — Мы ведь сразу так решили. Он проснется вместе с остальными замороженными, и они будут его судить. — Ты мог бы не заставлять их судить, — бросает она в ответ. — А просто оставить его тут. Мог бы. Знаю, что мог бы. Так было бы гораздо проще. Но еще я знаю… ведь, хоть мне и хочется об этом забыть, мы связаны… так что я знаю, знаю… он хочет лететь. Он повесил выбор на Эми, позволил ей решать… но сам факт того, что он оставил эти подсказки, что не разрушил нашу надежду, означает, что он все-таки — как и я сам — хочет сойти с «Годспида» на новую планету. Я не могу приговорить его к жизни в стенах корабля, даже если он этого заслуживает. — Пусть замороженные его судят, а я соглашусь с их решением, — говорю я Эми. Она сжимает губы в тонкую белую линию. — Так просто все не получится, и ты это знаешь. — Он летит на новую планету. Эми застывает. — Если ты это сделаешь, между нами все изменится. Не могу поверить, что мы даже обсуждаем то, чтобы взять Ориона с нами. — А я не могу поверить, что ты готова у кого-то отобрать планету, пусть даже у Ориона. Она смотрит на меня, будто мои слова ударили ее, а потом без единого слова бежит к гравтрубе.
В одиночестве иду в темную комнату Старейшины. Смятое облачение Хранителя валяется на полу. Я оставляю его там. 72. Эми

В последний день на борту «Годспида» я складываю все свои вещи в небольшую сумку. Одежда — бывшая одежда Кейли, погибшей за правду, которую не сумел утаить Орион. Блокнот, в котором я писала письма родителям, когда думала, что никогда их не увижу. Мой плюшевый мишка. Свой бордовый платок я оставляю в комнате. На новой планете мне не придется скрывать, как я выгляжу. Складывая ткань и укладывая ее на стол, обвожу взглядом комнату, которая три месяца была мне домом. Я думала, что проведу здесь остаток жизни. Или… однажды стану жить со Старшим на уровне хранителей. Сглатываю ком в горле. Может быть, Старший прав и Орион не заслуживает того, чтобы утонуть в собственном криоящике. Но и новой планеты он не заслуживает тоже. Я пытаюсь вспомнить, за что полюбила Старшего, но сейчас мне вспоминается только упрямый взгляд и то, как звучал его голос, когда он отказался оставить Ориона на «Годспиде». В одну руку я беру сумку, а в другую — последнюю картину Харли. В шаттле места для произведений искусства почти нет, но для этой картины я найду. Солнечная лампа включается ровно в тот момент, когда я добираюсь до пруда. Дно уже высохло и потрескалось от ее тепла, а погибшие лотосы превратились в розово-зеленое месиво. Я спускаюсь первой. Засовываю сумку и картину в дальний угол на мостике и сажусь в кресло перед ячеистым окном. Весь шаттл, за исключением этой комнаты, забит доверху. Все двери открыты, каждый квадратный дюйм заполнен вещами. Кроме оружейной — эту дверь Старший решил не отпирать, хоть лишнее место нам бы и пригодилось. Не знаю, может, он боится, что кто-нибудь попытается стянуть пистолет, или просто не хочет пока раскрывать истинный масштаб нашего арсенала. В любом случае, думаю, это верное решение. А вот все остальное пространство заставлено ящиками с едой — тут хватит нам всем на месяц. Питьевая вода. Лекарства. Одежда. Инструменты. Крошечные саженцы из теплиц. Старший с Барти поделили скот. Нескольких крупных животных забили, наделали копчений и солений. Более мелких — кроликов и кур — посадили в ящики. Рядом с криокамерами устроили крошечный скотный двор. Не хватает только людей.
Они приходят по двое и по трое, приносят с собой только то, что могут принести в руках. Приносят кусочки мебели ручной работы, старую колыбельку, кресло-качалку, веретено. Приносят сумки тканей, мясницкие ножи, научное оборудование. Приходят с пустыми руками, смотрят на планету в окно и плачут. Идут прямо в криохранилище, где ждут остальные, не трудясь чуть-чуть повернуть голову, чтобы увидеть, что их ждет. Они видят меня и улыбаются, они обнимают меня, осторожно касаются моей бледной кожи и рыжих волос. Они видят меня и хмурятся, ругаются, говорят, что летят только из-за друга, любимого человека, матери, что готовы ступить в новый мир, только чтобы остаться с ними. Они сбегают вниз по лестнице, спрыгивают на пол, носятся по мостику, подходят к окну и касаются стекла. Они вздыхают, оказавшись на полу, сутулясь под тяжестью собственных мыслей, с лицами, покрасневшими и опухшими от беспокойства, горя, страха. Но важно только одно: они приходят.
Старший является последним. — Все, — говорит он. — Все здесь. Все, кто хочет лететь. Он колеблется, и я бросаюсь к нему, обнимая его за шею. Мне плевать на наши споры, на нашу ругань — по крайней мере, в эту секунду. Старший сжимает меня в объятиях, приподнимает над полом, а потом мягко ставит обратно. — Я сейчас обделаюсь от страха, — шепчет он мне в волосы. — Я тоже, — шепчу я в ответ.
Он вглядывается в мое лицо. — Что случилось? Я не отвечаю, и через мгновение Старший отводит взгляд. Он знает, что случилось. — Я должен его взять, — говорит он. — Вовсе нет. Не отвечая, Старший включает вай-ком. — Через несколько минут мы отправляемся, — объявляет он. — Будем надеяться на автопилот. Я проходил кое-какую подготовку к управлению шаттлом, но… Он не упоминает, что его подготовка началась и кончилась, когда Шелби показала ему панели управления. Какая разница, все равно больше него не знает никто на борту — только главные корабельщики, те, что погибли во взрыве, имели реальный опыт работы с этим оборудованием. — Зафиксируйте свои вещи и найдите безопасное место на время запуска, — добавляет Старший перед тем, как отключить вай-ком. Позади послушно принимаются шуршать. Старший закрывает дверь на мостик. Сжимает зубы и расправляет плечи. Он похож на генерала, который собирается идти в бой, только на нем нет ни доспехов, ни оружия. Он зовет меня с собой — и мы подходим к панели управления, которая изгибается под окном.
— Оно того стоит, так? — спрашивает он, глядя на планету. Наклоняюсь над панелью, стараясь разглядеть планету как можно лучше. Она яркая, сине-зеленая, с упругими завитками белых облаков. Угадываю очертания озер и гор, желто-коричневое пятно — видимо, пустыню, — ожерелья из зеленых бусин-островов. Я никогда в жизни не видела ничего прекраснее. Но потом я смотрю на Старшего. И, зараженная его тревогой, спрашиваю себя, глядя на поверхность Центавра-Земли: что там? Перед глазами встает пустой взгляд Виктрии. Смерть проста, внезапна и необратима. Быть может, Центавра-Земля только начинает развиваться, и нас уничтожат динозавры. Или Центавра-Земля окажется на множество световых лет впереди Земли — моей Земли, — и инопланетяне, убивая нас, посмеются над нашим первобытным оружием. Ясно, что на планете есть растения — среди синевы полно зеленых пятен, — но что, если они ядовитые? Что, если вся вода соленая? — Оно того стоит. — Я тянусь к Старшему, но он первым хватает меня за руку, сжимает пальцы, а потом отпускает. — Что ты там говорила Доку? — спрашивает он. — Про то, что надо верить? — Не помню, — смеюсь сухо. — Я была слишком занята, старалась не умереть. — Ну, что бы ты ни говорила, ты была права. Ладонь Старшего ложится на кнопку запуска автопилота.
— Поехали? — спрашивает он. — Поехали. Благодарности

Эта книга ни за что не появилась бы без моего изумительного агента Меррили Хейфец, которая подтолкнула меня к тому, чтобы усовершенствовать мой изначальный сюжет, и я бесконечно благодарна ей за это. Но книга — это не один только сюжет, и поэтому я благодарю также Бена Шранка и Джиллиан Левинсон за то, что помогли найти те самые слова, которые расскажут историю лучше всего. Я поняла, что попала в хорошие руки, когда в одной из редакторских заметок прочла: «Не бойся убивать больше персонажей!» Если говорить о процессе выхода книги, невозможно представить себе лучшую команду, чем та, что поддерживала меня в издательстве Razorbill. Спасибо Натали Соуза и Эмили Осборн за прекрасный дизайн обложек для всех моих книг; Эмили Ромеро, Кортни Вуд, Эрин Демпси, Эрин Галлахер и Анне Джарзаб за отличный маркетинг и интернет-программы; Кейси Макинтайр за организацию серии чтений The Breathless Tour и усердную работу над рекламой; и всех остальных в Razolbill за то, что они такие замечательные. Особая благодарность Сесилии де ла Кампа из Дома писателей за то, что помогла книгам обрести популярность по всему миру, и Челси Хеллер за то, что помогала разбираться в контрактах с другими странами. Стыдно признаваться, сколько раз эта книга переписывалась заново, но мне хочется поблагодарить Хизер Цюндель, Эрин Андерсон и Кристи Фарли за то, что прочли самый первый вариант. И велели мне его выбросить. Спасибо Трише Гувер, Кристин Марсиньяк, Джоди Мэдоуз и Джиллиан Беме за прочтение следующей версии… Ее я тоже выкинула. Коринн Дайвис и Кейси Маккормик спасибо за то, что столько раз перечитывали первые главы. Вас, наверное, под конец от них уже тошнило. Элана Джонсон, Лиза Рекер, Лора Рекер, Шеннон Мессенджер, Лорен ДеСтефано, Мишель Ходкин, Стефани Перкинс, Сандра Митчелл, Виктория Шваб, Мира Макинтайр и все остальные участники проекта The Bookanistas, все члены Лиги: спасибо вам за то, что слушали мои разглагольствования про книги и писательство. Кирстен Уайт, Мелисса Марр и Кэрри Райан верили в меня еще тогда, когда не была написана «Через Вселенную», и я очень благодарна им за это. Кэрри, спасибо, что исправно читала мои длинные бессвязные письма и в любой ситуации давала отличные советы! Спасибо Дженнифер Рэндольф за то, что поддержала меня одной из первых. Спасибо Лоре Паркер за самоотверженность и за то, что разделила мою радость. Спасибо Мелиссе Спенс за то, что поехала на другой конец штата, просто чтобы отпраздновать вместе со мной. Ваша дружба мне бесконечно дорога. Еще я хотела бы поблагодарить учеников средней школы Берне, которые одолжили моей истории свои имена, и особенно тех, кто изъявил желание умереть самым ужасным и кровавым образом. Надеюсь, вам понравилось, как я вас убила! Спасибо Village Coffee за поддержание уровня кофеина в моем организме и книжному магазину Fireside за то, что у меня всегда было что почитать. И, конечно, бесконечная моя любовь и благодарность моим родителям, Теду и Джоан Грэхем, которые не меньше меня переживали за все предприятие, и моему мужу, Корвину Ревису, который читал все черновики, даже самые неудачные, и после этого все равно меня любит.
Спасибо вам всем. notes

Примечания

1

Восстание боксеров — массовое движение в Китае XIX века против внешнего вмешательства в политическую, экономическую и религиозную жизнь страны. 2

Цитируется в переводе Н. Галь. 3

Перевод с английского С. Маршака. 4

God (англ.) — Бог.

Дата добавления: 2015-11-14