Русская княжна и арестанты

Я в молодости была девушкой по­рывистой, — рассказывала о себе одна русская княжна. — Меня не удовлетворяла пустая, чопорно-холодная светская жизнь. Мне хотелось подвига. Я долго думала, искала дело и, наконец, на­шла: решила идти в тюрьмы, к арестантам, к тем несчастным, которые были приговоре­ны уже к ссылке в Сибирь, на каторгу. Мне было их жалко до глубины души. Человече­ское правосудие их покарало. Они нашли себе возмездие за совершенное ими зло, но не встретили сострадания к их тяжкой, хотя и заслуженной, доле.

Мне хотелось принести им за железные решетки хоть одно слово любви, привета. Мне говорили, что это безумие, что идти к каторжникам почти то же, что в клетку к диким зверям, что я обрекаю себя на грубые оскорбления, что там словом любви и правды ничего нельзя сделать. Я настаивала на своем, добилась разрешения и не раскаялась.

Отлично помню мое первое посещение. Тюремный смотритель согнал полную комнату арестантов, почти все в цепях. Лица мрачные, глаза смотрели как-то зловеще, ис­подлобья. Невольно мне стало жутко, но я превозмогла себя и спросила:

— Все ли они сами пожелали прийти сюда?

Смотритель улыбнулся:

— Мы их не спрашивали о желании. Им было приказано.

Я попросила впредь никого не принуж­дать, а теперь предложила остаться толь­ко желающим, остальным же предостави­ла право вернуться в свои камеры. Человек сорок-пятьдесят (почти половина), звеня кандалами, вышли.

Возле меня стояли смотритель тюрьмы и два стражника с револьверами. Мне это ка­залось излишним. Было дико идти к людям и говорить им о том, что веришь в их сохра­нившуюся еще человечность, и держать на­готове револьверы. Я попросила оставить меня одну.

— Этого нельзя, — сказал смотритель. — Вы не знаете, княжна, кто здесь перед вами.

— Здесь люди, и я им доверяю вполне. Я прошу вас оставить меня без охраны.

Смотритель вышел. Лица арестантов про­светлели, стали приветливее, мягче. Я проч­ла им евангельский рассказ, как Христос хо­дил к грешникам и мытарям, прочла притчу о блудном сыне и немного пояснила ее сама. Уверила, что для них еще не все потеряно, что разбойник покаялся на кресте, что рас­слабленный встал на ноги после тридцати восьми лет. Слушали внимательно. Под ко­нец благодарили, просили приходить еще.

На третий раз собрались уже все арестан­ты. Впоследствии я узнала, что смотритель тюрьмы моими посещениями пользовался даже в карательных целях: провинившихся не пускал ко мне на чтения.

Спустя три месяца арестантов стало не узнать: они стали спокойнее, не было преж­них постоянных ссор. Видимо, у многих на­чалась серьезная внутренняя работа.

— Эх, княжна-матушка, солнышко ты наше, — сказал однажды какой-то бритого­ловый каторжник, если бы мы раньше слы­шали, про что ты нам теперь говоришь, мо­жет быть, мы бы здесь и вовсе не оказались. Спаси тебя Христос! Через тебя многие и здесь, в тюрьме, свет увидели. Теперь легче на каторгу идти. Главное, злобы нет больше, сердце оттаяло. Пошли тебе Господь, чего ты у Него просишь!

Так я проработала среди арестантов не­сколько лет и всегда с любовью вспоминаю эти годы. Я шла в тюрьму на подвиг, ждала тяжелой борьбы с закоренелой злобой озве­релых людей, а нашла радость, отраду. Аре­станты встречали меня, молодую девушку, как сестру, как мать, несли мне свои горести, просили совета, жадно ловили каждое мое ласковое слово. Тюремное начальство меня в шутку прозвало укротительницей зверей. И действительно, арестанты меня слуша­лись, как никого.

Однажды в тюрьме случилась грустная история. Арестантам за какую-то провин­ность не разрешили увидеться в приемный день с женами. Заключенные подняли бунт, выломали нары и стали досками выбивать двери. Тюремный смотритель потребовал солдат. В эту минуту я как раз вошла в тю­ремный коридор.

— Что за шум? — спросила я. — В чем дело?

— Ах, княжна, не вовремя вы пришли. Арестанты совсем с ума сошли, двери лома­ют, бунт учинили.

— Как же тогда вы говорите: не вовремя? Как раз вовремя я пришла. Их надо успоко­ить. Пустите меня к ним в общую камеру.

— К ним? В камеру? Господь с вами, княж­на. Да они вас и всех нас разорвут на клочки.

— Не бойтесь, все будут целы, и они успо­коятся, избегнут суровой кары. Надо беречь и без того уже тяжко наказанных людей. Дайте мне ключ.

Смотритель послушно дал ключ. Я подо­шла к тяжелой, обитой железом двери. Из- за нее доносились дикие крики и треск ломаемых досок. Стекло в узеньком окошечке было разбито. Я крикнула в него:

— Тише! Это что такое?

Шум за дверями смолк. Послышались возгласы:

— Княжна!.. Братцы, княжна пришла!

Я отворила дверь и смело вошла в камеру буянов. Толпа почтительно отступила. Затем мы мирно пробеседовали около часа, и кон­фликт был улажен. Бунт прекратился.

Все это окончательно убедило меня, что добрым и приветливым словом, лаской и лю­бовью можно смягчить самое грубое сердце.

После знакомства с моими тюремными друзьями люди теперь представляются мне в виде градусника. На улице лютая стужа — в градуснике за окном трубочка пуста, вся ртуть от холода сжалась, ее не видно. Но сто­ит только подойти к шарику, дохнуть на него или взять в руки, и наша теплота сейчас же отзовется на ртути. Она из шарика выйдет, станет подниматься вверх. С людьми проис­ходит то же самое: много холода у нас в от­ношении друг к другу. Не мудрено, что иной одинокий, бесприютный бедняк совсем за­коснеет душой, одичает, станет зверем. У него все доброе уйдет куда-то глубоко внутрь и там сожмется в комок. Подойдите же к нему с любовью, попробуйте на него дохнуть сер­дечной лаской, пригреть его у своего сердца и тотчас увидите, как он начнет таять и как в нем самом воспрянет любовь.

Дата добавления: 2015-10-21