Глава VI. Старообрядцы

Из предыдущего мы видели, как в Екатеринбурге складывался оригинальный горный центр. Благодаря усилиям правительства, быстро вырос целый город, население которого образовалось искусственным образом: нагнали солдат, приписали крестьян, набрали со всех сторон мастеров. Явились горные чиновники и сильное промышленное купечество с сибирским оттенком. Все это делалось в интересах насаждения горного дела на Урале, делалось по определенному плану, с большим или меньшим приливом чиновничьей энергии. Когда столицы были заняты дворцовыми переворотами и внешней политикой, о Екатеринбурге, конечно, забывали, и его роль сводилась почти на нет, как это было во времена бироновщины. Как искусственно созданный административный центр, этот город существовал отраженной жизнью, и одно властное слово могло прекратить его существование. Но этот случайный и зависимый характер нового города к концу XVIII столетия изменился, — невидимыми путями создавалась крепкая и сплоченная организация, проникавшая весь строй жизни. Выдвинулась на первый план целая историческая полоса, связывавшая Екатеринбург со всей Россией и Сибирью кровными узами; крепость могли упразднить, заводы и фабрики закрыть, мушкетерский полк увести в другой город, но Екатеринбург все-таки остался бы и продолжал бы свое дело: эту новую роль придал ему раскол...

Мы уже говорили выше, что колонизация Урала почти исключительно обязана раскольникам и что почти все уральские заводы выстроены раскольничьими руками. Заметим здесь одну особенность, что раскол прочно утвердился, главным образом, на частных владельческих заводах, а на казенных преобладает православное население. Исключением из этого правила является один Екатеринбург, в котором сложился в течении первого столетия его существования самый крепкий раскольничий центр, уступавший по значению только одной Москве. Самое деятельное время этого исторического явления совпадает с первой четвертью XIX столетия. Все частные заводчики открыто покровительствовали старой вере, отчасти по тайному сочувствию, как Демидовы, Баташевы, Мосоловы и другие, а главным образом потому, что заводская рабочая сила сложилась из раскольников, — она стянулась на Урал из под Москвы, с Олонца, Тулы нижегородского "раменья". В Нижнем Тагиле была основана в 1781 г. знаменитая раскольничья Троицкая часовня, цвет и краса древнего благочестия; в Каслинском округе берегу озера Сунгула, красовался мужской раскольничий монастырь, а на оз. Анбаш — женский, с четырьмя скитами; в Шарташе было 3 раскольничьих часовни и 8 женских скитов; такие же скиты находились в дер. Краснояр, Ревдинской дачи, и вообще по всему Уралу гнездились сотни тайных приютов и укромных уголков, по которым разрасталось гонимое древнее благочестие. И вот все эти потаенные углы потянули к Екатеринбургу, где во главе старой веры быстро поднялись новые столпы благочестия — Рязановы, Казанцевы, Тарасовы, Толстиковы и целый ряд других крупных промышленников-купцов. Никольская часовня в Екатеринбурге затаила славу тагильской Троицы. Иргизские монастыри снабжали воссиявшую благочестием пустыню беглыми иноками, исправленными попами, наставниками и начетчицами; Москва вошла в самые родственные отношения с Екатеринбургом и сильной рукой поддерживала здешних столпов. Богатый владелец Кыштымских заводов Расторгуев не щадил ничего для поддержки раскола. Рядом с часовнями, скитами и потаенными моленными созданы были десятки раскольничьих школ и школок, а наставницы учили детей по частным домам "четью, петью и старому правилу".

От внимания правительства, конечно, не ускользнуло это усилие раскола на Урале, и оно отправило своих миссионеров в Екатеринбург. Так в 1788 г. сюда была выслана специальная раскольничья миссия, результатом деятельности которой было обращение в единоверие одного из столпов, именно, знаменитого ревнителя Якова Толстикова, который построил в Екатеринбурге первую единоверческую церковь, известную и сейчас под именем "толстиковской". Но это был частный пример, который не уменьшил действовавших раскольничьих сил. Не малым препятствием в этой неравной борьбе служило то обстоятельство, что духовное управление Зауральем находилось в зависимости от Тобольска, а потом от Вятки — эта удаленность епархиальной власти развязывала руки раскольничьим столпам. Когда в 1800 г. в Перми была открыта местная епархия, она, конечно, обратила свои силы на борьбу с расколом, но в течение первых двадцати пяти лет ее усилия оставались почти бесплодными. Дело в том, что вообще гуманное царствование Александра I было золотой эрой для раскола, а в частности, на Урале, раскол переживал в это время очень деятельный период. Свежие силы приливали отовсюду, находили сильную поддержку на месте и покровительство раскольничьей Москвы, а православное духовенство было бессильно. Сильной рукой утверждалась в Екатеринбурге поповщина, а беспоповщинские толки служили только исключением. К концу столетнего существования Екатеринбурга раскол достиг своего апогея, особенно с 1815 по 1835 г.

Первое столетие города совпало с путешествием по Уралу императора Александра I, который обращал особенное внимание на развитие горного дела в России. Осенью 1824 года, именно 25 сентября, Александр I приехал в Екатеринбург, — императорский маршрут шел с южного Урала. В свите государя находились барон Дибич, баронет Виллие, лейб-хирург В. Тарасов и др. Императорская квартира помещалась в великолепном доме заводчика Л. И. Расторгуева, ныне "харитоновский дом". Еще и теперь в этом доме показывают знаменитую кровать, на которой спал Александр I. Екатеринбург вообще заинтересовал Государя, и он подробно осмотрел весь город: гранильную фабрику, горную лабораторию, монетный двор и т. д. За смертью главного горного начальника его обязанности тогда исполнял полковник Осипов; директором гранильной фабрики был Коковин, — это тот самый обер-штейн-фервалтер Яков Коковин, который в 1835 г. за беспорядки и злоупотребления был предан суду и лишен всех прав. Государь остался очень доволен всем, что видел и пожелал осмотреть Верх-Исетский завод, принадлежавший корнету Яковлеву. Здесь путеводителем высокого гостя был управляющий Китаев. Вероятно, государь еще раньше слышал о Верх-Исетском заводе лестные отзывы, но действительность его поразила, особенно по сравнению с плохим состоянием казенных заводов. По осмотре заводского госпиталя, государь сказал: "Все здесь отлично устроено, мне остается сожалеть, что я не могу содержать так больных моих солдат..."

Узнав, что Верх-Исетский завод доведен до своего настоящего совершенства простым кричным мастером, государь пожелал с ним познакомиться лично — это был знаменитый Григорий Федотыч Зотов. Он был крепостным на яковлевских заводах и из простого кричного мастера дошел до звания главного заводского управляющего, что само по себе представляло выдающееся явление. В течение 20 лет своего управления Верх-Исетскими заводами Зотов настолько поднял их, что они давали своему владельцу, корнету Яковлеву, 3 миллиона ежегодного дохода. В описываемое нами время Зотов был уже свободным человеком и занимался "своими делами". Он породнился с таким богачом, как заводовладелец Расторгуев и теперь устраивал Кыштымские заводы — сын Зотова Александр был женат на младшей дочери Расторгуева. Аудиенция происходила 27 сентября вечером и продолжалась часа полтора. Государь подробно расспрашивал "самородка" о заводских делах и удивлялся его уму, знанию дела и находчивости.

— Любезный Зотов, скажи мне истинную причину, — говорил, между прочим, государь, — почему мои заводы здесь вообще гораздо хуже частных заводов и в особенности Верх-Исетского?

— На казенных заводах много начальников и заводские люди в большой нужде, — отвечал Зотов, — ибо задельная плата весьма недостаточна... А у нас на заводе начальник один, хорошо знает каждого рабочего, знает его нужды и способности, и задельная плата вдвое больше, чем на казенных заводах.

В заключение этой беседы государь спросил Зотова:

— Я слышал, что ты держишься раскола и упорствуешь в нем?

— Не смею скрывать перед вашим величеством, что я старообрядец, — смело отвечал Зотов. — Но в нашем обряде нет ничего вредного, а тем менее противного православной церкви. К нам перешло эти от наших отцов. Из усердия к церкви мы построили для служения каменный храм, отделали и украсили его, но нам не позволяет епархиальное начальство поставить святые кресты на главы этого храма.

— Если в ваших старых обрядах действительно нет ничего вредного для церкви нашей, то я позволю вам поставить кресты на главах храма вашего...

Этот разговор Зотов передавал лейб-хирургу Тарасову, по запискам которого мы и приводим его здесь дословно. Вот как описывает наружность заводского самородка этот Тарасов: "Наружность и осанка Гр. Зотова, при первом взгляде, обличала в нем светлый натуральный ум, сильный характер и гениальную способность в горном производстве. Орлиные глаза его показывали необыкновенную проницательность; разговор его о делах серьезных всегда состоял из афоризмов. Высокий рост, атлетическое сложение, окладистая короткая борода, курчавые с проседью на голове волосы и особенное приличие в обращении — невольно возбуждали к нему особенное внимание и уважение". Сам государь писал о Зотове императрице, что первый раз в жизни он встретил мужика с таким светлым умом. Казенное горное начальство почему-то не благоволило к Зотову и не представило его государю в числе других горожан; по этому поводу Александр I на официальном обеде 28 сентября и спросил полковника Осипова, почему тот обошел такого известного человека. Осипов сконфузился и объяснил, что Зотов не принадлежит к числу граждан. На это государь дал знаменательный ответ: "Очень жаль, что здешнее городовое начальство доселе не обратило внимания на столь опытного в горном деле и столь полезного человека. В продолжении одного часа я узнал от Зотова гораздо более о положении здешнего горного производства, нежели во все мое путешествие по Уралу".

По словам Зотова, государь поручил ему составить докладную записку о положении горнозаводского дела на Урале и велел представить ее ему в собственные руки, минуя всякие канцелярии и другие передаточные инстанции. В своей беседе с государем Зотов, между прочим, приписал себе честь открытия россыпного золота на Урале, что не верно. Это открытие сделано было на Березовских промыслах штейгером Брусницыным. Затем, что касается объяснений Зотова относительно истинных причин преуспеяния частного горного дела, то мы к этому вопросу вернемся еще в своем месте — Зотов и тут был не прав.

Путешествие Александра I по Уралу вообще составляло знаменательное событие: это был первый государь, который посетил далекую украйну. То особенное внимание, с каким отнесся высокий путешественник к Екатеринбургу, точно открыло для этого города особую эру, именно тридцатые, сороковые и пятидесятые года, составляющие в буквальном смысле слова "золотой век". Уральские старообрядцы с благоговением вспоминают Благословенного, который так гуманно отнесся к их кровным интересам. По дороге на Березовские золотые промысла Александр I останавливался на Шарташе и посетил старообрядческую часовню, что навсегда осталось в благодарной народной памяти. Старообрядцы вообще возлагали большие надежды на высокого гостя, но им не суждено было сбыться: преждевременная кончина Александра I унесла в могилу все...

Через четыре года, именно в 1828 г., Екатеринбург посетил Александр фон-Гумбольдт, путешествовавший по Уралу при исключительной обстановке: это светило европейской науки было приглашено русским правительством для изучения России и на всем пути своего следования встречало царский прием. Описание этого путешествия оставил спутник Гумбольдта минералог г. Розе. Об Екатеринбурге в записках Розе осталось немного, "Дом, в котором мы жили, пишет он, принадлежал русскому купцу, который, следуя национальным обычаям, носил длинный сюртук, опоясанный кушаком и бороду; он отдал нам лучшие комнаты во втором этаже, с большими штукатуренными стенами, с карнизом, украшенным лепной работой из гипса и со вкусом меблированные. Но не могу не упомянуть здесь о домашнем насекомом, с которыми мы здесь впервые познакомились... Это — тараканы, blatta orientalis. Хотя дом, в котором мы жили, был, конечно, из лучших в Екатеринбурге л не оставлял желать ничего лучшего относительно чистоты и опрятности, однако ж и тут их (тараканов) было весьма много". Знатные иностранцы, конечно, и не подозревали, что этих "больших темно-бурых тварей, столь бесцеремонно разгуливающих по комнатам", екатеринбургские купцы разводили нарочно "для богатства"... О самом городе г. Розе отзывается так: "со своими многими белыми колокольнями и большими каменными строениями он представляет весьма красивый вид и производит хорошее предубеждение (впечатление?) в пользу главного места уральского горного промысла".

О пребывании Гумбольдта в Екатеринбурге воспоминаний осталось не особенно много. В честь знаменитого путешественника, конечно, устраивали торжественные обеды и душили старика шампанским, но Гумбольдт предпочитал пить рябиновку, которую окрестил Uralwein’ом. Рассказывают, между прочим, характерный анекдот, как "генерал от минералогии" купил у какого-то торгаша каменными вещами две печати за 600 р. Печати были необыкновенной величины и еще более необыкновенной воды настоящих топазов — самый подходящий подарок коронованным друзьям великого ученого. Ни в Богемии, ни в Бразилии Гумбольдт не встречал еще ничего подобного, но, к сожалению, необыкновенные топазовые печати оказались в последствии просто стеклянными... Интересуясь развитием горного дела на Урале, Гумбольдт пожелал видеть девушку, открывшую первое золото в Верх-Исетском заводе. Это была Екатерина Богданова, теперь замужняя женщина, которую и представили ученому старичку. Открытие золота для нее связано было с одним очень неприятным "анекдотом". Уроженка Верх-Нейвинского завода, Екатерина Богданова еще девочкой, в 1813 г. случайно нашла золотой самородок в р. Мальковке, в окрестностях своего завода. Об этой находке, конечно, сейчас же было доложено управителю И. Е. Полузадову, а вместе с самородком представили и девочку. Верх-Исетские заводы принадлежали своим владельцам на посессионном праве и открытие золота в даче могло повести к тому, что заводы отобрали бы в казну. Полузадов, конечно, испугался этой беды и чтобы нашедшая золото девчонка не разболтала о самородке, велел ее высечь розгами, что и было приведено в исполнение. Таким образом, в интересах уральского горного дела, Екатерина Богданова понесла достойную казнь, и мы представляем себе ужас несчастной, когда ее поволокли на показ ученому немцу. Гумбольдт подробно расспрашивал ее и отпустил с миром.

Дата добавления: 2015-10-16