ГЛАВА 15. Кочегар завидует своему паровику

Кочегар завидует своему паровику. — Спирт кончился. — Давление падает. — Как из сала можно сделать отличное топливо. — На английской границе. — Телеграфные депеши. — Шлюп продолжает путь. — Фантастическая скорость. — Четырнадцать узлов в час! — В Рангуне. — Яхта. — У губернатора. — Английская политика. — Фрике приговорен к смерти за святотатство. — Через неделю! — Рекруты капитана-бретонца.

В течение десяти часов шлюп, благодаря спирту, шел очень быстрым ходом. Андре позаимствовал этот хитроумный способ повышения скорости у американцев, использующих его в безумных гонках речных пароходов, принадлежащих соперничающим навигационным кампаниям. Впрочем, теперь эти гонки устраиваются все реже, и мода на них проходит.

Давление поддерживалось на высоком уровне, поскольку дрова в топке постоянно поливали спиртом. Винт крутился бешено: маленькое судно шло с головокружительной скоростью, которая, однако, вовсе не удовлетворяла Андре.

Отдав последние распоряжения на злосчастной стоянке у тектонового леса, Бреван почти не размыкал губ. Не сводя глаз с манометра^[118], он, казалось, не замечал ничего вокруг — его интересовало только давление.

Когда стрелка ползла вверх, выражение его лица немного смягчалось. Но едва она начинала опускаться, как француз на глазах мрачнел, словно виноват был безобидный прибор.

— Сударь, бочонок пуст, — жалобно сказал Сами, успевший сильно привязаться к своему новому хозяину и принявший его беду близко к сердцу.

— Матерь Божья, — простонал кочегар, — машина все вылакала, ни капельки мне не оставила!

— Давление падает, — тут же сказал механик.

— Этого можно было ожидать, — спокойно произнес Андре. — Лоцман, сколько еще остается до Мидая?

— Пятьдесят миль.

— Нужно пройти их за четыре часа.

— Как прикажете, хозяин.

— Мы прошли Ян и вышли в Иравади. Здесь течение быстрее, не так ли?

— Да, хозяин… Можем выиграть полмили в час.

— Хорошо. Сами и ты, лаптот, тащите из камбуза^[119] вот тот оцинкованный ящик.

Слуги с трудом вытащили его на палубу.

— Возьмите топор и снимите крышку.

Несколькими ударами индус ловко открыл таинственный ящик. Он оказался доверху наполнен копченым салом — это был неприкосновенный запас экспедиции.

— Я понял! — весело крикнул механик. — С этим салом наши дрова будут гореть не хуже, чем со спиртом. Здорово!

— Здесь около ста килограммов. Хватит?

— Если будем сжигать двадцать пять килограммов в час, то я отвечаю за все даже при средненьких дровишках…

Несколько кусков было ловко брошено в середину топки; дрова шумно затрещали, в топке вспыхнуло светлое пламя, а из трубы вырвался едкий дым.

— Давление вновь поднимается! — ликуя, воскликнул Андре.

— Это вполне заменяет уголь и не так опасно, как спирт.

— Матерь Божья, — бормотал меж тем кочегар, — какой закуской патрон потчует нашу машину. Никогда такого не видел: поить и кормить топку так, будто она человек.

— Многого ты, дружище, не знаешь, — отвечал механик, — поколесил бы, как я, но Америке, увидел бы, что ребята рубят корабль на дрова, после того как сожгут мачты, палубу и камбуз со всем содержимым.

— Как же это — без судна?

— Зато машина может продержаться целый час!

— Ну и лихие же ребята в Америке! Все в распыл, только чтобы быстрее! Наш хозяин, кажется, скроен по той же мерке.

— Для сухопутного парень что надо! Уж я-то знаю, можешь мне поверить, даже на флоте таких не больше дюжины наберется…

Андре не позволил себе ни минуты отдыха с тех пор, как пустился на поиски Фрике: сначала пеший поход, потом скачка на лошадях, затем долгое бодрствование на борту шлюпа — все это вкупе с переживаниями и тревогой за судьбу друга наконец оказало свое действие на его могучий организм.

Убедившись, что машина, благодаря новому топливу, творит чудеса, чувствуя себя разбитым и опустошенным, он прилег и забылся в спасительном, хотя и тяжелом сне.

…Разбудил его пронзительный свисток.

— Где мы, черт возьми? — спросил Бреван, с трудом возвращаясь к действительности из мира грез.

— Подходим к Мидаю, сударь, — ответил Сами, сияя от радости, — выиграли целых сорок пять минут.

— Прекрасно! Друзья мои, вы получите щедрое вознаграждение, на водку всем хватит…

— На водку — это славно… — пробурчал кочегар. — Наконец-то и до нас дошло дело… Машина-то притомилась, наглотавшись спирта. А я изнываю от жажды…

— Стоп! — скомандовал Андре. — Осторожнее, лоцман, осторожнее!

Шлюп подошел к пристани. Бреван быстро выпрыгнул на берег и велел немедленно показать ему телеграф.

Там он отправил депешу следующего содержания:

«Капитану Плогоннеку, на борт «Голубой антилопы», рейд Рангуна.

Готовы ли подняться Мандалаю несмотря низкий уровень воды? Сделайте все возможное. Максимальная скорость. Необходим весь экипаж, если возможно, еще люди. Предстоит весьма опасное щекотливое предприятие.

Жду вашего ответа. Мидай. Андре БРЕВАН».

Через два часа был доставлен ответ, переданный со скоростью, которой могли бы позавидовать и телеграфисты цивилизованной Европы.

«Господину Андре Бревану, Мидай.

Необходимо двенадцать часов разгрузить яхту. Уровень воды очень низкий. Судно может задеть грунт, но пройдем. Смысл телеграммы кажется понял. Будете довольны. Рангун — Мидай сто шестьдесят миль. Потребуется шестнадцать часов, десять миль в час, против течения. Жду новых распоряжений.

ПЛОГОННЕК,

капитан яхты «Голубая антилопа».

Ответ не заставил себя ждать.

«Спасибо. Рассчитываю на вас. Выхожу навстречу. Обязательно дождитесь меня».

Затем Андре бегом вернулся на шхуну, стоявшую на якоре неподалеку от угольного склада, принадлежавшего Речной навигационной компании.

— Что с машиной? — спросил он у механика. — Не повреждена?

— Так же хороша, как в начале пути… Просто невероятно! Я ее осмотрел внимательнейшим образом — как с иголочки! Ну, отдельные детали слегка барахлят…

— Можно из нее еще раз выжать то же самое?

— Да, сударь, если у нас будет уголь.

— Хорошо.

Андре помчался к агенту угольной компании и купил две тонны самого лучшего угля, который тут же погрузил на шлюп.

Все это заняло не более получаса.

Шлюп уже стоял под парами, из клапанов вырывался свист.

Андре велел поднять на мачту французский флаг и скомандовал: «Вперед!» Затем, встав рядом с лоцманом, попросил Сами перевести:

— Нам предстоит пройти около ста семидесяти пяти миль (342 км).

— Да, хозяин.

— Мы должны их преодолеть за двенадцать часов… Слышишь? Любой ценой, за двенадцать часов.

— Это дело механика. Я же обязуюсь вести шлюп так, чтобы мы не сели на мель и не столкнулись с плотами или другими судами.

— Хорошо… ты не пожалеешь. Механик, какая у нас скорость?

— Двенадцать миль, сударь.

— Мало. Можно ли разогреть старушку посильнее?

— Это уже опасно.

— Нам нужно делать четырнадцать миль в час.

— Невозможно, сударь. Разве что благодаря течению…

— Лоцман, — вновь обратился Андре к бирманцу, — какова скорость течения?

— Две мили в час, хозяин.

— Превосходно! Полный вперед! И смотри в оба!

Действительно, маленький шлюп летел вперед со скоростью двадцать пять километров в час, доступной лишь для крупных пароходов и совершенно необычной для судна такого небольшого водоизмещения.

Неистово стучал поршень, бешено крутился винт, а из слишком узкой топки извергались клубы черного дыма, образующие над водой тянущийся за суденышком шлейф. Каркас шлюпа стонал и скрипел; казалось, в любую секунду машину может разорвать под давлением горячего пара. К счастью, теперь паровик не надо было взбадривать спиртом — возможно, он не смог бы во второй раз выдержать таких резких скачков давления.

Было похоже, что все живое и неживое на шлюпе слилось в едином порыве, одном смелом устремлении: люди держались с непоколебимой стойкостью, а машина отвечала им тем же.

И через двенадцать часов после отхода из Мидая показался рангунский рейд; труднейшее плавание счастливо завершилось, но счастье такого рода дается в руки только истинно сильным людям.

Андре сразу же увидел стоящую у пирса под парами «Голубую антилопу»: на мачте развевался штандарт, показывающий, что она готова к отплытию. Один трап был уже поднят, и несколько человек собирались втянуть на борт второй.

Шлюп был встречен громким «ура», ибо прибытия его ожидали с нетерпением — послание Андре всколыхнуло весь экипаж.

Молодой человек проворно взобрался на борт яхты, обменялся быстрым рукопожатием с капитаном, поджидавшим у мостика, и увел его в свою каюту.

Через двадцать минут Андре появился на палубе, переодетый в костюм для визитов. Капитан успел сообщить ему все, что касалось состояния судна, и, в свою очередь, получил необходимые объяснения.

Капитан проводил хозяина до трапа, свисавшего у борта, к которому притулился измочаленный шлюп.

— Итак, — сказал он, — вы непременно хотите повидаться с английским губернатором?

— По крайней мере, я хочу получить гарантии нейтралитета. Видите ли, англичане, объявившие себя борцами за цивилизацию, обычно помогают белым, ставшим жертвой произвола туземных властей, будь у этих туземцев черная, желтая или красная кожа, но только при одном условии — если эта помощь не наносит ущерба их собственной эгоистической политике. Настоящей помощью было бы требование освободить моего бедного друга, но, если они этого не сделают, я хочу, чтобы они закрыли глаза и заткнули уши, когда мы начнем бомбардировку Мандалая.

— А если они откажутся?

— Бомбить будем все равно, но больше для вида, для прикрытия смелого налета на город. Именно поэтому мне не хотелось открывать все карты в телеграфной депеше. Через два часа я вернусь.

Шлюп несколькими взмахами винта доставил Андре к пирсу, откуда он немедленно отправился во дворец губернатора, к счастью, находившийся неподалеку.

Двери роскошного особняка легко раскрылись перед французским миллионером, владельцем собственной яхты, известным путешественником, прославившимся охотничьими подвигами, — и Андре оказался в кабинете его превосходительства губернатора, полномочного представителя ее величества королевы, императрицы обеих Индий.

Андре лаконично, как человек, знающий цену времени, изложил причины своего приезда в Бирму и все, что произошло вплоть до ареста Фрике.

Губернатор, слушавший гостя с учтивым вниманием, здесь счел возможным прервать его.

— Я знаю, что вы собираетесь сказать мне… возможно, я знаю даже больше, чем вы. Жизни вашего друга угрожает серьезная опасность…

— Я так и полагал, ваше превосходительство; именно поэтому, прежде чем предпринять самую отчаянную попытку спасти его, я пришел просить помощи британского правительства, во имя прав и общих интересов всех цивилизованных наций.

— К великому моему сожалению, сэр, это невозможно.

— Невозможно? Ваше превосходительство…

— Случай исключительный. Затронуты религиозные чувства народа, традиции культовых обрядов. Я оказал бы вам содействие в любом другом деле… Но вы же знаете, правительство ее величества исповедует принцип широчайшей веротерпимости, и это касается всех религий, исповедуемых подданными нашей обширной империи. Веротерпимость означает, помимо всего прочего, оказание всяческого покровительства служителям культа и верующим.

— Но ваше превосходительство! Неужели вы позволите, чтобы европеец, француз, был казнен этими дикарями?

— Священное животное… Да, нелепость, но этого требуют интересы государства, а, стало быть, сие совершенно неизбежно. Даже из самых гуманных побуждений мы не можем допустить конфликта с фанатиками, хотя бы виновным оказался подданный ее величества. Это закон, не допускающий никаких толкований; ваш друг помешал отправлению религиозного культа, признанного нашим правительством.

— Но ведь это произошло не в ваших владениях, а в независимой Бирме!

— Ну, не так уж она независима! Впрочем, наши подданные исповедуют ту же веру…

Андре понял: сколь ни абсурдны эти доводы, ему не сломить упорства англичанина, исходящего из эгоистических интересов британского владычества.

— Хорошо, — сказал он, — значит, мне придется действовать самому.

— Это ваше право. Как представитель ее величества я не имею возможности оказать вам помощь, но как европеец искренне вам сочувствую и желаю успеха.

— Очень благодарен вашему превосходительству. При вашем благожелательном нейтралитете я вполне уверен в успехе.

— О! Мой нейтралитет даже более благожелателен, чем вы думаете, — с улыбкой ответил губернатор. — Не сомневаюсь, что ваши действия вызовут серьезные сбои в проржавевшем механизме этой азиатской империи. Скажу по секрету, что нас это весьма и весьма устраивает. Поэтому, хотя вы уже сейчас можете рассматриваться как воюющая сторона, мы сохраним за вами право закупать оружие, боеприпасы, продовольствие и топливо у наших служащих… Кроме того, я хочу вручить вам превосходный план Мандалая, составленный нашими инженерами, где отмечены все сильные и слабые места города… Следовательно, вы сможете действовать с полным знанием дела. Могу также сообщить, что ваш друг заперт в пагоде, где расположены апартаменты Белого Слона; он должен быть казнен через неделю, в день годовщины коронации императора. Так донесли наши агенты. До свидания, сэр, не могу вас задерживать, ибо время дорого.

— Еще раз благодарю ваше превосходительство, — сказал, прощаясь, Андре. — Неделя! Времени гораздо больше, чем нужно. Через неделю Фрике будет на свободе или я сам погибну.

…Через полчаса после этой беседы маленький шлюп занял свое место рядом с плотами на палубе «Голубой антилопы». Паруса были подняты, а лоцман, на верность и ловкость которого Андре вполне мог положиться, встал у штурвала. Судно двинулось вверх по Иравади.

Бревана ожидал на яхте приятный сюрприз.

Капитан со всем вниманием отнесся к фразе из депеши: «Необходим весь экипаж, если возможно, еще люди. Предстоит весьма опасное и щекотливое предприятие».

Морской волк, умеющий читать между строк и понимающий все с полуслова, поспешил завербовать десятка два авантюристов без всяких предрассудков, каких не счесть в любом крупном порту мира, — они готовы служить любому делу, лишь бы им хорошо платили.

Среди рекрутов были дезертировавшие с судов матросы, просоленные водами всех океанов, проворовавшиеся коммивояжеры^[120] и маклеры, контрабандисты, лишившиеся заработка, — все они, как принято говорить, отведали мяса «бешеной коровы» и с большой охотой приняли предложение бретонского моряка.

Узнав, что им заплатят кругленькую сумму за несколько дней и еще более высокое вознаграждение в случае успеха, предвидя возможность хорошенько поработать кулаками во время налета на какой-нибудь дворец, где можно будет к тому же славно поживиться, искатели приключений преисполнились неподдельным энтузиазмом.

Присоединившись к храброму экипажу яхты и удвоив тем самым его численность, они полностью подчинились распорядку судна, хотя вид имели весьма разношерстный — настоящий сброд. Все хорошо помнили сказанное капитаном при найме: еды вволю, щедрая плата и пуля в лоб при первой же глупости.

Такие аргументы всегда обладают высшей степенью убедительности для людей, имеющих свои счеты с обществом.

Андре одобрил действия капитана, назначил каждому двести франков в день с дополнительной выплатой такой же суммы по возвращении, в случае освобождения пленника.

Поскольку члены экипажа тоже должны были участвовать в опасном предприятии, им было обещано такое же вознаграждение сверх жалованья.

Можно представить, какими ликующими криками было встречено сообщение о подобной щедрости. Сам капитан, несмотря на свою бретонскую флегматичность, был в восторге.

— Знаете ли, сударь, — сказал он Андре, когда они ушли на заднюю палубу, — с такими головорезами мы сделаем невозможное…

— Теперь я уверен в успехе…

— Еще бы! У нас вдвое больше людей, чем было при отплытии. С молодцами такой закалки можно совершить самый рискованный налет.

— Черт возьми! Франсуа Гарнье^[121] захватил дельту Тонкина с отрядом в сто двадцать человек… Неужели же мы не сумеем взять бирманскую столицу, имея сорок отважных ребят?

Дата добавления: 2015-09-06