Приход Тимура

Слишком скоро, иначе чем у Мухаммеда после три­умфального вступления в Мекку, начались неудачи у Бурхан-ад-дина. Разногласия с княжеством Кара-ман, но прежде всего укрепление своих позиций в воз­вращенном Кайсери вынуждали Бурхан-ад-дина лави­ровать между многими силами и партиями. Даже вла­дение Сивасом было ненадежно. Когда он вел войну у Кайсери, один портной и меняла в союзе с двумя ахи-дервишами⁹⁰ установили связь с врагами Бурхан-ад-дина. Один из этих двух божьих людей до этого поссорился с Бурхан-ад-дином и был изгнан из горо­да. Но потом ему позволили вернуться и даже пред­оставили ему скит, из которого он завязал целую сеть предательских связей. Другой дервиш совершил па­ломничество в Ирак. На могиле Али аби-Талнба в Неджефе он был одет в латаную одежду шиитского ордена. После этого он вернулся в свой родной го­род⁹¹. Третий божий человек, который участвовал в этом заговоре против Бурхан-ад-дина, был епископ. Целью было восстановление господства потомков Эретны. И после более шести лет султаната Бурхан-ад-дин в глазах многих оставался не кем иным, как разбойником, укравшим трон.

Однако он одержал победу и в этот раз и немного позже снова заставил Кайсери подчиниться своей власти. Он вернулся в Сивас и использовал после этого кажущееся спокойствие для широкомасштабных охотничьих предприятий, которые привели его к гра­ницам княжества Эрзинджан Мутаххартена. Вдруг ему приносят известие, что Тимур с громадными во­йсками блуждает на востоке Анатолии. Это был 1386 год. Мавераннахрская армия захватила Тебриз после того, как перед этим Тохтамыш со своими кипчака­ми напал на Азербайджан. В конце лета Тимур сам был на месте военных действий на северо-западе Ирана, занятый созданием надежного заслона от кип­чаков западнее Каспийского моря и устранением «ди-адохов». Кем мог быть Бурхан-ад-дин в глазах Ти­мура, если не незаконным преемником «диадоха» Эретны? Ожидаемая со страхом война Тимура про­тив Тохтамыша в конце концов ограничилась несколь­кими боями весной 1387 года⁹². Тимур все это время стремился заставить князей Восточной Анатолии быть ему обязанными, пусть даже силой оружия, так как в случае крупного конфликта с кипчаками он должен был иметь свободный тыл. Под Эрзерумом он побеж­дает турецкий союз «Черный баран», претендовавший на землю между озерами Ван и Урмия. Некоторые ана­толийские правители были готовы подчиниться, среди них Мутаххартен, отправивший к Тимуру посланни­ка⁹³. В Каире, между тем, беспокоятся — намеревает­ся ли Тимур напасть на Сирию? Когда весной 1387 года стало известно, что Эдесса пала и Амид осаж­ден, султану мамлюков пришлось серьезно подумать о защите своей империи. Через несколько месяцев в Каир приходит спасительное известие, что Тимур по­вернул в Южный Иран. С облегчением перестают всем этим заниматься⁹⁴.

Но вернемся к Бурхан-ад-дину! Он срочно возвра­щается в Сивас при известии о появлении Тимура в Восточной Анатолии и приказывает ремонтировать долговременные укрепления. Лично предстать перед Тимуром он не отваживается. Но не только от того непредсказуемого военачальника нужно защищаться. Будто на Анатолию напала не далеко превосходящая сила, а лишь еще один мелкий князь в лице какого-то Тимура борется за то, чтобы получить немного больше власти, продолжаются в эти месяцы беспоря­дочные стычки. Мутаххартен, уже испытывающий ужас перед Тимуром, собирает вокруг себя остатки побежденных туркменов; он хочет напасть на Сивас⁹⁵. Политическая ситуация в Анатолии становится все более непонятной. Найти себе какого-нибудь сильно­го союзника желательно в любом случае. Но кого? Скорее Бурхан-ад-дин мог бы найти поддержку еще у мамлюков в Сирии. Однако его отношения с ними более чем расстроены. Двуличие — обычное явление в маленьких войнах, в которых каждый когда-нибудь выступал против другого, каждый с кем-нибудь шел вместе. Недоверие витает под прикрытием многослов­ных проявлений преданности.

Бурхан-ад-дин, хотя и не подчинился Тимуру, ко­нечно, не мог выказать ему откровенной враждебнос­ти. Он посылает к Тимуру дервиша с посланием (ка­кого содержания, не говорится); следует предполо­жить притворную покорность. Собственно, задача по­сыльного — выведать численность войск и узнать все интересное о Тимуре и его окружении. Дервиши с та­кими поручениями не были редкостью. Тимур, кото­рый сам пользовался такими набожными разведчика­ми, обращался с посланником с необходимой хит­ростью. С сообщением для Бурхан-ад-дина он отпус­кает его в обратный путь. По дороге посланника перехватывает Мутаххартен, который обнаруживает письмо для Тимура. Нет ничего более срочного, как сообщить мамлюкам в Сирии, что Бурхан-ад-дин на­ходится в тайной связи со страшным правителем Ма-вераннахра. Дурная репутация, которой кади поль­зуется у сирийских мамлюков, находит, видимо, под­тверждение.

В области, которую охватывает севернее Алеппо дуга Евфрата, от Мараса вверх до Дивриджи, юж­нее Сиваса, с середины четырнадцатого века обосно­валось объединение туркменов под владычеством Дулькадиров; мамлюки для обеспечения левого флан­га своей империи претендовали на верховную власть над ним. Бурхан-ад-дин, который всегда умел сохра­нять независимость от мамлюков⁹⁶, давно считался другом Дулькадиров, оказывая им активную поддерж­ку. В Сирии на это смотрели с недовольством, не имея возможности что-либо изменить. Пожалуй, вспомни­ли с затаенной злобой о том, что мамлюки когда-то помогли Эретне и его династии занять высокое пол­ожение; узурпация власти Бурхан-ад-дином уменьши­ла влияние мамлюков на Центральную Анатолию.

Какими напряженными были отношения между Си­рией и Сивасом показывает один, сам по себе незна­чительный случай. Али Бек отправил по монгольско­му обычаю купца⁹⁷, соответственно договору, с това­рами в поездку. Тот как раз находился в Сирии, когда Али Бек умер. Мамлюки воспрепятствовали тому, чтобытовар был возвращен в Сивас, на что Бурхан-ад-дин возместил свои убытки за счет купца султана Баркука. Когда в 1387 году ожидали нападения Ти­мура и готовились к обороне, насколько это было воз­можно, тот купец пожаловался войсковому интендан­ту Баркука в Дамаске. Баркук приказал вручить в Сивасе нашпигованное оскорбительными выражения­ми послание, на которое Бурхан-ад-дин ответил в том же духе. Грубые письма с угрозами были обиходным стилем между враждующими державами⁹⁸. Но что сильнее всего должно было встревожить окружение Баркука — это замечание, которое Бурхан-ад-дин, по высказыванию Азиза, сделал просто шутя: он отны­не больше не хочет терпеть, чтобы черкесские маль­чики ездили в Сирию через его область ⁹⁹. Этим он задел, очевидно, самый чувствительный нерв мамлюкского султана, так как тот в Сирии и Египте должен был форсировать глубокие преобразования в отноше­ниях власти, в ходе которых были вытеснены преиму­щественно военные тюркского происхождения со сво­их влиятельных постов. Вместо них теперь черкесы имели слово — перелом, который современный наблю­датель Ибн Хальдун оценил как смену «государства тюрков» государством черкесских военных рабов.

Баркук был вынужден пополнять силы людьми со своей родимы, и его мало забавляли шутки, какие поз­волял себе Бурхан-ад-дин. Тот, со своей стороны, ста­вил на многочисленных врагов, которые все еще были у Баркука внутри его империи, и на мятежника тюрк­ского происхождения Минтаса, который старался с 1386 года оказать сопротивление черкесскому выскоч­ке на сирийско-анатолийской пограничной территории. С этим Минтасом Бурхан-ад-дин заключил союз. По Азизу, для этого решающими были следующие обстоятельства: когда в 1382 году Баркук захватил власть в Каире, он начал вытеснять род и сторонников сул­тана ал-Малика ан-Насира (прав. 1347-1351 и 1354-1361) со всех влиятельных постов. Речь шла о лицах монгольского происхождения из кипчакского рода; они были, очевидно, объединены сильным кор­поративным духом и полны презрения к тому чело­веку, у которого, как они полагали, не было никако­го исламского образования и благородного происхож­дения. За это высокомерие «тюрки» должны были теперь поплатиться. Они дрожали перед Баркуком, ненавидели его. К ним принадлежал Минтас, кото­рый, чтобы спастись от преследований, стал рабом одного торговца и позволил ему продать себя султа­ну. Так как Минтас таким образом перешел в со­бственность Баркука и в 1385 году был им выпущен на свободу, по мамлюкскому обычаю между обоими должны были бы установиться особые тесные дове­рительные отношения. Но Минтас догадывался, что султан приложит все силы, чтобы уничтожить его, как только он отразит Тимура. Вряд ли можно было ожидать примирения между Минтасом и Баркуком ввиду глубокой антипатии, которую питали друг к другу «тюрки» и черкесы, и следовало совершенно исключить это примирение после мятежа Минтаса¹⁰⁰. Минтас и Бурхан-ад-дин стали почти вынужденно союзниками, просто из-за политической ситуации, объ­единенные своей враждебностью к Баркуку; их облас­ти граничили друг с другом, так как Минтае коман­довал гарнизоном Малатья. Правитель Сиваса тешил себя надеждой, что как только Минтас укрепит свою власть на севере Сирии, он отвлечет на себя внима­ние недовольных мамлюков. При этом условии Бур­хан-ад-дин имел бы в игре за власть в Анатолии луч­шие карты¹⁰¹. Минтас измотался бы в борьбе против Баркука. В этой борьбе Тимуру, очевидно, не отво­дилась особая роль. Тем не менее это выразилось в том, что он, вместо того чтобы повернуть к Сирии, повернул на юго-восток и стал наводить порядок на свой лад в делах Музаффаридов.

Этот поворот событий поставил под сомнение рас­чет Бурхан-ад-дина. Если Тимур больше не представ­лял серьезной угрозы для мамлюкской империи, нуж­но было принимать во внимание, что Баркук все свои силы направит на покорение мятежника Минтаса. Таким образом, Бурхан-ад-дин должен был теперь приготовиться к скверным последствиям своего поли­тического умничанья накануне, и они проявились очень скоро. Минтае боялся несдерживаемой мести Баркука и поэтому предложил Малатью своему си-васскому партнеру, видимо, потому, что ему самому было ясно, что он один не сможет удержать город. Лишь поколебавшись, пошел на это предложение Бурхан-ад-дин, пообещав организовать военный поход против Сирии и пожаловав Миптасу Никсар к северо-востоку от Токата. Но Бурхан-ад-дин хотел бы избе­жать видимости, что он бросает дерзкий вызов Бар ку-ку. Под каким-то предлогом он приказал доставить в Сивас Минтаса как заключенного. Поход сирийских мамлюков против Сиваса, однако, нельзя было уже предотвратить. Напрасно старался Бурхан-ад-дин убе­дить Йелбоджу ан-Насири, наместника Алеппо, в бес­полезности этого предприятия. Бурхан-ад-дину пере­дали слух, что его враги, которые с трудом примири­лись с узурпацией трона Эретны, побуждали ан-На-сира на это нарушение. Значит, он действовал не по приказу Баркука, а сам? Дальнейшие слухи свидетель­ствовали, что ан-Насир сам «турок», ненавидит чер­кеса Баркука и готов бороться за каирский трон.

Минтас, который открыто восстал против черкесов, мог (так размышлял Бурхан-ад-дин) в этой непонятной ситуации внести путаницу в войска ан-Насири. Поэто­му он послал его, одетого в почетную одежду, в воен­ную сутолоку перед Сивасом, и, действительно, многие сирийцы перебежали к Миитасу. Тут ан-Насири, нако­нец, предложил мир. О выдаче Минтаса сирийцам боль­ше не было речи. Они отступили. Минтае, который теперь снова жил на свободе, использовал некоторых кочующих в области Сиваса монголов для нападения на возвращающихся домой сирийцев, что создало еще раз угрожающее положение для Бурхан-ад-дина. Но в кон­це концов из всех интриг он вышел невредимым, так как Йелбоджа ан-Насири объединился с Минтасом, и таким образом театр военных действий гражданской войны переместился, наконец, в Сирию¹⁰².

Бурхан-ад-дин, как хочет показать Азиз, ясно понял будущий ход вещей: угроза ан-Насири, что он готов за­воевать Сивас, убежище Минтаса, не смогли повергнуть в панику правителя, имевшего тесные связи с империей скрытого; он велел передать правителю Алеппо, что не­благодарность по отношению к правителю, султану Бар-куку, никогда не будет отплачена: чувства антипатии и злобы быстро расколют ряды мамлюков, и пока еще скрытые враждующие группировки выступят открыто и нападут друг на друга¹⁰³. Все так и произошло. Бур­хан-ад-дин был уверен в таком исходе событий «благо­даря божественному внушению, откровению из облас­ти священного, которое было устремлено в сердце пра­вителя, в котором отражается истина, и она была вы­сказана его устами, которые умеют истолковывать все тонкости. — И Бог вливает правильные познания, и к нему мы поворачиваемся, готовые покаяться!»

Азиз, конечно, не всегда дружен с истиной; когда речь идет о восхвалении правителя, он ее порой ис­кажает. Источники из мамлюкской властной сферы не знают ничего о подобных взглядах в будущее и вытекающей отсюда гениальной стратегии. Они совер­шенно прозаически сообщают о поражении Бурхан-ад-дина от Йелбоджи ан-Насири и о признании вер­ховной власти Баркука¹⁰⁴.

Дата добавления: 2015-08-21