Когтистый старик

Почитание медведя характерно для большинства народов Сибири. Что же касается манси, то у них, как и у хантов, медведь, к тому же считался еще и предком фратрии Пор, а называли его Ялп-ус-ойка. В фольклоре он предстает живущим "далеко на Сосьве" Хозяином "Священного городка лошади" (Ялп-ус-ойка-лувус - буквально 'Священного городка лошади мужчина'). Название городка имеет свою мифическую историю. Дело в том, что Ялп-ус-ойка убил богатыря (отыра), конь которого, "пестрый как лист" был захоронен на холме, где победитель и построил себе дом. Он обнес его высокой и плотной изгородью, превратив таким образом в крепость.

Ялп-ус-ойка приносили кровавые и бескровные жертвы. Главное святилище его еще недавно находилось в селении Вежакоры на Оби, где и размещался культовый центр фратрии Пор. Здесь, в переднем углу общественного дома, в специальном ящике хранилось изображение Ялп-ус-ойки, которого манси иносказательно называли еще консенг-ойкой - 'когтистым стариком'. Он представал в виде "свернутой медвежьей шкуры с головой, набитой сеном или стружкой и уложенной на лапы". Каждые семь лет происходили праздники в честь предка фратрии Пор.

Заметим, что ритуальное хранение медвежьих шкур (их в этом случае называли имда) практиковалось раньше довольно широко - имда могли являться принадлежностью домашних святилищ, входить в состав семейных фетишей. В наше время такое можно увидеть уже нечасто. И все же во время экспедиции к манси нам показали имда, хранившуюся в одном из домов селения Верхнее Нильдино на р. Сосьве.

Здесь оказались даже две медвежьих шкуры. Хранились они за занавеской на пубы-норме (полке духов), у стены, противоположной входу. На подстилке - оленьей шкуре имда лежали одна на другой. Каждая из них была сложена вдвое и размещена так, что впереди оказывались морда и лапы зверя. Шею верхней шкуры украшали бусы. Кроме того, на каждой из имда лежало по нескольку женских головных платков. Они, как и бусы, были подарены имда, поскольку в данном случае это были шкуры медведиц, представлявших, естественно, женское начало.

Дважды в год, зимой и весной, для имда специально готовили угощение. Перед шкурами ставили блюдо с пищей и рюмку с водкой (кровавых жертв не приносили). Кроме того, для имда непременно наливали чарку при каждом застолье.

Однако всеобщий "медвежий праздник" устраивался, если удавалось "добыть" очередного медведя. Шкура его помещалась в доме удачливого охотника на почетном месте - на нарах у стены, противоположной входу. Голова зверя лежала при этом на передних лапах, создавалось впечатление, что он "в гостях" у людей. Праздник длился несколько суток и включал церемонии, связанные с "угощением" медведя, а также танцы и драматические сцены, в которых фигурировали не только боги и духи, но и простые смертные. В празднике участвовали не только односельчане охотника-добытчика, на это торжество приглашали обычно и жителей окрестных селений.

Ялп-ус-ойка мог представать не только в образе медведя, но и в антропоморфном (человекообразном) облике. Это обстоятельство не должно смущать читателя, ибо зооморфные "предки" у манси зачастую изображаются в виде человека и наделяются в соответствии с этим человеческими свойствами и качествами.

...В мансийском селении Анеево на р. Сосьва мне удалось увидеть подобное изображение Ялп-ус-ойки. Оно сделано из ткани и одежды. Тулово составлено из множества арсынов (кусков ткани) с привязанными к ним монетами и кольцами. Два платка туго стягивают "шею", выделяя таким образом "голову". На тулово надета рубашка из зеленого атласа с отложным воротником. Вместо застежки ворот зашит у "горла" белыми нитками. Все это закрыто сверху накидкой из синего и желтого сукна. Она выполнена из семи ломтов, на каждом из которых изображен всадник с плетью в руке. Накидка обрамлена мехом красной лисы и снабжена тремя парами колокольчиков. На каждой из ее сторон имеются завязки, к ним привязаны связки арсынов. Лицевая сторона накидки закрыта пришитым к ней большим куском ткани розового цвета. Завершает одеяние коричневый халат на черном подкладе. Рукава, борта и воротник-стойка окаймлены полосой белой материи. На голове Ялп-ус-ойка шапка из семи клиньев желтого и синего сукна, увенчанная кисточкой.

Описанные здесь элементы культа медведя, мифического предка фратрии Пор, не вызывали бы никакого недоумения, если бы не одно обстоятельство, о котором я еще не упоминал. Дело в том, что существуют комплексы культовой атрибутики, в которых изображение медведя (Ялп-ус-ойки) соседствует с изображениями Калтащ-эквы (жены верховного бога Нуми-Торума) и ее сына Мир-сусне-хума, одно из иносказательных имен которого Калтащ-пыг (сын Калтащ). А ведь Калтащ-эква и Мир-сусне-хум - мифические предки другой фратрии - Мось. И точно так же, как фратрии в идеологическом плане противопоставлены друг другу, "враждуют" и духи, принадлежащие к этим разным половинам общества. В чем же дело?

В попытке объяснить это противоречие заманчиво было бы использовать заключение В.Н. Чернецова о том, что Нуми-Торум "может быть отождествлен с тотемом фратрии Пор" (Ялп-ус-ойкой, медведем). В таком случае снимаются и остальные вопросы: Ялп-ус-ойка (Нуми-Торум) оказывается вместе с женой Калтащ-эквой и сыном Калтащ-пыгом. Однако соотнесение Нуми-Торума и Ялп-ус-ойки, как подчеркивал сам В.Н. Чернецов, возможно "лишь исторически" и не соответствует устойчивой мифологической традиции. Да и в самом имени Калтащ-пыг заложена связь Мир-сусне-хума только с матерью Калтащ-эквой. Столь же недостаточным для объяснения аргументом является и то обстоятельство, что Мир-сусне-хум и Ялп-ус-ойка "выступают в фольклоре как братья"51 - известно, что фольклорная и религиозно-мифологическая традиция не всегда соответствуют друг другу.

Думается, что сама по себе мифология в ее ортодоксальном варианте, предусматривающем противопоставление фратриальных предков, еще не дает ключа к пониманию описанных явлений. Дело, очевидно, в постепенном взаимопроникновении религиозных образов, символов, представлений (имеются в виду половины прежде разделенного на фратрии общества). Это заключение подтверждается и результатами наблюдений этнографов, свидетельствующими об изменениях традиций. Так, в 1939 г. В.Н. Чернецов писал, что "еще лет десять назад кондинские вогулы не ели мяса медведя". На Сосьве отмечено переосмысление обычая хранить имда, сопряжение его с промысловым культом: "Эта голова (медведя - И.Г.) лежит, и еще медведи придут". Понятно, что в такой трактовке легче принять ранее чуждую норму. Из материалов З.П. Соколовой следует: в прошлом манси, жившие по рекам Лозьве, Пелыму, Конде "медведя не плясали", т.е. не справляли медвежьи праздники. Позднее медвежий праздник вошел в их традицию, и "мясо медведя они стали есть с соблюдением ритуала". Очевидно, все эти явления связаны с неизбежным отмиранием самой дуально-фратриальной организации и, соответственно, угасанием представлений и ограничений, служивших ее идеологическим обоснованием.

Дата добавления: 2015-08-13