Митрополит димитрий

Христианин, особенно монах,- это искатель духовной красоты - вечной, мистической, нетленной красоты, которая преображает мир. Эта красота Божественного света, соприкасаясь с ду­шой человека, делает ее прекрасной. Духовная кра­сота - тайна Божественной любви, которая зало­жена в самом творении, сокровенно пребывает в нем и откроется в последнем акте мировой исто­рии. Духовная красота - это цель и эсхатология, будущее мира. Нам дана картина будущего - это Откровение святого Иоанна Богослова, о котором отцы сказали: «Сколько в нем слов, столько тайн». Мы часто воспринимаем Апокалипсис как миро­вую трагедию, но это не только нарастающая кано­нада катастроф, которые будут потрясать землю, как ветер - ствол дерева, чтобы, превратившись в ураган, вырвать его с корнями; Апокалипсис - это прежде всего книга надежды, пророчество о вос­кресении мертвых, о возрождении земли из мусор­ной ямы цивилизации, где кровь смешана с гря­зью, и о возвращении космоса к его первозданной красоте. Духовная красота - отблеск Святой Тро­ицы в Его творениях, светозарная тень Божества, упавшая на землю. Духовная красота - это тайна будущего века, слава святых, смысл самого миро­здания и содержание вечной жизни.

Митрополит Димитрий (Иашвили)

Но есть еще другая - душевная красота. Это - благородство человече­ской души, подобное цветку, выросшему на стебле многовековых традиций; это - великодушие и со­страдание, чувство чести, верность слову, стремле­ние к нравственной чисто­те. Эту душевную красоту мы иногда называем лич­ным обаянием человека.

Здесь душа как бы пересекается с духом. Когда душа получает импульсы от ду­ха и чувствует себя христианкой, то ее силы, деформированные грехом, становятся гармоничными, словно струны духа, и ее красота кажется песней, чарующей слух. При отлучении души от духа нрав­ственность в первое время еще существует как привычка, а затем она оскудевает, точно поток, отрезанный от источника. Слово «честь» стано­вится декорацией для сцены, и душевная красота, отстраненная от духа, превращается в красивость, которой так часто обманывается мир.

В своей жизни я встретил человека, который обладал душевной красотой в высоком значении этого слова. Он дышал благородством; оно про­являлось в его словах и взгляде, в тоне его голоса в каждом его движении; в нем чувствовалась не вычурная манерность, а благородная простота души. Это митрополит Димитрий (в миру князь Давид Иашвили) ⁷, аристократ не только по происхождению, но и по духу. Он не был аскетом в обыч­ном понимании этого слова, но имел дар - лю­бить людей. Его доброта, душевная отзывчивость, доходящая до какой-то материнской нежности, его великодушие и умение обращаться с душой другого, как с драгоценностью, которую страшат­ся повредить неосторожным движением, его высокая сословная культура, лишенная, тем не менее, клейма сословной гордыни, создавали вок­руг него атмосферу особой теплоты, и те, кто при­ходил в его дом, словно становились членами его семьи. Он был хорошо образован, но интел­лигентность и интеллектуальность не подавляли в нем жизни сердца. Он писал не только богослов­ские статьи, некоторые из которых, как, напри­мер, «Ответ профессору Кекелидзе*», представ­ляли собой апологию христианства; в молодости он сочинял стихотворения и драмы, которые по­лучили высокую оценку в литературных кругах, но не могли быть опубликованы, так как их ав­тор стал духовным лицом.

* К. С. Кекелидзе (+1962) - исследователь памятников древнегрузинской церковной письменности, один из осно­вателей Тбилисского университета. Его главный научный труд - «Грузинские литургические памятники в отечествен­ных книгохранилищах и их научное значение» (Тифлис, 1908).

Он был одним из луч­ших грузинских проповедников; речь его отли­чалась чистотой и изяществом языка. И вместе с тем он был по-детски наивен. Он не предпола­гал в других людях зла, поэтому его часто обма­нывали и злоупотребляли его доверчивостью. Кажется странным, что человек, обладающий глубоким умом, занимающийся литературным творчеством, следовательно, знакомый с психо­логией, в том числе с психологией греха, не по­нимал и не верил, что его собеседник может лгать, смотря ему в глаза. И здесь - опять психологи­ческий парадокс: человек, составляя свое пред­ставление о другом, моделирует в нем себя, ста­вит себя на его место и затем анализирует, как тот (а на самом деле - он сам) может поступить в данной ситуации. Поэтому благородному чело­веку трудно предположить подлость в другом, и даже когда он видит явный обман, который ста­вит его под удар, то старается объяснить это ка­ким-то недоразумением. Я никогда не слышал от митрополита Димитрия грубого слова, раздра­женного или нетерпеливого тона. У него была постоянная готовность нести тяготы другого. Когда ему в монашестве дали имя Димитрий в честь мученика царя Димитрия Самопожертвователя*, он сказал: «Как бы я хотел быть на его месте, что­бы отдать жизнь за свой народ».

* Когда монгольский хан Аргун с большим войском под­ступил к границам Грузии, царь Димитрий сам прибыл в стан еприятеля и в ответ на предложенный ему выбор - смерть [ли разорение Иверии - пожертвовал жизнью ради спасе­ния своего народа. Он был казнен. После мученической кон­чины святого затмилось солнце, и монголы в страхе бежали от границ Грузии. Память святого Димитрия Самопожертвователя (+1269) совершается 12/25 марта.

Еще была в нем одна черта, редкая в наше вре­мя: он старался никого не осудить, как будто боялся причинить боль человеку даже словом на расстоянии. Низкие люди легко и охотно осуждают других чаще всего потому, что подсознательно хотят создать черный фон, на котором грязнова­тый цвет их собственного лица казался бы свет­лее; такие люди обличают чужие пороки якобы во имя правды, но на самом деле для того, чтобы их куцая нравственность и гнилая жизнь каза­лись более порядочными. Это самозащита кара­катицы, которая выпускает черную жидкость, чтобы спрятаться в ней. Одно из свойств благо­родной души - стараться во всех случаях сохра­нить честь другого имени, как мужество воина - покрыть в бою собрата и даже раненого врага сво­им щитом.

Митрополит Димитрий, еще будучи священ­ником, рано овдовел, но по своей глубокой порядочности не хотел, чтобы какая-нибудь женщи­на, прислуживая ему, находилась в его доме и тем вызвала нарекание в народе. Тогда дочь владыки Димитрия решилась на христианский подвиг: она не стала выходить замуж, не создала своей семьи, а посвятила жизнь служению своему отцу.

Двери дома митрополита Димитрия, как две­ри его сердца, были открыты для всех. Каждый уходил от него утешенным не только его слова­ми, но еще сознанием того, что в мире не до кон­ца оскудела та сила, которая называется любо­вью, а в любви нуждается каждая человеческая душа, какой бы она ни была, как растение - в сол­нечном тепле. За свою доверчивость митрополит Димитрий часто получал удары; но казалось, что его глубокой потребностью было отводить уда­ры от других и принимать их на себя. Часто люди отплачивали ему черной неблагодарностью, но он как будто не замечал этого и продолжал относить­ся к ним с прежней любовью.

Помню, когда я был еще ребенком, родители повели меня в картинную галерею. Я жадно смотрел на картины старинных мастеров, где были изображены рыцари, князья и седовласые старцы. На лицах их была печать душевного величия. Как я жалел, что этих людей уже нет на свете! Когда теперь я вспоминаю митрополита Димит­рия, то мне кажется, что один из этих старинных портретов ожил, он сошел с полотна и стоит пе­редо мной. Я видел в лице митрополита Димит­рия духовного рыцаря и еще то, что неизъясни­мо дорого мне: старую уходящую Грузию.

Дата добавления: 2015-08-13