Лицо человека потемнело, и губы оттопырились.

- Ну, уж и женщины. Подумаешь. Барыни какие. Обыкновенная прислуга, а форсу, как у комиссарши.»

Вспомним, однако, никем не опровергнутый тезис: бытие определяет сознание.

В повести нет и намека, чтобы кто-то занимался воспитанием нового человека. Его изрядно шпыняют – это факт. Шпыняют за дело, оно конечно… а как же быть прикажете с утверждением насчет террора, который не метод? Конечно, инициативу швейцара поучить того кулаком в ухо Филипп Филиппович отверг, но о ласке, как единственном способе обращения» профессор более не вспоминает.

Личный пример самого хозяина квартиры к возрастанию «новой, чрезвычайно развитой психической личности» не располагает. Хамства в адрес прислуги мы от Преображенского не видели, но товарища Вяземскую профессор унизил публично, хоть и без единого неконвенционного выражения. Старушку, что пришла «собачку говорящую посмотреть», Филипп Филиппович вышвырнул из квартиры: «Сию минуту из кухни вон!»

Откуда же существу, чей возраст в человеческом качестве равняется двум неделям, знать, каким женщинам можно хамить, а каким нет? Воспитанием же, повторимся, никто себя не утруждает.

Впрочем, не правда! Развитием Шарикова занялся такой видный педагог, как домком, еврей и большевик Швондер. Ничего умнее не придумал, как выделить для развития гражданина, не читавшего ничего, кроме вывесок на улице, «Переписку Энгельса с Каутским». Узнав такое, профессор приходит в ступор.

«… В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма, человек в звериной шкуре и колпаке. "Надо будет Робинзона..."»

То есть, профессор, в буквальном смысле, породивший новое человеческое существо, не догадался дать ему подходящего чтения! Даже не думал, не услыхав о Каутском! Как прикажете понимать такое поведение? Обязанность воспитывать Шарикова в куда большей степени лежит на Филиппе Филипповиче, нежели на Швондере. Его обязанность и, жирным курсивом: ответственность. Та самая ответственность, которой профессор и знать не желает.

Ведь он не пытается развить личность подопечного. Не считать же воспитанием сию сцену:

«Я вижу, как вы развились после Каутского, - визгливо и пожелтев, крикнул Филипп Филиппович. … - Сегодняшний случай это показывает как нельзя лучше!.. Вы стоите на самой низшей ступени развития, - … - вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, а вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой подавать советы космического масштаба и комической же глупости о том, как надо все поделить, и вы в то же время, наглотались зубного порошку!..»

Шарикову кто-то объяснил, что Каутский врет, а Энгельс не прав? Намекнул, что начать бы лучше с Жюля Верна или Даниеля Дефо? Сообщил, что вполне понять Маркса (и Энгельса) не усвоив «Науку логики» Гегеля не вполне возможно? Никак нет! На него принялись орать, скача вокруг, хлопать по столу и попрекать поеданием зубного порошку.

Смотреть эту сцену в кино было забавно. А если подумать и поставить себя на место Шарикова – забавного мало. Например, вас заставили выйти на работу, в которой вы решительный ноль, а начальники принялись незамедлительно орать и обзывать тупицей – как вам такая аналогия? А ведь Шарикова насильно определили отнюдь не на новую работу – в новую жизнь – испытание иного порядка сложности. И ни малейшей поддержки от «родителя». Должен Шариков испытывать благодарность к такому персонажу?

Читаем:

«- Да что вы все... То не плевать. То не кури. Туда не ходи... Что ж это на самом деле. Чисто как в трамвае. Что вы мне жить не даете?! И насчет "папаши" - это вы напрасно. Разве я вас просил мне операцию делать? - человек возмущенно лаял. - Хорошенькое дело! Ухватили животную, исполосовали ножиком голову, а теперь гнушаются. Я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно (человечек завел глаза к потолку, как бы вспоминая некую формулу), а равно и мои родные. Я иск, может, имею права предъявить!

Дата добавления: 2015-08-13