ЧАСТЬ I 18 страница

– Вот и пойд„м с тобою к Жанне; и неси ей эти струи. Неси, не думая о словах, какие скажешь. Думай только о руке Флорентийца и его силе, которую тебе надо ей передать. Это ничего, что сам ты – как таковой – бываешь шаток и слаб и теряешь в мыслях связь с ним. Лишь бы в сердце тво„м всегда сиял его образ. Ты всюду сможешь принести его помощь, если верность твоя не поколеблется. И никто не ждет, что сегодня ты станешь ангелом или святым. Но всякий мудрый знает, что на чистое и бесстрашное сердце он может положиться. Чистое сердце это тот путь, по которому мудрец может послать свой свет людям.

Вошедшему Ананде мы сказали, что отправимся сначала в «Багдад», а затем зайд„м в магазин к Жанне как раз к обеденному перерыву. Ананда подумал и ответил:

– Хорошо, Анна по обыкновению прид„т сюда в перерыв. Я переговорю с нею и, может быть, тоже приду в магазин. Но лучше я подожду вас здесь, нам придется заняться лечением княгини.

Мы расстались, и к началу перерыва были на месте. – Как я счастлива видеть вас, – вскрикнула Жанна. – Как будет жалеть Анна. Она только что пошла с отцом к вам.

– Анна жалеть не будет; у не„ дел немало и без Левушки, – сказал И. – А вот вы, конечно, сейчас будете плакать.

– И вовсе не буду, доктор И. Я теперь стала такая жестокая, что слезы не выроню ни о ком и ни о ч„м. За последнее время я видела столько горя, что сердце у меня стало грубое, как этот медный чайник, – указывая на довольно безобразный пузатый чайник, почему-то стоявший на изящном столике, сказала Жанна.

– Неужели же, Жанна, вс„, что вы видели от людей за последнее время, вы можете назвать жестокостью? – в ужасе спросил я. Жанна опустила глаза, и на лице е„ появилось выражение тупого упрямства, какое бывает у балованных и недобрых детей. Я поражался, как может подниматься со дна души Жанны на поверхность вс„ самое плохое, что там лежит? И именно сейчас, когда люди несут ей вс„ лучшее, что есть в их сердцах? Я знал, как много добрых качеств в этой душе, и терялся в догадках, что могло стать причиной е„ ожесточения.

И. молчал, и какое-то чувство неловкости за Жанну охватило меня. «Неужели она не ощущает, какое счастье для не„, как и для всякого другого, сидеть вместе с И.?» – думал я. Я и представить не мог, как можно не сознавать той высокой мудрости, которая шла от И., и не переживать е„ как счастье.

– Как вы считаете, Жанна, не следует ли вам сходить к княгине и поблагодарить е„ за заботы о ваших детях? – спросил И. тихо, но тем ч„тким и внятным голосом, который – я знал – нес„т в себе целую стихию для человека, к которому обращен.

Выражение упрямства не сходило с е„ лица, и она ответила капризно, с досадой, как будто бы к ней приставали с чем-то незначащим и нудным:

– Не просила я никого заботиться о моих детях; позаботились – как сами того хотели, ну и баста.

Я онемел от изумления и не смог вмешаться в разговор. Я никак не ожидал от Жанны подобной вульгарности.

– А если завтра жизнь найд„т, что неблагодарных следует вернуть в их прежнее положение? И вы снова очутитесь на пароходе с детьми, без гроша и без защиты добрых людей? – пристально глядя на не„, спросил И.

Жанна, как бы нехотя, лениво подняла глаза и… задрожала вся, умоляюще говоря:

– Я и сама не рада, что вс„ бунтую. Меня возмущает, что меня все учат, точно уж я сама ничего не понимаю. Мои шляпы уже прославились на весь Константинополь; ведь это что-нибудь да значит? Не могу же я и детей воспитывать, и дело вести, и, наконец… жизнь не только в детях? Я хочу жить, я молода. Я француженка, мы рано привыкаем к открытой жизни. Я хочу ходить в театры, рестораны, а не дома вс„ сидеть, точно в монастыре, – говорила возбужденно Жанна.

– Давно ли вы изменили ваши взгляды? На пароходе вы говорили мне, что готовы всю жизнь отдать детям, борясь за их жизнь и здоровье? – глядя на не„, продолжал И.

– Ах, доктор И., что вы вс„ поминаете этот пароход? Ведь уж это вс„ было давно; так давно, что я даже и забыла. Меня дамы приглашают к себе, хотят познакомить с интересными кавалерами, а вы мне вс„ о детях. Не убудет же от них, если я повеселюсь! – протестовала Жанна, досадливо кусая губы.

– Нет, быть может, им будет даже лучше, если они и вовсе не будут жить с вами. Но вам, неужели вам кажется прекрасной та рассеянная жизнь, о которой вы мечтаете? Неужели в детях вы видите только помеху?

– Я вовсе не скрываю, что очень хотела бы отправить детей к родственникам. Я их очень люблю, буду, верно, скучать без них; но я не могу сделаться хорошей воспитательницей. Я раздражаюсь, потому что они мне мешают.

– Дети ведь теперь постоянно живут у Анны. И если вам приходится их видеть, то не потому, что вы зов„те их, а потому, что они хотят видеть вас. Они бегут к матери и, награжденные сначала поцелуями и сластями, а потом шлепками, возвращаются к Анне, говоря няне: «Пойд„м домой». Вам их не жаль, Жанна? Не жаль, что дети называют домом дом чужой им Анны?

– Вы хоть кого довед„те до сл„з, доктор И. Неужели только затем я так ждала вас и Левушку сегодня, чтобы быть довед„нной до сл„з?

– Я, я, я – только эти мысли у вас, Жанна? Вы ни одного лица чудесного, доброго, светлого не запомнили за это время? Образ сэра Уоми не запечатлелся в вашем сердце? – спрашивал тихо И.

– Ну, сэр Уоми! Сэр Уоми – это фантастическая встреча! Это святой, который вышел в грешный мир на минутку. Это так высоко и так – вроде как до Бога – далеко, что зачем об этом и говорить? Он вышел, как улитка показал свои рожки и скрылся, – опустив глаза, тоном легкомысленной девочки болтала Жанна.

Я думал, что грозовая волна от И. ударит Жанну и разнес„т е„ в куски. Его глаза, расширившиеся, огромные, метали молнии, губы сжались, прожигающая насквозь сила точно хотела вырваться наружу, но… он сделал какое-то движение рукой, помолчал – в полном самообладании – и ласково сказал:

– На этих днях мы с Левушкой уезжаем. Вероятно, сегодня вы видите нас в последний раз наедине, когда мои разговоры, так вас тяготящие, могут касаться дорогих вам людей. У Анны дети жить долго не могут. Она прекрасная воспитательница, но у не„ – иные сейчас дела и задачи.

Если жизнь, которую рисует вам Леонид, так для вас заманчива, – идите, наслаждайтесь страстями. Но – уверен – как горько когда-нибудь вы зарыдаете, вспомнив эту минуту! Когда осознаете, что стояло перед вами, кто был подле вас и как вы сами вс„ отвергли…

Любовь – это не та чувственность, которая сейчас разъедает вас и в которой вы думаете найти удовлетворение. Но вс„ равно. Что бы я ни сказал вам теперь, вы – слепая женщина, слепая мать. Как слепа та мать, которая видит в жизни одно блаженство – в «моих детях» – и портит их своей животной любовью, так слепа и та, что не видит счастья сберечь и вывести в жизнь порученные ей души, для которых она создала тела, – обе одинаково слепы, и никакие слова их не убедят.

Отправлять ваших слабых здоровьем детей к родственникам, где жизнь груба и где о них будут заботиться не больше чем о собаках или курах, – нельзя. Если они вас стесняют, я могу отправить их в прекрасный климат, в культурное семейство, где есть две воспитательницы, отдающие этому делу и любовь, и жизнь.

Но этот вопрос должен быть решен при мне, пока я здесь, и увез„т их Хава, для которой я прошу у вас крова на несколько дней. Завтра мы зайд„м к вам, и вы скажете нам, что решили. А вот и Анна, – нам пора уходить.

Анна, видимо, торопилась, учащ„нно дышала и была бледна от жары.

– Как я рада, что застала вас, – здороваясь с нами, сказала она. – Но что это с вами, И.? Вы, право, точно Бог с Олимпа, прекрасны, но гневны. Я ещ„ ни разу не видела вас таким. – Она обвела нас всех глазами, снова посмотрела на И. и вздохнула.

– Я рада, что вы здоровы, Левушка, – обратилась она ко мне. – Но неужели вы оба уедете раньте, чем верн„тся Хава?

– Хава будет здесь завтра; она свою задачу выполнила так, как только и могла е„ выполнить воспитанница сэра Уоми, – ответил И. – Я просил у Жанны приюта для не„ на короткое время. Дети, Анна, не могут оставаться у вас. Если Жанна не передумает, – Хава отвез„т их в семью моих друзей.

– Как? – вне себя, бросаясь к Жанне, закричала Анна. – Вы хотите отдать детей? Но вы не сделаете этого, Жанна! Ведь вы сейчас в своей капризной полосе! Это пройд„т, опомнитесь.

– Я именно опомнилась. Я совсем не хочу в монастырь, как вы. И раздумывать много не желаю. Я отдаю детей вам, доктор И. Хава может увезти их хоть завтра, – холодно сказала Жанна, поражавшая меня вс„ больше. Я не узнавал прежней Жанны, милой, ласковой.

– Жанна, ведь вы на себя наговариваете! Это только ваше слепое упрямство, а завтра будете плакать, – настаивала Анна.

– Не буду и не буду плакать! Что вы все ко мне пристали со слезами? Вы воображали, доктор И., что я буду оплакивать разлуку с Левушкой? Нет, я уже поумнела! – перешла Жанна на вызывающий тон.

– Когда жизнь будет казаться вам невыносимой, когда будете обмануты, брошены и унижены, – оботрите лицо тем пологом, что я вам повесил, – ласково, печально сказал И. Обратитесь тогда к князю как к единственному другу, в сердце которого не будет презрения и негодования. Не забудьте этих моих слов. Вот единственный завет любви, который я могу вам оставить. Не забудьте его.

Голос И., когда произносил он эти последние слова, зазвучал точно колокол. Мне вдруг почудилось, что подле пронеслось что-то грозное, бесповоротное, что положило Жанне на голову венок не из роз, о которых она так мечтала, а из терниев, ею же самой сплет„нный.

Я снова вспомнил, что говорил капитан о Жанне. Сердце мо„ разрывалось, глаза были полны сл„з. Я глубоко поклонился ей и в первый раз не притронулся, прощаясь, к е„ крохотным ручкам. Я хотел бы встряхнуть е„, обнять, образумить; но сознавал, что сил моих не хватит даже на то, чтобы поддержать е„ мужеством. Я горько плакал, когда И. выводил меня из магазина, перед которым уже остановилась коляска с нарядными дамами.

Только спокойствие и мужество И. помогли мне вспомнить о Флорентийце, мысленно уцепиться за его руку и остановить рвущиеся из груди рыдания. Мне казалось, что Жанна закусила удила, и вс„ лучшее в ней скрылось под мутью наболевшего сердца. Точно кривое зеркало отражало для не„ теперь мир, людей, пряча вс„ прекрасное под пошлостью и злобой.

Когда мы вошли к Ананде, он ни о ч„м не спросил, только сказал, по обыкновению залезая в мою черепную коробку:

– Отдели временное и уродливое от вечного, неумирающего. И поклонись страданию человека и той его муке, которая останется с ним, когда страсти завянут и спадут, как шелуха, и он увидит себя в свете истины. Он ужасн„тся и будет искать свет, который когда-то ему предлагали. Но путь к свету – в самом человеке. Научить этому нельзя. Сколько ни указывай, где светло, – увидеть может тот, в ком свет внутри.

Скорбеть не о чем. Помогает не тот, кто, сострадая, плачет, а тот, кто, радуясь, отда„т улыбку бодрости страдающему, не осуждая его, но его положение.

Через некоторое время к нам вош„л князь, сказав, что княгиня отдохнула после ванны, лекарства ей даны, и мы можем начинать лечение.

Ананда и И. были сосредоточенны. Они коротко отдавали мне приказания. Мы переоделись в белые костюмы, и я н„с запечатанный пакет с халатами и шапочками, который мы должны были вскрыть у княгини и там же надеть на себя его содержимое.

Я ни о ч„м не спрашивал, но чувствовал, что оба моих друга видят в предстоящей операции что-то очень серь„зное и трудное.

Княгиня была беспокойна, на щеках е„ горели пятна, ванна, видимо, е„ утомила.

Ананда велел сестре приготовить бинты, просмотрел приготовленные заранее лекарства и дал больной капель. Когда она уснула, он сделал ей три укола и какой-то большой иглой довольно долго вливал в вену сыворотку т„много цвета.

Когда рука была забинтована, он велел мне вс„ убрать, сел возле кровати и сказал князю:

– Через два часа у не„ начнется бред, поднимется температура, е„ будет лихорадить. К утру вс„ утихнет, больная будет часто просить пить. Давайте это питье по глотку, но не чаще чем через двадцать минут. Можете вы сами точно вс„ исполнить? Если появятся тошнота или боль, – пошлите за мной, но сами не отходите от больной. Так вместе с сестрой и сидите, не отлучаясь из комнаты. Думаю, что вс„ будет хорошо, и я сам приду без зова вас проведать.

Простившись с князем, мы пошли к себе; но Ананда ув„л нас в свои комнаты, где предложил разместиться по-походному.

Мысли о Жанне не покидали меня. Я перечел ещ„ раз письма брата и Флорентийца, приник к руке моего великого друга, моля его о помощи, и лег спать – в первый раз за вс„ это время не примир„нный и не успокоенный.

Не помню, как заснул в этот раз. Но помню, что я поражался спокойному и даже торжественному выражению лица И., который сидел за столом, разбираясь в каких-то записках.

Утром, часов около семи, Ананда вышел из своей комнаты, говоря, что пройд„т к больной один, а если мы ему понадобимся, – пришлет за нами.

Я был бы не прочь ещ„ подремать, но И. встал мгновенно. Это меня устыдило, и я тоже отправился в душ, думая о том, что ни разу не видел больным ни И., ни Ананду. Чем и как были закалены их организмы? Я этого не знал и очень сожалел, что до сих пор не выполнил указаний о занятиях гимнастикой и верховой ездой.

Мы с И. вышли в сад и хотели пройти в беседку, но тут встретили князя, звавшего нас к Ананде.

– Я вас позвал, чтобы вы полюбовались княгиней, – весело встретил нас Ананда на пороге комнаты.

Княгиня лежала, вернее, полусидела, посвежевшая, помолодевшая и такая бодрая, какой я е„ ещ„ не видел. Зато у князя вид был усталый, и только его сиявшие глаза говорили, как он счастлив.

Поздравив княгиню с выздоровлением, И. сказал князю, чтобы он немедленно отправлялся спать, так как больная может быть оставлена на сиделку. А вечером, за обедом, мы встретимся: у нас есть к нему просьба и большой разговор.

Князь обрадовался, сказав, что для него двойная радость, если он может быть нужен И., и мы расстались до вечера.

Втро„м мы вышли из дома, выпили кофе у приятеля-кондитера и расстались с Анандой, который пош„л по своим делам, принявшим теперь совершенно иной оборот. Ни разу Ананда не сказал о сво„м разочаровании в связи с расстроившейся его поездкой в Индию. Ни разу что-либо похожее на досаду, что было бы так обычно для любого человека, которому осложнили жизнь, не мелькнуло в н„м. Если имена Анны, Генри, Ибрагима и упоминались им, то только в связи с ласковым состраданием к их судьбе и уважением к их несчастью.

Не раз я думал, как бы горевал, досадовал и обвинял того, кто встал бы препятствием на мо„м пути и нарушил мои планы. И тут же, вспомнив вс„, что перен„с за это время, я понял, что малому научился, несмотря на все передряги.

– Что задумался, Левушка? Ведь ты, пожалуй, даже и не знаешь, куда мы сейчас ид„м? – очнулся я от голоса И. – А между тем мы подходим к цели. Сейчас будем у Строгановых. Мы, вероятно, застанем Елену Дмитриевну с Леонидом за завтраком, – и это будет наш прощальный визит.

Мы действительно застали мать и сына за едой и беседой и, похоже, не очень для обоих приятной. Узнав, что мы уезжаем, Строганова встревожилась. – Неужели и Ананда едет тоже?

– Нет, он пока оста„тся. Но почему вы так встревожены? – спросил И. – И почему у Леонида вид упорствующего и воинствующего дервиша?

– Если бы речь шла о монашеской секте, мне было бы много легче, – ответила мать. – Не было бы женщины, замешанной в этом деле. А сейчас, – что же от вас скрывать? Вбил себе в голову мальчишка, что ему надо жениться на этой смазливой французской кукле!

Только прикосновение И. к моей руке помогло мне смолчать. Точно оса укусила меня в сердце.

– Представляете себе? Двое детей и мамаша сядут нам на шею, – возмущенно продолжала Строганова.

– И вовсе не будет с нею детей, – вмешался Леонид. – Она их отправит к родственникам.

– И просто в толк не возьму, чем она тебя околдовала? И когда это вс„ совершилось? Ведь это гипноз какой-то! – бурлила мать, точно кипящая кастрюля.

– Ну что тут, мама, разбирать, когда да что? Хочу – и баста! Сказал – женюсь на ней, – и чем больше будешь противоречить, тем скорее женюсь, – возражал любимчик.

– На что же вы будете жить? Ведь она нищая! Значит, опять я должна вас содержать? – заявила мать, и в е„ голосе послышалось слезливое раздражение.

– Мой капитал лежит нетронутым, – отвечал сын. – Это – раз. А вовторых, я уже вс„ обдумал. Я буду хозяином магазина, а Анну мы оттуда попросим. Этой святоше там не место. Пусть учит музыке, где хочет и кого хочет. В магазине она только отпугивает клиенток своей постной физиономией.

– Час от часу не легче, – вскричала в последней степени раздражения Строганова. – Тебе учиться надо. Я мечтала о дипломатической карьере для тебя, а не о купеческой доле.

– Мало ли о ч„м ты с Браццано ни мечтала? Если бы все твои мечты сбылись, ты, наверное, была бы принцессой. Но пришлось тебе остаться женой купца, – съязвил любимый сынок.

Леонид говорил небрежно, свысока, как разговаривают опытные люди с теми, кто мало понимает жизнь. Он встал и, оправляя жилет и галстук перед зеркалом, продолжал:

– Я с тобой вовсе не советуюсь, мать, а просто сообщаю о своей женитьбе. Если тебе неприятно, что моя жена будет жить в тво„м доме, – хотя, признаться, он общий, по воле отца, – я перееду к ней. Я вижу первую для себя возможность легко стать богатым и самостоятельным. Деньги, потраченные отцом на оборудование магазина, он мне подарит. А Жанну я выведу в свет, и скоро у нас будет не один, а десять магазинов. Поработает у меня ж„нушка! – и Леонид захохотал.

Я еле сдерживался и отказывался представить, чтобы Жанна, милая Жанна попала в лапы этого паука.

– Хорошенькое дельце! Ни один из моих сыновей не женился так, чтобы жена принесла в дом меньше двадцати тысяч! Да ещ„ и тряпок немало. А ты? Нищенку привед„шь? – фыркала мать.

– У Жанны есть капитал в тридцать тысяч, – спокойно сказал И. – И невеста она – если уж разбирать е„ с этой стороны – более завидная, чем ваши невестки. У не„ есть талант, и ремесло е„ может обеспечить ей жизнь. Тогда как ваши дамы, кроме как мерить новые платья, ничего больше не умеют. И дело вовсе не в том, достойна ли Жанна чести войти в ваш дом. А достоин ли ваш сын чести быть мужем этой женщины? И… достойно ли сами говорите сейчас о той, которую ещ„ недавно вы ласкали, задаривали и называли своей любимицей? Что изменилось в ней, чтобы так переменилось ваше отношение к ней, Елена Дмитриевна? – глядя в глаза Строгановой, закончил И.

– Может быть, в ней ничего и не менялось. Но разница ведь: видишь ли ты в женщине просто забавную приятельницу, умеющую сделать чудесную шляпу и чепец, или жену своего сына?

– Я, мама, никогда не спрашивал, что тебе нравилось в твоих кавалерах. Мы ведь здесь взрослые люди. Предоставь мне самому решать, что мне может нравиться в женщинах. Жена – это совершенно особая штука. Тут надо выбирать рабу, – выпалил Леонид.

Я хотел вскочить и убить этого негодяя, который ещ„ совсем недавно имел такой ужасный вид. Теперь он нахально любовался в зеркале своей завитой и напомаженной головой, т„мными усиками и выпуклыми, стеклянными глазами, серо-голубыми, бессмысленными, наглыми.

– Откуда вы, Леонид, взяли, что Жанна согласна выйти за вас замуж? – спросил спокойно И. И – как странно! Мне показалось, что под его взглядом Леонид точно слинял. Его пошлая самоуверенная физиономия кавалера-самца, знающего себе цену, как-то вытянулась; сам он несколько сгорбился и что-то трусливое отразилось во всей – сразу ставшей жалкой – фигуре.

– Вот ещ„ вопрос! Я думаю, каждой женщине хочется выйти замуж, – старался храбриться Леонид.

– Имея такие данные, Жанне выйти замуж очень легко, – ответил ему И. – И она, конечно, найд„т себе человека более культурного, чем вы, ищущего не рабу в жене, но друга.

И вообще, не только выкиньте из головы мечту о женитьбе на Жанне, но, если не желаете вновь заболеть и лежать скрюченным, – забудьте дорогу в магазин. Вспомните хорошенько то состояние, которое вы уже там пережили. Ещ„ раз повторяю: я запрещаю вам приближаться к Жанне не только в магазине, но и где бы то ни было.

Вам же, Елена Дмитриевна, я ещ„ раз хочу сказать, что если вы не оставите своей прежней манеры жить, одурманиваться опиумом и развращать сына баловством, результаты которого, а также любовь и уважение к вам сына-любимчика вы имели случай сейчас ещ„ раз наблюдать, – такой жизни долго не вынесете. Вы так истрепали свой организм, что кончится это для вас плохо.

– Ну, будет вам стращать меня, любезный доктор И. Я не робкого десятка, – злорадно усмехаясь, ответила Строганова. – Это сын мой – вижу сейчас – трус! Весь сгорбился, перепугался и уже готов пуститься в бегство от Жанны, хотя только что рвал и метал! Мне даже стыдно за него.

– А что вы, мать, сделали, чтобы пробудить в уме и сердце вашего несчастного сына какие-нибудь героические силы? – спросил е„ спокойно И.

– Как это скучно! Вы вс„ носитесь, И., со своими моральными выкладками! Что вы понимаете в жизни и в людях? Нянчитесь с какими-то идеалами, смешными и нежизненными, и только мешаете людям весело жить. Ещ„ Ананда, – куда ни шло. Хоть помог многим. Но вы… – Она скорчила презрительную мину, но вдруг закашлялась, схватилась за грудь и с ужасом стала глядеть куда-то в угол.

– Что с тобой, мать? Ты похожа сейчас на колдунью из сказки. Да говори же! Чего ты уставилась в угол? Мне страшно! – вертя головой во все стороны, грубо и раздраж„нно говорил Леонид, охваченный страхом.

– У вашей матери спазма в сердце. Это очень мучительная вещь. Принесите воды, я дам ей капли, – сказал ему И.

– Меньше бы курила да за картами ночей не проводила, – вот и была бы здоровой, – бормотал любимчик, лениво, как бы с трудом, вставая за водой.

Строганова еле могла выпить капли. И. подн„с к е„ носу остро пахнувшую соль, нат„р ей чем-то виски, и через некоторое время ей стало лучше, а скоро и совсем вс„ прошло.

– Какой это был ужас, – сказала, оправившись, Строганова. – Точно меня насквозь стрела пронзила.

– Я говорил вам, что если вы не измените своей жизни, вас ждет не болезнь, а катастрофа. Подумайте о том, что вы сделали, – сказал ей И., указывая на сына. – И о тех вспомните, кто вам простил так много. Делаете вид, что вс„ забыли? Но в жизни нет и не может быть ни для кого исключений. Вся природа жив„т и движется по законам причин и следствий. И ни один человек не может уйти от этого закона вселенной.

Оставьте игру со злом. Вы в ней, к вашему счастью, ничего ещ„ не поняли и не достигли. Но если, дав слово сэру Уоми, его не сдержите, тогда уже никто не сможет вас спасти.

Прощайте. Не забудьте, что я вам сказал. И стрела, ударившая вас сейчас, была стрелой вашего собственного зла, вы сами е„ вызвали. Не ждите себе пощады, если не умеете щадить других. А вы, Леонид, – ещ„ раз повторяю, никогда не подходите к Жанне. Каждый раз, когда вы вздумаете нарушить этот мой запрет, – станете немым и недвижимым.

Не прибавив больше ни слова, И. поклонился Строгановой, и мы вышли. Точно из бани я выскочил! Пот струился по моему лицу, а внутри меня била дрожь.

– Боже мой! – в ужасе воскликнул я. – И это матери! Не помню своей, но неужели, Лоллион, я так и не увижу настоящей матери?

– Увидишь, и не одну, Левушка. Сейчас пойми, как глубоки корни несчастий людей, как нельзя их судить и расстраиваться от их недостатков. Надо нести им бодрость или стараться пресечь зло, поставив тв„рдые рогатки там, где люди слабы, чтобы уберечь прежде всего их самих. Но пока сам не созрел, – не стремись помогать. Только увеличишь зло и внес„шь ещ„ больше раздражения в жизнь тех, кому захочешь помочь, если не можешь действовать в полном самообладании. Мы посидели в тени сквера и двинулись дальше. – Соберись с силами, дружок. Завтра мы уедем отсюда. Усиленно думай о Флорентийце, возьми и мою руку вместе с его, – и пойд„м к Жанне.

Только что начался обеденный перерыв, и в магазине мы застали не только Анну и Жанну, но и Хаву.

С первого же взгляда на Жанну я понял, что она очень страдает; но е„ упрямство вс„ так же держит е„ в сетях, как вчера, а может быть, и ещ„ крепче. После первых же приветствий Хава спросила: – Почему сэр Уоми велел мне вернуться и ждать ваших приказаний. И.? Вы меня очень задержите? – Вероятно, нет, Хава. Я сам уезжаю завтра вечером. – Это уже окончательно. И.? – спросила Анна, и голос е„ дрожал и в глазах стояли сл„зы. – Я очень, очень тяжело расстаюсь с вами, И. Не будет у меня утешения даже в детях?

– У вас в доме скоро будет двое больных, Анна, – ответил ей И. – Да и здесь у вас взрослый реб„нок; и князь тоже будет нуждаться в вас. Кроме того, за эти семь лет, что мы провед„м в разлуке, вам надо воспитать Леонида. Разлука со мной – это только внешнее препятствие. Ананда научит вас быть всегда с теми, о ком верно и любовно помнит ваше сердце.

Стремясь к высокой цели, нельзя жить получувствами и полумыслями, в сомнениях и компромиссах». Вот когда ощутите, что сердце ваше пусто для личного, – только тогда сольетесь в один аккорд с Анандой, со мною, с сэром Уоми и другими. Пока думаете, что сердце должно звучать любя, – ваша песнь любви будет стоном, а не торжеством. Жить от ума нельзя. Творчество – это гармония сердца и мысли.

Жанна подошла к И., говоря, что решилась детей отправить. Я получил удар в самое сердце. Я вс„ надеялся, вс„ ждал, что распорядится она по-другому. – Бедные дети, – прошептал я.

– Совсем не бедные. Я их возьму обратно, как только устрою свою жизнь, Левушка. Это будет скоро, – запальчиво ответила мне Жанна.

– Неужели ваша жизнь не устроена? Вы работаете, обеспечены, можете учиться сами и учить детей. Чего ещ„ надо? – спросил я, горестно глядя на не„.

– Этого вам не понять. Вы, Левушка, тоже бесчувственный; хотя на пароходе мне казалось, что вы очень добрый, – капризно, упрямо, с упр„ком отвечала Жанна.

– Я должен вас предупредить, Жанна, что раньше чем через семь лет вы детей своих не увидите, – подходя близко, сказал И. – Выбирайте сейчас. Решайте свою и их судьбу. Быть может, через семь лет они даже и не узнают вас. Решайте, не зло и упрямо думая только о себе. Думайте о маленьких людях, которых покидаете на произвол судьбы, без материнской ласки. Думайте о вашем муже, во имя которого вы собирались когда-то жить и беречь его детей. Если вы решитесь отправить малюток, Хава увез„т их к сэру Уоми сегодня же, через два часа.

– Это очень хорошо, доктор И. Дети и знать не будут, что едут надолго. Раз их соберут быстро, – они будут думать, что едут кататься, – ответила мать, ещ„ так недавно видевшая в детях цель своей жизни.

Жанна говорила с вызовом, точно кто-то другой был виноват в том, что она отправляет детей. Мне казалось, что она сама не верит в возможность отослать детей с Хавой. Она точно ждала, что в последнюю минуту что-то случится, – и дети останутся. Я ещ„ раз подош„л к ней, говоря:

– Жанна, подумали ли вы о той минуте, когда останетесь одна? Что вы будете здесь делать без детей? Сейчас вы знаете, что в любую минуту можете к ним побежать, их обнять, увериться, что для них жив„те и работаете. Что будет с вами, одинокой, без друзей, без детей? Окруженная чужими, как будете вы жить?

– Досадно, Левушка! Вот вырастут у вас усы, женитесь, пойдут дети, – ну и пойм„те тогда, как хочется свободы, – резко ответила мне Жанна. – Дети уедут, тогда я и подумаю, как буду жить. Я их теперь вс„ равно не вижу; а когда вижу – только раздражаюсь и шл„паю, – прибавила она и отвернулась.

Анна уехала за детьми, а мы с Хавой стали собирать кое-какие вещички и игрушки в дорогу. Жанна принимала самое минимальное участие в этих хлопотах, отвечая только на наши вопросы.

Когда дети приехали, они бросились к матери, ко мне и к И., совершенно не ожидая близкой разлуки со всеми нами, ласкались, шалили и смеялись. Хавы, хотя они и мало ещ„ были с нею, – они не дичились, их не пугала е„ чернота. И прозвали е„ «Ч„рная мама», что Хаву очень забавляло.

Я допытывался у прелестных детей, почему они дали своей няне такое прозвище. Девочка мне очень точно сказала:

– Как вы не понимаете, дядя Леон, что на стольких детей, – раз и два, – тыкая пальчиком в себя и братишку, посчитала она, – одной мамы мало. Вот у нас и есть мама Жанна, мама Анна и Ч„рная мама-няня.

Е„ французская речь была так забавна, изящные и серь„зные манеры так комичны, что, несмотря на весь трагизм речи маленького существа, я хохотал до сл„з. Вскоре мы подняли такую возню, что я позабыл, куда приш„л и зачем повезу детей на пристань.

Чтобы несколько умерить наш пыл, Хава сказала, что повез„т детей кататься и будет петь им негритянские песни, если они переоденутся в чистые костюмы и посидят спокойно, пока она их причешет.

Церемония переодевания и прич„сывания, проходившая у Жанны каждый раз со слезами и шлепками, не вызвала никакого протеста у детей и завершилась их восторгом по поводу новых платьев. Вошедший Ананда пристально оглядел всех нас, точно пронзив Жанну своими глазамизв„здами.

У меня забилось от счастья сердце. Я начал было надеяться, что Жанна, с приходом Ананды, образумится. Мне даже показалось, что лицо е„ смягчилось и из-под тупой маски упрямства проступила нежность.

– Ещ„ есть время, Жанна, – тихо сказал ей Ананда. – Я ещ„ могу вмешаться и оставить детей. Но лишь только дети взойдут на пароход, – они выйдут из сферы моего влияния; их окружат любовь и заботы выше моих. Сейчас же, сию минуту, я ещ„ могу взять на себя ответственность за вас и ваших чудных детей.

Дата добавления: 2015-08-09