Неведомый берег.

Владимир Фоменко

КОМПЛЕКСНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ.

НЕВЕДОМЫЙ БЕРЕГ.

В начале шестидесятых годов случился прорыв озера Иссык в Казахстане. С последующим образованием селевого потока, который натворил много бед в нижележащей долине. Соответственно во многих умных и ответственных головах возник вопрос: «А, что будет, если прорвется еще какое-нибудь высокогорное озеро – к примеру, озеро Сарез на Памире, какова будет мощность селевого потока?»

Для решения вопроса дали деньги, составили проект и небольшой Селевой отряд ЮГГЭ, совместно с группой из ВСЕГИНГЕО да еще компании топографов из Топоотряда Управления Геологии в 1967 году отправился изучать Сарезское озеро. Точнее завал, образовавший озеро в результате запруживания реки Мургаб-Бартанг.

Поскольку на озере имелась ГМС «Ирхт», состыковался я предварительно с начальником Гидрологической партии Таджикского УГМС Усковым Юрой. У него тоже оказалась потребность попасть на станцию, завезти продукты и снаряжение. Загрузили «ГАЗон» и поехали в райцентр Рушан. Оттуда до Сареза по прямой – вертолетом сто тридцать километров. Обосновавшись в аэропорту Рушана, поставили пару палаток, подружились с начальником порта – памирцем, но Борисом, древним, как этот мир способом, то есть, посидев вечерок за достарханом, украшенным бутылками.

Затем прибыл остальной народ, вертолет МИ-4, возглавляемый Игорем Ивановым и, наконец-то летим. Летим по долине Бартанга. Внизу редкие кишлачки на орошаемых клочках поверхности террас, по сторонам скалистые и осыпные, голые склоны, редко где торчит арча. Цвет преобладает серый, желтовато-серый, лишь в самом верху боковых саёв зеленые полоски травы. Скоро появится завал. По праву заказчика вертолета сгоняю бортмеханика вниз, и занимаю его место за спинами пилотов, с видом вперед. А впереди появился и сам завал. Впечатление незабываемое. С первого взгляда, хаотическое скопление глыб на площади три на четыре километра. Река вытекает из-под завала, в виде десятков белоснежных грифонов и прорыла себе в его теле узкое ущелье. По правому борту возвышается стенка срыва, уже прикрытая в средней и нижней части осыпью. На бреющим проходим над гребнем завала и вот он Сарез. Необыкновенная синева. Солнечные блики от мелкой ряби. Все приникли к блистерам, на физиономиях радостные улыбки. Настроение бодрое.

Сели на метеостанции в Ирхтском заливе, у устья речки Лянгар. На станции четыре наблюдателя, начальник Мирзоалим, встретили нас как родных. Женской части выделили комнату в домике, мужской поставили пару палаток. Женское население отряда составляли Моссаковская Ирина Анатольевна – из ВСЕГИНГЕО и наша повариха – кореяночка, дочка главбуха Экспедиции. Мужское – Шеко Аркадий Илларионович, Лехатинов Анатолий Емельянович, тоже ВСЕГИНГЕО – кандидаты ГМН, еще студент-практикант из МГУ, который прибыл на практику с аккордеоном и артистически играл на этом инструменте. Южную Гидрогеологическую Экспедицию представляли я да Саша Концевой, гидрогеолог, переведенный из Памирской ГРЭ, вместе с карабином, что было весьма хорошо, поскольку в нашей Экспедиции был только один карабин, настолько изношенный, что пули из него летели, кувыркаясь и часто, что выяснилось при пристрелке, ложились плашмя по краям мишени. Если вообще в нее попадали. Но самое ценное, здесь имеется старое здание метеостанции с большой комнатой – столовой и кухней с русской печью и метеоролог-повар, армейский хлебопек в этой печи печет такие караваи белого хлеба, что не у всякой мастерицы в русской деревне найдешь.

Да еще у нас будет группа поддержки на озере Яшиль-Куль за Южно-Аличурским хребтом, два техника с машиной, которые, когда начнем голодать, обязаны собрать караван ишаков и доставить продукты. Всего-то три дня хода. Так, что все предусмотрено. Лодка у нас «Казанка», мотор ЗИФ-5 «Стрела», можно плавать стрелой со скоростью до десяти километров в час. Первым делом отправляемся на завал и ползаем по нему целый месяц.

Непередаваемое ощущение страха, когда идешь через громадную, вроде бы, совершенно устойчивую лежащую глыбу. И вдруг она шевельнется, как бы укладываясь поудобнее. К счастью такие глыбы довольно редки. Гораздо опаснее глыбы объемом несколько кубов, в чем скоро и убедились на следующем примере. Ирина, которую с учетом ее женской сущности Аркадий Илларионович держал при себе, добилась самостоятельного маршрута, в который и отправилась утречком со студентом. Вечером к палатке не вернулись.

Палатка наша – вроде как выбросной лагерь, стояла на перемычке между озером Шадау, образованным так же завалом, и Сарезом. Стемнело довольно быстро. Подождали часик. Аркадий весь изматерился – про себя конечно. Я и Виктор Никитович Крат – старший гидрогеолог нашей Экспедиции, который, будучи в отпуске посетил нас с туристической целью, решили проплыть вдоль завала на «Казанке». Покричать. Пострелять. Послушать. Темнота была такая, что, подойдя к воде без фонарика, надо присесть, что бы разглядеть, где лодка. Хотя она всего в паре метров.

Прошли вдоль всего завала на моторе. До правого борта более полутора километров. Обратно идем на веслах. Пустили пару ракет, наконец, слышим сверху, с гребня завала крик, надо же, где заторчали. Причалили напротив. Крикнули, что бы спускались к лодке. Виктор с фонариком полез навстречу, я остался ждать в лодке. Слышу – встретились! Идут вниз. По вертикали спускаться еще метров пятьдесят. Слава Богу, или Аллаху, сейчас вернемся. На сковородке уже котлеты скворчат, настоящие – без хлеба. Фарш с нутряным жиром киика и фарша этого, в наличии целый тазик. Точнее – таз!

Как вдруг сверху раздался женский крик, больше походивший на вопль, совершенно дикий и два глухих удара солидной каменной глыбы о другую глыбу. И тишина! Волосы на голове, которых тогда у меня было еще много, приподняли шляпу. На ослабевших, враз ногах, выбираюсь из лодки и, ощупывая руками путь, иду к месту события. Слышу опять голоса, говорят вроде трое, значит живы. Немного отлегло. Наконец встречаемся.

У студента, в свете фонаря, совершенно белое лицо, говорить не может, что-то типа шока. Он спускался первым, следом, в двух шагах шел Виктор, светил вперед и назад, Ирине фонариком. Оперся слегка рукой о глыбу размерами около полтора на два метра и глыба эта, ни с того ни с сего, сделала два шага вниз. К счастью, не прямо на студента, а «дружески» оттолкнув его в сторону, без телесных повреждений, оставив на куртке только пятна пыли. Ирина, шедшая последней, увидела при свете фонаря начало движения глыбы и выдала знаменитый крик, который услышали и за километр – в палатке.

Что они передумали, пока мы вернулись? Но встречали нас на берегу. Все! Разбор полетов был назначен на утро. И какое же наказание придумали нарушителям дисциплины? Самое тяжелое. Их отрешили от маршрутов. И это было действительно тяжелое наказание. Уже через два дня начались просьбы о снятии опалы, с применением женских слез. Разве настоящий геолог устоит против женских слез? Зато мы с Виктором, долго потом выясняли, при случае, у Ирины Анатольевны, сколько она может выдать децибел в экстремальной ситуации, скажем при нападении грабителей? Или снежного барса, или медведя?

В итоге работ, наш научный руководитель Аркадий Илларионович, сейчас академик, сделал схему динамики образования Усойского завала. Был вынесен вердикт об его устойчивости, никем до сих пор не опровергнутый.

Долго мы думали, как замерить скорость потока воды фильтрующейся через завал. Место, где вода уходит под завал в трещины между глыб, нашли быстро, но требовалось красящее вещество. Нас в изобилии снабдили авиационными спасательными жилетами, у которых на груди прикреплен такой мешочек, ежели его в воде оторвать, то вода тут же окрашивается в ярко-зеленый цвет, образуя обширное пятно. То есть это порошок от акул, ярко-зеленый цвет должен или скрывать пилота от этих кровожадных хищников, или их отпугивать. А может травить? В инструкции к жилету ничего по этому поводу не написано.

Решили провести испытания, а то ведь высекут, если рыбу в Бартанге отравим. Поймали несколько османов, пустили в ведро с водой и макнули в воду мешочек. Османы в зеленой воде остались живы здоровы. Здесь один из хихикающих над нашими опытами, дабы доказать их ненужность, зачерпнул ладошкой из ведра и испил глоточек. Как же он был наказан! Для рыб зеленая вода безвредна, а для человека – оказывается отличное рвотное средство. Ну, человек животное живучее, концентрации зелени в реке будут не такие как в ведре, так, что собрали мы ведра, поотрывали с жилетов мешочки. Приплыли на место фильтрации, установили над трещинами ведра с раствором зелени, сверили часы.

Саша Концевой со студентом отправился вниз к грифонам, я в установленное время опрокинул ведра. Вернувшись, Концевой больше всего переживал, что не было у него хотя бы фотоаппарата с цветной пленкой. Уж очень было красивое зрелище, когда белоснежные, мощные грифоны вдруг стали ярко-зелеными.

Вообще Сашка Концевой был у нас примечательной личностью. Белорусский парень, выросший в деревне, где нет никаких гор, совершенно не боялся высоты. К примеру, отправились с ним как-то пополнить запасы мяса в верховья озера, прихватив с собой геолога с Памирской ГРЭ Владика Минаева. Их лагерь располагался неподалеку от нашего.

В верховьях по левому борту долины тянутся высокие террасы, прорезанные боковыми глубокими саями. Утром козлы пасутся на этих террасах, по-местному – даштах. К обеду поднимаются на склоны, выставляют на ближней скале «часового» и отдыхают.

Меня высадили на первом «даште», ребята проехали дальше. Прочесал я безрезультатно свой участок и встретил Владика. Сидит он довольный у уступа «дашта», которым тот обрывается к озеру. Уступ вертикальный высотой порядка ста пятидесяти метров. В верхней части по уступу идет полка шириной три-четыре метра.

– Как успехи?

– Козел есть!

– Где же он?

– Ушел по полке раненый.

– Так он, наверное, вообще ушел?

– Нет, полка тянется метров пятьдесят и кончается.

– А почему ты его не притащил?

– Что-то не получается, попробуй ты.

Чего здесь пробовать. Полка широкая, я храбро двинулся вперед, прошел метров десять, взглянул вниз и мгновенно сел. Внизу в ста пятидесяти метрах, казалось прямо у ног, озеро, волны с «барашками», кажутся мелкой рябью. Возвратился к Владику позорно – на четвереньках. Дождались Концевого, объяснили ситуацию, он и сказал только:

– Хе-хе!

Пошел спокойно по этой полке и притащил за рога козла, который уже откинул копыта.

Интересное явление на Усойском завале, это селевые потоки, щебнисто-глинистые отложения которых, уже покрыли некоторую площадь у стены срыва. Дело в том, что стенка срыва в северной части, имеет высоту до километра и пересекает долину сая Биром-Банд, отчего сай, с лежащей в нем мореной, оказались висячими, а в морене образовался уступ высотой порядка ста метров, а может и более. В стенке срыва, периодическими водными потоками, прорезана щель с водопадами. Ширина щели визуально десять-пятнадцать метров. Получается, что щель пропилена за пятьдесят шесть лет.

В июне-июле ни воды, ни селей из щели не наблюдалось. Совсем жаркие дни начались в августе и четвертого числа я с Толиком Лехатиновым отправились на завал караулить сель. От подножия щели в стенке срыва к озеру, в накопленных уже, суглинисто-щебнистых отложениях, существовала слабо извилистая промоина шириной десять-двенадцать метров, глубиной пять метров. Стенки отвесные и с мелкими уступами.

Уселись на бережке у места впадения промоины в озеро и стали ждать. Часа в три дня из щели донесся шум, превратившийся скоро в настоящую пушечную канонаду. Сель будет!

Быстренько отмерили двадцать метров вдоль промоины, и вот из-за поворота выполз вал связного грязекаменного селя. Высота вала метра три. Бежим навстречу. Бросаем на поверхность этой щебнисто-суглинистой массы пару камней килограмм по пятнадцать. Камни слегка притапливаются и плывут на поверхности. Обгоняем сель. Я нашел место, спрыгиваю в промоину, иду быстрым шагом перед валом. Движение вала – точная копия движения тракторной гусеницы. Вперед из «гусеницы» выстреливают на пол метра и на метр мелкие камешки. Толик бегает с фотоаппаратом и секундомером по верху промоины.

Вот и озеро. Выпрыгиваю из промоины, а селевой поток уходит в озеро. Вода в одном сантиметре от тела потока остается совершенно чистой и спокойной. Стоим, смотрим, что будет дальше. Постепенно сель «худеет», движение его замедляется и вот вся селевая масса, мощность которой еще порядка полуметра, останавливается на дне промоины. Но процесс, оказывается, еще не закончен. Тут же, начиная от уреза воды в озере, тестообразная селевая масса начинает разрушаться, буквально хлынувшим, из этого теста, ручьем. Любопытная картина. Исток ручья на глазах передвигается вверх по промоине, только, что, отложенные селевые массы уносятся в озеро потоком воды. Вода эта освобождается, выдавливается из селевой массы.

– Обратная эрозия! – заявляет Анатолий – я, что-то об этом явлении читал, но не мог представить себе, как это происходит в натуре.

Проходит десяток минут и в промоине нет и намека на селевые отложения, только дно и стенки сырые. А в щели продолжается грохот падающих камней и воды. Где-то, через час по промоине проходит следующий сель, но вдвое меньший по объему и процесс повторяется. Затем грохот в щели стих. Уступ морены, от которого и поступает и вода и щебень уже в тени, таяние льдов резко сокращается. Да, завтра привезем сюда наших селевиков Ирину и Аркадия Илларионовича, то-то сюрприз будет. Большинство-то специалистов, «живой» сель, тем более, связный грязекаменный, в глаза не видели.

Однако, все же, какие большие изменения произошли на завале всего за пятьдесят шесть лет. Первым исследователем, посетившим озеро Сарез, точнее Усойский завал сразу после землетрясения в 1911 году был командир Хорогского пограничного поста, подполковник Генерального штаба Шпилько. Он счел своим долгом лично ознакомиться с обстановкой в долине Бартанга после землетрясения. И передвигался он пешочком по наполовину разрушенным оврингам в сопровождении десятка казаков и оставил довольно точное описание места катастрофы. Сделал топосъемку, организовал наблюдения за уровнем воды в озере, для чего принял на работу одного уважаемого человека из ближайшего кишлака Барчадив, заплатил ему за работу за год и ходил этот человек на замеры долгие годы и в революцию и в войну…

Очень интересно читать описания долин Памира, сделанные офицерами Генерального штаба в начале XIX века. Тропы, мосты, проходимость их по временам года, число жителей в каждом кишлачке, сколько обрабатывается земли, число ореховых и тутовых деревьев, хватает ли жителям пропитания на год, сколько голов скота, кто самые уважаемые люди, нравы, обычаи и так далее и тому подобное. Какие ценные сведения для историков.

А чего стоит эпизод из донесения одного из офицеров. К нему обратились с жалобой жители кишлака Поршнёв, о том, что прибывший к ним из Куляба чиновник Бухарского Эмира с сарбазами (солдатами) для сбора налога бесчинствует, требует для собственных удовольствий красивых мальчиков и девочек.

Офицер отправил в кишлак для разбирательства урядника в сопровождении донских казаков. Казаки сарбазов разоружили, чиновника раздели и перед чайханой, хорошенько посекли нагайками, причем секли с удовольствием. И отправили сборщика налогов обратно в Куляб. Памир в те времена еще входил в Бухарский Эмират, налоги раз в год ходили собирать чиновники Кулябского бека и, конечно, не забывали себя. Понятно теперь почему в Душанбе студенты из Куляба и студенты с Памира регулярно устраивали хорошие драки. Генетическая память о прошлых обидах. Впрочем, я отвлекся.

Памятным стал многодневный маршрут в верховья озера. Периодически выполняя работу – с остановками, доплыли мы до устья реки Мургаб. Вода мутная, на берегах кучи плавника и сидит с десяток бакланов, а уток не видно. Мы несколько приуныли, поскольку оставалась у нас одна банка тушенки на троих, а маршрут еще не закончен – предстояла еще одна ночевка. Вдруг видим, летит, что-то похожее на утку нам навстречу, метрах в тридцати от лодки. До сих пор горжусь этим выстрелом. В стиле классического вестерна, держа одной рукой румпель работающего мотора, другой небрежно, как пистолет вскинул двустволку и… срезал, как оказалось баклана. А выстрел, определенно был фасонистый, гусарский. Наша ученая дама в восхищении покачивала головой, да только, что с ним делать? Вопрос! Правда, стоит сказать, что ружье у меня было легкое, ИЖ-27, бескурковка шестнадцатого калибра. Никогда не встречал более удачной модели.

Разделавшись с завалом, занялся отряд берегами, выявил обвалоносный участок объемом около пяти кубических километров, всего в одном километре от завала. Ежели такой кусочек берега булькнет в озеро при следующем землетрясении, то мало не покажется. Обследовали на предмет селеопасности некоторые саи, впадающие в озеро, и в общем, когда вдруг пришла радиограмма, что к нам едет ревизор, то есть на Сарез летит Правительственная комиссия, мы были «на коне». С таким явлением, как Правительственная комиссия, я и Концевой встретились впервые и наблюдали за произошедшими событиями с большим интересом. Из прибывшего вертолета вылез Женя Мирошников – начальник изыскательской партии местного Минводхоза, который оказался в роли завхоза комиссии. Позвал он нас на помощь. Мы выгрузили палатки, спальники, матрасы, одеяла, раскладушки, столики, стульчики и так далее и тому подобное. Следующими рейсами до вечера прибыли самые разнообразные продукты питания, сам главный врач Санавиации Жуков и еще один молодой врач, кислородные баллоны и маски и прочая медицина.

Поставили десяток палаток, приготовили их к приему гостей. Утром, за пару рейсов были доставлены двенадцать человек комиссии во главе с председателем академиком Дунин-Барковским, которому, естественно, была присвоена кличка Дуня – довольно бодрый дед, поскольку привез с собой молодую, симпатичную жену с волнующими формами.

Были в составе комиссии и два стареньких профессора по геологической части. А по нашу душу прибыл главный геолог Управления Геологии Дьяков Юрий Андреевич, перед которым вечерком мы и отчитались. Отчетом Юрий Андреевич оказался настолько доволен, что выставил два пузыря, что, конечно, оказалось маловато, учитывая, что более двух месяцев мы вынужденно соблюдали сухой закон. Юрий Андреевич, как старый геолог, понял наши потребности и выдал информацию разведывательного характера, что запасы спиртных напитков комиссии хранятся в палатке у профессора – геолога, который ввиду преклонных лет уже завязал, а потому и назначен на ответственный пост хранителя алкогольной продукции. Толик Лехатинов тут же вспомнил, что он немного знаком с профессором и мы, прихватив Концевого отправились продолжать знакомство. Профессор оказался нашим человеком, вспомнил молодость и презентовал нам две бутылки водки, достав их из-за раскладушки. Лехатинов, который сидел на раскладушке рядом с профессором и совсем недавно прошел в Москве суровую школу выживания в студенческих и аспирантских общежитиях, и приобрел необходимое для выживания, некоторое нахальство характера, запустил руку за раскладушку и похитил еще одну бутылку, в которой оказался неразбавленный медицинский спирт.

В общем, вечер прошел весело на заливе, где мы поставили на обкатку новый лодочный мотор типа «Ветерок», мощностью, аж вдвое больше нашей «стрелы», затем опробовали мотор, пытаясь проехать вверх по речке Ирхт, мощности не хватило, но «Казанка» уцелела…

Следующие два дня комиссия возлежала на раскладушках – акклиматизировались. Врачи суетились, измеряли давление, давали подышать кислородом и так далее.

На третий день, наконец, началась работа комиссии. Двумя рейсами вертолета вывезли народ на завал. На лодке я повез начальника нашей Экспедиции Шарабханяна Хачика Георгиевича, главного гидрогеолога Сердюка Ярослава Яковлевича и члена комиссии Юрия Андреевича, который изъявил желание глянуть поближе на обвалоопасный участок сая Биром-Банд. Что бы произвести впечатление, так сказать, обвалоопасности, подрулил я поближе к обрывистому участку – вертикальная стенка высотой более двухсот метров и получилось более чем впечатляюще. Когда в десятке метров от лодки в воду посыпались камни, причем падали они без бульканья и брызг, вонзались в воду с каким-то коротким шипением, как будто все камни плоские и падают на ребро. Экипаж слегка побледнел. Рулевой резко отвернул лодку от обрыва. Да! Опасная, однако, наша работа.

На обед вся комиссия собралась в лагере. После обеда и на другой день планировался облет озера, объезд для желающих на лодке, но все планы лопнули. Из вертолета вылез командир и рапортовал о получении санзадания, в связи, с чем он обязан улететь, и вернется завтра утром. Что тут началось! Председатель Дуня сначала громко возмущался:

– Не могли найти другой вертолет для санзадания? – затем заявил – Я тут ночевать без вертолета не останусь. Вдруг мне плохо станет. И вообще, мне все уже понятно, я улетаю в Хорог, а кому не понятно – могут еще поработать.

Естественно никто из членов комиссии не захотел прослыть непонятливым, все озаботились своим здоровьем и движимые вероятно так же стадным инстинктом, быстро начали собираться. Что бы всех вывезти, надо было сделать три рейса, но на три рейса не хватало светлого времени, и командир объявил, что вывезет всех за два рейса.

Тут я понял, что остаюсь в пролете. Полевая работа на Сарезе закончена, компания и имущество в Рушане, ждут, когда отправим вниз «Казанку», что бы ехать на Яшиль-Куль, где нас ожидала дальнейшая работа, а вертолет оба рейса будет перегружен комиссионерами и лодку в него, никак не всунуть. Что делать? Пошел к Дьякову, обрисовал ситуацию. Юрий Андреевич вник в проблему, подозвал командира и строгим голосом заявил, что он член Правительственной комиссии, свою работу не закончил, остается ночевать на Сарезе и подать ему вертолет утром пораньше! Командир покривился но взял под козырек. С Рушана, на Яшиль-Куль лодка должна уехать уже на грузовике. Так и вышло. Утром «Казанка» и Юрий Андреевич, провожаемый нашими благодарностями, отправились вниз.

И наступила на Сарезе тишина. Парочка метеорологов, завхоз по совместительству Женя Мирошников, Саша Концевой, я и три ишака – все население. Ишаков с мешком картошки, мешком муки все-таки прислала группа поддержки с озера Яшиль-Куль – на всякий случай. Причем прислала с попутными туристами, на нашу голову. Как же проклинали эти туристы себя, что связались с ишаками. Они думали, что ишаки потащат их рюкзаки, а пришлось тащить ишаков с рюкзаками. Они оказывается, не знали, что для придания скорости этому животному нужна палка, или хотя бы карандаш, острым концом которого надо время от времени тыкать ишака в зад. Теперь предстояло мне с Концевым гнать эту скотину обратно. Что бы, не гнать транспорт порожняком, обратились мы к завхозу по совместительству, у которого осталось продуктов, не скормленных комиссии, чуть ли не на тысячу рублей. Правда, спиртное комиссия и в суматохе погрузки, к сожалению, не забыла. Поделился Женя с нами кое-какими припасами. На моего ишака, помню, навьючили два больших, но легких ящика с диетическими хлебцами. Выделил еще и некоторое количество мясных консервов, сгущенки, рыбы.

На наше счастье у метеоролога, которого звали Захар, разболелся зуб, и начальник ГМС Мирзоалим отпустил его «сбегать» на Яшиль-Куль выдернуть зуб. Бегать то всего ничего, каких-нибудь сто двадцать километров, правда, через перевал. Зато зубодер был знаменитым на весь Восточный Памир – наблюдатель гидропоста на плотине озера. А инструмент, какой у него оказался – щипцы для выдирания гвоздей.

В общем, досталось каждому из нас по ишаку и, вооружившись сухими березовыми палками, отправились в путь после обеда. Третья ночевка была у нас уже на Яшиль-Куле. Однако прежде чем достигнуть его, не мало впечатлений испытали на пути. Одно из них – памирские кутасы с которыми часто соприкасались как с элементом повседневной жизни. Следуя через Марджанайское плато, наблюдали, как решают быки-яки вопросы лидерства. Поднялись мы тогда в верховья реки Катта-Марджанай, стекавшую в Сарез.

Верховья реки – огромная котловина с множеством родничков, поросшая зеленой травой с цветочками, в том числе и эдельвейсами. Паслось там с полсотни яков, пришедших с Яшиль-Куля. У самой тропы, плавно огибающей котловину, упершись лбами, стояли два яка, один с рогами, другой комолый. Стоят, сопят, затем один бросается в атаку и метров тридцать второй сдает задним ходом. Постоят минут пять, по-прежнему упершись лбами, затем второй идет в атаку. Получается вроде как маятник. Вытоптали они уже целую канаву. Здоровые быки, по тонне весом. Шли мы до них, как увидели больше часа, поднимались на перевал часа два, на гребне я специально остановился и посмотрел в бинокль назад. «Маятник» продолжал работать. Долго же они доказывают друг другу, кто сильнее.

Что же, в сущности, представляет это животное? Рога как у коровы, хрюкает как свинья, хвост как у лошади, изготовляли модные шиньоны их этих хвостов. Одно время случился на Памире бум по сбору, скупке и нелегальной добыче хвостов, а лучшим подарком любимой даме у геологов, спускавшихся вниз, считался хвост яка, особенно белый.

А молоко у ячих – восемь процентов жирности, да, только больших трудов стоит подоить полудикую скотину. Приспособились и доить и традиционно-вкусный каймак научились готовить киргизские женщины.

Так вот, приспособлен кутас к жизни на свежем воздухе круглый год, в условиях высокогорья идеально. Даже теплый шерстяной матрас постоянно с собой носит в виде шерсти свисающей от живота до земли. Раньше яков приучали под вьюк, и не было лучшего средства передвижения по горам, як может ходить и без тропы. Но видели мы вьючного яка только за границей, когда ехали однажды от заставы Харгуш до заставы Башгумбез и далее – до Озерной, вдоль пограничной реки Памирки. А по той стороне, в это время передвигался небольшой караван из тройки ишаков и одного яка, основательно навьюченного – вся юрта в разобранном виде. А на нашей стороне какой-то человек трудолюбиво косил ураком (серпом) сено, но, увидев наш ГАЗ-69, перескочил по камешкам через речку и уселся на заграничном берегу. Подъехали, на нашей стороне лежат небольшие кучки скошенной травы, напротив – через речку, нарушитель границы сидит, молодой парень, улыбается, рот до ушей. Вот так «расхищали» в те времена богатства нашей Родины, не то, что нынче.

Чудеса зрения и сообразительности нам продемонстрировала кутасиха, которая однажды объявилась в нашем лагере на Ак-Архаре. Пасется по берегам ручья, никуда не уходит, просыпаемся утром двадцать седьмого июля, а у кутасихи прибыль – кутасенок весь пушистый, как меховая игрушка. К вечеру этот теленок уже носился, играя вокруг машины. Очень своеобразный у него бег – выбрасывая вперед сразу обе ноги, как будто на их концах не копыта, а мягкие лапы.

Поскольку у меня как раз двадцать седьмого июля день рождения, за вечерним столом некоторые сексуально озабоченные личности – третий месяц в поле безвылазно – задавались вопросом: «А с чего это ему такой подарок кутасиха преподнесла?»

Через несколько дней, проснулся я утром, пошел на речку умываться, посмотрел на дорогу идущую снизу по нашему ущелью к лагерю – два человека к нам поднимаются, но далеко до них, буквально движутся две точки. Ячиха, которая со своим отпрыском паслась рядом, вдруг подняла голову, уставилась на эти едва различимые точки, затем развернулась, быстро перешла через ручей и полезла в боковой, очень крутой, но короткий сай, где и спряталась. Через некоторое время пришли два молодых парня, киргиза, которые, как, правильно определила ячиха, явились по ее душу. Позавидовали мы, как ходят эти парни по горам, буквально легким бегом, а мы шаг-вдох, шаг-выдох. Погнали ребята нашу гостью вниз, к юрте, где ее будут доить на короткой привязи. Мне же сказали, что перед отъездом могу забрать кутасика с собой – подарок ко дню рождения.

Жаль, что яки внизу не живут, начинают болеть и погибают.

Переход наш состоялся успешно, а Мирошников, которому не хватило места в вертолете при спешной «эвакуации» Правительственной комиссии, со всеми его хозяйственными коробками просидел на Сарезе три недели, в ожидании попутной оказии.

А хорошо все же быть членом Правительственной комиссии. Кормят, поят, возят, лечат, спать укладывают – все бесплатно. Ответственность коллективная, значит, с тебя конкретно не спросят. Все же мы комиссии остались благодарны. Решение ее было – продолжить работы на озере Сарез. В следующем 1968 году на Сарез начала собираться большая компания. Проект работ я составил совместно со ВСЕГИНГЕО, для чего зимой целый месяц проторчал в Москве. В результате на озеро отправились от нашей Экспедиции гидрогеологи я, Саша Концевой, Колесник Надежда Ивановна, завхоз-радист Толик Храпунов и парочка студентов, один из которых Ахрор Буданаев – будущий завхоз Гидроминеральной ПСП, а впоследствии начальник отряда.

От ВСЕГИНГЕО старая компания – Шеко, Лехатинов и Моссаковская, два рабочих и студенты. От Памирской ГРЭ начальник партии Деникаев Шавкат Шавкиевич, геологи Кандид Стажило-Алексеев, Владик Минаев и его половина Ира Матвеева, техник Олег, студенты-практиканты.

Довольно внушительная группа топографов – Саша Прокофьев, Юра Кратиров, Христосов – все начальники отрядов со своими рабочими и студентами, а Кратиров с постоянным, многолетним рабочим по имени Вальдемар – всего человек десять. Хороша была у топографов повариха Шура, мастерица по пирожкам и котлетам, походившая на цыганку. А какие формы! А какой темперамент! Бортмеханики вертолетов, которые оставались у нас иногда на базировку, и через несколько лет при встрече интересовались: «А где сейчас работает Шурочка?»

Решили базироваться не на метеостанции, а прямо на озере, в трех километрах от завала, где по левому борту, в озеро врезался небольшой мыс под уступом среднечетвертичной террасы. Уступ высотой метров сто двадцать. Поверхность террасы ровная – хорошая площадка для вертолета. Правда весь груз придется таскать вниз по довольно крутому уступу, зато лодки будут стоять рядом с палатками.

Вертолетчики расщедрились, выделили на заброску и, так сказать – на первое время сразу два вертолета, начали они из Рушана возить народ и грузы.

Обустроились капитально. Поставили десятиместную палатку под склад продуктов и радиостанцию, где поселился Толик и, временно, экипажи вертолетов. Притащили сверху первым делом аккумуляторы, радиостанцию типа «Полоса» – большой ящик, установили антенну на железных трубах. Все подсоединили, и запищала морзянка веселым дискантом. Рации тогда были еще «на ключе», частенько приходилось слушать как ключ выстукивает четкую дробь в эфире. Лагерь можно считать открытым.

В следующей десятиместной палатке под кухню-столовую даже забетонировали пол! Выстроили по ранжиру четырехместные палатки под жилье, и получился вполне приличный лагерь на каменистой площадке с редкими травинками и кустиками терескена. Две наших «Казанки» и «Прогресс» топографов расположились в небольшой бухте, защищенной от низовых и верховых ветров.

Утро начиналось с рева вертолетов, часов в семь. Первым над уступом террасы торжественно поднимался сразу метров на пятьдесят серебристый вертолет, и почти не теряя высоты, уходил к плотине и далее вниз. Затем начинал мучиться зеленый МИ-4, прозванный кузнечиком – совсем добитая машина. Подпрыгнув и опустившись раз пять машина добиралась до гребня уступа, затем последний рывок вверх и вперед через озеро с набором скорости и такой потерей высоты, что казалось вот-вот зацепит колесами за воду. Женская часть нашего лагеря при этом охала и ойкала, потом привыкли.

Брали вертолеты за рейс четыреста-пятьсот килограмм. В день успевали сделать по два рейса. Ну, пока рабочий класс и студенческая молодежь занимались погрузкой-выгрузкой и перетаскиванием, специалисты приступили к планированию работ.

Однако сколько времени, сил, досок, стоек занимает установка палаток, особенно десятиместных. Невольно вспоминается как спустя несколько лет, в году семьдесят втором зашел в гости мой друг, буровой мастер Миша Прохоров и выдал идею – рацпредложение устанавливать палатки на каркас из списанных водопроводных труб. Замерили параметры палаток, посидели вечерок и воплотили идею в чертежи. Трубы диаметром на три четвертых дюйма и дюймовки для двух и четырехместных палаток, двух, трехдюймовые для десятиместных палаток. Соединение труб на приваренных штырьках из арматуры и приваренных отрезков таких же труб. Десятиместные палатки получились даже без центрального столба, вместо столба «паук» с четырьмя ножками из патрубков, куда втыкались наклонные трубы идущие от угловых стоек каркаса со штырем, который втыкался в дырку в центре крыши палатки, и крючком на который вешалась лампочка или «Летучая мышь». В итоге, в дальнейшем три и даже два человека могли установить десятиместную палатку за полчаса. Полотнища не болтаются – приятно посмотреть, плюс экономия досок, реек, бревен. Мы с Мишкой тоже поимели прибыль за эту «рацуху» – раза три на конкурсах рацпредложений нам давали премии по пятьдесят рублей – мелочь, а погудеть можно. Жаль, что хорошие идеи запаздывают.

Установили распорядок дня, отбой в двадцать три ноль ноль, в смысле выключаем движок, выезд, а точнее отплытие от берега с восьми тридцати до девяти ноль ноль. Моторы наконец-то дали нам помощнее – «Вихри» двадцатые. Пришлось мне поработать и за начальника и за моториста, и в маршруты походить. Сначала развезешь по точкам геологов, потом забираю Концевого и Колесник, и едем на завал «точковать», рисовать. Вечером всех собираю. Хорошо, что Толик Лехатинов – бурят по национальности, получивший прозвание «чукча» немного плавал раньше и возил москвичей на второй лодке. Но по сравнению с прошлым годом, когда мы медленно плавали, теперь я носился по волнам со скоростью сорок километров в час, на глиссировании, конечно, если в лодке не более трех пассажиров.

Усойский завал разрисовали теперь на хорошей топооснове масштаба 1: 5000. Мнение о динамике образования и структуре завала, как всегда бывает у геологов, разделились. Одни считали, что это обычный обвал в результате землетрясения, другие, что это совсем необычный обвал. При обычном обвале участка склона на дно долины крупные обломки должны были бы задерживаться у стенки отрыва, а мелкие пролетать дальше. Здесь же на Усойском завале получается наоборот. Не крупные обломки, а целые блоки пород стенки срыва протяженностью в сотни метров и шириной в десятки метров, ориентированные длинной осью вдоль стенки срыва и по долине реки прилегают к уступу среднечетвертичной террасы левого склона долины. Центральная часть завала сложена глыбами и обломками объемом от нескольких до десятков кубометров. Западная, прилегающая к стенке срыва часть завала сложена еще более мелкими обломками и прикрыта слоем мощностью до нескольких метров суглинисто-щебнистых селевых отложений. Ширина завала от стенки срыва до противоположного уступа террасы, бровка которого только слегка возвышается над блоками, порядка трех километров.

Возникает вопрос. Каким образом переместились столь крупные блоки, не теряя сплошности, не катясь и не переворачиваясь? Ответ – имел место оползневой тип смещения, хотя бы на начальной стадии образования обвала. В этом вопросе я сторонник Шеко, который еще в прошлом году выдвинул идею об оползневом характере завала.

Кстати в книге О. Е. Агаханянца, «Сарез», Гидрометеоиздат, Л., 1989 год, приводится факт. В 1957 году он с профессором А. В. Гурским, основателем знаменитого Памирского ботанического сада в Хороге, пришли караваном на Сарез с юга и обнаружили на завале укоренившиеся между обломками кусты терескена, возраст которых по числу колец на срезанных стволах составил семьдесят-восемьдесят лет, то есть на двадцать пять-тридцать пять лет старше завала. Гурский предположил, что при обвале в воздух летели не только камни, но и растения, часть которых, упав на завал, укоренилась и продолжает расти.

На недоумение Агаханянца Гурский дал свое пояснение: «Видите ли, когда завал рухнул, в воздух взлетели не только камни, но и многие растения со склонов. Упав на завал, большая часть их погибла, а некоторые сумели укорениться и продолжали жить на завале, который оказался моложе этих «парашютистов-переселенцев».

Но в таком случае, такие опытные ботаники не могли не заметить аномалий в росте колец сразу после 1911 года, когда растениям приходилось укореняться. Насчет аномалий в книге не упоминается, и кусты терескена в таком почтенном возрасте скорее свидетельствуют об оползневом смещении блоков пород в восточной части завала, под которыми и погребен кишлак Усой и его пятьдесят четыре жителя.

После завала начались маршруты по береговым склонам, по саям впадающим в озеро, с целью определения их селеопасности. Тяжеловатые были маршруты в верхнею часть обвало-опасного участка берега Биром-Банд – по высоте почти пять тысяч метров. Имелись там непонятные углубления полуовальной формы в делювии, видимые даже снизу. По моему мнению, связаны эти образования с солифлюкционными процессами. Не образовались же они, засыпав зияющие трещины закола? Это было бы чересчур страшно, наличие таких трещин закола. Но все равно желательно бы поставить здесь геофизику.

А интересное явление наблюдается по заливам озера в августе, в теплую тихую погоду. Округлые пятна желтовато-серого цвета, диаметром сто-сто пятьдесят метров. Увидев их в первый раз, долго смотрел и не мог понять, что это такое, пока не вспомнил, что на шее, под курткой висит бинокль. Оказалось, что это рыба – османы, точнее лже-османы, как их называют ихтиологи. Очень красивая рыба, желтая с черными разводами и пятнами, и без чешуи. Но сколько же ее много, стаи рыбы по всем заливам, да и по озеру кое-где видны.

Живет эта рыба и в больших количествах по всем рекам и озерам Памира, но тощая, сколько рыб не закладывай в уху, сверху будет плавать несколько пятен жира. И внутри желудка пленка черная, ядовитая. Но, обжаренная в масле пойдет.

Вот теперь я понял, почему пастух на озере Яшиль-Куль, где османа еще больше, чем на Сарезе, толковал мне в прошлом году, что в озере живет рыба «большой» как кит, сам с горы видел. Да и один вертолетчик уверял, что, пролетая вдоль озера, они видели в воде темное пятно, по очертаниям похожее на очень большую рыбу. Чудовище метров двести в длину.

Дело в том, что – как я где-то прочитал, стая рыб, передвигаясь, иногда принимает форму рыбы, составляющей эту стаю. Вот так погибают легенды.

В Сарезском озере есть и маринка, но мало, вероятно держится в верховьях, но там закинуть удочку не довелось. Все же, по несколько штук маринок, да каких – по два кило, вылавливали прямо на входе в свою бухту, где поставили и надежно закрепили пару донок с колокольчиками. Наживка – кусочки мяса, другой не было. Раз в неделю, как правило, на донку цеплялась рыбина, оповещая полевой лагерь заливистым перезвоном.

Запомнился маршрут по долине ручья Ватта-Саиф, впадающего в озеро в средней его части с левого борта. Прибыли туда рано утром, втроем. Причалили прямо к устью ручья, на маленький пляжик. Правда, лодку я, на всякий случай оттащил от устья метров на двадцать и надежно привязал. Ручей небольшой – литров пятьдесят в секунду.

Поднялись по берегу ручья. Саша Концевой пошел с набором высоты по одному борту сая, я с Ириной Моссаковской, прошли еще вверх по ручью и здесь на песчаных участках встретили следы барсихи и двух барсят. У барсят отпечатки лап, как лапы у очень крупного кота. Ну, я подумал, что конечно барсиха нас давно увидела, услышала, унюхала, ушла далеко и высоко и, не посвящая в свои соображения Ирину, отправил ее по ручью, а сам пошел по склону выше. Мне и в голову не пришло, что Ирина не знает, что снежный барс всегда избежит встречи с человеком, что многие геологи, проработав десять-двадцать лет на Памире, так и не увидели ирбиса. А Ирина, оказывается, продолжала маршрут на подгибающихся от страха ногах. Но когда мы встретились и пошли назад, о своих страхах промолчала. Зато потом, при удобном случае, в компании, всегда припоминала, как я хотел скормить бедную женщину семейству барсов.

Возвращаться пришлось, прыгая по камням вдоль ручья, который к вечеру разбушевался, причем в одном месте под обстрелом небольших, но шустро прыгающих по склону камней. Когда добрались до лодки, вынес я сам себе благодарность, что привязал лодку в стороне от устья ручья. Ну, а барса мы с Сашкой Концевым все же встретили.

Запасы пропитания в полевом лагере подошли к концу и отправились мы в верховья озера, где козлов в те годы было не меряно. Во всяком случае, посидев с биноклем на склоне долины утром, на противоположном склоне насчитывали в пределах видимости, то есть в пяти-восьми километрах до шестисот коз и козлов. Причем стада коз до ста голов.

Уже перед террасами-даштами, где обычно охотились, добыли одну козу, выпотрошили, забрали печенку, тушу на берегу прикрыли камнями, сами отправились дальше к месту ночевки. Часа за два до темноты добрались до места. Я остался устраиваться, вытащил спальники, начал готовить фирменное блюдо охотников – печенка с луком и прочими специями на нутряном жире. Сашка же с карабином поднялся наверх. Вернулся он уже по темноте, но еще с одной печенкой и сердцем. Подстрелил прямо на даште хорошего козла.

Значит, утром забираем козла, и домой, на берегу еще лежит коза, мяса хватит надолго. Утром слегка проспали. Отправившись за козлом, перелезли через овраг, и присели! Около нашего козла целая толпа народа, и все в черных халатах…

О! Да это же грифы! Прощай наше мясо. Но пойдем, все же посмотрим. Грифы с большими пуховыми головами – сип белоголовый, подпускают нас вплотную, лениво перелетают через озеро. От козла остался чистенький скелет, череп с рогами и шкура. Ну ладно! Птичкам тоже кушать хочется, а у нас еще коза в запасе есть.

Патронов осталось – один к карабину, два, заряженные круглыми пулями, которые на сто метров раскидывает на один метр – к ружью. Поплыли вниз. Приближаемся к месту «захоронения» козы. Сашка оборачивается, кричит:

– Там волк!

Действительно, кто-то есть. Газу до отказу, причаливаем – вот он! Снежный барс, ирбис. Да здоровый, длина, по-моему, больше двух метров, да такой же длины толстенный хвост. Идет быстрым шагом с небольшим набором высоты. До него метров шестьдесят-семьдесят. Стрелять, не стрелять!? С одной стороны – жалко стрелять, но ведь шкура какая!

Пока раздумываем, барс перепрыгивает через небольшой скальный гребень и скрывается из вида. Дергаю «Вихрь». Проплываем за гребень. За гребнем оказывается прямой, как стрела, лоток камнепада, барс спокойно идет по этому лотку. До него уже метров сто. Лодка пляшет на полуметровой волне. И тут, браконьерская часть наших охотничьих душ не выдерживает. Переводим попусту последние патроны. От удара пуль летят камни. Барс не вздрагивает, не подпрыгивает. Он после выстрела останавливается, поворачивает голову и смотрит на нас. Морда круглая, усы, как у маршала Будённого, только белые, и пореже. На морде, мне показалось, написано удивление: «Вы чё мужики? Вам какую-то козу для старого барса жалко? Вон их сколько бегает!»

Так ни разу более не оглянувшись, и ушел барс по камнепаду вверх.

А от козы осталась только передняя часть, две задние ноги барс обглодал очень чисто, килограмм пятнадцать мяса. То-то брюхо у него до земли висело. Оставили мы остатки козы на месте, может, придет доесть, как оголодает, и вернулись в лагерь с одной печенкой.

А судьба, с большей долей вероятности, именно барсят из сая Ватта-Саиф, оказалась печальной. Среди зимы на ГМС «Ирхт» пришли два голодных барсенка. Метеорологи их долго кормили, пока было чем, бомбили свое начальство радиограммами, что бы кто-нибудь прилетел и забрал будущее украшение любого зоопарка. Тем временем выпал большой снег, козлы куда-то откочевали. Кормить барсят стало нечем, и стали они не в меру агрессивны, а величиной они уже стали с большую собаку. Так никто и не прилетел! Пришлось отстрелить очень ценных животных. Не нашлось пятиста рублей, чтобы заказать вертолет и вывезти их в зоопарк, а стоили то они гораздо дороже.

Что любопытно в этой ситуации, отловом барсов профессионально никто не занимался в стране, за исключением, пожалуй, единственного человека – жителя Восточного Памира. В поселке Тохтамыш жил, знаменитый в те годы барсолов Чегебай – пожилой киргиз, ровесник века, ловивший барсов для зоопарков и друживший с геологами. Подарил он геологу из Памирской ГРЭ Юлечке Пейкерь представительную шкуру барса. Запомнился мне этот эпизод потому, что бегали мы потом по всему Душанбе, высунув языки и, искали человека, который сможет хорошо выделать шкуру. Нашли старичка-пенсионера, который ранее работал на кожезаводе, и шкура украсила одну из стен в Юлиной квартире.

Старый барсчи (барсолов) Чегебай знал все про свои горы, про горных козлов и баранов, про барсов. Он умел отгадывать их мысли, чувствовал их желания, знал, куда и когда двинется стадо козлов, какой дорогой и где их будет поджидать барс. Барсов ловил с тридцати, пятьдесят штук отловил к своим восьмидесяти годам.

После обустройства лагеря, в рабочий ритм вошли довольно быстро. Была поначалу небольшая проблема с пробуждением народа. Уж очень разнородная компания. И завтрак готов уже, и по подвешенной железной трубе раза два-три поколотил, а из палаток появляются только отдельные сознательные личности. Изобрел я тогда ноу-хау побудки. Могу поделиться. Половинка палки аммонита, детонатор, пятнадцать сантиметров ОШ, кладешь в десяти метрах от палаток на землю, поджигаешь, отходишь в сторону. Ба-бах и все выскакивают из палаток. За завтраком делаю заявление:

– Ежели, не хотите просыпаться под приятный, мелодичный звон ржавой железной трубы, будете просыпаться под грохот канонады, у меня взрывчатки много, или сделаем отбой – выключение света на час раньше!

Работали без вертолета почти два месяца. Сухой закон, правда, вынужденный. Однако, весело прошли у нас два коллективных дня рождения, без «проклятого» алкоголя, точнее с одной бутылкой коньяка на двадцать пять человек. Чудесные торты изготовили под руководством Ирины Матвеевой наши дамы! Оказывается для торта и надо-то всего: мука, сгущенное какао, молоко, персики из банки с компотом, да чуточку вдохновения.

А какие обнаружились таланты! Запомнился один студент практикант, парень тихий, вышел и начал шептать про дельфина, у которого вспорото брюхо винтом, а потом как заорет тонким голосом, что парус порвали… Романтик!

Дата добавления: 2015-08-09