Глава девятнадцатая надгробие святой этельбруды

Заметив мелькнувший на стене лунный зайчик, викарий очнулся от грез, навеянных камышовой свирелью. Он прислушался, однако музыка стих­ла, и ему трудно было решить, внимал он ей на­яву или во сне. Заснуть еще раз викарию не удалось, да и вскоре наступило утро. Потихоньку одевшись, мистер Анрел выскользнул из дома, словно убегая от мучивших его мыслей, вскараб­кался на гору и зашагал по притихшему лесу, что­бы, выйдя из него, увидеть ясный, чистый свет раннего утра. Наверху, где было много света и легко дышалось, его мысли, обретавшие гигант­ский размах в тесной комнатке, казались куцыми и слабенькими. Вскоре он уже твердо шагал по росистой траве и стряхивал с себя столько паути­ны, что это могло бы показаться невозможным, если бы не прогулка спозаранок. Викарий и сам не знал, куда он идет. Сначала у него появилось сильное желание покинуть бессонное ложе и прогуляться в утренней тиши, чтобы проясни­лась голова, потом он просто шел, подчиняясь настроению, и наконец оказался вблизи истертых белых камней, возможно мрамора, традиционно считавшегося надгробием святой Этельбруды. Напоминая саркофаг крестоносца, «надгробие» находилось в чистом поле, и от скота его защи­щали лишь кусты шиповника; кстати, как верили в Волдинге, с его помощью можно было свести бородавки.

Викарий долго стоял, не сводя взгляда с истер­тых белых камней. Вскоре он обнаружил, что мо­жет более или менее спокойно думать о том, как далеко он от Волдинга, словно явился из вражес­кого стана к родному рубежу, к незыблемой кре­пости, противостоящей язычеству. Как бы то ни было, вид могилы святой Этельбруды внес покой в мысли викария, и он уже мог с надеждой думать

о будущем. Сначала ему показалось важным все­рьез поговорить с миссис Тиченер; слишком он был расстроен, когда встретил ее; надо спокойно расспросить ее о том, что могло прийти из про­шлого, и когда он доберется до истока, то займет­ся подбором лекарства; с ее помощью ему навер­няка удастся сотворить чудо. Когда мысли викария просветлели, то и утро показалось ему на редкость ясным, что, собственно, неудивительно, так как солнце поднималось все выше и выше; но и Этель-бруда тоже кое-что сделала, и не стоит отнимать это у нее.

Между молоденькими березками, которые росли на таком крутом склоне, что распахать его не представлялось возможным, в то прекрасное утро, когда викарий возвращался домой, вовсю цвели четыре разных сорта орхидей. Августа уже ждала мужа с завтраком, и это показалось ему со­вершенно естественным, хотя для завтрака было еще очень рано. Для жены викария не осталось незамеченным его бегство из дома, и она подума­ла, что он отправился погулять и наверняка вер­нется голодным, так что все было готово пример­но за час до обычного времени. Несмотря на голод, викарий поел второпях и тотчас вновь ушел, на сей раз в деревню, к миссис Тиченер. Она завтракала.

— Миссис Тиченер, — входя, проговорил он, — я хочу всерьез потолковать с вами о Томми Даффине и о смуте, что он сеет в деревне.

— Боюсь, сэр, я ничего не знаю, — отозвалась миссис Тиченер.

— Не знаете? Но у вас есть теория на его счет.

— Что есть, сэр?

— Теория о прошлом, которое вторгается в на­стоящее.

— Ах, мне почти ничего не известно о про­шлом.

— Дело не в знаниях, собственно... Мне нуж­но...

Миссис Тиченер прервала его:

— Вы не присядете, сэр?

— Благодарю. Но это в другой раз. Сейчас мне надо идти. Поговорим как-нибудь.

Викарию почти сразу стала ясна безнадеж­ность его затеи. Он понял, что хоть и спал, но слы­шал настоящую музыку, хотя ему было невдомек, как такая фантастическая мелодия может родить­ся в реальном мире; вот и миссис Тиченер сильно переменилась за ночь, наверное, она тоже ходила к старым серым камням; так что теперь викарий остался один на всю деревню, единственный враг победной музыки.

Помрачнев, викарий отправился домой, по пу­ти размышляя о своем одиночестве. Следующий день — воскресенье, и ему, несмотря на разлад в мыслях, надо подготовиться к проповеди. К свое­му дому викарий подошел совсем не такой радо­стный, каким он спустился утром с горы.

— Миссис Тиченер тоже, — только и сказал он.

Вздохнув, Августа кивнула. Во время катастро­фы много слов не требуется. Довольно долго они молчали, пока викарий собирался с мыслями, вы­разившимися у него в таких словах:

— Если бы нас не осталось двое против всех.

— Но ты не один, — сказала жена викария.

— Никто ни о чем не знает, кроме нас с тобой, и только нас с тобой там не было.

— Когда мы были в Брайтоне, здесь служили воскресную службу.

У викария перехватило дыхание; когда случа­ется беда, даже мелочь приобретает гигантское значение. Ему это как-то не пришло в голову. Он совсем забыл. А ведь священник должен был про­жить в Волдинге три дня, и наверняка он слышал странную мелодию.

— Ну, конечно!

— Его фамилия Хетли, — сказала жена.

— Что? Неужели тот самый Хетли?

— Больше ничего не знаю. Знаю только, что Хетли.

— Он живет недалеко от Сничестера?

— По-моему, да.

— Наверняка тот самый Хетли, — проговорил викарий. — Что ж, епископ все-таки послал его. Как это замечательно. Значит, епископ хотел нам помочь!

— Думаешь?

— Да, — ответил викарий, — если он посыла­ет такого человека, как Хетли.

— Кто такой Хетли?

— Кто такой? Ну, Хетли был одним из лучших в колледже святого Гавриила. Он занимался греческой историей. Умнейший человек. Надо же, епископ прислал его.

— Ты с ним знаком?

— Знаком? Нет. Я видел его. Часто видел его в Кембридже. Но, конечно же, не знаком.

Обычно миссис Анрел не задавала подобных вопросов; ей следовало самой понять, что про­стой человек не может быть знаком с Хетли. Но она еще потребовала, чтобы муж немедленно от­правился к нему. И когда она сказала об этом, он отозвался:

— Что ж, да, я должен.

Им было известно, что Хетли жил в Ролтоне, так близко к Сничестеру, что звон колоколов ка­федрального собора наверняка слышен в его при­ходе.

Итак, они решили, что в понедельник викарий поедет к своему новому союзнику. Вновь ожив­шая надежда немедленно улучшила настроение священника, так что он был готов взяться за тяже­лую задачу подготовки к проповеди, хотя его мыс­ли витали очень далеко от нее. Однако, усевшись в кабинете за письменный стол, на котором стоя­ли чернильцы с красными и черными чернилами, была разложена бумага, лежал синий эолит, кото­рый всегда казался безделушкой, а теперь как буд­то злобно взирал на него из всех своих трещин и углублений, словно прошлое подошло совсем близко и древний камень утверждал свое равенст­во, о котором прежде не смел и мечтать.

Дата добавления: 2015-08-18