Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава историческая

Читайте также:
  1. Cравнительно-историческая лексикология Расмуса Раска.
  2. Cравнительно-историческая морфология Франца Боппа.
  3. II.2. Историческая или теоретическая?
  4. Глава 7. ИСТОРИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ И ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА XX В.
  5. Историческая заслуга Гегеля перед философией заключается в том, что им впервые было четко сформулировано понятие диалектики.
  6. Историческая культура романтизма

 

Наступил момент, когда мы должны раскрыть источники происхождения франкмасонства женщин и определить эпоху, когда оно сформировалось во Франции.

Периоды борьбы и опасностей во все времена у натур героических вызывали стремление объединиться с тем, чтобы противостоять грубой силе или же духовному порабощению. Это стремление к протесту, естественно, должно было сделаться постоянным у женщин, которых законодательство любой страны ставит в положение зависимое и подчиненное.

Таким образом, мы видим, что в любую историческую эпоху энергическое сопротивление женщин проявляется то в хитрости, то в изяществе, а порой даже и в жестокости; сопротивление это более упорно, более настойчиво, нежели сопротивление рабов в древности и крепостных в средние пека. В самом деле: рабы обрели своего Христа в лице Спартака; Жаки и Майотены[53]получили 1789 год; но борьба женщин, борьба отчаянная, борьба, которая не видит своего спасителя, не может не быть постоянной борьбой. Стоическая заговорщица Аррия, Гальсвинта – эта трогательная жертва эпохи Меровингов, Германгарда – супруга короля Людовика, Женевьева Парижская, Элоиза, Жанна д'Арк, женщина из Бове и Шарлотта Корде являют собою олицетворение непрерывного протеста, коренящегося в их преданности кому-либо или чему-либо, так же как Туллия, Фредегунда, Анна Английская, Олимпиада, Кристина Шведская, Теруань являют собою открытое соперничество, протест мстительный и свирепый, так же, наконец, как Сафо, Сивиллы, Гипатия, Святая Тереза,

Кристина де Пизан и г-жа де Сталь являют собой блестящий протест гения и интеллекта[54].

В некоторые периоды, когда распространялось эгалитарное влияние некоторых религий, некоторых цивилизаций в Греции, в Египте, позднее – в Галлии, нетрудно обнаружить следы общей деятельности женщин. В самом деле: чем, например, было царство Амазонок, как не женским франкмасонством, великолепно и гордо организованным? Чем были вакханки Фракии, разрывавшие на части всякого смертного за попытку проникнуть в их тайны? И не говорят ли нам комедии Аристофана о вмешательстве афинских женщин в общественную жизнь? «Мы сделаем все блага общими,– говорит Праксагора в аристофановских «Женщинах в народном собрании»,– все будет принадлежать всем: хлеб, соленая рыба, земли, движимое имущество, пироги, туники, вино, венцы и нут».

И разве не видим мы, как в более поздние времена, в неволе гаремов, в тиши монастырей, в одиночестве феодальных замков вспыхивали неожиданные бунты, неопровержимо свидетельствующие о некоем сговоре, о некоем соглашении? И, стало быть, поднимаясь вверх по течению веков, нетрудно уловить эту традицию – традицию тщательно оберегаемой тайны, передаваемой из поколения в поколение, порой переносимой с одного континента на другой, преемственность порой дремлющего заговора, впоследствии пробуждающегося в благоприятных условиях или, напротив, под гнетом полного порабощения.

Во Франции женское франкмасонство возникало постепенно и окончательно сложилось в эпоху, относительно близкую к нашему времени; родившись, как мы сейчас увидим, в фантазии знатной дамы, оно дошло и до наших дней.

Эпоха малолетства Людовика XIV более, чем какая-либо другая эпоха, была эпохой одиночества и индивидуализма. Каждый тянул в свою сторону и при отсутствии законной и твердой власти старался приобрести большую, чем он мог, силу, которая распылялась у него на глазах. С другой стороны, общество, ослабленное войнами Лиги[55], испытывало острую потребность в возрождении. Семьи, разъединенные политическим и религиозным антагонизмом, стремились сблизиться снова; заметно было, как во всех уголках Франции и особенно в Париже образуются более или менее влиятельные группы, круги; влияние их зависело от того, более или менее высокую ступеньку социальной лестницы они занимали.

Быть может, никогда влияние женщин не было столь значительным, сколь именно в ту эпоху; именно они направляли два противоположных движения – движение издыхающего феодального строя и движение утверждающейся монархии. Из упомянутых групп не было ни единой, во главе которой не стояла бы одна из таких женщин, доблестных или блестящих, женщин, имена которых стали историческими, порой благодаря их горячности, порой благодаря их красоте, порой – их явным промахам, порой – их неустрашимости и добродетелям. Состояние духа, или, вернее, состояние умов, способствовало в то время укреплению этого владычества женщин; вошедшая в моду испанская литература принесла нам героизм во имя любви, рыцарскую обходительность с женщиной. Эти качества у нас нашли отражение в пьесах Корнеля и романах госпожи де Лафайет. Неслыханный успех «Астреи»[56], успех, достигший такой степени, что серьезнейшие законоведы, прелаты, все эти Юэ[57]и Патрю[58], наслаждались ею открыто, способствовал превращению женщины в некое непорочное создание, склониться перед которым не стыдно никому. В ту пору ни один человек не краснел, употребляя такие пышные слова, как «обожание», «муки любви», «раб любви», «божественная красота», «прекрасные глаза», «владычица души моей». «Смерть от любви» представлялась не только вполне естественной, но именно такой, какой и должна быть смерть. Тюренн «вздыхал» по госпоже де Лонгвиль, Конде – по прекрасной мадемуазель де Вижан, Немур – по госпоже де Монбазон, Ретц – по госпоже де Шеврез, и все мужчины – по мадемуазель де Рамбулье; Карл II, король Английский, упал к ногам мадемуазель де Монпансье и получил от нее следующий, истинно римский приказ:

– Идите и либо сложите голову, либо возложите на нее корону![59]

Что же удивительного в том, что женщины приняли всерьез свою, выражаясь фигурально, роль богинь и цариц, что они пытались во благо использовать свою власть, столь щедро им предоставленную? Так как мужчины, даже самые отважные, преклоняли перед ними колени, они неизбежно становились владычицами и повелительницами. Госпожа де Лонгвиль, стоя у окна, наблюдала за схваткой Гиза и Колиньи и хладнокровно смотрела на обезоруженного и смертельно раненного поборника ее добродетели и красоты. Некоторые женщины, такие, как, например, мадемуазель де Вертю и мадемуазель Поле, гордо предпочитали свободу супружеским обязанностям. Сама Мадемуазель, внучка Генриха IV и племянница Людовика XIII[60], пошла еще дальше: она возвела безбрачие в принцип и со всей серьезностью составила план общества «без любви и без брака» – некое подобие Телемского аббатства наизнанку[61], где вздыхатели будут вздыхать без надежды на успех. Госпожа де Моттвиль, ее наперсница, которая в этих обстоятельствах играла роль какого-то поддельного послушника, оставила нам по поводу этого плана кое-какие разъяснения, свидетельствующие о твердо принятом решении.

Это общество, состоявшее тем не менее не только из женщин, но и из мужчин, должно было расположиться в каком-нибудь «прелестном местечке» на берегу Луары или Сены. По соседству должен был быть основан монастырь, чтобы там можно было заниматься делами милосердия и поддерживать дух высокого религиозного аскетизма. Ухаживание, даже самое деликатное, изгонялось; единственным дозволенным наслаждением мужчин и женщин была приятная беседа.

«Мужчинам давал власть над нами брак,– говорила Мадемуазель,– и нас называли слабым полом именно благодаря этой зависимости, этому подчинению; часто это случалось против нашей воли, по семейным соображениям, жертвой которых становились мы. Избавимся же от рабства; пусть будет у нас уголок, где мы, женщины, станем хозяйками своей судьбы и где мы освободимся от тех недостатков, которые нам приписывают; прославимся в веках тем, что придем к той жизни, которая дарует нам вечность!»

Где же был тот берег, что это было за чудесное место, которое выбрала Мадемуазель? Не представляется ли возможным, что маленькая колония, испугавшись публичного скандала, испугавшись, что станет мишенью для насмешек, испугавшись, быть может, и того, что разгневается королева, удовольствовалась безвестным существованием в тени Сен-Жермена? Что же касается самого устройства этого общества, то в этом не может быть ни малейших сомнений: нам известно, что Мадемуазель явилась на помощь Орлеану с целым штабом, состоявшим из женщин ее двора.

Вторая Фронда наглядно показывает политическую деятельность этой монашеской общины; письма и мемуары того времени не оставляют в этом никаких сомнений. Мадемуазель вела переговоры как посол, используя преимущества своего пола. Она рассталась со слабыми – с такими, как госпожа де Шеврез и госпожа де Шатильон; через посредничество госпожи де Шуази, своей посланницы, она дипломатически порвала отношения со своей старой союзницей, герцогиней Мантуанской. В ее знаменитых мемуарах есть место, где все дышит свободой и торжеством. Нетрудно догадаться, какая огромная радость овладела ею, когда она совершила деяние властелина, деяние мужчины и воина, взяв ворота города Орлеана! Оказалось, что она сравнялась с герцогом де Бофором!… Нетрудно понять и ту ее детскую радость, когда у Сент-Антуанских ворот раздался ставший знаменитым пушечный залп, тот самый пушечный залп, которого никогда не мог ей простить Людовик XIV, ибо он чувствовал, что не только его власть пыталась узурпировать эта дочь Орлеанов – дочь младшей ветви, вечно внушавшей тревогу ветви старшей,– но и саму привилегию его происхождения и его пола. И не мечтала ли она в самом деле стать королем Французским? Если бы Фронда восторжествовала, она взошла бы на престол, сохраняя свой обет безбрачия и приведя с собой свой штат женщин-министров, женщин-послов и советниц.

Какое будущее для женщин-масонок!

Окончательное поражение Фронды разрушило этот страшный замысел, оттеснило Мадемуазель в тень тайного общества. Но и тут роль ее оставалась выигрышной: несколько мужественных женщин знатного рода, женщин побежденных, но не покорившихся, тайно оказывали друг другу взаимную поддержку – это было все, о чем после поражения могла мечтать гордая амазонка. Тем не менее все эти события еще оказывали влияние на женское общество: возникшая в дни опасности необходимость искать помощи и взаимной поддержки, доверием в ряде случаев завоевывать преданность, обязывала их хранить тайну.

Короче говоря, необходимо было брать в помощницы женщин из народа.

Нам известно, какова была судьба знаменитых участников Фронды, особливо женщин, игравших в ней заметную роль, другими словами – судьба первых членов женского франкмасонства во Франции. Мадемуазель искупала свою упорную любовь к независимости, вступив в неподобающий ей брачный союз, играя незавидную роль в доме некоего искателя приключений[62]. Все остальные вожди Фронды, одни – вернувшись из временного изгнания, другие – устав от одиночества, снова встретились в месте, где большинство из них отбывало наказание,– в монастыре кармелиток на улице Сен-Жак, где дыхание янсенизма2 порой еще подогревало их оппозиционные замыслы.

Однако воспоминания о мимолетном триумфе и об этих общих испытаниях возникали из подлинной и длительной близости.

Мадемуазель тайно обвенчалась с герцогом Антуаном де Лоэеном, честолюбивым и ловким придворным.

С помощью какого-то знака, какого-то слова, какого-то сигнала они добивались того, что люди шли на жертвы; встретившись лицом к лицу с таким человеком, увидев его сквозь дым сражения, па баррикадах, в изгнании, во время бегства, женщины вновь обретали юные силы, веру, те средства, которые они считали исчерпанными; и именно эта взаимная помощь, это взаимное покровительство создали в семнадцатом столетии женское франкмасонство.

Позднее это франкмасонство стало организацией; у него возникли свои законы, свои ложи, свои титулы, свой церемониал. Вполне естественно, что женщины переняли у мужчин-масонов независимые традиции, испытания и таинства. Таким образом, связи между франкмасонством женским и франкмасонством мужским не могли не проявляться на протяжении всего периода существования этих обществ. Женское франкмасонство с блеском прошествовало по восемнадцатому веку и заняло прочные позиции; женское франкмасонство хотело занять третье место после полиции и иезуитского ордена, и это место оно заняло. Его связи умножились всюду: и в судебном ведомстве, и в финансовом, и в театре… Это женское франкмасонство приблизило к трону госпожу де Ментенон, маркизу де Помпадур и графиню Дю Барри; в его рядах были мадемуазель де Леспинасс, Софи Арну, дама-кавалер д'Эон, мадемуазель Олива[63]. Одним из великих магистров ордена была жена графа Калиостро; заседания в ту пору происходили на Зеленой улице в предместье Сент-Оноре.

Во время революции женское франкмасонство, хотя и несколько рассеялось из-за падения дворянства, все-таки смогло играть какую-то роль на собраниях у Катрин Тео[64]– собраниях, разрешенных Робеспьером; в клубах, принадлежавших исключительно женщинам, где председательствовала Роза Лакомб[65], и даже на галереях Конвента некоторые «вязальщицы»[66]порой обменивались таинственными знаками. Женское франкмасонство, которому военные походы придавали особый размах внутри страны, вновь возникло при Империи и обрело новую силу. И поныне еще живы женщины – мы с ними знакомы,– которые принадлежали в ту пору ложе Каролины[67], одной из самых значительных, а главное, самых влиятельных лож того времени.

И теперь мы уже не удивимся, узнав, что женское франкмасонство дожило до царствования Луи-Филиппа. Деятельность Ордена была неторопливой, даже умеренной, но власть его оставалась все той же. Эта лига и в наши дни живуча так же, как и два столетия тому назад; бурные времена неизбежно должны были вовлечь ее в самую гущу деятельности и борьбы. А сейчас она довольствуется тем, что использует свою власть в границах частной жизни, и именно ее действиями частично можно объяснить многие взлеты и падения, многие репутации и блага. Она подобна подземелью или – еще лучше – новому Совету Десяти, только без масок, наемных убийц и Пьомбино[68]. Совет Десяти в руках у женщин?! Тут есть над чем задуматься!

 

 

XVII


Дата добавления: 2015-08-18; просмотров: 67 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ПИСЬМА ФИЛИППА БЕЙЛЯ ЕГО ДРУГУ ЛЕОПОЛЬДУ N. | ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ ОКТЯБРЯ | БЕДНОСТЬ | КОНТРМИНЫ | ГРАФ Д'ЭНГРАНД | СЕЗАМ, ОТКРОЙСЯ! | СЕМЕЙНАЯ СЦЕНА | МАТЬ И ДОЧЬ | ИЕРСКИЕ ОСТРОВА | ВЕНЧАНИЕ |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
МАРИАННА| СЕМЕЙСТВО БАЛИВО

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.007 сек.)