Библейский Шестоднев – не «репортаж с места событий».

Комментируя первые главы книги Бытия, церковная толковательная традиция однозначно указывает на историчность библейского повествования. Вместе с тем, святой Феофил Антиохийский (II в.) замечает: «Этого семидневного творения никто из людей не может настоящим образом объяснить, ни изобразить всего домостроительства его, хотя бы имел тысячу уст и тысячу языков; даже хотя бы кто жил тысячу лет на этом свете и тогда не будет в состоянии об этом сказать что-нибудь достойным образом, по причине превосходящего величия и по богатству премудрости Божией, присущей в этом шестидневном творении»[268]. Безусловно, священный текст, повествующий о сотворении мира – не просто «хроника», «репортаж с места событий», а гениально-лаконичная богодухновенная поэма. Боговидец-Моисей писал не обыкновенной прозой, а художественной, для которой высшим законом красоты являлась особая смысловая симметрия текста. Это характерная черта древневосточной поэтики, в т.ч. и библейской. Например, в известном 50-м псалме царя Давида каждый стих делится на две смысловые пары, удобные для сопоставления: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои» (Пс. 50:3). На этом и более сложных гармонических принципах строится множество библейских текстов, в т.ч. и почти вся Псалтирь.

Исследуя повествование о творении (Быт. 1:1 – 2:3), библеисты давно пришли к очень важному наблюдению – наличию «зеркального» смыслового параллелизма в изложении творческих актов[269]:

Состояния материи	Упорядочивание творения
1-й День: С В Е Т	4-й День: С В Е Т И Л А
2-й День: Н Е Б О, В О Д Ы	5-й День: ЖИЗНЬ В НЕБЕ И В ВОДЕ
3-й День: С У Ш А, Р А С Т Е Н И Я	6-й День: ЖИЗНЬ НА СУШЕ

При более детальном рассмотрении сложно не заметить закономерностей в ритмике и количественных повторах возможных словесных формул (т.н. «рефренов») в Шестодневе: «и сказал», «да будет», «и стало», «и отделил», «и назвал (и благословил) их, говоря», «и увидел, что это хорошо», «и был вечер, и было утро».

Второй, антропоцентрический рассказ о сотворении мира (Быт. 2:4 - 2:20), определенным образом восполняющий смыловую нагрузку Шестоднева, располагает события миротворения совершенно в ином порядке: от создания человека до создания животных, приведенных к «венцу творения» для наречения имен.

Самый краткий обзор композиции богодухновенного повествования ясно свидетельствует о совершенно особом изображении исторической реальности. С одной стороны, мы встречаемся со знакомым с точки зрения естественнонаучной реконструкции рядом событий и образов (начало Вселенной, «безвидность» первоматерии, появление жизни в воде, этапы творческого процесса), жанровыми аналогиями с шумеро-вавилонской поэтикой и мифологией; с другой стороны, - с особой композицией рассказа, откровением личного Бога-Творца, полемичностью с ближневосточными языческими космогогиями[270]. Эти две отличительные черты можно встретить в тех местах Священного Писания, где повествуется о чрезвычайно далеких от человеческого опыта фактах, как, например, эсхатологических событиях - повествовании евангелиста о Страшном суде (Мф. 25:31-46) или в Апокалипсисе Иоанна Богослова.

Таким образом, то, что светский исследователь назвал бы уникальным поэтическим повествованием, «метаисторией», православный исследователь назовет словесной иконой [271], посредством которой Творец и Промыслитель особым образом открывается и древнему, и современному человеку.

Дата добавления: 2015-08-18