Санкт‑Петербург. Наше время. Июнь. Сенсэй наблюдает за мной

Сенсэй наблюдает за мной. На каждом занятии раз за разом я чувствую его Внимание. Беспокоится? Когда я рассказал ему о бое с урками, он спросил:

— Почему не убил?

— Надо было убить?

— Ты мне не отвечай вопросом на вопрос, как представитель “избранного народа”! Ну, так почему? Мораль не позволила?

— Да нет…

— Так “Да” или “Нет”? — Сенсэй нахмурился.

— Ну… Мне кажется, это был бы стратегически неверный ход. Уголовная хроника… Наниматель сразу узнал бы, что заказ сорвался. И придумал что‑то еще. А так, если их не забрали, — они затихарятся. Забрали — он тоже не сразу узнает результат. В общем, и так и так — у меня есть резерв времени. И мораль тут ни при чем.

— Если и есть резерв, то небольшой. Я уже говорил: времени у тебя все равно очень мало. А мораль морали — рознь. В данном случае общепринятая — не действует… Что там с твоими боями?

— А что… Бои как бои.

— Ты не прав. — Валентин Юрьевич покачал головой. — Я вижу, ты настраиваешься на них, как на кумитэ. Это ловушка! В нее попадали многие. На первый взгляд все выглядит невинно. Один противник. Зрители. Словом, как обычно… Но ты забываешь — это бой насмерть! Без правил! И не “Октагон” — там какие‑никакие, а правила есть. С таким настроем ты обречен. А твой противник нацелен на результат. Ему надо убить тебя или искалечить! Он силен, подготовлен, возможно, не хуже тебя. Кто победит?

Некоторое время я растерянно смотрю на него. Как же я так… Ведь Сенсэй прав! Что‑то во мне уже расслабилось заранее, уверенное, что встретится с тем‑то знакомым. Соберись!

— Так‑то лучше, — Валентин Юрьевич похлопал меня по плечу и, впервые за весь разговор, улыбнулся.

— Но… Вы говорите так, будто сами…

— Участвовал? — он усмехнулся. — Было по молодости.

— И?!

— Что “и”? Я, как видишь, здесь, и не калека. Тогда было сложное время. Кризисы, разгул бандитизма… Надо было поддержать Школу, да и амбиции, конечно, — будь здоров.

— А ваш боевой псевдоним?

— “Акула”. Вряд ли кто сейчас помнит. — Сенсэй задумался. — Впрочем, может, это уже совсем другие бои. Другие хозяева. Как знать? Тогда просто снимали зал на один вечер. Бойцы в центре, народ — по периметру. Никаких столиков. Просто делались ставки и — вперед!

Мы помолчали.

— Ты, Игорь, мне вот что скажи, — глаза Валентина Юрьевича остро блеснули, — твоя девушка, Таня, она знает?

— О боях? Нет.

— Возможно, это правильно. Меньше будет волноваться… Ну а как с остальным?

— С чем? — не понял я.

— С проклятием, с ниндзя, с тем, что вообще происходит. Ты объяснил?

— Нет…

— А зря! Неведение не защищает — это раз. Оно может лишь уберечь от необдуманных действий. Но она — свободный человек! Дай ей самой решать! Не нужно доводить заботу до абсурда! Это два. Просто стань на ее место. Ведь твоя Таня думает, что это ОНА тебя в это втянула. И винит себя… Если не хочешь этого — расскажи ей!

— Валентин Юрьевич, я…

— Я‑Я‑Я! — Сенсэй сделал суровое лицо. — Ты будешь трепаться или пойдешь переоденешься, наконец?

Конечно же, я пошел переодеваться.

* * *

— Танюш, мне надо тебе кое‑что рассказать…

— Ты уверен, что сейчас самое время? — спросила она и провела пальчиком по моей голой груди.

Мы — в постели. Оранжевый свет ночника выхватывает из теней ее улыбку, капельки пота на животе, изгиб бедра. Я вздыхаю.

— Не уверен. Но рассказать надо.

— Тогда давай. — Танюшка, перевернувшись на живот, устраивается поудобнее. — Только накрои меня одеялом. Я начинаю мерзнуть.

— Мерзляк, — ворчу я, отыскивая в ногах сбитое в клубок одеяло.

— Да. Я — это он. Ну, не молчи. Мне уже интересно.

— Видишь ли, это очень серьезно… Возможно, ты не поверишь. Помнишь, я рассказывал тебе про Китайца?

— Это тот жуткий ниндзя?

— Да. Так вот… У последних событий на самом деле очень длинная история…

— Погоди. — Она приподнимается на локте. — Ты о чем?

— Долг, эти уроды…

— Тогда при чем здесь твой Китаец? Это ведь я…

— Нет. В том‑то и дело. Это не ты. Видишь ли, я проклят.

Танюшка молча слушала, пока я рассказывал историю с самого начала. Если честно, мне было страшно. Да. Я верю ей. Но вдруг она уйдет? Скажет: ты обманул меня. Да нет же! Бред! При чем здесь обман?

— Вот так, — сказал я, заканчивая рассказ, — теперь ты понимаешь, почему с тобой все это случилось? Ты важна для меня, как никто другой. Поэтому ударили по тебе. Атака идет сначала на близких, бьет на эмоцию, а уж потом…

— Знаешь, Игореш, — сказала она, помолчав, — если бы мне все это рассказал кто‑то другой, то я бы решила, что он болен на голову. Паранойя плюс мания величия. Но… Это ты… Если кто и здоров из тех, кого я знаю, — это ты.

— Пойми…

— Я верю тебе. Но здесь что‑то не складывается. Почему ты уверен, что именно Китаец навел проклятие?

— А кто же?

— Эх ты, “Маг и Волшебник”! Вспомни о родителях. Ведь это случилось задолго ДО Китайца.

Моя любимая женщина — самая умная в мире! А я болван. И за что мне так повезло с ней? Ведь права же! Почему я раньше не связывал эти события?

— Ты думаешь, Кутузов просто ускорил развитие программы? Но тогда кто же ее запустил? И зачем?

— А кто у нас здесь колдунишка? Вот и узнавай! — Она легонько прошлась ноготками по моему плечу. — Сам же учил меня, как перепросматривать прошлое!

— Яволь! — сказал я. — Но как быть с настоящим?

— А в настоящем я уже замерзла. Хочу чай. Горячий. В постель.

— Ну‑у, — я многозначительно посмотрел на ее обнаженную грудь, — если вы больше ничего не хотите…

— А что, — дерзко спросила Танюшка, смерив меня взглядом, — у вас еще что‑нибудь осталось?

— Непременно!!!

Обошлись и без чая. Долго ли, умеючи? Умеючи — долго…

* * *

Чаю мы, конечно, попили. Утром. Танюшка сидела в кресле, закутавшись в халатик, и задумчиво смотрела в окно.

— Знаешь, — сказала она вдруг, — я всегда видела, что ты у меня не обычный. Вообще, мне раньше казалось, что таких мужчин не бывает… Вот и девчонки решили, что ты идеал. Идеал кавказца, — она улыбнулась, — сильный мужчина. Я ведь знаю, зачем ты мне это все рассказал… Я с тобой, понимаешь?

— Да, — я обнял ее, — да…

— Но ты рассказал мне не все! — Татьяна чуть отодвинула меня и уперлась пальчиком в маленькую ранку на моей левой грудной мышце. — Что это? И не говори, что вчера… Если я и царапаюсь, то не так. Это похоже на гвоздь или…

— Да, — снова сказал я, — это именно то самое.

— Сначала на близких, а потом… на тебя?! — ее глаза наполнились слезами. — И дырка в футболке тогда же?

“Какая наблюдательность, черт побери! А мне, дураку, пора бы понять: не скрывай от любимой то, что она и так заметит…”

— Не бойся, — я снова обнял ее, доверчивую, теплую, родную, — они ничего не смогут мне сделать, пока у меня есть ты. Они не смогут… Веришь?

Но она только всхлипнула.

Духов и “Пусть войдет” из‑за двери.

Дата добавления: 2015-08-05