Читайте также:
|
Прошла долгая, студеная и скучная посконская зима.
Как ни топили во дворцовых покоях, все равно маленькому василиску было холодно, и он почти все время спал, изредка пробуждаясь для кормления.
Глазки у него, кстати сказать, были ярко‑синенькие, и потому Тихон дал ему имя Василек. Терентий хотел назвать его как‑нибудь пострашнее — Буреносец там или Громовержец, но уж больно мал был зверек для таких наименований.
Единственную в Агенориде газету — все ту же «Меенхеерваам» — доставляли в Столенград с большим опозданием. Стремглав и горбатый шут читали ее с мрачными лицами и еще более мрачными предчувствиями.
Сообщения из разных мест изобиловали самыми неблагоприятными знамениями. Что‑то такое повисло в воздухе, что‑то такое, чему и названия было не подобрать.
В Западной Междометии, к примеру, среди бела дня произошло редкое природное явление — психопад. На столицу этого небольшого королевства начали падать из тучи тысячи умалишенных, и при падении они не разбивались, поскольку дуракам и пьяным всегда везет.
В Плезирской Академии крупнейший посконолог мэтр Мурье (никогда в Посконии не бывавший) сделал крупное открытие: оказывается, посконичи не являются потомками легендарных гей‑славян, потому что у гей‑славян потомства не могло быть в принципе.
Принцы Тихон и Терентий с удивлением узнали из газеты, что сдурели окончательно, поскольку за едой стали тащить ложку не в рот, а в ухо. Но на самом деле мимо рта они проносили не каждую ложку, а через одну. Вторая же ложка опорожнялась ими в особую мисочку, стоящую на полу и предназначавшуюся для кормежки Василька.
Сообщения с побережья Серого моря, где высились развалины Чизбурга, были и вовсе уж несообразные. Согласно им, старая крепость восстановлена почти полностью, хотя жители Северной Немчурии не видели ни одного обоза со строительными материалами, двигавшегося в ту сторону, а миновать их землю было уж никак нельзя. Да ведь и вести восстановление было вроде бы некому…
Стрижанцы тоже клялись страшными клятвами, что никакого отношения к возрождению павшей твердыни не имеют — им хватает забот с возвысивщейся Неспанией, которая невероятно разбогатела благодаря золоту, вывозимому с новооткрытой земли Хлестафорики.
В самих Неверландах и в Немчурии стали поговаривать о каких‑то эльфийских шпионах, и не только поговаривать, но и сажать таковых в тюрьму.
В самый короткий день года ко дворам всех агеноридских владык явились какие‑то удивительные немые гонцы, вручившие одно и то же краткое послание: «Я иду». Кое‑где гонцов этих, вопреки обычаю, пытали, но никакого толку не добились.
Явился такой гонец и в Посконию, только у него послание было малость подлиннее: «Я иду за тем, что мне принадлежит». Подписи не имелось, а на печати изображен был цветок бессмертника.
Почти из всех стран приходили жутковатые сообщения о раскопанных свежих могилах и пропавших покойниках.
— Ерунда, — сказал Ироня. — Ихний листок просто перестали покупать, вот они и выдумывают что попало. А вот качество бумаги у них никудышнее стало: смотри, какая она желтая…
— Мне печать на этом послании покоя не дает, — сказал Стремглав.
— А что печать? Печать как печать. Цветок ли, баранья ли голова, какая разница?
— Помнишь ожерелье Алатиэли?
— Помню… Ах ты! Там ведь тоже цветочки бессмертника! Но это просто совпадение.
— Если бы… — сказал король. — А гонца, немтыря этого, ты узнал?
— С чего бы это?
— А я узнал. И посол Кадрильяк узнал — я по глазам его понял. Это лейтенант Жевар, командир арбалетчиков. Изменился, конечно, страшный стал, но это он.
— Спятил! Жевара я сам хоронил после взятия Чизбурга, даже поминальную чару пил…
— Он, он. Только ногу приволакивать стал.
— Что же мы, по‑твоему, его живого похоронили? Да у него башка рассечена была до зубов, а у посла вроде бы никаких шрамов я не видел. Только нет на свете такого мага, чтобы мертвого мог поднять. Правда, ходячего мертвеца многие умеют сотворить, но ведь его сразу видно, и слышно… по запаху…
— Значит, могут некоторые, — сказал Стремглав. — Только думается мне, что самого этого мага тоже пришлось из мертвых поднимать.
— Брось ты. Никого живого там не осталось, некому было чудеса творить. А коли так, что же ты лейтенанта не задержал? Может, он бы нам по старой дружбе растолковал, что к чему? Хотя бы на пальцах?
— Он и растолковал мне. Но тебе об этом лучше пока не знать. Вот когда отправим ребят учиться, тогда я, может быть…
— Все‑таки решил?
— Все‑таки решил. Чему еще они здесь выучиться могут? Да и пора им повидать мир. К тому же, думаю, в Бонжурии им будет безопаснее.
— А они знают?
— Пока нет.
Король и шут сидели, как два деревенских мужика, прямо на полу возле печки (Ироня — спиной к дверце) и время от времени подкармливали ее полешками. Помаленьку прихлебывали совиньон из ковшиков.
— Не дергайся, капитан Ларусс. Так всегда бывает, когда слишком долго везет. Чем дольше везет, тем больше забота: а чем же я за удачу буду расплачиваться? А когда она кончится?
— Ты считаешь меня удачливым?
— А то нет! Удача державы — государева удача.
— То‑то я век свой бобылем коротаю, и дети вот… Что ни говори, ненормальные ведь они, не такие, как все! Как я на них все оставлю? Долог ли век их будет? У них ведь и возможности помереть в два раза больше, чем у обычного человека… Болезни эти внезапные, когда никакого поветрия нет… ты бы послушал, что они во сне говорят!
— А что? Я как‑то не обращал внимания.
— Ты не отец. А я не одну ночь у их постелей провел.
— И что же они говорят?
— А говорят они, мон шер, разные эльфийские слова.
— Ты что, эльфийский знаешь?
— Так, кое‑что. И то, что они говорят, мне крепко не нравится. Эх, нельзя им без присмотра жить!
— Почему же тогда отправляешь их учиться?
— И при отцовских штанах тоже нечего отираться. А, пусть судьба сама решает. Пора, пора им в дорогу.
— Ты им охрану‑то назначишь? Да что охрану — я сам с ними поеду!
— Нет, Ироня. Поедут они в Плезир не как посконские принцы, а как купеческие дети. Наши богатеи взяли себе похвальную моду отправлять детей за границу, вот пусть и они…
— Они все же королевские сыновья. Неужели ты думаешь, что старина Пистон…
— Он не вечен. А в случае чего он тоже может посадить их в темницу и требовать потом у меня чего пожелает. Или он, или его враги — такие заложники всякому полезны. И тебе туда ехать нельзя, твои горбы в Плезире любая собака помнит. Скажут: с чего это друг‑приятель посконского короля состоит при каких‑то худородных выскочках?
— Может, лучше тогда в Стрижанию их отправить? Там ведь у них и Факбридж, и Трэшфорд, вообще просвещенное мореплавание…
— Да они бонжурский‑то уже знают как следует в случае чего сообразят и местными прикинутся — скажем, деревенскими дурачками… А в Стрижании разведка добрая, живо догадаются, ху из ху. Оттуда, из‑за моря, их будет и вовсе не выцарапать. Нет уж Бонжурия надежней. В случае чего поклонюсь венценосному брату Пистону — спина не переломится.
— А как же в Плезирской Академии принцы других стран открыто учатся, не таятся, не боятся? Наши ребята тоже не на свалке подобраны…
Король досадливо махнул рукой.
— Есть и еще одна причина. Ректор тамошний, мэтр Забульдон, их просто‑напросто не примет в студенты.
— Так мы же заплатим!
— Не поглядит и на деньги.
— Так ему Пистончик прикажет!
— Не поглядит и на Пистона. Академия там вольная, даже королю не подчиняется. Свой суд, своя стража. Город в городе. На меня же мэтр Забульдон в большой обиде…
— За что, государь?
— А ты Хому Хроноложца вспомни!
ГЛАВА 11,
Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 221 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| В которой королевские сыновья, сами того не желая, нарушают Великий Уговор Агенориды | | | В которой рассказывается о большой обиде, причиненной посконскпм королем великому ученому |