Франция «земель» при третьей республике

Рассмотрим теперь Францию конца XIX в., живущую в совершенно ином политическом пространстве. Как представляется, единство «Франции» времен Людовика Святого и последнего крестового похода сходно с единством Фран­ции времен Клемансо и войны 1914 г.¹ лишь семантически. Но эта современная Франция разнородна, раздроблена, по крайней мере в своей сельской части, как это показывает Юджин Вебер. И хотя можно сказать, что политика существует на уровне деревни, что каждый территориальный коллектив в некотором смыс­ле является «полисом»², местные интересы не переводятся на язык общенацио­нальной политики. Политика представляется скорее делом нотаблей, чем самих крестьян. Их пленяют чудотворцы (Бонапарт, Буланже, а позднее де Голль), де­ревенские жители отчуждают себя или уходят с политической сцены, освобож­дая ее для ближайшего «начальника» (крупного собственника, владельца замка, врача). Революция оставила после себя большие трещины, самая крупная из которых разделяет католические и некатолические департаменты и кантоны; в 1870-е гг. Республика смогла вновь привлечь на свою сторону крестьян. Однако все это не мешает политике оставаться местной в своих обыденных проявлени­ях, хотя она и испытывает воздействие общенациональной «политической жиз­ни». Всеобщее избирательное право постепенно создает свою собственную уни­версальность — благодаря повторяемости выборов, их ритуалам, вынужденным мизансценам, усилиям партий. Оно все более и более вовлекает в свою орбиту избирателей в деревнях и «национализирует» политику. Электоральные кампа­нии способствуют включению «земель» (terroirs) в нацию и не менее, чем желез­ные дороги, помогают преодолевать обособленность этих глухих углов; к поли­тической интеграции в государственно-национальное единство подталкивает также принятие католической Церковью республиканских институтов, когда после неудачной попытки санкционированного ею переворота 1877 г. исчезают надежды на возвращение к монархии. Одно из препятствий, с которым сталки­ваются партии в своей пропагандистской деятельности, — языковая пестрота: по данным официальной статистики, в 1863 г. жители 8381 коммуны из 37 500 имевшихся не говорили по-французски; к 1890 г. на местных наречиях говорили не менее чем в тридцати департаментах, а когда началась война 1914 г., то об­наружилось, что в полках, сформированных на территориальной основе, солда­ты не понимают французского языка. Таким образом, несомненно, что кресть­янская Франция довольно поздно приобрела культурную однородность — лишь в окопах Великой Войны.

Однако эта война стала возможной именно потому, что даже тогда, когда сол­даты-крестьяне отдавали свои голоса на выборах дворянам и связывали свои надежды с какой-либо харизматической фигурой, даже если они изъяснялись на тарабарском наречии или на ломаном французском языке, они были прочно

' О преемственности между средневековой Церковью и современным отечеством см. в перево­де на французский язык: Kantonwicz Ernest. Mourir pour la patrie. PUF. 1984.

² См.: Weber Eugen. La fin des terroirs. La modernisation de la France rurale, 1870—1914.

ЧАСТЬ IV. Государство, гражданское общество, нация

включены в национальную политическую реальность, т. е. в сущность, способ­ную противостоять другой сущности, и их можно было мобилизовать на войну. Искушение говорить о единой нации приобретает невиданную силу именно тогда, когда эту нацию заставляют маршировать в строю. Но разве не проявляют чест­ность, убеждая солдат в том, что они будут умирать за отечество, что они явля­ются как бы частицами жизни, которая превосходит их жизни? Обратимс'я к спон­танной социологии нации, а именно — к дискурсу де Голля, которого выделяет политическая роль, сыгранная им в современной Франции. Он предлагает свое видение нации и государства, позволяющее точнее определить цели, которые ставят авторы теорий, стремящихся представить нацию в качестве носителя пре­емственности в длинной череде времен. (О де Голле см. также: гл. IV, с. 86, гл. VII, с. 191.)

НЕНАУЧНАЯ СОЦИОЛОГИЯ НАЦИИ:

Дата добавления: 2015-08-03