Глава 22. Затем были Канны

Затем были Канны…

— У тебя и здесь своя вилла?

— У каждой красивой женщины в каждом красивом городе должна быть своя красивая крыша над головой.

По правде говоря, к концу недели я уже устал таскаться за Аней по злачным местам Лазурного побережья и начинал потихоньку страдать. Когда у тебя есть высокая цель и до мелочей, до зерен разработаны пути ее достижения, никакие жизненные услады не идут в сравнение с тем наслаждением, которое испытываешь, ступая шаг за шагом по выбранному пути. И если ты даже знаешь наверное, что эта тропа благих намерений приведет тебя в ад, ты, увы, не в состоянии с нее свернуть. Таков закон природы породы человеческой, и история не помнит случая, чтобы кому-нибудь удалось его победить. Если же на этом вожделенном пути тебе случается встретить препятствие, скажем, влюбиться, и ты вынужден вдруг делить или выбирать, — нет ничего более мучительного! Отсюда страдания не юного Вертера. И чем ты старше, тем более они мучительны: нет времени на раздумье.

— Я хотела, чтобы ты пожил моей жизнью и ощутил все то, что я ощущаю изо дня в день, — сказала Аня, заметив соринку равнодушия в моих глазах.

— Что ты! Без тебя я бы никогда этой красоты не рассмотрел!

Мне казалось, что ее бы огорчил мой рассказ о том, что на свете есть и другие райские уголки, где я прекрасно проводил время в абсолютном бездействии или упорно трудясь над решением какой-нибудь жизненной проблемы. Например, на испанском побережье, когда я след в след шел по следам Сальвадора Дали или на Кубе, куда нас с Жорой занес случай, и мы постигали феномен Фиделя, или на Таити, где мы преследовали дух Гогена. А что сказать про Кипр или Капри, где я выискивал следы ленинского присутствия?!

Я снова налил себе вина, теперь уже твердо зная, что остаток жизни проведу в стремлении не потерять эту женщину.

Затем было паломничество к Леонардо да Винчи. Мне удалось-таки раздобыть волосок из его роскошной, всему миру известной седой бороды. Я был рад, как дитя. Но пришла вдруг Тина и огорчила меня своим:

… запускаю Твоим именем в вены

смесь молока и пламени…

жизнь твою прочитаю по линиям…

нарисую тебя на знамени…

и начнём с тобой песню — заново…

вспоминая вкус слова love …

Огорчила?..

Пришла-таки, нашлась!

Почему-то я радовался, как дитя, как дитя…

«Тиннн-н-н…».

Да, было чувство абсолютной раздвоенности!

… нарисую тебя на знамени …

Это стоило…

Я сидел в полной отрешённости! Меня поразила эта виртуальная связь: Тина и Леонардо! Пришла неожиданная мысль: умеет ли Тина рисовать? И если да, то при чём тут наш Леонардо? Разве она способна на «Тайную вечерю»? А на «Монну»? Интересно было бы…

— Ты спишь, — спросила Аня, — о чём ты думаешь?

Я кашлянул, отрешаясь от своей Джоконды.

— Здесь у нас, во Франции, — сказала Аня, когда мы, въезжая в Париж, пересекли кольцевую дорогу, — кроме всего того прекрасного и замечательного, что ты знаешь и можешь себе представить, есть еще одно удивительное место — Лурд. Небольшой городок с гротом и чудесным родником, где полторы сотни лет тому назад некой Бернадетте явилась дева Мария.

— Я слышал об этом.

Мы остановились на красном светофоре.

— Хочешь побывать?

— Да я, в общем-то, здоров, как бык...

— Люди твоего возраста не бывают здоровыми.

Аня произнесла этот приговор, точно в руках у нее была история всех моих болезней. Я посмотрел на нее с удивлением.

— Не хочешь исцелиться?

— Давай, — сказал я, — но сначала…

Пренебрегая всякими правилами уличного движения, Аня дождалась, когда проедет какой-то микрогрузовичок и развернула машину в обратном направлении. Мы отправились в Лурд и приехали туда поздно вечером.

— Идем, — сказала Аня, выходя из машины.

— Сейчас?

Аня ни слова не сказала в ответ, захлопнула дверцу и решительным шагом направилась к мерцающим впереди огонькам. Мы прошли через освещенный подземный переход, заполненный молча бредущими, словно в сомнамбуле, встречными паломниками. Что бросилось в глаза — неиссякаемый даже в этот поздний час, поток инвалидных колясок.

— Каждый год, изо дня в день они идут сюда, следуя инстинкту самосохранения, миллионы больных, хромых и горбатых, глухих и слепых…Бесконечным потоком… Бесноватых и прокаженных… Как к Иисусу…

Аня произносила все это тихим голосом, но я прекрасно слышал ее.

Слева холодная монолитная каменная стена, идущая вдоль пешеходной тропы, справа вместо перил свободно от столбика к столбику натянут толстый витой белый канат и едва слышное журчание невидимого ручья: все это навевало средневековую таинственность и не позволяло думать ни о чем другом, кроме предстоящей встречи с чудесным. О, чудо! Я не знал, в чем оно должно проявиться! Я шел не спеша рядом с Аней, держа ее руку в своей, в мерцающем свете сотен тысяч свечей…

Чего, собственно, ждать от этой встречи? Все мои невидимые на первый взгляд недуги я носил в себе, как носят любимый галстук или носки. Что нужно исцелить в первую очередь: высокомерие, тщеславие, боль в левом колене или недавнюю аритмию сердца? Она доставляет мне теперь немало хлопот. Вдруг мое сердце замирает и стоит без единого движения, как конь в стойле. В такие мгновения чувствуешь себя идиотом: то ли жив, то ли умер — не знаешь, что с собой делать. Может быть, попросить избавить меня от строительства своей Пирамиды? От этой преступной мысли меня просто в жар бросило, и Аня подозрительно посмотрела на меня — ты в порядке? Я улыбнулся. Вдруг:

Мне сказали — твой бездонен ад.

Бросишь камень — не услышишь эха.

Это рай причудами богат.

В ад впускают нас не для потехи.

Мне сказали — отмоли грехи …

У меня не было никаких сомнений в том, чьи это строки — Тина! Тина и тут напомнила о себе: «… твой бездонен ад». Что это — предупреждение? Какой ад?! Никакая услада ада не в состоянии увести меня от того, чем переполнено всё моё существо — творить совершенство! И я отдаю себе отчет, какими намерениями устлана моя дорога. Отмаливать же грехи, это — пожалуйста! Я это делаю каждый вечер! Да и не настолько я грешен, чтобы…

Или всё-таки есть что отмаливать?

Тина!.. Ах, эта Тина!.. Как она может знать? И почему я мысленно назвал её Джокондой?

Потом я остался один, вдруг один, я ощутил жуткое одиночество: один в знойной пустыне, как Иисус, вокруг никого, ни Ани, ни паломников в колясках, ни звука, ни ветерка… Свет, свет!.. Море света!

Вдруг я расслышал:

— Ничего не бойтесь, будьте уверены в себе, Мать Мария принесет Вам облегчение…

Говорили по-французски, но я понимал каждое слово. Это был тихий теплый женский голос… Мне помазали лоб, руки… и я вдруг потерял себя, потерялся во времени и в пространстве, растворился в мире... Подо мной не было земли, не было вообще никакой опоры, ни встречного ветра, ни единого звука, невесомость и бескрайний простор. Ты единственный во Вселенной, но и страха нет. Абсолютный покой.

Потом я вернулся. Аня стояла передо мной и улыбалась.

— Ты в порядке?— спросила она еще раз.

— Живи дальше, — сказал мне теперь по-русски красивый мужской баритон.

Это был не приказ, не разрешение, мне не выдавали вексель на дальнейшее пребывание на земле, это было приглашение в новую жизнь. Я не мог определить для себя, в чем заключается эта новизна, просто знал. Здесь на меня в святом благоговении упал отсвет сияния Божественного промысла. Вся площадь тоже была усыпана волнующимися из стороны в сторону желтыми бабочками огоньков бесчисленного моря горящих свечей.

Лица паломников были едва различимы, выступали из темноты темно-серыми пятнами, как души умерших из преисподней. Такое было впечатление. Но это были живые люди, твой просветленный мозг знал это и не уставал безмолвно твердить тебе: живидальшеживидальшеживи…

Домой мы доехали молча. Я только любовался городом. Закутавшись в вечерние сумерки, Париж просто очаровывал.

— Сегодня у меня ничего не получится, — признался я Ане дома.

Все мое тело взбунтовалось против моих желаний.

— Я знаю, — сказала она, — это пройдет.

Затем я спал. Эта была первая французская ночь, проведенная в ее спальне без нее. Потом, стараясь объяснить самому себе тайну моего преображения, я уверял себя в том, что мое исцеление было тотальным, исцелился и преобразился я весь, целиком, от кончиков пальцев до корней волос и до каждой клеточки, до каждой ниточки ДНК.

Как так!? Если бы я мог ответить на этот вопрос. Это Божественное вмешательство преобразило не только мое тело, но главное — душу. Я был чист и безгрешен, как ангел, и как ребенок радовался этой чистоте.

Мне сказали — отмоли грехи …

Ти, я уже постарался! Посмотри на меня — чист как ангел!

… и начнём с тобой песню — заново… вспоминая вкус слова love …

Ти, посмотри мне в глаза!.. I love you!..

— Что ты там бормочешь? — спрашивает Лена.

— I love you!.. — говорю я.

— Зачем мне все эти ваши подробности? — спрашивает Лена.

— Эти подробности, — произношу я, — обеспечивают правдивость и веру. А это немало.

Дата добавления: 2015-08-03