Уровень второй 5 страница

А наутро, оклемавшись, вызывает Оленя в свой лимузин, запирает все перегородки между салоном и водительским отделением, достаёт блокнот, говорит «тссс» и пишет в блокноте крупными корявыми буквами: «Фигали тебе талант зарывать в драной телестудии? Будешь моим прессняком? В смысле, ответственным за связь со СМИ?»

Олень сам не понимает, зачем согласился. Да, деньги, да, престиж, да, перспективы. С подачи Большого Дяди он и Академию госслужбы закончил заочно (платил, естественно, кандидат, впоследствии-таки ставший областным бароном), и стал в среде местных журналюг чем-то вроде заветного талисмана: через него происходил допуск к телу, а Олень, в отличие от прежнего атташе, всегда был неизменно вежлив и доброжелателен с прессой, никогда не отказывал помочь с интервью, если не было уж совсем непреодолимых препятствий к тому — и никогда не ставил вопрос о цене услуги. Для непосвящённых небольшое пояснение: должность пресс-атташе, чисто формально, обязывает его давать прессе информацию о деятельности региональной власти и назначать день и час для интервью, коли приспичило газетчикам. Чисто формально. А на деле секретарь, если ему лень или дана сверху команда «всех посылать подальше», вертит журналистами как хочет и частенько врёт, что шефа нет, что он занят, что… в общем, знакомая картина. Журналист-недотёпа вздохнёт и бросит трубку, а опытная «акула пера», помявшись для вида, спросит «Сколько?» Разумеется, ни под какую взятку такой пассаж не попадёт, вырученные от сделки деньги будут записаны во все ведомости как оплата «единовременного договора сотрудничества», а процент… процент по всем законам достанется тому, кто эту сделку провернул. Так поступал предшественник Оленя. Он и с писаками-то разговаривал сквозь зубы, прищурив левый глаз, а если кто из этих нахалов подаст ему руку для приветствия, секунд пять натужно думал, прежде чем ответить на рукопожатие: мол, ровня ли ему, Главному Царедворцу, сей холоп худородный, чтобы с ним ручкаться?

Так никогда не делал сам Олень. То ли потому, что противно было со своих же коллег снимать сливки, то ли по простоте душевной не догадался. То ли оба варианта ответа.

Олень сидел на диване, бездумно пялился в экран телевизора, по которому прыгали под безумный барабанный ритм, с ног до головы облитые неоновыми лучами, какие-то бразильские девицы, одетые лишь в карнавальную мешуру, — и вспоминал, вспоминал, вспоминал. Почему, к примеру, так неладно складываются его отношения с тётками в аппарате Большого Дяди? Ведь не урод, не невежа, не бука, умеет и одеться со вкусом, и анекдотом сослуживцев побаловать, и комплимент вовремя сказать, и дни рождения всегда вместе со всеми отмечает, и даже не кривится, когда пьяные бабищи за столом начинают выть мимо нот «ой цвитёт калиииии-НА! в поли у ручьяяяяяя».

А не любят его. Чужой потому что. Не из того теста. Два высших образования на морде написаны. Как после гражданской про таких говорили: «Из бывших». Но и это — слишком примитивное объяснение.

А Большой Дядя, хотя и царь-бог-герой, как пацан боится потерять свою старую гвардию. Поэтому, когда в кулуарах бабищи припёрли шефа к стенке и ласкового спросили: «Ты что ж, Михалыч, нас на этого променял? Мы с тобой огонь и воду, а он с какой горы хрен?» — Большой Дядя понял, что стоит на самом краю, потому как ЭТУ ДВОРНЮ обижать ой как опасно. Их ведь давно глава облцентра переманивает в свою команду. Возьмут и соблазнятся на посулы. И уйдут. Вместе со всеми секретами мадридского двора. И понял Дядя, что Олень никогда не приживётся со своими двумя дипломами в этом посконно-домотканном, стоптанном, видавшем виды, пропитом насквозь коллективе «единомышленников». И сразу к нему охладел. Нет, не уволил, и оклад не понизил, но из фавора удалил тут же. И когда тётя Вера попросила Оленя похлопотать за Алёну, выписать ей командировку в Москву за счёт облбюджета, Мальчик даже пытаться не стал. Кто такая Алёна? Телезвезда, народная артистка, топ-модель? Всего лишь друг пресс-секретаря Хозяина. А кто такой пресс-секретарь? Калиф на час. Самое большее, что сделает дядя для него — от армии отмажет.

Даже тот факт, что Олень когда-то спас жизнь царя и бога, теперь в глазах шефа ровным счётом ничего не значит.

Впрочем, с недавних пор и сам Олень брезговал заходить к шефу без дела либо по личным вопросам: с того момента, как выслушал от Дяди долгий и совершенно невменяемый монолог в ответ на просьбу репортёров с «Волны Плюс» откомментировать участившиеся в области случаи ошибок следствия. Буквально эпидемия какая-то: за полгода пять инцидентов, когда брали ни в чём не повинного прохожего, привозили в милицию, клали мордой об стол раз пятнадцать, потом подкладывали ручку и бумагу и приказывали: «Пиши, что ты украл-избил-ограбил-изнасиловал». Суды утомились отправлять такие дела на доследование в прокуратуру, а после отмены института доследования и высшие судебные инстанции взвыли — такой поток кассационных жалоб на них обрушился. Дядя, разумеется, по букве закона оценивать работу Фемиды не имел права, но как человек и гражданин… просто мнение… а вдруг…

«Я тебе вот как скажу, — рявкнул Дядя, когда Олень в общих чертах обрисовал ему суть просьбы коллег с «Волны Плюс», — Садят хануриков — и пра-льно делают. Пра-льно. Я как бывший следак тебе говорю: невиновных нету! Не украл — так хотел украсть. Не убил — так мог убить. Мог ведь, а? Руки-ноги есть? Значит, мог. Ты так и запиши мои слова, и щелкопёрам передай: государство, — он сделал многозначительную паузу и ослабил узел галстука на бычьей шее, — имеет, значит, полное право, нах, дрочить вас, холопов по самые помидоры, потому что государство вас, козлов, ЗА-ЩИ-ЩА-ЕТ. Поэтому у меня претензий, эта, к работе следственных органов нету. Точка. Почему не пишешь?»

Разумеется, Олень не стал так вот беспардонно подставлять начальника: журналистам с радио сказал, что шеф от комментариев отвертелся, но в общих чертах просил передать, что уважает закон и права человека и бла-бла-бла.

А теперь представьте, что ЭТОТ ответит на просьбу подкинуть немного деньжат из облбюджета смертельно больной девушке, чтобы она скаталась в столицу и сделала там нормальную химиотерапию.

«Да, ты прав. Ни денег, ни влияния, ни даже надежды. Впрочем, одна разве что…»

Олень оторвал взгляд от экрана и с боязливым интересом посмотрел на свои тонкие, незамозоленные, испещрённые нервным рваным узором линий, ладони. Странно. Вроде бы обычные руки — не музыканта, не боксера, не врача. Ни силы в них, ни красоты.

А ведь двоим или троим эти руки уже спасли жизнь… Спасли — потому что так захотел сам Олень.

***

Бааль подался навстречу монитору всем корпусом, даже плащ на груди расстегнул от внезапного волнения. Астралон объекта тем временем вздрогнул и налился синевой.

— Тётушка позвонила нашему Мальчику, — процедил Бааль, не отрывая взгляд от голограммы и продолжая прижимать хрустальный шарик к уху, — Плачет, ухи просит. Ах, единственная дочурка, ах отличница и красавица, ах, безнадёжно влюблена в нашего пресс-атташе, а Мальчику нравится, когда в него безнадёжно влюблены. Но дело плохо: лейкемия, верный гроб. Мальчик добрая душа, но у него нет денег, чтобы оплатить операцию по пересадке костного мозга этой Барби. Денег нет… но есть кое-что другое. Сила. Он давно заметил, что умеет излечивать физическую боль — почему бы не… Да, не всякому по плечу.

Бааль медленно и сладострастно ввёл указательный палец в центр голограммы — туда, где пульсировал серебристым светом менталон Мальчика.

— Взываю к тебе, 272564, — голос Бааль-Зевеля внезапно ушёл на инфрачастоты, да такие низкие, что первые ряды курсантов, захрипев, согнулись в три погибели и упали на колени перед сапогами старшего инструктора, — Ты ощущаешь неколебимую уверенность в своих силах. Они тебе даны свыше. Что позволено Юпитеру, то не позволено быку, а ты же почти Юпитер. Ты лечил однокурсников. На практике в Омске в тебя попала шаровая молния и ушла в землю, а ты даже не чихнул. Ты настолько особенный, что самому страшно. Как жаль, что в мире так мало осведомлённых о твоей силе… но это можно исправить. Ты способен совершить чудо, и не ради славы — ради добра. Тебе больно слышать, как рыдает в трубку старая подруга твоей матери. Тебе дорого чувство Алёны. Возможно, она единственная из людей, кто тебя любит по-настоящему. Уйдёт она — и в мире станет холодно. Очень холодно. Вокруг одни подхалимы, и ты им не нужен — они пасутся вокруг твоего шефа, а ты всего лишь дверь, трамплин, ключик от Большого Дяди… но случись что с тобой — никто из них и пальцем не пошевелит. И твой Большой Дядя в первую очередь. Ты не любишь эту девочку, но панически боишься её потерять. Рак — что такое рак, когда обнажишь ты мышцу свою? Скажи «да». Ну же. Ты берёшься излечить Алёну по своей методике. Ведь она у тебя есть, эта методика. Твоя маленькая сладенькая тайна. Скажи «да». Я дам тебе ключ от ларца.

Командная строка под менталоном объекта вспыхнула алым, и цифры в ней понеслись в обратном отсчёте от ста к нулю: верный признак того, что Мальчик почти готов играть по предложенным ему правилам.

— Но экселенц, — Крак тревожно обхватил лапой длинный подбородок, — Если я правильно понял, чудо случится…

— Ты правильно понял, — зловещим фальцетом пропел Бааль, гипнотизируя взглядом голограмму, — команде офицера Анубиса придётся опять ползти в Белый Коридор бедной девочки и инсталлировать прежнюю кодировку физического тела. Вручную. Анубис будет этим заниматься, а солдаты погибнут, прикрывая офицера от мечей и копий Светлых Стражей Коридора. Таковы правила войны — а вы её пушечное мясо. Героям смерть, трусам — тоже смерть. Слава Сатанаилу!

— Слава!— взревели дрожащие курсанты нестройным хором.

Пятьдесят… сорок девять…сорок восемь…

— Объект ДОЛЖЕН совершить чудо, — прошептал Бааль, ни к кому конкретно не обращаясь, — Ему воспоют осанну, и он ослепнет окончательно. И начнёт такое творить… такое… а осанны всё громче, а силы всё больше…

Тридцать… двадцать девять… двадцать восемь…

— Великий целитель! Про карьеру столоначальника забыто — и Мальчик открывает собственную клинику… сначала бесплатную, а потом… а потом я дам ему немного знания… ровно столько, чтобы он ощутил себя пастырем, могущим вести овец к злачным пастбищам… почти как Тот, ненавистный идол… но у того не было денег, а у Мальчика их отныне будет как у дурака фантиков…

Десять…девять…восемь…

— Но наш вундеркинд не алчен… просто маленькая клиника станет международным центром по борьбе с болезнями, которые официальной медицине не по зубам… всемирное признание, всемирная слава… и деньги уже иные… Нобелевскую премию не желаете, синьор? Но Мальчик и здесь не склонится перед Мамоной — он вложит деньги в телеканалы, в ручных депутатов… что бы те наконец признали, кто в лавке главный… Он думает — главный тот, кому подвластна смерть. Но увы — главный в лавке по-прежнему тот, на ком дурацкая шапочка со смешным названием «тиара». А дурацкую шапочку получает только член структуры… А новая структура создаётся очень быстро: как только дурак решит, что он Мессия, и превратит свою паству из просто пациентов в пациентов дурдома… Великого, всеэпсилонского дурдома под названием Церковь Излечения, Храм Бессмертия, Община Третьего Завета — мало ли имён у глупости?

Три… два… один.

— Ну!!! Ну же!!! Качайся, вражье отродье!!!

«Не хватает энергии», — вспыхнула посреди голограммы корявая надпись, набранная вавилонской клинописью.

— Всех убью!!! — взревел Бааль-Зевель, но внезапно стих, нетерпеливым жестом заставил курсантов сделать шаг назад и прекратить заполошный галдёж. Протёр ладонью хрустальный передатчик. Снова приложил к уху.

— Кто на линии? Ваш код? — произнёс он, разъярённо щурясь и пытаясь собрать в кулак самообладание.

Всего одна наносекунда молчания. А затем хрусталь заливисто засмеялся — и столь чужд был Чёрному Коридору этот смех в тональности ре-мажор, что даже монитор, заискрив, вырубился. Полная, идеальная тьма. Тьма мышеловки.

— Привет, привет, — весело засеребрился хрустальный шарик, — А я-то думаю, что за ухватки такие знакомые. Ты всегда был изобретателен. Но сегодня не твой день.

— Ваш код, офицер! — по лицу Бааля пробежала судорога, желваки с пулемётной скоростью заходили взад-вперёд под кожей, — Или уйдите с канала. Я вас запеленгую и подам рапорт.

— Кому? — искренне удивился хрусталь, — Кому ты рапортовать будешь? Ты всё ещё не понял? Я взломал этот канал связи! И шифры твои прочитал! Надо же, — голос издевательски зацокал языком, — 272564, долго думал наш пострел, кодируя гордыню объекта. Не нашёл ничего лучше, чем поставить код своей собственной гордыни. Математическая связь вместо эмпатической? Мудёр, нечего сказать.

Бааль сжал кулак с хрустальным шариком с такой силой, что по граням передатчика побежали испуганные микротрещины.

— Кто ты? — спросил демон голосом вежливым до тошноты.

Хрусталь ответил. Неразборчиво для курсантов, но весьма внятно для старшего инструктора. И тут же был раздавлен в могучей длани Бааль-Зевеля.

Бааль ссыпал хрустальную крошку на пол и мысленно сосчитал до ста.

— У нас появился соперник, парни, — сообщил он без улыбки и гнева, глядя себе под ноги, — Пока мы дарили Мальчику цветы, они наливали ему шампанское. Они знают коды «дичи». Только что блокировали канал связи с объектом.

— Кто «они»? — осторожно поинтересовался тот же неугомонный солдатик из заднего ряда. И немедленно был испепелён — молнии из левой руки Бааль умел кидать на голос, не целясь и не сожалея о содеянном.

— Силы Света, — пояснил он, задумчиво пожевав губами, — Ангелы. Райская долбанная контрразведка.

Дата добавления: 2015-07-24