Вниманию оптовых покупателей! 16 страница

Пшезджецкого (он воспроизводит рисунок Коллара, хотя и довольно неточно) и пытаясь прочитать на божке подлинно славянские надписи, читает не то, что изображено на груди (как раз на груди он усматрива­ет карту созвездий), а германские руны⁴⁷, принимая их за славянское

загадочное письмо! Вот уж воистину: если не хотят видеть славянские знаки, их и не находят!

Между тем вся критика Ягича исходит именно из подложности фигурки Прове. Доказывая подложность микоржинских камней, он ссылается на сходство рун на них с рунами на фигурках из Прильвица (позже хранящихся в Нойстрелице, называемом Ягичем Стрельцом, по его исходному славянскому названию), и в первую очередь на фигурке Прове. «Вообще тип Микоржинских рун тот же самый, что и Стрелецких. Этого факта не мог отрицать даже такой горячий защитник Микоржинских камней, каким был покойный Пе-косинский. В своей монографии⁴⁸ он откровенно признавал, что под­ложность Стрелецких фигурок, если ее допустить, повлечет за со­бой также подложность Микоржинских камней...»⁴⁹. Вся критика Ягича основана на сличении рун, он нигде не приводит изображений Коллара. Между тем уже Пшездецкий, говоря о Потоцком, пишет, что фигурки и утварь второй коллекции тот «срисовал (правда, не очень подробно) и издал»⁵⁰, так что все обвинения Ягича в фальсифи­кации зиждятся на рассмотрении «не очень подробно» воспроизведен­ных надписей! И действительно, легко видеть, что на позиции 1 на лбу Прове имеется надпись RI, а на левом боку — надпись ZI, что можно понимать как РИЗЫ. Между тем никто из других исследователей эту надпись не воспроизводит, не известна она и Ягичу! Так не правильнее ли будет набраться научного мужества и обвинить в фальсификации и Потоцкого, и Лелевеля, и Ягича за то, что вместо реального изобра­жения божка Прове они дали схематическое и на его основе составля­ли суждение обо всей славянской письменности вендов Ретры?

Надпись РИЗЫ, видимо, должна привлечь внимание немецкого посетителя храма Ретры к одежде Прове и к его узелковой надписи; но именно это дополнительное указание, как и сама славянская над­пись были изъяты учеными в их анализе! Тем самым мы не хотим сказать, что данная подтасовка была сделана сознательно, но факт остается фактом: вторую коллекцию описывал не скрупулезный и педантичный немец Маш, а автор фантастического романа «Руко­пись, найденная в Сарагоссе» поляк Потоцкий, которого интересова­ли, разумеется, не всякие там морщинки, узлы и буквы на лице фигурки, а общий вид объектов; если у Маша помещены подробней­шие гравюры на меди, то у Потоцкого — весьма живописные акваре­ли. Зато по числу воспроизведенных объектов Потоцкий превзошел Маша! Лелевеля тоже интересовало число древних объектов, а не их подробный вид, и он давал вообще скорее намеки на них, чем их развернутую характеристику. А Ягич, такой ранимый и видящий кру-

гом сплошные фальсификации, предпочел опереться на то, что уже было задействовано в научном обороте, не удосужившись обратить­ся к лучшим прорисовкам. В результате были сделаны скоропали­тельные выводы тем человеком, который писал о невозможности делать какие-либо суждения в области славянских надписей: «Я не ошибусь, если скажу, что ни Левецов, ни Лиш не обладали необходи­мыми знаниями, чтобы рассматривать вопрос в этом направлении. Большинство славянских ученых, напротив, сталкиваясь с этим предметом, были в своих выводах столь некритичны, столь пред­взяты, что они со своими врожденными языковыми знаниями со­вершенно не способствовали решению вопроса»*'. Оказывается, все вокруг были предвзяты и шагали не в ногу и только Ягич, подменив реальное изображение на беглый эскиз, шагнул в ногу, перестав «оперировать такими сомнительными крупными авторитетами, как, например, В. Гримм», который утверждал, что каждый, кто видел фигурки из Прильвица своими глазами, «высказывался за их под­линность^¹. Разумеется, что граф Александр Пшездецкий по этой шкале вообще не относился к авторитетам; между тем, он утверждал, что среди первой коллекции находился «жертвенный нож (№ 58) с рунической надписью ПРОВЕ и жертвенная чара СЛ£ 43) с различ­ными руническими надписями, между которыми находилась также выгравированная надпись ПРОВЕ», и что Маш заключил из анализа этих предметов жертвенного инвентаря, что «среди божков Ретры должен находиться также божок Прове (вопреки прямо противо­положному утверждению современника Ретры Гельмольда)⁵² и что он, вероятно, находился в первой коллекции, откопанной в 1687 г.»⁵³. В таком случае к числу фальсификаторов надо относить и Маша, обнаружившего данное имя на ноже и чаре, а великогерцогскую комиссию обвинить в соучастии с ним, ибо она признала его коллек­цию подлинной.

Итак, на фигурке Прове имелась славянская надпись, и если бы ее удалось прочитать по-славянски и показать родство с другими славян­скими надписями, это явилось бы полной реабилитацией божка Прове.

Некоторые выводы. На основе данного, весьма небольшого ана­лиза мы пришли к нескольким выводам, которые окажутся полезными в дальнейшей работе. Прежде всего, западные славяне, жившие в германском окружении, писали германскими буквенными рунами для того, чтобы их соседи могли понимать, как назывался тот или иной божок и какому храму он принадлежал. Это было сделано не столько из соображений знакомства германцев со славянскими религиозными ценностями, сколько из сугубо практических соображений: если в ре-

зультате завоеваний германцы растаскивали коллекцию по различным городам, славяне позже могли указать на гравировку и сказать: это божок ПРОВЕ из РЕТРЫ. Но то же самое видели и могли прочитать немцы. Если бы надписи были сделаны только славянскими слоговы­ми знаками, то эти фигурки ничего бы не сообщали их новым владель­цам. Так что славяне подписывали свои сокровища не из любви к искусству и не от отсутствия собственной письменности, а по необхо­димости. Равным образом были подписаны германскими рунами и де­шевые амулеты, которыми, видимо, торговали при славянском храме, продавая их германцам. Что же касается надгробий, найденных в Польше, то причина обращения к германским рунам тут иная. Здесь славяне входили в состав скандинавских дружин, основой которых являлись германцы, и, следовательно, писать необходимо было герман­ским способом. Славянское «загадочное» письмо в некоторых случаях могло присутствовать — но лишь как узор. А вот за рубежом, вдали от Скандинавии, можно было писать хотя и рунами, но уже по-славян­ски, что мы и наблюдаем в Микоржине. Тем самым мы подтверждаем точку зрения исследователей XVIII века: славяне действительно писа­ли в XI-XII веках и позже германскими рунами, однако с большой оговоркой — это была не собственная и не заимствованная для соб­ственных нужд письменность, а письменность германская для чтения германцами.

Другой вывод связан с тем, что исследователи XIX и даже XX ве­ка не знали о существовании какого-либо другого славянского письма, так что всякое отклонение от написания германских рун понималось как подлог. Поэтому надписи с Ледницкого озера в Польше и из Скальско в Чехии казались подозрительными именно из-за наличия отсутствовавших в германском футарке знаков. Возникла анекдоти­ческая ситуация: собственно славянские надписи объявлялись несла­вянскими на основании своего «мнимого рунического письма»! В XX ве­ке Г.С. Гриневич знал о существовании такого письма, сам же его и разрабатывал, однако из-за незнания рунического футарка пытался читать как славянские надписи германские руны. А.И. Асов (Бараш­ков) пошел еще дальше и, приводя на рисунках германские руны, вообще игнорировал их, считая, что таких надписей нет! Вместо них он давал свои. Тем самым германским надписям, нанесенным рукой славян, придавался иной смысл. Тем не менее, как будет видно из дальнейшего нашего исследования, оказалось, что часть фигурок из Ретры имеет и славянские надписи, то же самое можно сказать и о части памятников, собранных Я. Лецеевским. Эти предметы, на наш взгляд, несомненно подлинные. Кроме того, рядом с ними могут на-

ходиться и другие подлинные предметы, которые, однако, не имеют таких прямых доказательств своей подлинности, как рассмотренные нами. Тем не менее их тоже необходимо посчитать истинными.

Конечно, выбросить «фальсификаты» легко — просто перестать к ним обращаться. Но что тогда останется от памятников славянского некириллического письма? Не выплеснем ли мы вместе с водой и ребенка? По тону критики И.В. Ягича возникает подозрение, что именно это и являлось его задачей. Сам Ягич нигде не представляет дело так, что неуспех одного дешифровщика еще не означает безнадежности всякой дешифровки; он не радуется удачным дешифровкам, хотя бы в отношении некоторых фрагментов текста, заранее зная, что задача обречена на провал. Но откуда такая уверенность?

Разумеется, с И.В. Ягичем можно согласиться в том, что тот или другой эпиграфист не смог дать приемлемого чтения. Но они не знали, что перед ними не руны, а знаки славянского письма! И.В. Ягич совер­шенно отсекал такую возможность: если надпись «не читается», следо­вательно, она поддельная. Ограниченности своего мышления он не допускал ни на миг, всюду видя злоумышленников. Однако, как мы позже убедимся, в данном случае правы были все-таки Крольмус, ви­девший перед собой надпись славянина, и Лецеевский, полагавший пе­ред собой тексты исторического содержания, а не И.В. Ягич, объявивший самые камни и фигурки с надписями фальсификатами. И все-таки мы считаем, что критика Ягича была полезной. В науке всегда так: сначала что-то признается безоговорочно, потом происходит переоценка ценнос­тей критическим оком, и, наконец, выясняется, что критиковать следует и самого критика. Вот тогда и остается только то, что выдержало проверку, а не любые предположения современников.

Но с другой стороны, последствия деятельности Ягича оказались страшными. Все, что было связано с рунической письменностью у славян, было объявлено фальшивками. Получалось, что прибалты, финны, скандинавы, англичане, немцы имели право писать рунами и обладать подлинными памятниками рунической письменности, а славя­не — нет. Вместо того чтобы исключить некоторые подозрительные памятники письменности, объявленные великогерцогской комиссией подложными, исключили абсолютно все памятники, включая надгро­бья из Польши, которые десятками использовались местными крестья­нами и только два из которых попали в поле зрение ученых. Хотелось бы видеть того простака, который бы гравировал десятки надписей на дорогих гранитных плитах, с тем чтобы они потом сгинули в фунда­ментах домов польских крестьян! Ведь заранее никто не мог предполо­жить, что они привлекут внимание Дрошевского!

Отказ от рунических памятников средневекового славянского письма не ограничился только потерей из поля зрения этих памятни­ков. С этого момента любые памятники письменности, не связанные с глаголицей и кириллицей, стали весьма подозрительными для уче­ных. И особенно если они внешне напоминали руны. Разумеется, прежде всего в России, хотя и в других славянских странах, нотки скептицизма стали звучать довольно отчетливо. По несчастливой слу­чайности, борьба с рунами в письменности у славян как-то сплелась в умах ученых с борьбой против норманизма; так что признание ис­пользования рунического письма у славян ассоциировалось сразу же с признанием норманнского начала в духовной культуре славян. Увы, но это так!

С тем, что у славян существовала собственная система письма помимо кириллицы и глаголицы, соглашается довольно большое чис­ло ученых. «В отечественной славистике до 40-х годов XX века и в большой части зарубежных исследований более позднего времени существование докириллического письма у славян обычно отрица­лось. В 40-50-х годах в советской науке для доказательства полно­ценности и независимости славян в своем развитии появилась про­тивоположная теория о том, что письмо у них возникло самостоятельно в глубокой древности...» — отмечает Е.В. Ухано-ва¹. До нее более решительно высказался историк письменности В.А. Истрин: «Выводы о существовании письма у славян (в частно­сти, у восточных) в дохристианский период, а также об одновремен­ном применении славянами нескольких разновидностей письма под­тверждаются документальными свидетельствами, как летописными, так и археологическими»². Эти взгляды удивительным образом пере­кликаются с мнением многих патриотично настроенных россиян XVIII века, например, Екатерины Великой: «Закон или Уложение древ­нее Русское довольно древность письма в России доказывают. Рус­сы давно до Рюрика письмо имели...»³. Кстати, в ее сочинении имеют­ся любопытные подробности о нетождественности славян и руссов: «Славяне, пришед, руссами овладели. Руссы, со славянами смешав­шись, за один народ почитаются... Город Старая Русса был прежде Новегорода. Славяне, когда руссами овладели, тогда в Руси Новый город построили»⁴. Получается, что руссы — это не славяне, и если они «давно до Рюрика письмо имели», а годы правления Рюрика — 862-879, то выходит, что они имели письмо задолго до призвания в 863 году святого Кирилла в Моравию. Следовательно, их письмо не было кириллицей. Из этих же строк оказывается, что их письменность была древнее славянской.

Еще более удивительны другие сведения, приведенные ею: «Сказы­вают, будто руссы Филиппу Македонскому, еще за 310 лет до РХ, в войне помогали, також и сыну его Александру, и за храбрость от сего грамоту, золотыми словами писанную, достали, которая будто в ар­хиве Султана Турецкого лежит. Но понеже архивными бумагами бани султанские топят, то вероятно, что и сия грамота к тому же давно употреблена, буде тамо лежала»⁵. Это знаменательные строки! Мало того, что русские помогали Александру Македонскому в завоева­тельных походах, так они имели от него еще и грамоту! То, что архив Константинополя хранил важные сведения как о делах Восточной Рим­ской империи, так и о Древней Греции, сомневаться не приходится, и если такая грамота существовала в этом архиве, то она была, несомнен­но, на греческом языке. И так же несомненно, что после завоевания Константинополя турками весь этот огромный имперский архив был султанам совершенно не нужен, ибо история «неверных» их мало инте­ресовала, поэтому ценные бумаги вывозились и сжигались возами. Но там, как я понимаю, могла сгореть лишь копия грамоты, исполненная на греческом языке. Подлинник же должен был быть написан на русском языке и, что еще интереснее, русским письмом] Возникает вопрос, ка­ким? Ведь если на нем можно было написать похвальную грамоту, стало быть, оно удовлетворяло всем требованиям нормальной письменности!

Татищев о праславянском письме. Весьма любопытно мнение о российской письменности первого профессионального русского исто­рика В.Н. Татищева. В его «Истории Российской» первая глава назы­вается «О древности письма славянов». Этот небольшой текст стоит того, чтобы его воспроизвести и прокомментировать. «/. Первое, что к повестям принадлежит, есть письмо, ибо без того ничего в долгое время сохранить невозможно, и хотя устные предания от памяти долго сохранены быть могут, но не все цело, зане память не всех человек так тверда, чтобы слышанное единожды или дважды пра­вильно и порядочно без ущерба или прибавки мог пересказать; след­ственно все деяния тогда, как учинились, писанные гораздо вероят­нее чрез роды преданных. Когда же, кем и которые буквы первее изобретены, о том между учеными распри неоконченные. Прежде букв употреблялись иероглифы, или образами знаменование, о том нам не касается.

2. Что же славянского вообще и собственно славяно-руссов письма касается, то многие иноземцы, от неведения пишут, якобы славяне поздно и не все, но одни за другими письмо получили и якобы руссы пятнадцать веков по Христе никаких историй не писали, о чем Треер из других в его Введении в русскую историю... написал, как и

профессор Беер погрешил... Другие, того дивнее, что сказуют, якобы в Руси до Владимира никакого письма не имели, следственно, древних дел писать не могли, доводя тем, что Нестор более 150 лет по Владимире писал, но никоего прежнего писателя истории не вспоми­нает. Обаче сие мнение, мнится, от таких произошло, которые не токмо других древних словенских и русских историй в Руси, но ниже оную Несторову, когда видели или, читая, понять и рассудить мог­ли... Подлинно же славяне задолго до Христа и славяно-руссы соб­ственно до Владимира письмо имели, в чем нам многие древние писа­тели свидетельствуют и, во-первых, что вообще о всех славянах сказуется»⁶. Как видим, здесь говорится уже несколько о другом, о том, что до Рождества Христова письмо имели и славяне, а не только руссы. Как видим, Е.В. Уханова не права, считая что древность сла­вяно-русской письменности ученые отстаивали лишь с середины XX века. И за полтора века до них были еще патриоты среди историков!

С другой стороны, и во времена Татищева существовали лица, при­нижающие письменное наследие руссов. Это и вызвало негодование русского историка-патриота. Вместе с тем его понимание древней пись­менности не совсем то, которое можно себе представить, а именно, он предполагает наличие письма не своего, а заимствованного: «.?. Ниже из Диодора Сицилийского и других древних довольно видно, что славя­не первее жили в Сирии и Финикии... где по соседству еврейское, египетское или халдейское письмо иметь свободно могли. Перешед оттуду, обитали при Черном море в Колхиде и Пафлагонии, а отту-ду во время Троянской войны с именем генети, галли и мешини, по сказанию Гомера, в Европу перешли и берег моря Средиземного до Италии овладели, Венецию построили и пр., как древние многие, особ­ливо Стрыковский, Вельский и другие, сказуют. Следственно, в такой близости и сообществе со греки и италианы обитав, несумненно пись­мо от них иметь и употреблять способ непрекословно имели, и сие токмо по мнению моему»⁶. Это интересные представления, хотя я больше склоняюсь к противоположному мнению, а именно, что прасла-вяне и были носителями письма, тогда как другие народы перенимали его у них. Однако это тема отдельного исследования, и сейчас я не хотел бы забегать вперед.

Любопытно мнение Татищева и насчет глаголицы. «4. Разные сла-венские историки сказуют, яко Героним великий учитель, в IV сто­летии по Христе цветуючи, родом был славянин из Истрии. Сей якобы буквы славяном вновь сочинил и Библию на славенский язык перевел, о чем богемский Гагек, далматский Мауроурбин, польские Кромер, Стрыковский, Вельский и Гвагвин писали. И хотя сие их

сказание я положил, токмо нахожу в том сумнительство, что о том древние писатели не вспоминают; и Библию хотя он перевел, но на греческий с еврейского, которую паписты Вульгатою имену­ют. И хотя Библия потом оными Геронимовыми или глаголически­ми буквы в XVI-м столетии в Венеции и Моравии печатана, токмо оная с его переводом не согласна, а паче, мню, Лютерова перевода. Но о буквах его Фриш довольно показал, что те же Кирилловы суть, в начертании испорченные, а не Геронимовы, которые у всех южных словян доднесь в употреблении, и неколико книг печатано, но папис­тами так истреблены, что сыскать трудно...»⁶. Как известно, Вуль­гатой называется не греческий, а латинский перевод Библии, сделан­ный около 400 года святым Иеронимом. Но переводил он, скорее всего, с греческого и потому как нельзя лучше подходил на роль редактора глаголицы, поставившего ее буквы в греческом порядке следования. Возможно, что в XVI веке Библия была заново напечата­на в протестантском варианте; но в V веке она могла быть переведена тем же Иеронимом на славянский с греческого оригинала, это было удобно сделать опять-таки переводчику с греческого на латынь, ибо проблемы перевода были примерно одинаковыми. Для нас, однако, важны не мелкие несообразности Татищева, а то, что глаголицу он считает славянским докирилловским письмом, но не самым ранним, а ранних видов письма у славян, по его мнению, было несколько. Одна­ко, судя по тому, что Татищев спутал латинский язык с греческим, он мог спутать и руссов со славянами, и в таком случае можно предполо­жить, что и он подтверждает древность российской письменности.

Таким образом, какие-то смутные данные о наличии письма у рус­ских не только до Кирилла, но даже и до Иеронима были. Но что это было за письмо? Об этом у древних писателей нет и намека.

Славянское письмо латиницей. Мы уже отмечали, что существо­вали так называемые «Фрейзингенские отрывки» — перевод молитв «Отче наш», «Верую» и «Ave Maria» с немецкого языка, сделанный, вероятно, в VIII— IX веках в Хорутании, славянском княжестве Вос­точных Альп, где соседствовали немецкая и славянская культуры. До нас дошла лишь Клагенфуртская (Целовецкая) копия середины XV века. На ней содержатся написанные латинскими буквами слова славянских молитв. На приведенном рисунке в верхней строке правого столбца можно прочитать слова pred bozima ozima, что, разумеется, должно означать ПРЕД БОЖИМА ОЧИМА, то есть «перед божьими глаза­ми». Как видим, звуки Ж и Ч передавались латинской буквой Z, что, конечно же, не отражало в нужной степени славянского произноше­ния. Иными словами, единичные использования латинского шрифта

были, но, конечно же, «без устроения», то есть без надлежащей редак­ции алфавита.

Итак, данные «отрывки» демонстрируют письменность альпийских славян современной Австрии, где опять-таки использовалось мистичес­кое латинское письмо, на котором была написана Библия, для очень несовершенной записи книг славянского богослужения.

В Средние века на Руси широко использовалось арабское пись­мо — но не на русском, а на арабском языке⁷, так что его здесь мы обсуждать не будем.

«Праболгарская» азбука. Пожалуй, одной из стран, усердно ищу­щей древнюю славянскую письменность, является Болгария. Ее иссле­дователи возлагают большую надежду на праболгарский этнос, кото­рый состоял как из волжских булгар, пришедших сюда в середине первого тысячелетия н.э., так и из местного славянского элемента. Разные ученые, в зависимости от представлений о роли и численности каждого из них, отдают предпочтение то одному, то другому этническо­му компоненту. В этой связи представляет большой интерес статья до­цента Пенчо Новакова «Праболгары — творцы в создании славянской цивилизации». Он сразу же пишет: «Праболгары (древние болгары) — не тюркский народ. Это имя означает «мудрый, знающий». Они при­шли из Имеона (Памир) в Гиндукуш в Нейтральной Азии. Были в непосредственной близости с древнесемитскими и другими племена­ми, позже создали так называемую Аккадо-Шумерскую цивилизацию в Месопотамии. Там имели тысячелетнюю историю и построили свое государство за много столетий до появления тюрок в этом районе. Там создали высокоразвитое хозяйство во всех его отрас­лях. В сельскохозяйственной деятельности было гарантировано его

повсеместное появление. С Памира принесена пшеница «Болгарка», известное просо «Болгарское пшено», бумага «Болгар», распростра­ненная на Ближнем Востоке, и другие сельскохозяйственные культу­ры и изделия. При них была сильно развита металлургия. Они были изобретателями сабли, седельного стремени, железного плуга, упот­реблявшегося до недавнего времени в Волжской Болгарии, и т.д. По китайским источникам, праболгары были допущены в императорский двор для подготовки их как специалистов по литью цветного стек­ла.. ■ Преобладающая часть сокровища Канасювиги Кубрата являет­ся праболгарской. Сокровище из Надь Сент-Миклош, которое тоже праболгарское, находится в полном согласии с сокровищем Кубрата и создано при его правлении. Оно показывает большое число художе­ственных изделий, названных «муза» и «булгар». Всем им принадле­жат качества так называемого «звериного стиля». Это искусство очень близко к аналогичным произведениям древних ваханцев и дарда-нов, которые проживали в районе Гиндукуша, как и племенам, населяв­шим Персию»⁸. Данная история мне кажется довольно фантастичной, но любопытно то, что П. Новаков пытается обойтись без присутствия тюркского элемента, возвышая индоевропейский. К сожалению, это не очень согласуется с фактами. Так, известный рунолог Ю. Немет в свое время писал: «Печенежское письмо сокровища из Надъ-Сент-Миклош — как и хазарское руноподобное письмо — стоит обособленно среди восточноевропейских руноподобных письмен»⁹. Он-то хорошо знал это письмо, поскольку еще в 30-е годы тщательно его исследовал¹⁰. Следо­вательно, данное письмо вряд ли можно приписать праболгарам, если только они не были печенегами. А если они ими все же являлись, то они, несомненно были тюрками, ибо письмо клада Надь-Сент-Миклош в наши дни причисляется к тюркским рунам. И.Л. Кызласов, сравнив это письмо с сарвашской надписью из Венгрии, пришел к такому выводу: «Исходя из того, что название «дунайское письмо» не отчленяет рунических текстов Румынии и Болгарии, выполненных знаками иных типов, предлагаем именовать рунический алфавит Венгрии тисским — по названию реки Тиссы, в бассейне которой найдены надписи»¹¹. Со­поставив эти знаки с орхоно-енисейскими рунами, известными уже не­сколько веков, И.Л. Кызласов приходит к выводу, что существовало несколько восточноевропейских тюркских алфавитов, которые теперь называются донским и кубанским; самостоятельным он считает и тис-ский алфавит Венгрии. В результате он смог предложить сопоставитель­ную таблицу донского (Д), кубанского (К) и тисского (Т) алфавитов, которые отличаются друг от друга как по числу, так и по форме начер­тания руноподобных знаков.

Но вернемся к изложению взглядов Пенчо Новакова: «Наи­большей сенсацией стало то, что праболгры имели свою сильно развитую письменность и точно буквы той письменности послу­жили для глаголической азбуки Константина Философа. Очевид­но, что он взял ее у хазар и внес уточнения в странах древней Великой Болгарии. Заслуга в этом фундаментальном открытии и полном прочтении всех непрочитанных до сих пор праболгар-ских надписей принадлежит болгарскому ученому, старшему на­учному сотруднику, кандидату исторических наук Петру Добре-ву»^и. Насчет того, что данная азбука могла явиться протоглаголи-цей, еще будет видно, как и насчет развитого характера письменности. Пока же посмотрим, какую праболгарскую славянскую азбуку пред­лагает Петр Добрев.

Внимательно посмотрим на эту азбуку. Прежде всего, она органи­зована: по типу кириллицы или глаголицы, что, видимо, является за­слугой самого Петра Добрева. Далее, в нее входят знаки Б, Ж, 3, ДЗ, I, X (для С¹), У, Ф, Ч (для Г¹), Ю, Ь, Ъ и ЯТЬ, заимствованные явно из кириллицы, Так что она не может быть старше кириллицы. А буквы для Г, П, Т (в виде Ч) и Щ взяты из глаголицы. Буква К напоминает нордическую руну, остальные — тюркские руны. Даже если такой алфавит существовал в реальности, его можно считать неким средним между тюркским и славянским, где на примерно 10 знаков тюркского происхождения имеется 17 знаков славянского ис­точника. Так что перед нами не протоглаголица (в ней нет ни одного глаголического диакритического значка) и, разумеется, не протоки-риллица, а азбука, рассчитанная на болгар тюркского происхождения (придыхательные звуки КХ, ТХ, отсутствующие в славянских язы­ках), но внешне несколько напоминающая славянские (то есть тюрк­ская азбука славянской стилизации). Так что если болгарская глаголи­ца была стилизована под восточные алфавиты, а кириллица — под греческое письмо, то праболгарская азбука явилась стилизацией тюрк­ских болгарских рун под славянское письмо. Перед нами — не источ­ник славянской письменности, а ее потомок.

Дата добавления: 2015-07-24