Глава 8 Действующие лица и исполнители 2 страница

— Ну, раз так… — Иванов плеснул коньяка — себе на донышке, следователю — на треть стакана. — Будем!

— А почему такие пропорции?

— Это вы — после дежурства. А у меня рабочий день только начался. Еще неизвестно, в какие кабинеты ходить придется.

Порезали лимон, выпили, закусили. Аннушкин еще раз перечитал копию запроса, с сожалением покосился на бутылку:

— Так… Наверное, вы зря на меня коньяк тратите.

— Почему?

— Думаю, придется вам в конечном итоге к Трофимову ехать.

— Это кто?

— Это важняк с генералки.

—???

— Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ. Трофимов Игорь Викторович.

— А он здесь при чем?

— Сейчас расскажу. Поджог этот был у меня от силы неделю. Только и успел, что запросы сделать да с соседями поработать…

— Запросы?

— Ну да. Я человек ленивый, а поджогами давно занимаюсь, наработал определенную методику. Первым делом надо выяснить, не было ли ранее чего похожего у соседей. Если было, можно прокатиться к коллегам, посмотреть материалы расследования, пообщаться с пожарными дознавателями, если уже отловили — с самими поджигателями… В общем, это уже детали, вам это не пригодится. Главное — результат запросов.

— И каков результат?

— А я уже сказал: Трофимов забрал дело. По результатам моего запроса были выявлены еще два аналогичных поджога в других районах, эти дела объединили в одно и передали в Генеральную прокуратуру. Между прочим, по их инициативе. Так что можете ехать к Трофимову или сразу передать вашим разгневанным жильцам: никакой волокиты, дело в надежных руках, все будет в норме. Трофимов — из старой гвардии, ездит на «копейке», купленной двадцать лет назад, сын — офицер-десантник, жена учитель. Ну вы поняли, к чему это я — у него дела не пропадают и внезапно не закрываются. Хе-хе… А год для таких дел — это не срок.

— Понятно… А если не секрет, чего там такого было, что заинтересовало Генпрокуратуру?

— Да, в общем, не секрет… — Аннушкин покосился на бутылку. — Но к вашему запросу это не имеет никакого отношения. Вряд ли вам это будет интересно.

— А мне интересно, — Иванов опять расплескал коньяк по стаканам — в такой же пропорции. — Ну, за успехи в следственной работе.

— За них… — Выпили, заели лимоном. Аннушкин порозовел и приязненно улыбнулся Иванову: — Там, короче, получилось так… Квартира, которую я расследовал, была собственностью гражданки Кравченко. Кравченко Любовь Федоровна… Да вы зря записываете, вам оно вряд ли пригодится…

— Ничего, ничего, продолжайте… А трупов, говорите, не было?

— Не говорю! Это вам, видимо, пожарники сказали. Но точно, не было.

— А хозяйка?

— Вот! Хозяйка пропала без вести.

— Да вы что! А кто заявлял?

— В том-то и дело, что никто не заявлял. С работы ее уволили месяца за три до того, с прежними коллегами не общалась, а из родных некому было…

— В каком плане — некому? Нет, секунду, а где она работала?

— А что-то вы не на шутку заинтересовались, дружище… — подозрительно прищурился Аннушкин. — Скажите честно: запрос по хате на Большой Филевской — прикрытие, а по факту вы занимаетесь именно этим делом?

— Да ладно вам, — Иванов выверенным жестом разлил коньяк в уже пробированной пропорции. — Все равно ведь буду беседовать с Трофимовым.

— Ну что ж, верно, зачем еще один коньяк покупать. — Аннушкин жестом остановил Иванова — рановато для третьего тоста — и продолжил: — Так вот… В эту же ночь сгорела квартира в Одинцове — один в один таким же способом подожгли…

— А где работала эта Кравченко?

— Работала в «РОСГАЗе»…

— Кхм-гхм…

— Постукать?

— Гхе-кхе… не надо… — побагровевший Иванов налил в свой стакан воды из графина и залпом выпил. — Уфф… Кхе-кхе… Лимон… Проклятая косточка…

— Ну вот, работала шестнадцать лет, с момента основания. А уволили по статье — за алкоголизм. Так…

— Квартира в Одинцове.

— Да, сгорела трехкомнатная квартира в Одинцове. И тоже трехкомнатная квартира в Измайлове. В ту же ночь. Почерк — один в один.

— Да, занимательно.

— Занимательно? Ха! Занимательно то, что все три квартиры принадлежали одной семье!

— То есть как это — одной семье?

— Все три квартиры принадлежали семье Кравченко. Измайловская и филевская были оформлены на Любовь Федоровну Кравченко. А прописана она была в Одинцове. Там же были прописаны ее младший брат, мать, отец и их внучка.

— Погодите, погодите… Вы говорите — «были»?

— Точно — были. Дело в том, что вся эта семейка после пожаров пропала без вести… Что это у вас с лицом?

— Да так… Эмм… Гхм-кхм… Какая жуткая история…

— Согласен. Поэтому Генпрокуратура ее и забрала, эту историю. И правильно — ну их к чертям, такие истории. Ну, теперь самое время поднять третий. Давайте за тех, кто не с нами…

* * *

Лиза с Костей не стали останавливаться на достигнутом и ждать, когда Иванов «пробьет» пожар на Осеннем бульваре. Спросили у того пожилого любителя живописи, кто и где сейчас выставляется, да и поехали кататься по вернисажам и галереям. За пару часов собрали кое-какие отрывочные сведения, а в Выхине повезло: напоролись на друга-покровителя Венички, баталиста Самуэля Лебедкина.

Лебедкин оказался неожиданно жестким и бдительным (видимо, специфика влияет — баталист все-таки!), сразу прицепился:

— Так… Ну и кто вы такие? Чего вам надо?

— Газета «Комсомольская правда», журналистское расследование, — не моргнув глазом, солидно заявил Костя.

— О как! А чего надо?

— Народ хочет знать, почему из жизни так рано уходят талантливые художники.

— Давно пора! Это вы правильно зашли — я вам такое расскажу!

На этом бдительность баталиста себя исчерпала: удостоверение спросить он не догадался, а сразу вывалил все, что знал по делу.

Оказывается, Веничка был вхож в будуар мадам Сенковской.

— Он что, был ее любовником?

— Да ну, каким любовником? Он у нас того… В общем, не по этой части. Скорее, он был ее подружкой… Мадам Сенковская на похоронах кричала «они его убили», «убили из-за меня», «это я виновата», бросалась на гроб со столовым ножом, хотела вскрыть. Хоронили в закрытом гробу — Веничка сильно обгорел, а Сенковская хотела всем показать, «что они сделали с моим цветочком».

— То есть она вела себя неадекватно?

— Ну, я бы не сказал, что она совсем уж сумасшедшая. Вела себя как обезумевшая от горя женщина, которая к тому же чувствует себя виноватой в смерти близкого человека…

Следствие по факту гибели вел следователь РОВД Багузян, а надзирала районная прокуратура. Дело было на контроле Союза художников, поэтому результаты расследования известны. Криминала в гибели не выявили, если попросту: напился, жег зачем-то картины и нечаянно спалил студию. Экспертиза показала, что сгоревший был смертельно пьян.

— Так вроде бы получается все правильно…

— Ничего тут правильного! Веничка пил только сухое вино и курил марихуану. А экспертиза показала, что накануне он высосал без малого литр водки! Он был очень спокойным, ласковым и тихим, верил в свой талант и бережно относился к своим картинам. Накануне кучу денег потратил на установку искусственного климата в студии, чтобы поддерживать режим термостата — берег холсты пуще глаза… В общем, несмотря ни на что, дело закрыто за отсутствием состава преступления.

— Да, бывают же халатные товарищи…

— Халатные?!! А вы в курсе, что потом стало с Багузяном и товарищем, который проводил пожарно-техническую экспертизу?

— Неужели убили?!

— Да как же, убьешь таких! Багузян сразу после этого уволился, купил квартиру в центре города и теперь работает в юридическом отделе «РОСГАЗа». А эксперт скоропостижно вышел на пенсию и в настоящий момент заведует одной из АЗС «РОСГАЗа», на МКАД…

— Это точные данные?

— Да уж куда точнее! Вот вам адреса: новой квартиры Багузяна и этой АЗС. Только вряд ли эти христопродавцы будут с вами разговаривать.

— Ничего, мы постараемся найти подход к этим людям…

* * *

С Трофимовым получился полный провал. Нет, в формально-бюрократическом плане все прошло без сучка и задоринки: «думского» товарища беспрепятственно допустили в здание, специально для него следователь прервал допрос, выделил полчаса…

Провал был сугубо оперативного порядка. Когда Иванов вошел в кабинет и увидел Трофимова, он сразу вспомнил, что они пересекались по работе в Объединенной группировке — «важняк» был там три месяца в командировке. Фамилия-то распространенная, не дружили — даже за столом не сиживали, а пересекаться по работе приходилось с таким количеством товарищей из разных ведомств, что всех сразу и не припомнишь.

Но не это главное. Просто такой информационный бум получился, что голова кругом шла… А в принципе следовало помнить, куда собрался наведаться. Это ведь не райотдел, тут сидят хлопцы куда как более информированные!

— А! Коррупция пожаловала! Никак, арестовывать?!

В общем, вы поняли: Трофимов прекрасно знал, кто такой Иванов и чем он занимается.

— Добрый день, Игорь Викторович. А я еду и думаю — не тот ли это Трофимов, с которым в группировке работали…

— А я сижу и думаю, не тот ли это Иванов, не из той ли грозной Комиссии… Хе-хе… Я только не понял: зачем вся эта свистопляска с депутатским мандатом? От кого-то прячешься, что ли? — «Важняк» на правах «старого знакомца» и старшего по возрасту сразу же перешел на «ты».

Иванов расстроенно почесал затылок, без приглашения сел на стул и стал лихорадочно обдумывать ситуацию. В принципе еще не поздно. Можно что-нибудь соврать, извиниться и уйти. Но «важняк» — это последняя инстанция, образно выражаясь — единственная дверь в этой идиотской «черной комнате» без кошек и какой-либо полезной живности вообще. Других выходов просто нет. Тут всего два варианта: раскрыть разработку и получить информацию или не раскрывать и остаться без ничего. Выйти, Вите позвонить, что ли?

Трофимов, румяный седой богатырь с печальным взглядом раскаявшегося киллера, как будто прочитал мысли посетителя — этак свойски подмигнул ему и небрежно повел пудовыми плечами:

— Да ладно, чего там, выкладывай. Все равно я в курсе — Аннушкин звонил, предупредил…

Ну не мерзавец ли? И коньяк выпил, и сдал мимоходом — по инстанции. Двуличный гад! Или просто корпоративная солидарность: оба — следователи, хоть и из разных ведомств…

— Ну, раз в курсе, давайте сразу к делу.

— Объединенное дело о поджогах и пропавшей без вести семье Кравченко?

— Именно.

— Ну не ожидал! Не ожидал… Никак, за Сенковского взялись?

— Эмм… — Иванов машинально (а получилось несолидно этак, воровато!) оглянулся на дверь, подался вперед вместе со стулом и шепотом возмутился: — С чего вы взяли?

— Да можешь не шептать — у меня никто не «пишет»! Если ты не в курсе, я тебе скажу: я тут имею репутацию старого клоуна, совсем выжившего из ума на почве патриотизма. Мне поручают самые дохлые дела, на которых невозможно поживиться даже копейкой, а неприятностей можно огрести кучу. Поэтому и не «пишут», и не слушают — смысла нет.

— Давайте о деле поговорим.

— Давай, поговорим… — Трофимов укоризненно покачал головой. — Только зря вы это… Ой, зря!

— В каком плане?

— Ты извини меня, Иванов… Но вы либо совсем тупые, либо просто еще не поняли, с чем имеете дело. Или я чего-то не знаю, и у нас на ближайшие выходные намечается переворот?!

— Не понял…

— Вы на что надеетесь? Эка невидаль: сожгли четыре хаты и зарыли какую-то безвестную семью! Тут на глазах всей страны спалили Манеж — никто ведь и не почесался! Величайший памятник русской архитектуры, в центре столицы — нагло и беспардонно… Совершенно бесцеремонный поджог, два пожарных погибли, позор на весь мир… А ты говоришь — какая-то семья, кучка «серого плебса»… Ха! Ну вы оптимисты… У нас на Руси такие семьи сотнями пропадают ежегодно, если не тысячами. И кто-нибудь хоть раз за это ответил?!

— Секунду… Вы сказали — четыре хаты?

— Я сюда плюсую и студию на Осеннем бульваре.

— Вы и это знаете…

— Шутишь? Я, конечно, старый клоун, но если берусь за дело, отрабатываю все до последней ниточки, хоть как-то с этим делом связанной.

— Да я и не сомневался… А что с делом?

— Да все, нету дела.

— Как это нету?!!

— Да так — нету… Его ж с самого начала никто брать не хотел. Все со страху в штаны наложили, готовы были рапорта на увольнение писать, если вдруг дадут. Ну и дали мне как самому тупому и упертому. И вел я его ровно четыре дня. Как только попробовал допросить Сенковского, дело сразу же и забрали…

Тут Трофимов на секунду прервался и потыкал указательным пальцем в потолок — туда, мол, забрали.

— Я что-то не понял… А что у нас может быть выше Генпрокуратуры? Разве вы — не последняя инстанция?

— Да, Иванов, молод ты еще — учиться и учиться… Дело забрали в ГКЗС. Потом, как положено, спустили нам писулю: закрыто за отсутствием состава преступления. Вот и все…

— ГэКа — чего?

— Хе-хе — «чего»… Это Государственная комиссия по делам защиты свидетелей.

— А я думал — это только у америкосов… У нас что, такая есть?

— У нас, Иванов, много чего есть! Был бы еще толк от всего этого… А то ведь только гадят, а пользы — ноль!

— Вообще не думал, что у нас кто-то может вот так запросто закрывать дела, инициированные Генпрокуратурой. Это что, структура вообще из ряда вон, с какими-то жутко особыми полномочиями?

— Да ну, какая там «из ряда вон»! Я тебе с ходу, не заглядывая ни в какие реестры, назову как минимум полсотни комиссий и комитетов, которые могут изъять или отменить ЛЮБОЕ дело. На основании того, что это является прерогативой государственной безопасности. Мы тут усмотрели угрозу конституционному строю, и точка — передайте и забудьте об этом… И знаешь, с кого начну? Вернее, с чего?

— Да с Совбеза, по всей видимости…

— Да нет, чего так высоко лезть? Начнем с того, что поближе: ГКБК.

— ГэКа — БэКа… Это что за зверь?

— Это Госкомиссия по борьбе с коррупцией. Хе-хе…

— Тьфу ты, это ж мы… Мы что, тоже можем закрыть любое дело?

— Ох, Иванов, утомил! Ты, помимо инструкций и наставлений, иногда читай комментарии для служебного пользования к законодательным актам. Особенно в части, касающейся твоей структуры. Узнаешь много для себя нового и полезного.

— Вопрос…

— А может, хватит?

— Да все, последний.

— Ну давай.

— Кто именно забрал дело?

— Вопрос простой, отвечаю с легким сердцем: лично председатель комиссии Давид Люпидадзе.

— Грузин, что ли?

— Да там грузинского — только фамилия. Наш, коренной москвич… Гхм… Комментарий хочешь?

— Конечно!

— До недавнего времени с Сенковским состоял в шапочном знакомстве… А прошлым летом вдруг стал другом. И построил себе новый дворец в Барвихе — по соседству с первой резиденцией Сенковского.

— Вот же наглость! И не боятся ведь…

— Замечание не принимается: бояться этим титанам совершенно нечего. И некого. Далее: Люпидадзе — человек редкой природной хитрости, очень живучий, очень влиятельный, могущественный и с огромными связями. Недавний пример: мешал ему один министр… Гхм… Ну, в общем, там теперь другой министр…

— Да, вот это мы уперлись…

— Еще как уперлись! Прогноз хочешь?

— Да я уже понял — хорошего ведь все равно ничего не скажете…

— Зато будешь знать, с чем завязались. Люпидадзе имеет статус, примерно равный вице-премьерскому. Чтобы только допросить его, в присутствии адвоката, вам понадобится постановление думской комиссии по этике. Сплетни и слухи тут не проходят, это очень высокий уровень: основанием для такого постановления может быть лишь наличие материалов, явно указующих на преступную деятельность. Улавливаешь?

— Да уж… А чтобы добыть такие материалы, надо, как минимум, допросить Люпидадзе и получить признательные показания… Получается замкнутый круг.

— Какой ты догадливый! Да, и вот еще что, Иванов…

— Что?

— Я обязан доложить о нашей беседе. Вы же государственная комиссия, твой визит эквивалентен инспекции чиновника высшего эшелона.

— Ну ни фига себе…

— А ты как думал! Я говорю: почитай на досуге комментарии ДСП, пригодится… Так вот: Генерального сегодня нет — он весь день на Совбезе. Докладывать буду завтра, на утреннем совещании. А мы там будем не одни, так что, сам понимаешь…

— Спасибо, Игорь Викторович. Я ваш должник…

* * *

Правильно говорят: «Сытый голодного не разумеет»…

Витя, недавно плотно отобедавший, сидел боком на широченном подоконнике, беспечно болтал ногой и бездумно рассматривал гуляющих внизу прохожих. Очень может быть, что он как раз в этот момент напряженно размышлял, но создавалось именно такое впечатление: бездумно болтает ногой и беспечно рассматривает. Или наоборот…

Иванов пообедать не успел — некогда было, но голода, равно как и других драйвов, не ощущал. Все существо мудрого полковника было заполнено горечью поражения, досадой на самого себя и злобой против неправильно устроенного мира. Впрочем, нет — один драйв присутствовал. Хотелось дать пинка сытому благодушному Вите, хлопнуть дверью и уйти. Насовсем. В Управление контрразведки. И спокойно работать по профилю и не заниматься разными бредовыми проектами…

— Ну все, считайте, что завтра с утра разработка закончена, — вот так отреагировал Витя на доклад Иванова. — Да нет, не потому, что вы Трофимову «сдались» — не надо себя винить. С утра, с вечера ли — это уже неважно. Тут ведь вопрос не в этом… И даже не в самом Люпидадзе — хотя он и сам по себе весьма достойный противник… Я прекрасно знаю, кто за ним стоит. Это неприступная стена, надо быть полным бараном, чтобы пробовать с такой стеной бодаться…

Это была самая невероятная оперативная разработка в жизни Иванова.

Полковник привык к напряженной борьбе за каждый клочок информации, к многомесячному ожесточенному противостоянию с изощренным в искусстве маскировки и конспирации противником… Учитывая могущество и необъятные возможности нынешних оппонентов, следовало ожидать, что сейчас будет все то же самое, только на порядок сложнее и опаснее, и затянется не на один год…

А все расследование заняло едва ли полдня…

Противник не счел нужным напрягать извилины для разработки хитроумных планов — все было настолько неприкрыто и нагло, что в дрожь бросало! Им даже лень было на местах происшествий организовать скрупулезную работу по поиску возможных улик: просто взяли и спалили все дотла, подобно диким варварам…

— Знаете, Петрович…

— Что?

— То, что я вам скажу сейчас, — это не откровение. Это общеизвестный факт… Вы хорошо поработали, все сделали как надо… Но не вы первый, не вы последний, это надо понимать… Вот на этой самой стадии у нас в стране обычно умирают самые громкие и скандальные дела.

— На стадии разных непробиваемых Люпидадзей?

— Ну, Люпидадзе — это лишь стена, фасад. Но в принципе — да, по факту выходит, что именно на них… Я прекрасно понимаю отчаяние матерых «важняков», и вообще, всего оперсостава, которые выкладываются до последней капли, работают мастерски и талантливо, доводят дело до победного конца… Остается вроде бы мелочь: повязать гада, и всех делов… А тут — раз! Дело передайте, получите бумажку…

— Не надо меня утешать. Я не мальчик, все понимаю… Не понимаю одного: за каким чертом тогда вообще создали Комиссию? Чем мы лучше всех этих бесправных «важняков» и оперов? Мы имеем на руках конкретные факты: четыре поджога, пропавшая без вести семья и плюс две очень сомнительные смерти…

— Давайте оставим эту неблагодарную тему. Люпидадзе нам не дадут. И точка.

Иванов вдруг нездорово просветлел взглядом и покосился в сторону комнаты отдыха:

— А он здесь, в этом же здании?

— Ну да. А что?

— И кабинет у него такой же?

— Да, примерно такой же. Я не понял, к чему вы клоните?..

— И такая же хитрая комната отдыха?

— Петрович, что за дурацкие вопросы?!

— Я тут подумал… Нам же совсем не обязательно его арестовывать, тем самым грубо нарушая все законы. Нам ведь просто нужны его документально зафиксированные первичные признательные показания, чтобы взять за задницу Сенковского.

— Ага… Предлагаете пригласить Люпидадзе на ужин и угостить трепангом, приправленным скополамином?

— Хе-хе… Да нет, я думаю, он не согласится с нами ужинать. Человек-то большой, важный, занятой…

— Верно мыслите. Ужин для политика — часть производственной атрибутики. Другими словами, ужинать можно только с нужными, проверенными людьми и только по делу.

— Но никто же ведь не запрещает нам записаться на прием к этому высокоуважаемому товарищу… и побеседовать с ним на данную тему.

— Да записываться необязательно, я могу позвонить, договориться, чтобы вне очереди… — Витя перестал болтать ногой, слез с подоконника и озадаченно почесал затылок: — Не понял… Вы чего предлагаете?!

— А вот послушайте… — Иванов коротко, буквально в двух словах изложил посетившую его минуту назад идею.

Витя слушал с отвисшей челюстью и остекленевшим взглядом.

— Петрович… Нет, я понимаю: вы переутомились — такое напряжение…

То, что предлагал Иванов, было так просто и в то же время по-варварски чудовищно, что не укладывалось в сознании.

— Виктор Николаевич, я прекрасно отдаю себе отчет, как это все выглядит… Однако хочу напомнить вам, как поступили наши оппоненты с квартирами, где могли быть улики, и с людьми, проживающими в этих квартирах. Просто, нагло и бесцеремонно. Без каких-либо криминальных изысков.

— Но мы же не можем…

— Можем! Уверяю вас: нам понадобится всего десять минут, чтобы решить все наши проблемы.

— А если вдруг не решим? Вы представляете, как мы будем выглядеть?!

— Я отвечаю на тысячу процентов: решим! Я вас хоть раз подводил?

— Ну хорошо… Если вы так уверены… Что нам нужно?

— Для начала вызвать «дознавателя». И позвонить Косте, чтобы связался с Ростовским. Потому что сразу после этого нам надо будет работать на их поле, а Ростовский по тамошней ситуации осведомлен лучше всех.

— Да, по Ростовскому — все, игра кончилась. А вот по этому… Черт, ну просто дикость какая-то!

— Ну, что поделать: дикость — на дикость. Подобное — подобным.

— Я бы еще час назад не поверил, что когда-нибудь мне придется заниматься такими вещами! Это же ведь просто идиотия какая-то! Ну, Петрович! Ну, придумал… Хорошо. Уболтали. Вызывайте «дознавателя»…

Глава 9 Цитадель Валера Ростовский. Я вас люблю, чего же боле? Готовьтесь: это будет больно…

Вечером в четверг я прибыл, как и приказали, в головной офис. Мы с Сенковским обедали на крыше. В принципе по времени дня это был ужин (семь часов вечера), но коль скоро хозяин распорядился так:

— Подавайте обед…

…значит, это был обед. И неважно, что они сегодня уже обедали в посольстве, — он тут главный, ему виднее.

В процессе я подробно доложил обстановку. Видно было, что Сенковский удручен и опечален нехорошей сценой в машине… Вместе с тем мне показалось, что он очень доволен, что у нас до сих пор ничего не получилось. Он долго мялся, пытаясь сформулировать вопрос, а может, решал, стоит ли его вообще задавать, потом все-таки спросил:

— Ну а как вообще… там у вас… Что-нибудь там… Ну… А?

Занимательно… Такой умница, гигант мысли и все такое прочее, а как доходит до вот этого щекотливого момента, становится таким косноязычным, ну ни дать, ни взять — пьяный прапор на пункте боепитания!

— Что вы имеете в виду?

— Ну… Валера, ты же неглупый парень! Ты не понимаешь, что я имею в виду?!

— Могли бы и не спрашивать. Не видели, как она ко мне относится?

— Хорошо, хорошо… Гхм… Эмм… Давай — рабочий день кончился, можно маленько расслабиться…

И налил нам водки — сразу грамм по сто пятьдесят. И залпом вмазал. Я бы даже сказал — с видимым облегчением вмазал. Поэтому и сделал вывод: доволен, что у нас ничего пока не получилось. Вот ведь противоречия человека терзают — не позавидуешь.

Заметив, что я не пью, Сенковский тут же прицепился:

— Слушай, я могу тебе назвать как минимум пару сотен первых людей страны, которые готовы половину состояния отдать за право выпить со мной в интимной обстановке. И знаешь что?

— Что?

— Я не беру эти половины состояний. И почему?

— Потому что вам не надо. У вас свое есть.

— Неправильно. Человеку всегда мало, сколько бы у него не было… Просто я очень разборчив в людях и никогда не пью с кем попало.

— Я понимаю…

— Ну и в чем дело?

— Просто я за рулем…

— Что за глупости? Ты теперь можешь хоть по правительственной трассе, на двух колесах, зигзагами — никто не посмеет слова сказать. А почему?

— Потому что я работаю у вас.

— В принципе верно, но сформулировано недостаточно четко. У меня работают несколько десятков тысяч человек, это не то. Просто ты — мой человек. Разницу понял?

— Понял. Но у меня принцип: за рулем — ни грамма.

— Какой ты у нас правильный! И не отступишься?

— Нет.

— Хорошо. Уважаю принципы, — Сенковский уже начал потихоньку размякать от выпитого. — Ну, тогда давай так: домой тебя отвезут.

— Я на своей…

— Вот же вредина! Тебя отвезут домой на твоей машине! И поставят ее в гараж!

— У меня нет гаража.

— Черт… Ну ты тру-удный! Погоди… Как это — нет гаража? А где машину ставишь?

— Где и все — во дворе.

— Так… Ну, это не проблема… — Сенковский позвонил, тотчас же влетел секретарь с сиюминутной боеготовностью во взоре.

— Видишь этого типа?

— Вижу.

— Через три часа у него возле дома должен быть гараж. Вопросы?

Я думал, секретарь — на вид очень смышленый парнишка — начнет «отмазки» лепить: поздно, все уже по домам, вопрос можно решить только завтра…

— Все понял, сделаем. Разрешите выполнять?

— Вперед! — Сенковский налил водки и выжидающе уставился на меня: — Ну?

Секретарь кивнул и испарился. Я поднял рюмку. А куда деваться?

— Ну, поехали…

Никуда мы не поехали, а просто нализались до поросячьего визга. Общались и пили, пили и общались. Мир, дружба, «РОСГАЗ». Потом еще пили густой темный портер — представляете, после водки?! Кто-то воблу принес, уже и не помню, откуда… Сенковский что-то с надрывом живописал, но все не по теме, а в общем. Между делом какой-то странный совет дал:

— Будешь компилировать сонет, не бери у французов и уж тем более у Петрарки. Она все эти «канцоньере» и «…луч Феба золотил холодный мрамор статуй…» наизусть знает. Лучше сам попробуй. Пусть будет коряво, зато свежо…

Черт-те что. Ничего не понял… Единственно, сделал вывод: переживает он очень, что у них с женой все вот так нехорошо. А почему «вот так» — не сказал. Стойкий ленинец…

Домой меня отвезли на моей машине, как и обещали. Зашел сам, доложил по форме: прибыл, мол… и тут же отключился.

Вообще, удивительно: товарищ на вид очень даже средних кондиций, я его одним ударом убью… А пьет, как артиллерийская лошадь. Крепкий тип, двужильный…

Утром вскочил в шесть часов — бегать. Армейский рефлекс работает: если «завел» свои биочасы, в любом состоянии проснусь, когда надо, секунда в секунду.

Ох, и тяжко мне было! Голова раскалывалась, хотелось немедленно умереть. Если разобраться: кто заставляет олигархов мешать водку с пивом?! У народа это понятно: «водка без пива — деньги на ветер». А тут что? Полный маразм…

Мать вручила мне ключи — от гаража и от машины.

— Это откуда?

— Вчера товарищ твой передал.

— Какой товарищ?

— Который тебя привез. Ты был пьян, как свинья. Теперь так всегда будет?

— Нет, мам, не всегда. Просто, понимаешь, так получилось…

— Да… Вот это ты нашел себе работенку…

Собрал все мужество в кулак, выбежал. Смотрю, прямо посреди двора, рядом с песочницей, — гараж. Новенький, стальной, крашенный в цинк. Над воротами мощный фонарь висит. На воротах — цветным мелком, откровение: «Люська — сука!!!» и двенадцать вариантов известного национального вульгаризма из трех букв.

Ну вот: уже обновили и признали в качестве неотъемлемой детали дворового инвентаря…

Весь день никуда не ездили. До обеда сидел в «службе», таращился в телевизор и боролся с тошнотой. Дважды пил аспирин. Я же спортсмен, из меня выпивоха еще тот…

Потом пришел Вольдемар и объявил:

— Можешь ехать домой. Сегодня визитов не будет. Завтра и послезавтра — выходной. Отдыхай, набирайся сил…

Ага… Значит, терзается. И никакая она не сумасшедшая, все прекрасно понимает: неудобно ей смотреть в мои невинные глазоньки после дикого родео в сорочке и чулках! Просто бабонька совсем без тормозов — малость ошизела от вседозволенности и безнаказанности…

В субботу дрых до обеда. Нет, в шесть часов подскочил, как положено, но тут же и упал. Свобода! Да здравствуют выходные. Не появился на трассе, значит, нечего докладывать, все по-старому — так мы договаривались.

Весь день валялся, смотрел телевизор, отдыхал душой — как будто вернулся из бурного моря в тихую гавань. Немного штормило после всего пережитого. Вечерком созвонился с приятелями, пошел в боулинг. Легкое светлое пиво, шары до пота, азартные вопли, потом банька — прочь токсины суровой пятницы и гнетущая аура четверга. Лепота! Чтоб мне всегда так жить…

В воскресенье в полдень позвонила секретарша Валя и попросила поработать сверхурочно. Надо подъехать часам к пяти, чтобы ориентировочно в семь вечера свозить хозяйку на какой-то банкет и потом доставить обратно. Оплата, естественно, по двойной ставке.

Дата добавления: 2015-07-26