О воинской службе и непротивлении злу насилием

«И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул». (Ин. 2,15).

Вопрос о совместимости воинской службы с христианским званием не нов. Он поднимался уже на церковном Соборе в Арле в 314 году, где впервые Церковь документально засвидетельствовала свое отношение к проблеме. «Отлучаются от Причастия те христиане, которые бросают оружие во время мира» (в некоторых редакциях - "во время войны") - таково постановление Собора.

Христианское отношение к воинской службе естественно вытекает из ответов Церкви на самые фундаментальные вопросы веры - такие, как происхождение зла, природа насилия, возможность применения силы в борьбе со злом. Церковь не разделяет тех взглядов, согласно которым источником всех зол общественной жизни являются частная собственность, государство или цивилизация. Еще более чужды Церкви теории, воспевающие насилие как движущую силу прогресса и провозглашающие войну всех против всех нормой общественных отношений. Объясняя происхождение зла и насилия в мире, Церковь исходит из двух самых существенных положений христианского вероучения: о грехопадении человека и его искуплении Сыном Божьим.

Библия и Церковь учат, что зло не было сотворено Богом, но получило доступ в наш мир через падение первых людей. Вместе со злом в мир вошло насилие. Отношения любви и взаимного доверия, связывавшие человека и Бога в раю, сменились отношениями власти и подчинения. Но такие отношения могут строиться только на силе, и вот сразу вслед за изгнанием человека возникает у входа в рай грозная фигура Херувима с пламенным обращающимся мечом (Быт. 3,24) - первого вооруженного стража порядка, поставленного Самим Богом.

Оставленная Божественной благодатью падшая человеческая душа стала не в силах добровольно удерживаться от зла, и уже в первом поколении сыновей Адама вспыхивает вражда, заканчивающаяся страшным грехом братоубийства. Для того, чтобы ограничить разгул насилия на земле, Бог учреждает гражданскую власть и наделяет ее правом вершить расправу над преступниками вплоть до смертной казни. «Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукой человека» (Быт. 9,6) - таков один из пунктов завета, данного Богом родоначальнику послепотопного человечества Ною.

Так уже в первых библейских главах нам дается откровение о том, что глубинным источником любых социальных несправедливостей, войн и конфликтов являются не какие-то исторические ошибки человечества, а первородный грех - внутренняя испорченность человеческой природы. И потому Церковь отвергает утопические представления о наступлении на земле светлой эры (коммунизма и т.п.), в которую исчезнут вражда и преступления, и ненужным станут войска и тюрьмы. Это не значит, что зло непобедимо. Напротив, христиане верят в то, что победа над злом в космическом плане уже состоялась. Своей крестной смертью и Воскресением Христос одолел силу ада и смерти. Но эта победа не освобождает автоматически человека от рабства греху. Зло так глубоко укоренилось в человеческой природе, что освобождение от него достигается только перерождением этой природы, начинающимся с крещения и заканчивающимся смертью тела. И потому, веря в наступление Царства правды, Церковь в то же время настаивает на том, что наступит оно не здесь и стать его гражданами смогут только вкусившие смерть. А до той поры, пока существует наша земля и мы на ней, должны оставаться власти и воинства, призванные противостоять разрушительной силе зла.

Интересно, что в истории христианский народов массовое отпадение от Бога и Церкви всегда предварялось и сопровождалось широким распространением утопических идей, надежд на построение земного рая. Это закономерно: ведь поверить в «прекрасного человека» и «идеальное общество» можно только отвергнув церковное учение о первородном грехе. Идеи Руссо о частной собственности как источнике общественного насилия подготавливали французскую революцию. Идеи ученика Руссо графа Л.Н. Толстого о непротивлении злу насилием подготавливали революцию русскую. Толстовская ересь «непротивленчества», уже сыгравшая роковую роль в истории России XX века, и возрождаемая ныне в нашей стране многочисленными сектами («пятидесятники», «свидетели Иеговы» и др.), не просто дезориентирует человека в вопросах веры. Призывая к отказу от вооруженного сопротивления злу, она духовно обезоруживает народ, лишает его способности отстаивать свою свободу, достоинство и святыни от открытых посягательств сил тьмы, ведет его к распаду и смерти. И потому к этой лжи нельзя относиться равнодушно. Она требует самого серьезного рассмотрения.

Учение Толстого и его последователей о непротивлении злу покоится на, казалось бы, очевидных для христианина истинах, провозглашенных Самим Господом нашим Иисусом Христом: «не противься злому» (Мф. 5,39); «любите врагов ваших» (Мф. 5,44); «все взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26,52). Если взглянуть на эти слова отдельно взятые, вырванные из контекста, без соотнесения их с общим духом Писания, то может точно показаться, что служащие в армии нарушают заповеди Христа. Но давайте вникнем поглубже и посмотрим: так ли это?

Внимательно читая Евангелие, мы найдем немало изречений Спасителя, которые на первый взгляд противоречат друг другу. Вот только некоторые из них: «почитай отца и мать» (Мф. 19,19) - «кто не возненавидит отца своего и матери... не может быть Моим учеником» (Лк. 14,26). «На суд пришел Я в мир сей» (Ин. 9,39).-«Я пришел не судить мир, но спасти» (Ин. 12,47). «Мир Мой даю вам» (Ин. 14,27).- «Не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10,34). Тот же, Кто сказал про Себя «не нарушить закон пришел Я», нарушает его, исцеляя в субботу. Тот же, Кто сказал «не противься злому», изгоняет торжников из храма бичом.

Что это - непоследовательность? Ничуть! Просто мы хотели бы сделать учение Христово проще, чем оно есть. Мы хотели бы от него однозначности, а оно однозначным быть не может, потому как обращено к человеку, а человек сложен. Человек включает в себя тело, душу и дух. В нем борются природное и личностное начало, в нем, по словам апостола Павла, сосуществуют «ветхий» и «новый человек» (Еф. 4,22-24). Соответственно этому и в учении Христовом есть ветхозаветные и новозаветные элементы. Вершина и цвет христианского учения - это, конечно, новозаветные заповеди, проникнутые духом всепоглощающей Христовой любви. Но эти заповеди есть «исполнение», а не отрицание Ветхого закона (Мф. 5,17), т.е. развитие, раскрытие и наполнение ветхозаветной буквы новым смыслом. Новый Завет прорастает из Ветхого, он - бриллиант, сияющий в оправе Завета Ветхого. Противопоставлять эти две части единого целого - все равно, что отрывать тело от человека.

На непонимании органической связи ветхозаветного и новозаветного начал строились многие заблуждения сектантов и еретиков, древних и современных. Тот же дух, который заставил во II веке еретика Маркиона противопоставлять «злого Бога» Ветхого Завета новозаветному «доброму Богу», заставляет современных протестантов отвергать ветхозаветные элементы веры: священноначалие, храмы и богослужения, почитание святынь, соблюдение общих постов и праздников. Заповеди Нового Завета, взятые сами по себе и толкуемые без соотнесения с церковным преданием, превращаются в нелепости вроде пацифистского учения о непротивлении злу силою или осуждения патриотических чувств в духе космополитизма. Они становятся силою, которая может привести только к разрушению, а не созиданию жизни, к анархии и безобразию, могут послужить даже оправданием преступления. Достаточно вспомнить попытки исполнения на деле заповеди о ненависти к своим родителям, продемонстрированные печально известным «белым братством» или «Богородичным центром»[i].

Попытки «осилить» Евангелие своим умом, вне Церкви, обречены на сужение и искажение смысла евангельских заповедей, ибо ум человеческий, наталкиваясь всюду на противоречия, вынужден принимать одну часть учения в ущерб Другой, дабы сохранить хоть видимость единства. На самом деле, как единодушно утверждали Святые Отцы - толкователи, противоречия содержатся не в Писании, а в падшем и поврежденном грехом разуме человека. Воспринять полноту благовестия человек может только «изнутри», будучи частью тела Христова, в единении с соборным разумом Церкви. Когда сердце и ум человека затронуты Божественной благодатью, противоречия исчезают, евангельские заповеди становятся не внешним призывом, а внутренней правдой, и делается ясно, как применять их к жизни.

Одним из ключей к пониманию соотношения ветхозаветных заповедей с евангельскими может служить знаменитый разговор Христа с богатым юношей, приводимый тремя евангелистами (Мф. 19; Мк. 10; Лк. 18).

Благочестивый и состоятельный юноша, воспитанный в законе Моисея, выходит навстречу Христу и просит указать ему путь спасения:

«Что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?». Христос отвечает: «Соблюди заповеди». Юноша вопрошает: «Какие?» Ответ: «не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй, почитай отца и мать, и: люби ближнего твоего, как самого себя».

На первый взгляд кажется странным, что юноша, утверждавший в дальнейшем, что «сохранил от юности» все заповеди закона, не знает, о каких заповедях идет речь. Но вопрос юноши становится понятным, если предположить, что он не ожидал такого ответа. Он ожидал получить от нового великого и доброго Учителя сведения о каких-то новых и неслыханных заповедях, вроде тех, что были даны в нагорной проповеди, а Христос говорит ему о том, что он должен исполнить уже исполненное. Естественно, юноша не удовлетворяется таким ответом: «Все это сохранил я от юности моей; чего еще не достает мне?» И вот тогда только звучит новое и неслыханное для иудеев слово: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною». Христос не порицает богатства, не говорит, что для жизни вечной необходимо отречение от него. Напротив, из первого ответа ясно, что юноше достаточно исполнить то, что предписано Ветхим Заветом, чтобы войти в вечную жизнь. Но если ты захотел совершенства, этого мало.

Заповедей нестяжательства, безбрачия, непротивления не было в Ветхом Завете. Но в нем не было дано и пути к совершенству. Ветхозаветному человеку кощунственно было даже помышлять о совершенстве, ибо оно сделало бы человека равным Богу. Новый Завет не только позволяет человеку быть совершенным: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5,48), но и дает практическое руководство к достижению этого совершенства. Отныне человек может не только восстановить утраченное в грехопадении подобие Божие, но и превысить меру этого естественного, первоначально данного подобия - стать «преподобным», как величает Церковь тех святых, которые достигли особого благодатного состояния близости Богу в результате исполнения монашеских обетов нестяжательства, послушания и целомудрия. Отныне человек может не только быть праведником, но и встать на путь равноангельской жизни. За веру и праведность человека ожидает спасение, за деятельное стремление к совершенству - венец неувядаемой славы, награда на небесах. Два рода евангельских заповедей: заповеди спасения и заповеди совершенства соответствуют двум путям спасения христианина: в миру и в монашестве. И не случайно основатель монашества Антоний Великий оставил мир и ушел в пустыню для всецелого посвящения себя Богу именно после того, как услышал в храме чтение Евангелия о богатом юноше.

Путь монашества - только для избранных («не все вмещают слово сие, но кому дано» - Мф. 19,11), но заповеди христианские - для всех. Трагическое недоразумение Толстого заключается не в том, что он провозгласил следование заповедям совершенства - таким, как заповедь о «подставленной щеке» - идеалом для каждого человека, а в том, что он сделал их соблюдение обязательным предписанием. То, что ниспосылается как дар за подвиг восхождения по ступеням христианского совершенства, он возвел в норму. Любовь, рождающуюся через сопричастие человека Божественной жизни, являющуюся всегда чудом и тайной, Толстой и подобные ему моралисты прописали, как лекарство, которое всегда можно достать. Они не увидели разницы между заповедями закона и заповедями Христа, не поняли, что до евангельских заповедей надо дорасти, что они даются не для немедленного и неукоснительного соблюдения, а для постепенного, осознанного и свободного усвоения. И когда современные проповедники пацифизма противопоставляют личный подвиг отдельных святых - таких, как преп. Сергий Радонежский и Серафим Саровский - общей позиции Церкви в отношении военного вопроса, изобличить их заблуждение очень легко. Достаточно напомнить, что ни у одного из Святых Отцов вы не найдете проповеди пацифизма. Преподобный Серафим, давший изувечить себя злодеям, ни разу не осудил вооруженной защиты ближнего. Игумен Сергий, ставший при жизни воплощением кротости и смирения, ушедший из монастыря, чтобы не быть втянутым в борьбу за власть, благословил русское войско на Куликовскую битву. Более того, он отрядил в войско Дмитрия Донского двух монахов - Ослябю и Пересвета, дабы не только со стороны благословить, но и освятить непосредственным участием верных сынов Церкви ратный подвиг освобождения русской земли от захватчиков, засвидетельствовав тем самым раз и навсегда, что Святая Православная Церковь почитает ратное дело делом поистине священным, непостыдным даже для тех, кто оставил мир для исполнения в полной мере заповедей Христа.

И поистине это так. Давайте взглянем на церковную жизнь. Она вся пронизана воинской символикой, начиная с крещения, похожего на принятие присяги. Крещаемый отрекается от сатаны и обязуется вести с ним брань. Отныне во всю жизнь он будет именоваться воином Христовым. И действительно, земная жизнь христианина есть по существу непрекращающаяся борьба со злом, в первую очередь - в самом себе. Потому и Церковь, заключающая в себе всех верующих, как живущих, так и уже отошедших в иной мир, делится на церковь воинствующую - тех, кто еще воюет на земле, и торжествующую - тех, кто уже отвоевался и одержал каждый свою, большую или меньшую победу над злом. А вот как пишет о христианских добродетелях апостол Павел: «Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности... возьмите щит веры... и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие» (Еф. 6,14-17). Опять сравнение с воином! Да что говорить о земных делах, когда сами небожители изображаются Церковью в виде воинов. На самом небе после падения денницы идет война, недаром апостол Павел пишет о Христе, что Отец послал Его «примирить с Собой все... и земное, и небесное» (Кол. 1,20). И для напоминания о том, что война еще не закончилась, на иконостасе каждого православного храма изображен предводитель ангельских воинств - Архистратиг (греч.- военачальник) Михаил с огненным мечом в руке.

Один из известных православных мыслителей XX века И.А. Ильин в своей работе «О сопротивлении злу силою» справедливо замечает, что о несопротивлении злу в буквальном смысле не помышляет на самом деле ни один честный человек. Такое «непротивление» означало бы приятие зла, допущение его в себя и возобладание его в себе. Несопротивляющийся злу должен рано или поздно себя уверить, что зло не так уж плохо, ибо пока живо в душе неодобрение или хотя бы смутное отвращение от зла, человек еще сопротивляется. И когда отвращение стихает, душа начинает верить, что черное - бело, и сама становится черной. Совершается духовный закон: несопротивляющийся злу поглощается им и становится одержимым.

Неправильно было бы думать, замечает Ильин, что Толстой и его единомышленники призывали к такому непротивлению. Их ошибка в другом. Когда они призывают к внутреннему преодолению зла, к любви, настаивают на необходимости различать «человека» и «зло в нем», на неправильности сведения всей борьбы со злом к внешнему принуждению, на духовном преимуществе убеждения, они следуют за священной традицией христианства; и они правы. Противиться злу следует из любви и посредством любви. Но они категорически неправы, когда, исходя из этих очевидных христианских принципов, приходят к принципиальному отвержению внешнего принуждения как такового.

К внешнему, даже физическому принуждению прибегал Сам Господь, выгоняя торжников из храма. К нему же призывал обращаться в особых случаях апостол Павел: «сделавшего такое дело... предать сатане во измождение плоти, чтобы дух был спасен в день Господа нашего Иисуса Христа» (1 Кор. 5,5). Конечно, само по себе внешнее принуждение или пресечение не обеспечивает преодоления зла в человеке (это под силу только любви), но оно иногда создает необходимые условия для любовного воздействия на человека. Для заживления раны, ее надо прижечь, и «живая вода» действует только после «мертвой». В евангельском образе вина и елея, возлитых самарянином на раны страдальца (Лк. 10,30-37) Церковь видит откровение о сочетании строгости и милости в деле спасения падшей души. Христианин, несущий воинскую службу, должен усвоить эти образы, должен понять, что в силу специфики воинской службы, направленной как раз на физическое принуждение и пресечение, он не может быть творческим пробудителем добра, но может и должен быть его верным слугой.

Непростительное заблуждение толстовцев и прочих адептов «непротивления» заключается в том, что они отождествляют любое принуждение с насилием. Вместе с тем, у насилия и благого принуждения противоположные цели. Насильник стремится унизить и поработить свою жертву, лишить ее своего «я», сломать ее волю. Но тот, кто прибегает к принуждению ради блага, освобождает человеческую душу из плена зла, дает ей силы восстановить свое достоинство в тех случаях, когда парализованная злом душа не в силах сопротивляться сама. Для того, чтобы в душу сошло животворное веяние Святого Духа, из нее должны удалиться нечистые духи, а для этого надо применить силу: «как может кто войти в дом сильного и расхитить вещи его, если прежде не свяжет сильного?» (Мф. 12,29).

Безнравственно и лицемерно называть насильником того, кто запирает дома непослушного ребенка, задумавшего ехать в бурную погоду в море. И если друзья человека, одержимого буйным гневом и порывающегося совершить убийство, свяжут его, то не насилие они совершат, а величайшее духовное благодеяние.

Кровавая история XX века убедительно разоблачила пацифистскую ложь о том, что зло, которому не сопротивляются, иссякает, якобысамо по себе. «Мюнхенский сговор», бессилие европейских держав не остановили Гитлера. Злую одержимость, охватившую целое общество, усмирил только меч. И тогда же стало ясно, сколь различные духовные плоды приносит меч завоевателя и меч освободителя. Удивительны своей красноречивостью свидетельства немецких военнопленных о том, как сразу после капитуляции у них «словно пелена спала с глаз» и они ужаснулись собственному безумию.

Вот почему, осуждая войну, разжигаемую из самолюбия и гордости, из-за мирских выгод и приобретений, Церковь молится за воюющих, когда они вступают в брань, невольно повинуясь необходимости защищать или целость Христовой веры, т.е. собственное духовное бытие свое, или свободу совести и истинные права человечества от угнетения грубым насилием. «Бог любит добродушный мир, - говорит святитель московский Филарет, - но Бог же благословляет праведную войну.» И так будет до той поры, пока существуют и господствуют на земле самолюбие и страсти человеческие.

Христианство впервые провозгласило абсолютную ценность человеческой личности. Лишать человека жизни не вправе никто, кроме Бога. Но есть золотое старое правило, принятое и в христианской аскетике: из двух зол выбирать меньшее. Разрешая злодею убивать невинного, мы сами становимся соучастниками убийства. У нас есть заповедь любви, но тем самым нам даны обязанность и право защищать тех, кого мы любим, «не щадя живота своего». «Если же кто о своих, и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1 Тим. 5,8).

Глава 2

Дата добавления: 2015-07-15