Жертвы войны, о которых молчит статистика

Когда говорят о потерях, понесённых нашей страной в период Великой Отечественной, то говорят о потерях физических. Недавно сообщили, что, на основе всех имеющихся документов, используя прямые и косвенные данные, подсчитано, что суммарная потеря военнослужащих на фронтах и гражданского населения нашей страны (бомбёжки, расстрелы на временно оккупированных территориях, смерть от голода) составила 26,6 миллиона человек.

Страшная цифра!

Ножертвами были не только те, кто пострадал от войны физически – убит, ранен, умер от голода.

Есть ещё один вид военных потерь, которые никто никогда не считал, и никто не сможет определить даже порядок величины

И, тем не мене, он страшен.

Это – деформация психики тех, кто перенёс чудовищный голод и другие материальные лишения и остался жив.

Эти люди и сейчас живут между нами.

Подумайте и вспомните, как Вы, встречаясь иногда с кем-то из них, моих ровесников, порой искренне недоумеваете. Вам странно, почему человек, порою имеющий достаточно средств на приобретение качественных продуктов питания, скажем, качественного (разных сортов) хлеба, хорошего сливочного масла, колбасы, которая ещё пахнет мясом, сыра нескольких сортов, крупных (на выбор) яичек, чая, кофе старается купить что-нибудь подешевле. Одежду и обувь выбирает поплоше, потому что – дешевле. Держится из последних за давно уже устаревшие предметы быта – телевизоры, стиральные машины, холодильники. И не из жадности. Когда-то жестокая нужда, постоянное голодание в многодетной семье, не имевшей никаких доходов, кроме невысокой зарплаты матери (а отец – на фронте, его там и кормят, и одевают как надо), а потому с трудом наскребавшей деньги даже на то, чтобы выкупить изредка выдаваемые по карточкам продукты, проложила очень глубокую борозду в их сознании: береги последнюю крошку, последнюю копейку, последнюю одежонку! И у тех, кто выживал под немцем на оккупированных территориях, а потом приходил в себя (в том числе, и отъедался) в годы послевоенного восстановления – та же борозда. Так вот: у некоторых из тех детей (теперь уже – стариков) эта борозда так и не заросла.

Это тяжёлый психический синдром. Синдром войны.

Я встречал таких людей. Сам переживший войну, я, как и большинство моих сверстников, уже «отошёл» от этих жёстких военных ограничений и самоограничений и вполне вписался в жизнь по формуле: «по одёжке протягивай ножки». Как и большинство моих сверстников, тоже детей войны, приобретал в 50-е – 80-е годы то, что позволяло мне материальное обеспечение. А оно у большинства было порой существенно выше, чем в войну.

Помню, как я спустя лет 10 после войны прочёл рассказ (точнее – бытовую зарисовку), в которой автор описывал встречу со старым другом в Ленинграде в середине пятидесятых. Он рассказал о том, что на столе было много хорошей еды, и по всему видно было, что в отношении питания в этой семье полный порядок: и есть что, и есть на что. Да и обстановка была приличной по тем временам. Но вдруг автор краем глаза (всё его внимание было при этом поглощено тем, что рассказывал гостеприимный хозяин) заметил странную для него картину. Хозяйка, воровато оглянувшись и убедившись, что за нею никто не наблюдает, потихонечку взяла с хлебницы кусочек хлеба и, стараясь быть как можно более незаметной, завернула его в салфетку. Этот свёрточек она потихоньку положила в кармашек блузки, а потом тоже стала внимательно слушать мужа. Потом, когда она зачем-то вышла из комнаты, муж спросил меня:

- Ты заметил?

- Да.

- Ты видишь, у нас всего достаточно. Еды полон стол. Но она пережила блокаду и до сих пор не придёт в себя.

Напомню: это я прочёл лет 55 назад, примерно через десять лет после окончания войны. Но рассказ этот глубоко врезался в мою память. И впечатление от него время от времени усиливалось рассказами тех, кто соприкоснулся с условиями страшного голода. Помню, как один лётчик из нашего коллектива, который в войну защищал блокадный Ленинград и бывал там между боями, всегда возмущался в столовой за столом в 60-е – 70-е годы, когда видел, что кто-то оставлял на тарелке недоеденный кусочек хлеба. Он тут же выговаривал:

- В Ленинграде такой кусочек спас бы кому-то жизнь.

Сам он всегда доедал то, что было принесено официанткой, до последней крошки.

И мне на всю жизнь, сразу по прочтении¸ врезались пронзительные стихи Юрия Воронова, ленинградца, блокадника:

Дата добавления: 2015-07-14