Центр краткосрочной психотерапии Института психических исследований

Краткосрочная семейная психотерапия была предложена Вацлавиком, Уиклендом и Фишем и хорошо описана в их книге «Терапевтическое изменение: принципы постановки и решения проблем» (Watzlawick, Weakland, & Fisch, 1974). Краткосрочная семейная психотерапия представляет собой пошаговый подход продолжительностью от пяти до десяти сессий. Разработаны конкретные процедуры для проведения каждого интервью. Психотерапевт может задать членам семьи следующие вопросы: В чем заключается проблема? Что каждый из вас делал, когда это было в последний раз? Какие обстоятельства способствуют возникновению проблемы? Когда проблема возникла впервые? (Hoffman, 1981). После того как проблема четко определена, следует перейти к обсуждению способов, при помощи которых семья пыталась эту проблему решить (Weakland, Fisch, Watzlawick, & Bodin, 1974). Зачастую попытки решить проблему только еще более осложняют ситуацию (Watzlawick et al., 1974).

На второй сессии выбираются цели лечения. Для этого членам семьи следует решить, какое именно поведение нуждается в изменении для того, чтобы проблема была решена. Клиентов поощряют к небольшим изменениям, которые впоследствии приведут к заметным изменениям на системном уровне (Weakland et al., 1974). Парадоксальные рекомендации и терапевтическое воздействие способствуют достижению клиентами своих целей. Третья по счету сессия обычно посвящается ослаблению поведения, способствующего сохранению проблемы. В течение последующих сессий психотерапевт стремится закрепить достигнутые поведенческие изменения.

В статье, опубликованной в журнале Family Process, Джон О'Коннор (John J. O'Connor, 1983) описывает краткосрочную семейную психотерапию 10-летнего мальчика, Майка, страдавшего навязчивой фобией рвоты. В течение трех месяцев были проведены пять психотерапевтических сессий, проспективное наблюдение продолжалось на протяжении двух лет. Сфокусированное на проблеме лечение имело целью устранение навязчивых страхов Майка. Далее приводится краткое описание этого случая:

Майк страдал навязчивым страхом рвоты, что сопровождалось интенсивными болями в животе, холодным потом и невозможностью заниматься повседневными делами. Приступы длились от 1 до 3 часов. Обычно события разворачивались следующим образом: утром Майк обращался к родителям, желая услышать от них заверения в том, что сегодня у него не будет рвоты. Родители утешали и успокаивали его, стараясь избегать при этом упоминания о рвоте. Майку казалось, уверений родителей будет достаточно для того, чтобы приступов страха не было. В течение дня, как только Майк чувствовал, что его вот-вот вырвет, мать приходила и забирала его из школы. Кроме того, мальчик боялся, что родители умрут, когда они пытались уйти из дома. Родители не отлучались больше, чем на два часа, и всегда возвращались точно в назначенное время. Медицинское обследование не выявило никаких отклонений в состоянии пищеварительной системы Майка. Родители считали его «болезненным» и «склонным к аллергии».

Во время интервью мальчик выглядел напряженным и встревоженным, был полностью поглощен своими страхами. Говорила, в основном, мать, а Майк с отцом лишь кивали головой в знак согласия. Даже если мальчик злился, родители этого, казалось, не замечали. Мать согласилась с тем, что была склонна чрезмерно опекать сына, когда он был маленьким, а теперь не прочь предоставить ему больше свободы, но он уже «сам этого не хочет». Отец во время интервью вел себя пассивно, хотя и проявлял сочувствие к сыну. Страхи Майка питали сами себя. Стоило ему только подумать о рвоте, как он чувствовал, что теряет контроль. Кажущееся решение проблемы «запускало» саму проблему (то есть обращение Майка за поддержкой к родителям замыкало круговую поведенческую последовательность в отношениях родители – ребенок, способствуя поддержанию равновесия в семье). Все попытки родителей, направленные на решение проблемы, только усугубляли ее.

На первой сессии психотерапевт заметил, что мальчику действительно плохо, а оказываемой родителями поддержки явно недостаточно. Для обретения контроля над своими страхами мальчику необходимо было выполнить несколько сложных заданий. Психотерапевт разъяснил Майку, что сначала ему следует решить, где и когда думать о рвоте. Для этого непременно надо было выбрать определенное время и место. Психотерапевт, заметив, что отец Майка носит красивый значок, предложил приколоть его на свитер мальчика. Этот значок должен был символизировать поддержку отца, которую отныне не надо было выражать словами. Родители получили рекомендацию отсутствовать раз в неделю в течение 3 часов. Кроме того, родителям следовало поручить Майку выполнение определенных домашних обязанностей, соответствующих его возрасту.

На второй сессии (спустя две недели) Майк сообщил, что не может думать о рвоте в назначенное время и в назначенном месте. Психотерапевт предложил ему заняться этим прямо во время сессии и предложил отцу дать мальчику монетку в один пенс, символически передавая ему свою силу. Родителям посоветовали продолжать уходить из дома по вечерам. На третью сессию Майк забыл принести монетку, сообщив, что мысли о рвоте возникают все реже. Тогда психотерапевт попросил отца дать сыну другую монетку с аналогичным символическим значением. Во время четвертой и пятой сессии страхи Майка не беспокоили.

Лечение, направленное на устранение навязчивых страхов мальчика и изменение кругового гомеостатического взаимодействия между ним и родителями, состояло из трех компонентов (O'Connor, 1983). Первый компонент фокусировался на страхе рвоты у Майка. Парадоксальное предписание симптома помогло изменить место и время раздумий о своих страхах, что позволило мальчику научиться контролировать свое симптоматическое поведение. Второй компонент вмешательства был призван блокировать поведение родителей Майка, усугублявшее проблему. Лишенные возможности словами утешить и ободрить сына, родители обрели другие способы выражения своего сочувствия (значок или монетки, символизировавшие родительскую поддержку). Третий компонент вмешательства позволил родителям уходить из дома, а Майку выполнять соответствующие его возрасту домашние обязанности, так что родители перестали считать его «болезненным» и «зависимым».

В случай с Майком парадоксальные директивы помогли по-новому представить проблему (симптом), придать ему совершенно иной смысл. Как только Майк сам взял на себя ответственность за свое поведение (страх рвоты), семья стала относиться к этой проблеме иначе. Благодаря этому родители смогли принять новые решения семейной проблемы. Небольшое изменение в поведении Майка (контроль над страхом рвоты) в конечном итоге привело к адаптивным изменениям в семейной системе. Проспективное наблюдение показало отсутствие рецидивов у мальчика и его быстрое развитие на протяжении ближайших двух лет.

Миланский центр исследования семьи

В 1967 г. Мара Палаццоли-Сельвини организовала Миланский центр исследований семьи. К ней присоединились Луиджи Босколо (Luigi Boscolo), Джулиана Праха (Giuliana Prata) и Джанфранко Чеккин (Gianfranco Cecchin). Эта группа исследователей разработала подход к лечению страдающих анорексией, энкопрезом и семей с эмоциональными нарушениями у детей. Написанная ими книга «Парадокс и контрпарадокс» (Paradox and Counterparadox, 1978) содержит подробное описание их подхода к психотерапии.

Продолжительность лечения в Миланском центре составляла от 3 до 20 сессий, в среднем 10 сессий. Как правило, встречи с семьей происходили один раз в месяц, поскольку членам семьи предстояло пройти длинный путь к исцелению (Palazzoli-Selvini et al., 1978). По мнению исследователей, такие длительные перерывы были необходимы еще и потому, что участникам надо было переработать и усвоить полученную информацию (Palazzoli-Selvini, 1980). Просьбы членов семьи о более частых встречах рассматривались как свидетельство эффективности психотерапевтического вмешательства. Сами исследователи из Милана называют свой подход «длительной краткосрочной терапией» («long, brief therapy»), ведь количество часов психотерапии было небольшим, а ее общая продолжительность, позволяющая семье достичь терапевтических изменений, довольно значительной (Palazzoli-Selvini et al., 1978).

Стандартный формат сессий включал: 1) наблюдение психотерапевтической команды за стилем семейного взаимодействия без комментирования процесса, 2) обсуждение психотерапевтами сделанных во время сессии наблюдений, 3) предписание членам семьи терапевтического задания или ритуала по результатам обсуждения и 4) собрание команды психотерапевтов непосредственно после интервью с тем, чтобы обсудить принятие семьей предписанного задания и письменно подвести итоги сессии (Stanton, 1981).

Исследователи из Милана предпочитают давать членам семьи письменное задание, каждому свой экземпляр. Уикс и Л'Абат (Weeks & L'Abate, 1982) указывают четыре причины более высокой эффективности письменного предписания по сравнению с устным. Во-первых, в отличие от устных, письменные сообщения нельзя проигнорировать или исказить. Во-вторых, письменное сообщение можно прочесть несколько раз, что усиливать его влияние на семью. В-третьих, письменные инструкции могут восприниматься как более доверительные. Наконец, в письменных сообщениях, как правило, мысль выражается более ясно, что способствует профилактике паттернов «отрицания» и «избегания» у членов семьи.

Письменные парадоксальные инструкции можно облечь в форму «семейного ритуала» (Palazzoli-Selvini et al., 1978). Ритуальные предписания предназначены для того, чтобы «помешать родителям дискредитировать и саботировать усилия друг друга в отношении детей» (Palazzoli-Selvini et al., 1978, p. 3). Одно и то же предписание может быть дано разным семьям. В данном психотерапевтическом подходе предписание используется вместо интерпретации и часто помогает изменить правила взаимодействия в семейной системе. В конце сессии один из членов семьи под диктовку психотерапевта записывает инструкции для семьи. Далее приводятся выдержки из одного предписания:

По четным дня недели – вторникам, четвергам и субботам – начиная с завтрашнего дня и до следующей сессии, с X до Y часов (выбирается время, когда вся семья в сборе и находится дома), что бы ни сделал Z [далее следует имя пациента и перечень имеющихся у него вариантов симптоматического поведения], принимать решения о том, как с ним поступить, будет отец. Матери следует вести себя так, словно ее нет. По нечетным дням недели – понедельникам, средам и пятницам – в те же часы, правом решать, как себя вести с Z, обладает мать. Отец при этом никак себя не проявляет. По воскресеньям можно вести себя, как заблагорассудится. Каждый из родителей по «своим» дням должен вести дневник, где следует отмечать нарушения партнером предписанного ему поведения (ни во что не вмешиваться). (Иногда эту работу, то есть фиксацию возможных ошибок одного или второго родителя, доверяют ребенку или самому пациенту) (р. 5).

Палаццоли-Сельвини с сотрудниками (Palazzoli-Selvini et al, 1978) отмечает несколько предпосылок эффективности ритуального предписания. Во-первых, меняются «правила игры», что позволяет предотвратить вмешательство третьего члена семьи во взаимодействие в диаде. Во-вторых, родители не испытывают потребности бороться за то, чтобы снискать себе одобрение психотерапевта. Подобные усилия лишь отвлекают внимание от главной семейной проблемы (межличностного взаимодействия). Наконец, психотерапевт получает ценную информацию независимо от того, насколько скрупулезно члены семьи соблюдают данное им предписание. Эта информация может быть использована для планирования дальнейших интервенций.

В тех случаях, когда члены семьи не следуют инструкциям, миланские исследователи часто адресуют членам семьи записки парадоксального содержания (paradoxical letters), в которых признают свое поражение и растерянность (например, «Ваша семья обладает особой силой...» или «Я ощущаю растерянность...»). Признание психотерапевтом своего поражения поощряет членов семьи к продолжению психотерапии и обсуждению того влияния, которое они оказывают на психотерапевта как единое целое (Weeks & L'Abate, 1982). Более того, парадоксальные записки позволяют психотерапевту сохранить свою позицию, в то время как члены семьи зачастую привносят в свои отношения что-то новое, стараясь опровергнуть психотерапевта. Таким образом, миланским исследователям удается, используя сопротивление членов семьи, добиться изменений в семейной системе. Парадоксальные письма «позволяют психотерапевту или команде психотерапевтов сохранять позицию, наиболее выгодную для продуцирования изменений в семье» (Hoffman, 1981, р. 303).

Дата добавления: 2015-07-12