Новое пополнение

В Липецке нам предстояло две недели отдохнуть, подлечиться, набраться сил после изматывающих воз­душных боев на Кубани.

Уже на второй день к нам прибыл новый командир 2-й эскадрильи капитан Егор Ефремович Анкудинов. По возрасту и званию он был старше нас, молодых, хотя на фронт с Дальнего Востока вылетел вместе с нами. Воевал, как и мы, на Кубани, и неплохо. Об этом свиде­тельствовал орден Отечественной войны II степени.

Построив личный состав эскадрильи, я как замести­тель командира доложил ему, кратко познакомил с людьми. Он смотрел на своих новых подчиненных с ка­кой-то грустью. Молча прошелся вдоль коротенького строя, обронил угрюмо:

— Обкарнали вас...

С новым командиром у меня сразу сложились хоро­шие отношения, перешедшие впоследствии в дружбу, со­хранившуюся на десятилетия. Он подробно расспраши­вал меня о стычках с вражескими самолетами, расска­зывал о своих. Наши взгляды на тактику воздушно­го боя полностью совпадали, и это еще теснее сбли­жало.

Через несколько дней Анкудинов сказал мне:

— Давай, наводи марафет — будем вручать награду.

Первым орденом — Отечественной войны II степе­ни— я был награжден 6 мая 1943 года на Кубани. Об этом сообщил мне командир 3-й эскадрильи Алексей Машенкин, специально посетивший меня в госпитале, чтобы обрадовать приятной новостью. А вручал нам ордена командир корпуса Е. Я. Савицкий. Это происхо­дило на аэродроме Тихорецк. Запомнилось то награжде­ние грустной фразой, которая по сей день стоит в ушах: «...Награждается посмертно». Запомнилось потому, что таких награжденных оказалось в полку большинство. Нам, живым, было даже как-то неловко, словно мы бы­ли повинны в смерти друзей — не прикрыли их в бою, не защитили, не спасли...

О том, что меня представили ко второму ордену, я узнал опять-таки в госпитале (вновь попал туда после одного из боев). На сей раз новость привез начальник штаба полка майор Лепилин.

И вот оно — награждение. Как и в первый раз, орде­на (мне и Алексею Машенкину) вручал генерал-майор Савицкий. Но теперь — Красного Знамени. Военные эту награду особенно ценят. Возможно, по той причине, что это первый советский боевой орден, и к тому же наше пополнение воспитывалось на героике гражданской вой­ны, с которой связано и рождение славного ордена.

Савицкий произнес краткую речь, в которой высоко оценил нашу боевую работу на Кубани. Однако не скрыл и того, что в первых воздушных боях мы допу­скали много тактических ошибок.

— Ваша задача,— сказал он,— глубоко проанализи­ровать все воздушные бои, сделать правильные выводы. К вам скоро придет молодежь, и кому, как не вам, обу­чать ее, передавать бесценный фронтовой опыт.

После кошмара, каким представлялось теперь все происходившее на Кубани, пребывание в Липецке было настоящим наслаждением. Уютный, тихий городок. Ре­ка Воронеж с ее зелеными берегами, с неподвижными зеркалами заводей, заросших лилиями. Прохладный нижний парк, заложенный Петром I. Что может быть лучше для отдыха и залечивания еще ноющих ран и ожогов! Даже не верилось, что такое возможно.

О полноценности нашего отдыха заботились коман­диры, политработники, особенно наш замполит, майор Пасынок. Как-то он подошел ко мне, взял под локоть:

— Знаю, как ты не любишь выступать с трибуны... Я насторожился.

— Надо, Ваня,— сказал майор.— Завтра встреча с тружениками и молодежью города, расскажешь о своем таране.

Меня охватила паника.

— Тимофей Евстафьевич,— взмолился я,— не умею я выступать... Легче еще один таран...

Он улыбнулся:

— Надо и этому учиться...— И, видя мое кислое ли­цо, посоветовал: — Пока подумай, о чем будешь гово­рить, а как и что — подскажу во время обеда, сейчас некогда: командир ждет.

В столовой он разыскал мой столик, уселся напротив и начал меня «обрабатывать». Я, конечно, сопротивлял­ся, даже нашел убедительный, на мой взгляд, аргумент: сослался на то, что заикаюсь (после тарана еще не слушалась левая нога и появилось это чертово заикание), предложил ему выступить самому. Да и в смысле скром­ности — неудобно как-то...

— И закончу рассказ стихами,— съязвил замполит.— Да не надо им художественного повествования. Пред­ставь себе, что сидишь рядом со своими товарищами и рассказываешь о воздушном бое. Просто и правдиво: как все было, что чувствовал... Ну, а насчет заикания я уже объяснил им, что это временное, скоро пройдет. Пойми, людям нужен рассказ от первого лица.

И я сдался. Огромный зал театра, сцена, трибуна и люди, люди, люди... Сотни глаз светятся в ожидании вы­ступления участника боев. Страшно. Но майор Пасынок, сидящий в третьем ряду, улыбается, дружески кивает мне, и на душе становится легче. Начинаю рассказы­вать, все время посматривая на замполита. Он то и дело незаметно показывает большой палец, подбадривает — все, мол, идет хорошо. Я даже заикаться меньше стал. Мне задали всего два вопроса. Первый — страшно ли было идти на таран? Я ответил, что в ситуации, из ко­торой вообще не видишь выхода, возможность сбить еще один самолет врага кажется чудом и на таран идешь с какой-то злой радостью, с безоглядным отчаянием, хотя понимаешь, что это, может быть, твои последние секун­ды. Страх уходит, исчезает, о нем просто некогда ду­мать. Кстати, об этом уже рассказывал нам Спартак Маковский и другие летчики, таранившие самолеты.

Второй вопрос был таков: о чем я думал во время снижения на парашюте? И здесь я не лукавил:

— Очень боялся, что убьют. Обидно было бы. Ведь при жестком встречном ударе двух самолетов — «мессершмитт» ударился не о концовку крыла «яка», а о центроплан — гибель летчика практически неизбежна, а мне так повезло. И после этого умирать?..

По дороге домой майор Пасынок сказал:

— А что, нормально! Оказывается, можешь. Учтем на будущее.— Он засмеялся. Потом серьезно добавил: — И правильно, что на этом закончил, дальнейшая твоя одиссея — не для молодежи. Зачем им все знать?

Что же я утаил от своих внимательных, доброжела­тельных слушателей?

...Ожидая после тарана связной самолет в землянке, где располагался штаб 4-го авиаполка, я лежал в «ком­нате отдыха» на нарах. Уснул. А когда меня разбудили, с большим трудом поднялся и едва сумел слезть с нар. Плохо слушались ноги, и совершенно непонятно было, что с ними случилось: раны от осколков вроде не боле­ли, кости целы. В чем же дело?

В госпитале меня быстро «обработали», вынули ос­колки, перевязали раны, пообещали через 6—7 дней снять швы на лице от первого ранения, освежить повяз­ки на ногах и выпустить. Никто не подозревал, что ждет меня впереди.

Проснувшись утром, почувствовал, что не могу дви­нуть ногами. Туловищем тоже. Только руки работали. Я испугался и так закричал, что в палату вбежали не только сестры, а и больные из соседних комнат. На сле­дующий день прибыл корпусной врач, и я с ужасом по­нял: дело плохо. Предстояла отправка в тыл. Все, отвое­вался, калека...

В тот день ко мне в палату «подселили» раненного в бою Алексея Машенкина. Он начал меня успокаи­вать — все, мол, пройдет, тысячи случаев, то, се... Но я уже догадывался, что у меня поврежден позвоночник, а с этим не шутят. Пытался взять себя в руки, успокоить­ся. Боли в позвоночнике не ощущал, поэтому попросил Алексея поднимать меня за руки до положения «сидя» и плавно опускать назад. Бесполезно. Колол себя бу­лавкой в ноги — никакой боли. Это пугало больше всего. Неужто останусь неподвижным на всю жизнь?

Примерно через неделю произошел невероятный слу­чай. Я обедал, как всегда, лежа, один в опустевшей па­лате, как вдруг послышался гул пикирующих «юнкерсов», взрывы бомб. «Бьют по госпиталю!» — мелькнула мысль. Закричали больные, повеяло гарью... А я — при­знаюсь, теперь уже не стыдно,— сильно боялся бомбе­жек. И как это получилось, сам не знаю: через какую-то минуту оказался в щели! Но ведь никто меня не пере­носил! Чудо, да и только. Когда бомбежка кончилась, подбежал Алексей, подал мне руки, хотел, видимо, взять меня на плечи, но я сам, хоть и с трудом, но... поднялся на ноги. Подошли врачи, подставили плечи, и я кое-как, но все же на своих двоих докутыльгал до палаты.

На следующий день прибыли специалисты. Долго осматривали меня, расспрашивали, в конце осмотра обо дрили

— Не вешай нос, парень! Все восстановится. Только нужны тренировки. Ног и позвоночника.

А через три недели меня выписали, и я снова начал летать. Правда, скрывал от всех, что левая нога плохо слушается. Чтобы сесть в кабину, приходилось вначале ставить правую на сиденье, а затем с помощью рук пе­ретаскивать через борт левую. Я попросил механика са­молета, от которого ничего не скроешь, не выдавать ме­ня и так летал всю войну. Добавлю, что и в мирное вре­мя нога давала о себе знать, и сейчас иногда отказывает, «замыкает». Постоишь немного, пошевелишь ею —• от­пускает. Раньше я это скрывал от врачей, а сейчас, ко­гда уже не летаю, перестал из-за этого волноваться.

...В полк начали поступать молодые летчики. Это бы­ли вчерашние выпускники военных училищ, почти юно­ши с горячими, нетерпеливыми сердцами; они рвались в бой, как и мы, уже понюхавшие пороху. После того как полк был полностью укомплектован, мы перебази­ровались на полевой аэродром Трубетчино, в пятидесяти километрах северо-западнее Липецка. В каждую эска­дрилью теперь входило десять экипажей. В нашу доба­вили семь молодых пилотов — младших лейтенантов А. В. Разумовича, Н. Ф. Сухорукова, Н. Н. Максимова, Н. А. Подымова, В. Д. Шишкина, сержантов И. Е. Сидо­ренко и Н. А. Коновалова.

Начались полеты. Мы присматривались к новичкам, формировали пары. Если кто-то проявлял желание ле­тать в паре со своим другом, охотно шли навстречу — ведь пара, в которой летают близкие друг другу люди, отличается особой спайкой, взаимовыручкой в бою. Это аксиома. С техникой пилотирования у новичков проблем не было, ведь они почти все только что из училища.

Полк должен был получить новенькие самолеты Як-1. Однако мы их так и не дождались. В канун наступления на орловско-курском направлении гитлеровская авиация нанесла ощутимые удары по ряду промышленных объек­тов, расположенных в нашем глубоком тылу. «Наш» завод также был сильно поврежден, выпуск самолетов резко сократился. Нам пригнали самолеты из авиацион­ных училищ и запасных полков. А чуть позже мы полу­чили истребители Як-9. На них стояла 37-миллиметро-вая пушка, что вызвало у нас неописуемый восторг. Уж если попал, то никакая броня фашисту не поможет!

Нас торопили, хотя корпус находился в резерве Вер­ховного Главнокомандования. Интенсивные полеты соче­тались с напряженной партийно-политической работой. Впрочем, она не прерывалась в полку никогда — ни в тылу, ни на фронте, разве что формы ее менялись в за­висимости от обстановки. На сей раз майор Пасынок на­шел для нас возможность пообщаться с колхозниками, которым очень трудно было убрать, заскирдовать рожь: ни здоровых мужчин в селе, ни горючего для машин, ни нормальных лошадей — все отдано фронту. Авиаторы работали дружно. Большинство из нас — выходцы из села, руки истосковались по знакомой работе, да и го­родские не отставали, кровянистые мозоли вечером по­казывали с гордостью. Колхозники благодарили нас, угощали чаем с медом. Наша полковая самодеятель­ность дала концерт. Тимофей Евстафьевич, наш комис­сар, как мы продолжали называть его даже летом сорок третьего, был душой таких встреч, радовался, что кол­хозники довольны авиаторами.

Никогда не забыть мне беседы с одним стариком, случайной, мимолетной, но оставившей в душе неизгла­димый след. Пожалуй, тогда я впервые задумался над понятием — резерв Верховного Главнокомандования. У старика на фронте погиб племянник. Незадолго до этого они встречались, и племянник по секрету с гор­достью сообщил дяде, старому русскому вояке, что их часть состоит в РГК.

— Очень жаль,— сказал племяннику старик.

— Почему же? — удивился офицер.—Мы всегда вы­полняем очень ответственные задачи!

— То-то и оно..,— задумчиво произнес дядя,— вас всегда бросают в самый огонь, туда, где уже невмоготу, где надо что-то переломить, спасти положение, где край жизни и смерти...

Я долго размышлял после той встречи и, признаться, в новом свете увидел прошлые события. Конечно же, наш 812-й авиаполк на Кубани был в том «самом огне, где надо было что-то переломить...» Вспомнил погибших боевых друзей и понял, почему умудренный прошлым боевым опытом старик, словно предчувствуя беду, по­жалел племянника...

«Если кто-то из новичков начнет ныть, жаловаться, что долго «торчит» в резерве,— думал я,— расскажу ему о беседе со стариком, растолкую, что такое резерв. На примерах из боевых действий нашего полка...»

К этой конференции готовились, словно к какому-то экзамену. Собственно, оно так и было. Фронтовики сда­вали экзамен на умение анализировать боевой опыт, обобщать его, искать новые тактические приемы и спо­собы ведения боевых действий. На конференцию был приглашен весь личный состав части. Открыл ее новый командир полка майор Дмитрий Ефимович Николаенков, бывший наш штурман. Он кратко сообщил, что 812-й истребительный авиационный полк за время бое­вых действий — с 19 апреля по 29 июня 1943 года — произвел 462 боевых вылета, в которых сбил 86 само­летов противника, в том числе 56 Me-109, 15 Ю-87, 5 ФВ-189, 2 ФВ-190. Потери полка— 18 летчиков, 25са­молетов.

Николаенков подчеркнул, что наши потери могли быть значительно меньшими, если бы мы не допускали многих тактических ошибок. И хотя военный совет Се­веро-Кавказского фронта в приказе от 21 июня 1943 го­да отметил, что победа, бесспорно, осталась на нашей стороне, что противник не добился своей цели, мы, однако, обязаны глубоко проанализировать свою рабо­ту, чтобы еще более успешно бороться с воздушным противником, не допуская при этом напрасных, необ­основанных жертв.

Затем командир обрисовал общую воздушную об­становку, в которой сражался полк.

В начале боев мы неграмотно строили боевые порядки, не выработали правильной тактики боя. Эскадрильи в составе 8—12 самолетов шли почти в сомкнутых боевых порядках, причем на малой скорости. И еще. Нас просили барражировать над плацдармом на небольших высотах — 2000—3000 метров. Это, как нам разъясняли, вдохновляет защитников Малой земли. Высокому командованию это вначале нравилось: так сказать, психологический фактор для наземных войск — небо закрыто краснозвездными самолетами... И только в конце боев на Кубани мы освоили знаменитую «ку­банскую этажерку» (ее называют еще «покрышкинской»). Суть ее проста: боевой порядок эскадрильи со­стоит из ударной и прикрывающей групп, значительно эшелонированных по высоте. При достаточном количестве машин боевой порядок может состоять из трех групп: 6—4—2. Последняя двойка — это резерв, способ­ный усиливать любую группу в нужный момент. Кажет­ся, очень просто. Но, увы, не сразу решились команди­ры на такое новшество — мешали старые инструкции, устоявшиеся взгляды на тактику воздушного боя.

Вторым, очень существенным, недостатком, подчерк­нул командир полка, было стремление летчиков атако­вать противника лично, игнорируя при этом главную обязанность — выполнение задания в составе боевого по­рядка группы. Иногда даже пары — неразделимые так­тические единицы — распадались, и противник немедлен­но использовал это. Большинство наших погибших лет­чиков было сбито фашистскими истребителями внезапно: надеялись на ведомого, а тот, увлекшись боем, оставлял командира без прикрытия. Потеря одного из летчиков пары порождала другую проблему — неслетанность но­вых напарников. В боевой обстановке на учебные тре­нировки просто нет времени. И бывало, что летчики в бою не всегда понимали друг друга; ведомый, не знаю­щий особенностей техники пилотирования ведущего, его излюбленных фигур пилотажа, не успевал реагировать на маневры командира, а то и вовсе терял его из виду. Майор Николаенков рассказал, как сам чуть не стал жертвой фашистских истребителей из-за того, что не успел слетаться с новым напарником.

Было это так. В ходе боя ведомый не смог удер­жаться в строю пары и, перепутав своего ведущего с другим самолетом, подстроился к последнему. В это время Николаенков, уверенный в том, что его хвост на­дежно прикрыт, используя свой удачный маневр, ата­ковал пару «мессеров» и уже поймал одного из них в прицел, как вдруг заметил, что его атакуют два истреби­теля. Он сумел увернуться от длинной трассирующей оче­реди, а когда «мессершмитты» проскочили мимо него и пошли на боевой разворот, он резко довернул к ним и очередью в упор расстрелял ближайший самолет. Вто­рой продолжал боевой разворот. Видя, что есть запас скорости, Николаенков начал энергично доворачивать на него свой «як», сумел зайти и этому фашисту в хвост и открыл огонь. Все это время ему некогда было ни оглянуться, ни запросить местонахождение ведомого. И только когда увидел, что отлетел правый элерон и в плоскости «яка» появились пробоины, понял: его никто не прикрывает. «Як»; частично потерявший управление и топливо (пробило бензобак), еще держался в возду­хе, но уже через несколько секунд по нему прошлась еще одна плотная очередь снарядов — фашисты добива­ли беззащитный самолет. «Як» задымил, а через неко­торое время показалось пламя. Огонь нестерпимо на­чал жечь правую руку и правую ногу. Трижды сбивал Николаенков пламя скольжением, все время пытаясь уйти от прицельного огня «мессершмиттов». Стало ясно, что живым ему не уйти. И тут штурман полка увидел группу Ил-2. Прикрытые истребителями, штурмовики шли справа от него, чуть ниже. Не раздумывая, он во­шел в их строй. «Илы» чуть расступились, давая место боевому побратиму. Словно стая больших крылатых птиц прикрыла собой от коршунов израненного меньше­го брата. Но тут «як» снова загорелся. Николаенков стал задыхаться. Острая боль пронзала обгорелые руки и правую ногу. Он отдал ручку управления от себя и пошел на посадку. Впереди показались плавни, вода. Николаенков, не выпуская шасси, направил машину на густые заросли камыша. Погрузившись в тину, самолет перестал гореть. Летчик потерял сознание и очнулся лишь тогда, когда его начали перевязывать медики про­ходившей мимо воинской части.

...После командира на конференции выступил инже­нер полка — инженер-капитан Ерохин. Ему было о чем рассказать новому пополнению. Ведь на Кубани боевые вылеты обслуживались ограниченным количеством спе­циалистов, доставленных туда летным эшелоном. На­земный эшелон прибыл значительно позже, когда лет­чиков в полку почти не осталось. За счет чего же не­большая группа людей сумела обеспечить боевую работу полка? Четыре-пять вылетов в день — не шутка. Да еще ремонт поврежденных самолетов!

Основой успешного выполнения задачи были добро­совестность, сознательность авиаспециалистов, готов­ность отдать последние силы делу защиты Родины от ненавистного врага. Работали и днем, и ночью, порой забывая об отдыхе и еде. Иногда невозможно было в течение суток выбрать свободную минутку, чтобы напи­сать коротенькое письмо домой. Помогало и то, что еще на Дальнем Востоке командиры и инженеры готовили специалистов разносторонне — каждый мог при необхо­димости заменить товарища. Да и летчики, хорошо знающие самолет, могли, в случае чего, обслужить его сами. Это очень пригодилось в "боевой обстановке, когда технический состав оказался в состоянии цейтнота. На­стоящие чудеса трудового героизма, если эти слова при­менимы к фронтовой обстановке, проявили девушки-оружейницы, прилетевшие на Кубань с первым техни­ческим эшелоном. Оружие, которое они готовили, не отказало в боях ни разу! За этой короткой фразой — и высочайшая ответственность, и самоотверженный труд, и предельная усталость, когда пальцы уже теря­ют чувствительность, а отяжелевшие веки почти невоз­можно поднять. В передовой команде было всего девять девчат, и все они заслуживают того, чтобы назвать их поименно. Сейчас им далеко за шестьдесят, а тогда это были восемнадцатилетние девушки — стройные, подтя­нутые, в плотно облегающих фигурки гимнастерках, с пилотками, лихо сидящими на незамысловатых де­вичьих прическах. Это Маша Гусева, Шура Демидова, Рая Захарова, Нина Чумак, Галя Сибирина, Рая Кузьменко, Паша Мойса, Нина Фесенко, Валя Мачнева.

Инженер полка отметил умелую организаторскую работу инженеров эскадрилий старшего техника-лейте­нанта Агёйкина, капитала Кирилюка и старшего техни­ка-лейтенанта Горюнова. О Кирилюке хочется сказать особенно теплые слова. Я знал его еще с довоенных лет, когда был курсантом в Каче. Тогда Кирилюк служил инженером нашей 4-й эскадрильи. Относился к курсантам с любовью, по-отечески; мы отвечали ему своей преданностью, безоговорочно выполняли все его приказания, прислушивались к советам. Он ненавязчиво делился с нами жизненным опытом, учил жить правиль­но и честно. И на Кубани наши теплые отношения со­хранились; каждый раз, когда я возвращался из боя, он подходил ко мне, внимательно смотрел в глаза, словно спрашивал: «Как вел себя перед лицом врага? Не сдрейфил ли в бою? Все ли сделал, чтобы помочь то­варищам?» Он как бы продолжал оставаться нашей со­вестью, и это было прекрасно!

После инженера полка выступали командиры эскадрилий и их заместители. Я, помнится, говорил об ответственности каждого летчика за строгое выполне­ние своих функций в боевом порядке. Критиковал и себя за то, что в первых боях допускал буйство эмоций вместо трезвого, тактически грамотного расчета.

Командиры эскадрилий кратко доложили, что лет­ный и технический составы в целом закончили подго­товку и готовы выполнить любую боевую задачу, быть достойными героев неба Новороссийска и Кубани.

Выступивший в заключение заместитель командира полка по политической части майор Т. Е. Пасынок при­звал командиров эскадрилий помогать своим замполи­там, самим активно участвовать в идейно-политической работе. Он считал, что никто лучше не проведет полит­информацию для летчиков, чем командир, которого они уважают, ежедневно видят в бою. И пусть такие полит­информации не всегда профессионально подготовлены, зато эмоциональное и мобилизующее воздействие их очевидно.

Не забыл майор Пасынок сказать и о роли нагляд­ной агитации, о своевременном оформлении наградного материала на отличившихся летчиков, техников, меха­ников. В период боев на Кубани это делалось очень разумно, справедливо; не помню случая, чтобы кого-то наградили незаслуженно или, напротив, достойного за­были представить к награде. Ведь, казалось бы, что на­грады? Главное — бить врага! Но люди есть люди, и лю­бое несправедливое решение командования полка спо­собно привнести в дружную полковую семью только раздор. А коллектив сложился очень хороший. Это за­слуга замполита, всего партийно-политического аппара­та и человечного, беспокойного начальника штаба пол­ка майора Лепилина.

Новый коллектив, которому предстояло вылететь на фронт, тоже был крепким, сплоченным, все рвались в бой, все были готовы к любым испытаниям.

Дата добавления: 2015-07-08