Рукопись Стивена Бейтса 3 страница

Мы оба устали и желали разойтись по своим комнатам еще до наступления ночи. Мне следовало завести с Амброзом разговор о том, чтобы он провел зиму со мной в Бостоне. Начавший падать легкий снег напомнил мне, что я должен это сделать при первом удобном случае, который может вообще не представиться из-за враждебного настроения кузена.

Вокруг было тихо, если не считать, что снежные хлопья шуршали об оконное стекло, и вскоре я уснул. Но среди ночи меня разбудил звук хлопнувшей двери. Я сел, прислушиваясь, но ничего больше не услышал и, подумав, что Амброз мог снова ходить во сне, тихо встал и пересек зал, направляясь к его комнате. Дверь была открыта, я бесшумно вошел, но моя осторожность была ни к чему, поскольку кузен действительно исчез. Моим первым порывом было последовать за ним, но после недолгих размышлений я счел это неразумным, так как в снегу он мог бы обнаружить мои следы, а утром можно будет пройти по его следам, если снегопад прекратится. Я зажег спичку и взглянул на часы – было два часа ночи.

Я уже собирался вернуться в свою комнату, когда услышал посторонний звук – музыка! Я вслушивался в странное звучание, похожее на голос флейты, большей частью в минорном ключе, сопровождающееся напевами и трелями как будто человеческого голоса. Звуки доносились, как я приблизительно мог представить, откуда-то из западной части дома; я открыл окно в комнате кузена, чтобы точнее определить, что же это было, и, удовлетворившись, снова закрыл его. Наверное, я должен был последовать за Амброзом и удостовериться в его действиях, сознательных или бессознательных, но осторожность взяла во мне верх, к тому же я помнил о том, что происходило в былые времена с любопытными, которые пытались преследовать хозяев Биллингтонского леса.

Я вернулся к себе в комнату и лег, ожидая возвращения Амброза и страшась, как бы с ним чего не случилось. Не прошло и двух часов, как он вернулся; хлопнула дверь, излишне громко для этого позднего времени, а затем послышались неторопливые шаги моего кузена по лестнице. Он вошел в свою комнату и закрыл за собой дверь, после чего опять наступила тишина, прерываемая только далеким криком совы, но и тот внезапно оборвался, и вновь ночь и тишина опустились на дом.

Утром я встал раньше Амброза. Выйдя из парадной двери, через которую он, очевидно, и вернулся, я долго петлял по лесу, отыскивая следы кузена; как я и подозревал, они вели к каменной башне на бывшем острове. Снега выпало почти на дюйм, протоптанная тропка в нем различалась легко. След привел меня к башне. Поскольку через отверстие, некогда проделанное Амброзом в крыше, падал снег, можно было разглядеть и следы, ведущие наверх, по боковым ступеням, на площадку под отверстием. Я без колебаний двинулся тем же путем и наконец оказался там, где ночью стоял Амброз; дом, подсвеченный сзади, был отсюда ясно виден. Я посмотрел вниз и увидел странно расположенные отметины на снегу под башней. Чтобы лучше их разглядеть, мне пришлось спуститься и выйти из башни.

Там различались три типа следов и все они наводили ужас. Прежде всего я увидел глубокую колею в снегу – почти двенадцать футов в длину и двадцать пять в поперечнике; она выглядела так, словно здесь останавливалось какое-то слоноподобное создание. Судя по наружному краю впадины, то, что здесь стояло, имело гладкую кожу. Отметины второго типа походили на отпечатки когтистых лап величиной почти в три фута в поперечнике и, вероятно, перепончатых. И наконец, следы третьего вида производили такое впечатление, будто здесь, взрыхлив снег, проволоклись гигантские крылья. Я стоял, рассматривая эти отметины, в состоянии полнейшего оцепенения. Затем, все еще пребывая в шоке от увиденного, я вернулся домой кружным путем, стараясь миновать тропинку моего кузена.

Как я и думал, Амброз уже встал. Он выглядел усталым, раздраженным и, видимо, чувствовал утомление, причину которого не понимал, полагая, что ночью крепко спал. Мой уход не остался незамеченным. Кузен сказал, что когда обнаружил мое отсутствие, пошел искать меня поблизости и увидел, что ночью нас кто-то посещал и ушел, очевидно, не сумев разбудить нас. Мне стало ясно, что он видел свои собственные следы и не узнал их, а своего ночного посещения башни он явно не помнил.

Я объяснил, что выходил немного пройтись, поскольку привык к этому в городе и не хотел бы изменять своим привычкам.

– Не знаю, что случилось со мной, – пожаловался кузен, – но у меня нет ни малейшего желания готовить завтрак.

Я предложил свои услуги и тут же взялся за работу. Он довольно легко согласился и присел, потирая лоб ладонью.

– Такое ощущение, словно я что-то забыл. Мы на сегодня что-нибудь планировали?

– Нет. Ты просто устал, вот и все.

Я подумал, что сейчас как раз настал удобный момент и я могу предложить ему посетить мой дом в Бостоне. К тому же мне самому не терпелось покинуть это место, где мы подвергались какой-то дьявольской опасности.

– Тебе не приходило в голову, Амброз, что ты нуждаешься в смене обстановки?

– Я уже обосновался здесь, – ответил он.

– Нет, я имею в виду временный отъезд. Почему бы тебе не провести эту зиму вместе со мной в Бостоне? А потом, если хочешь, я вернусь с тобой обратно. Ты сможешь, если захочешь, заниматься в Уиденере – там бывают лекции и концерты, а главное – там собираются для общения люди, которые могут тебя заинтересовать. Он колебался, но мое предложение не вызвало открытого протеста, и я понял, что для согласия понадобится лишь время. Я ликовал, но старался этого не показывать, зная, что в любой момент может вернуться его враждебность и он восстанет против моего замысла. Я донимал его все утро, не забывая при случае упомянуть, что некоторые из книг Биллингтона мы захватим с собой для изучения. Наконец он согласился провести зиму в Бостоне, а согласившись, стал стремительно собираться, словно его подгонял инстинкт самосохранения, так что до наступления темноты мы были уже в пути.

В конце марта мы вернулись из Бостона. Кузена снедало странного рода нетерпение, я же был исполнен смутных опасений, хотя, должен признать, кроме нескольких первых ночей, когда Амброз сомнамбулически бродил, как потерянный, по дому, он прекрасно контролировал себя все эти зимние месяцы. Кузен вел себя весьма активно, а я, чуть было не утонувший среди старых книг библиотеки Биллингтона, с удовольствием вернулся к благам цивилизации. Всю зиму я старательно копался в этих книгах; там было довольно много страниц, схожих с теми, что я уже читал; часто упоминались уже известные мне ключевые имена. Но нигде мне не встретилось какого-либо четкого, сжатого подтверждения, формулировки, чтобы избавиться от сомнений, как не было и описания того образа, в котором представали зловещие монстры.

С приближением весны, однако, мой кузен стал как-то беспокойнее и неоднократно выражал желание вернуться в дом Биллингтона, оставшийся, как он подчеркивал, прежде всего его «домом», которому он «принадлежит», и это контрастировало с равнодушием Амброза к изучению манускриптов. В течение этой зимы в Биллингтонском лесу произошли два события, о которых своевременно сообщили бостонские газеты. В разное время были обнаружены тела двух исчезнувших ранее жителей Данвичской округи. Одно из них нашли между Рождеством и Новым Годом, другое – в начале февраля. Как и в других случаях, смерть наступила не так давно; оба трупа, казалось, были сброшены с высоты, оба сильно изранены и покалечены, однако узнавались. И опять же – от исчезновения людей до обнаружения их трупов прошло несколько месяцев. Газеты уделяли много внимания тому факту, что не пришло ни одного письма с требованием выкупа, а также подчеркивали, что у погибших не было причин покидать дом; после их пропажи прошли месяцы полной неизвестности, пока один не был найден на острове в Мискатонике, другой – около устья этой реки.

Я видел, с каким смущенным интересом воспринимал кузен эти сообщения; он перечитывал их снова и снова с видом человека, когда-то знавшего тайный смысл происшедшего, но почему-то забывшего путь к тайне.

С приходом весны беспокойство Амброза перешло в нетерпеливое желание вернуться в дом, оставленный ради поездки в Бостон; и это наполнило меня дурными предчувствиями. Остается признать, что мои опасения оправдались, поскольку сразу же по возвращении мой кузен стал вести себя совершенно иначе, чем в городе. Мы прибыли в дом Биллингтона в конце марта, сразу же после захода солнца, нежным, мягким вечером; воздух был напоен ароматом живительного сока растений, распускающейся листвы и цветущих трав; легкий восточный ветер пах приятным едким дымком. Мы с трудом распаковали вещи, после чего кузен в состоянии сильного возбуждения вдруг быстро вышел из своей комнаты. Он прошел бы мимо меня, если бы я не поймал его за руку.

– В чем дело, Амброз?

Он бросил на меня враждебный взгляд, но ответил довольно спокойно:

– Лягушки – ты слышишь? Внимай их пению!

Он выдернул руку.

– Я иду, чтобы слушать их. Они приветствуют мое возвращение.

Сам того не сознавая, я слышал этот хор с момента нашего приезда, но реакция Амброза заставила меня встревожиться. Догадываясь, что в моей компании кузен сейчас не нуждается, я не последовал за ним, а вместо этого пошел через зал в его комнату и присел у открытого окна, заодно вспомнив, что это то самое окно, у которого сотню лет назад сидел Лебен и с удивлением наблюдал за своим отцом и индейцем Квамисом. Гам лягушек подняли действительно оглушительный – он звенел в ушах, наполнял комнату, он волнами разливался от того загадочного заболоченного луга посреди лесов, что был расположен между башней и домом. Но как только я сел к окну, я ощутил нечто даже более необычное, чем этот гам. На обширных площадях в умеренной зоне только земноводные – квакши, сверчковые и древесные лягушки – кричат перед апрелем, за исключением тех случаев, когда воцаряется необычайно мягкая погода, как в первую неделю весны. Вслед за ними вступают жабы, а уж после них – лягушки-быки. Но в этой свалке звуков я уловил голоса щурят, квакш, сверчковых, прудовых, древесных, леопардовых, коричневых лягушек, жаб и даже лягушек-быков! Мое изумление вскоре сменилось предположением: из-за такого шума мое слуховое восприятие нарушено; ведь мне уже случалось ошибаться – я принимал вопли, издаваемые весенними квакшами в конце апреля, за крик далекого козодоя. Но вскоре стало ясно, что это не галлюцинация.

Ошибиться было невозможно – передо мной предстала очень странная аномалия. Именно аномалия, а не ошибка, поскольку здесь было нечто противоречившее законам природы, но имевшее отношение к тому, на что намекали прочитанные мною манускрипты. Там говорилось о поведении земноводных в присутствии или близости некоего «Существа», о том, что эти животные – как бы его слуги или обожатели; причем земноводные словно бы осведомлены о появлении «Существ». А некий писатель, упоминаемый исключительно как «безумный Араб», намекал, что земноводные – одни из главных последователей секты Морских Существ, известных как «Глубоководные». Автор сообщал вкратце, что сухопутные земноводные становятся необыкновенно активными и голосистыми в присутствии своих первородных родственников, «видимы они или невидимы, для них это не имеет значения, поскольку они чувствуют их и подают голос».

И теперь я слушал этот ужасный хор с тяжелым чувством. Ведь за зиму я уже успокоился – кузен действительно стал совершенно нормальным; и вдруг мгновенно возвратился к прежнему состоянию. В самом деле, Амброзу, казалось, доставляло удовольствие слушать этих лягушек, и это напомнило мне о заклинании в загадочных «инструкциях» Элайджи Биллингтона: «Он не побеспокоит ни лягушек, особенно лягушек - быков на болотах между башней и домом, ни светляков, ни птиц, называемых козодоями; чтобы он всегда сидел под замком и охраной».

Предположение, вытекающее из этого заклинания, было не из приятных: если лягушки, светляки и козодои были «его» – вероятно, Амброза – «замком и охраной», что же тогда этот хор означает? Означает ли он предупреждение Амброзу, что «нечто» невидимое стоит рядом или приближается? Этим чужеродным, вторгнувшимся мог быть только я!

Я глянул в окно и решительно вышел из комнаты. Я спустился по лестнице и направился туда, где стоял мой кузен со скрещенными на груди руками и гордо поднятой головой; его глаза странно блестели. Подходя к нему, я испытывал странную решимость нарушить его удовольствие, но, глянув на Амброза, заколебался и встал рядом, ничего не говоря. Наконец его долгое молчание встревожило меня, и я спросил, неужели ему так нравится в этот ароматный вечер слушать хор лягушачьих голосов.

Не оборачиваясь, он загадочно произнес:

– Скоро козодои тоже запоют, и светлячки вспыхнут – и настанет время оно.

– Время чего?

Он не ответил, а я двинулся назад. И тут же уловил в сгущающихся сумерках некое движение в той стороне дома, что была обращена к дороге; повинуясь внезапному импульсу, я быстро побежал в том направлении и, обежав вокруг дома, заметил невероятно оборванную фигуру, исчезающую в кустах. Я скоро догнал незнакомца, схватив его одной рукой на бегу, и обнаружил, что держу мальчишку лет двенадцати.

– Пустите меня! – чуть не плакал он, отчаянно вырываясь. – Я ничего не сделал.

– Что тебе здесь надо? – спросил я сурово.

– Только хотел посмотреть, не вернулся ли Он, как мне показалось. Ведь говорят, что Он вернулся.

– Кто говорит?

– Неужели не слышите? Лягушки – вот кто!

Я был поражен и невольно вцепился в него так, что он закричал от боли. Немного ослабив хватку, я потребовал, чтобы он назвал свое имя.

– Только не говорите Ему, – попросил он.

– Не скажу.

– Я Лем Уотли, вот кто.

Я отпустил его, и он сразу же метнулся прочь, очевидно, не веря тому, что я не собираюсь больше его преследовать. Но, увидев, что я не двигаюсь с места, мальчишка нерешительно остановился ярдах в двенадцати, повернулся и, не издавая ни звука, быстро пошел назад. Цепко ухватившись за рукав моего пальто, он тихим голосом произнес:

– Вы спрашиваете не так, как один из Них, не так. Лучше бы вам убраться отсюда, пока чего-нибудь не стряслось.

Затем он опять рванулся прочь и на этот раз окончательно скрылся в сгущающихся сумерках. За моей спиной хор лягушек с каждой секундой все больше разрастался и креп, и я был рад, что окна моей комнаты обращены на восток, а не к болотам, хотя шум был слышен и здесь. Но громче всего звенели в моих ушах слова Лема Уотли, которые вызывали во мне беспричинный ужас – ужас столкновения с непознанным, когда человек вступает в безнадежную борьбу с назойливым желанием бежать прямо навстречу необъяснимому.

Возвращаясь к дому, я снова и снова прокручивал в голове события и приходил к выводу, что ключ к происходящему можно попробовать отыскать у жителей Данвича; и, если мне удастся заполучить автомобиль моего кузена, я смогу опросить их сам. Амброз вскоре тоже вернулся в дом.

– А ведь это очень необычно, что лягушки стольких видов так рано кричат в этом году, – заметил я.

– Здесь это обычно, – коротко ответил он, давая понять, что тема разговора исчерпана.

Да и у меня не было желания продолжать, поскольку мой кузен изменился буквально на глазах; навязывая ему разговоры, я мог запросто вызвать больше, чем враждебность, и в результате он просто указал бы мне на дверь. Я осознавал, что мне следует быть готовым к тому, чтобы оставить его, но желание все узнать вынуждало меня находиться здесь как можно дольше.

Вечер прошел в напряженном молчании, и я воспользовался первой же возможностью ретироваться к себе в комнату. Интуиция не позволяла мне браться в этот момент за старые книги, поэтому я развернул вечернюю газету, купленную в Аркхэме. Анонимная заметка, помещенная среди редакционных материалов, в углу, отведенном для писем читателей, сообщала, что некая старуха в Данвиче несколько раз была разбужена голосом Джейсона Осборна – одного из тех, чье тело нашли зимой; он исчез как раз перед моим приездом; вскрытие показало, что тело Осборна испытало резкие перепады температуры, и больше ничего; а причиной смерти была названа страшная истерзанность тела. Безымянный автор публикации, не отличавшийся особой грамотностью, предупреждал, что история, рассказанная старой леди, «удивительна», потому что «кажется неправдоподобной», и пространно описывал, как эта старая леди проснулась среди ночи, кому-то отвечала и смотрела в пустоту. Определяя источник отчетливо слышанного ею голоса, она заявила, что он звучал откуда-то «рядом с ней, или из космоса, или с неба у нее над головой».

Это описание поразило меня. Во-первых, тело Осборна, как и других жертв до него, было словно бы «сброшено с высоты»; во-вторых, Данвич опять оказывался в центре событий; и, наконец, к прочим тайнам добавлялись косвенные улики – от заклинаний Элайджи Биллингтона, зловещих упоминаний о призывании чего-то «с неба» до реальных событий, случившихся недавно. Вместе с тем у меня возникало впечатление, что я блуждаю в лабиринте, а ощущение враждебности все увеличивалось, словно каждая стена наблюдала за мной и темные силы в этом доме только и ждали какого-нибудь резкого движения, чтобы начать атаку.

Я не мог уснуть и несколько часов лежал, прислушиваясь к пению лягушачьего хора, метаниям моего кузена в спальне и к чему-то грандиозному, похожему на отзвуки гигантских шагов, раздававшихся где-то под землей и на небесах.

Лягушки вопили и пели всю ночь напролет, и даже после рассвета некоторые из них продолжали перекликаться между собой. Когда я наконец встал и оделся, я был все равно утомленным, но ни на шаг не отступил от решения, принятого предыдущей ночью – я намеревался посетить Данвич.

Поэтому сразу же после завтрака я обратился к моему кузену с просьбой разрешить мне воспользоваться его автомобилем, упирая на необходимость поездки в Аркхэм. Он с готовностью согласился и даже стал почти дружелюбен, когда я не без колебаний предупредил, что, возможно, буду пропадать весь день. Он сам отвел меня к машине, уговаривая оставаться в Аркхэме столько, сколько мне захочется, и пользоваться автомобилем сколько нужно.

Несмотря на импульсивность моего решения, я твердо помнил о первом намеченном мною объекте – той самой миссис Бишоп, любопытную беседу с которой мой кузен приблизительно пересказал мне в одном из первых наших разговоров; это она упоминала в своих бормотаниях о Ньярлатхотепе и Йог-Сототе. Знакомство с набросками Амброза на обороте конверта и теми бумагами, что он позволил мне посмотреть, давало мне уверенность, что я смогу сам найти дорогу, не останавливаясь для расспросов. По описаниям моего кузена миссис Бишоп была суеверной старухой, если только не хитрила, и я рассчитывал на удачу, которая, возможно, зависела от моей решимости: сделать все, чтобы склонить ее к откровенности.

Как и ожидал, нужное мне место я отыскал легко. Этот приземистый дом с белой обшивкой описывал мне кузен, а нацарапанное на столбе ворот имя «Бишоп» опрокинуло всякие сомнения. Я уверенно поднялся на крыльцо и постучал.

– Войдите, – донесся изнутри дребезжащий голос. http://beth.ru/

Я вошел и оказался в темной комнате. Передо мной в потемках сидела старуха, державшая на коленях солидных размеров черного кота.

– Присядь, незнакомец.

Я воспользовался ее приглашением и, не называя себя, спросил:

– Миссис Бишоп, вы слышали пение лягушек в Биллингтонском лесу?

Она ответила без колебаний:

– Ага. Я слышу их крики постоянно, и знаю, что они призывают Тех, Кто Извне.

– Вы знаете, что все это значит, миссис Бишоп?

– Ага, и ты тоже, судя по разговору. Вернулся Хозяин. Я знаю, что он вернулся, коли дом снова открыт. Хозяина ждали, и ждали его давно. Теперь он вернулся, и Их создания тоже вернулись – превосходные, губительные и Бог знает какие. Я старуха, незнакомец, и мне не долго жить, но я надеюсь умереть не таким образом. Кто ты, пришедший и задающий здесь эти вопросы? Ты один из Них?

– Разве на мне есть какой-то знак? – возразил я.

– Нет. Но Они могут прийти в любом образе, какой Им понравится, ты же знаешь.

Ее голос вдруг ослаб, слова перешли в хихиканье.

– Это та же самая машина, на которой приезжал Хозяин. – Ты приехал от Хозяина!

– От него, но не для него, – быстро ответил я.

Она, казалось, колебалась.

– Я не сделала ничего дурного. Не я написала это письмо. Это Лем

Уотли – он слышал непонятный для него разговор.

– Когда вы слышали Джейсона Осборна?

– На десятую ночь после того, как его забрали, потом еще через двенадцать ночей, а в последний раз за четыре ночи до того, как его нашли, – как и всех других в прошлые времена, как и тех, кого заберут после. Я слышала его так же отчетливо, как если бы он стоял там, где ты сидишь, незнакомец, а я-то всю жизнь живу через долину от Осборна и уж узнаю его голос, доведись мне услышать его.

– Что он сказал?

– Сначала пел – эти слова я раньше никогда не слышала, странные слова. А в последний раз это были слова на том языке, что Они используют, непонятные для простого смертного.

– А где он был?

– Вовне. Он был Вовне с Ними, и Они были в Их месте и времени, когда готовились съесть его.

– Но его не съели, миссис Бишоп. Тело нашли.

– Ну да! – воскликнула она. – Они почти никогда не берут тело – но всегда душу или то, что заставляет человека думать и представлять себе этих существ, что заставляет его делать и говорить.

– Жизненную силу.

– Назови это, как хочешь, незнакомец. Но это именно то, чего Они хотят, эти дьяволы! Ага, конечно, его нашли, Джейсона Осборна, всего покалеченного, но он был мертв, и Они получили от него, чего хотели, когда таскали его там по своим путям.

– А где это, миссис Бишоп?

– Здесь и везде, незнакомец. Они всегда здесь, всегда вокруг нас, но увидеть их невозможно. Они, может быть, слушают наш разговор и может быть, ждут за дверью, пока Хозяин не позовет их, как он раньше звал Их. Ага, он вернулся, он вернулся через две сотни лет, тем путем, о котором говорил мой дед, и он освободил Их снова, и Они летают, и кричат, и плавают, и таятся прямо за дверью, там, где мы; ожидают, чтобы выйти снова и все начать сначала. Они знают, где есть двери, и Они знают голос Хозяина, но даже он не защищен от Них, если не знает все знаки, и заклинания, и запоры. Но он знает, Хозяин знает. Он знает Их обратный путь, согласно пущенному Слову.

– Элайджа?

– Элайджа? – Она непристойно захихикала. – Элайджа знал больше обычного смертного, он знал такое, о чем не говорил никому. Он мог позвать Его и говорить с Ним, и Он никогда не забирал Элайджу. Элайджа замолчал о нем и уехал. Элайджа запер его вместе с Хозяином там, Вовне, но Хозяин готовился вернуться снова после долгого отсутствия. Немногие об этом знали, но Мисквамакус знал. Хозяин бродил по земле, но никто не узнавал его, ведь он был во многих лицах. Ага! Он носил лицо Уотли, и он носил лицо Дотена, и он носил лицо Жиля, и он носил лицо Кори, и он сидел среди семейств Уотли или Дотенов, и Жилей, и Кори, и никто не узнавал его, хотя должны были бы, и он питался с ними, и он спал среди них, и он гулял и разговаривал с ними, но он был так велик в своем Возвышении, что те, обличья кого он брал, слабели и умирали, не в силах выносить его. Да только Элайджа перехитрил Хозяина – ага, перехитрил аж через сто лет после его смерти.

Вновь раздался ее ужасный смех и тут же замер.

– Я знаю, незнакомец, я знаю. Я не общаюсь с Ними, но я слышу, как Они говорят Там, я слышу, что Они говорят, и если я даже не могу понять слов, я все равно знаю, о чем Они говорят. Я родилась в сорочке и могу слышать Их Там.

В этот момент я уже был готов согласиться с точкой зрения моего кузена: сознание презрительного превосходства, отмеченное Амброзом, было порождено ощущением тайного знания. Она, несомненно, владела огромным запасом забытых и тайных знаний.

– Они ждут возвращения вообще на Землю, а не только сюда, Они ждут повсюду – ждут пути назад, на землю и под воду. Они придут Извне, и Хозяин поможет им.

– Вы видели Хозяина?

Я мог бы не спрашивать.

– Никто не видел Его. Но я видела образ, который Он принял. Они знали, что Он вернулся. Мы видели знаки. Они взяли Джейсона Осборна, разве нет? Они пришли взять Лью Уотербери, разве нет? Они придут снова!

– Миссис Бишоп, а кем был Джонатан Бишоп?

Она снова хихикнула, но невесело, словно пискнула летучая мышь.

– Ты умеешь хорошо спрашивать. Он был моим дедушкой. Он постиг несколько секретов, а решил, что знает все; он взялся довольно верно, и начал призывать Его и натравил Его на тех, кто совал свой нос и шпионил, но он не был настоящий Хозяин, и эти создания захватили его так же, как и других. А Хозяин, говорят, и пальцем не пошевельнул, чтобы помочь ему, а сказал, что раз он был так слаб, то не имел права молиться на камни, и призывать к холмам, и вызывать этих чертовых Тварей к нам, и допускать, чтобы в Данвиче поднялась против нас такая ненависть. И так уж случилось, что ненавидят не какого-нибудь Кори и не какого-нибудь Тиндала, а именно Бишопов.

Все сказанное старухой несло в себе ужасный смысл; в письмах Бишопа к Элайдже Биллингтону содержалось то, о чем она сейчас говорила, да и все остальное можно было проверить. Каковы бы ни были мотивы, факты неоспоримы; газеты писали об исчезновении и последующем обнаружении Уилбура Кори и Джедедии Тиндала, но никак не связывали это с Джонатаном Бишопом. Однако письма Бишопа, вероятно, в свое время никем не прочитанные, кроме старого Элайджи, обнаруживали эту связь еще до того, как исчез Кори; и вот теперь эта старуха преспокойно признает, что Кори и Тиндалы ненавидели Бишопов, и уже не требуется других оснований для того, чтобы прямо допустить: Джонатан Бишоп имеет отношение к необъяснимым исчезновениям людей!

Я был подавлен. Будь у меня побольше знаний, я бы лучше подготовился к этому разговору и больше смог бы узнать от старухи. Кроме того, за ее словами мне послышалась неопределенная тревога – было что-то звенящее в ее пронзительном смехе; в этой комнате, сокровищнице тайн, ощутимо присутствовали реальное знание, корнями уходящее в прошлое, угрожающая ненависть, направленная в будущее, и безобразная, злая чувственность, затаившаяся в тени настоящего, нацеленная на то, чтобы, двигаясь вперед, поглощать все живое.

– Вы никогда не видели вашего дедушку?

– Нет, никогда. Но я всю жизнь знала, что о нем говорят. Он был смышлен, это точно, но не настолько смышлен, чтобы понять, как говорится, что мало знать опасно. Он воздвиг Каменное Кольцо и призвал Его, и Он пришел, и другие Создания пришли тоже, и взяли его, а затем Хозяин отправил Его назад и всех Других тоже – назад, Вовне из Кольца.

Она захихикала снова.

– Знаешь ли ты, незнакомец, что возвышается за этим холмом?

Я открыл рот, отваживаясь произнести одно из ключевых имен, которое появлялось в старых книгах слишком часто, но она заставила меня замолчать; в ее словах явственно прозвучала тревога:

– Не произноси эти имена, незнакомец. Если Они услышат, Они приблизятся и будут следовать за тобой пока ты не покажешь им Знака.

– Какого Знака?

– Знака Совершенства.

Я вспомнил рассказ кузена о тех двух бродягах, говоривших с ним во время его поисков в Данвиче и спрашивавших, есть ли у него «Знак». Не тот ли самый? Я спросил ее о бродягах.

– Они имели в виду другой Знак. Они глупцы, сами не знают, о чем говорят, и не знают, что происходит вокруг; они думают, что за Знак можно получить богатство и власть, но это вовсе не так. Тех Извне вовсе не заботит обогащение людей; Они все хотят возвратиться, и поработить нас, и смешаться с нами, и убить нас, когда Они подготовятся, и потому Они хотят иметь всех, кто может быть Им полезен, кто может пользоваться Их Знаком, может быть, и тебя, если ты могуществен, как Хозяин. И потом, ты принадлежишь к Ним. Я знаю. Суд не знает того, что знаю я. Я слышала вопли Джейсона Осборна в ту ночь, когда его схватили, и Салли Сойер – она выбежала из дома вслед за кузнецом Сетом, она слышала треск досок, когда это Существо ломало низ сарая, где был Осборн, и так же было с Лью Уотербери. Миссис Фрай видела следы, она говорила, что отпечатки такие большие, будто их сделало существо в два, а то и в три раза больше слона; и еще она видела следы крыльев в разных местах, но над ней только смеялись и говорили, что ей приснилось, а когда она повела их с собой, чтобы показать, ни одного следочка не осталось, словно Они специально делают так, чтобы никто их следы не видел.

Я почувствовал, как по спине у меня пробежал холодок, а кожа на затылке немеет. Женщина говорила так увлеченно, что, казалось, не замечала моего существования; очевидно, все, что она слышала, а также то, что она знала и скрывала, заставляло ее бесконечно размышлять о таинственных и ужасных событиях в округе.

– И вот еще что: вы совсем Их не видите, но вы можете понять, когда Они рядом, по запаху. От Них запах прямо как от черта!

Хотя я отчетливо различал ее слова, дальше я слушал невнимательно. Иногда в ее речи звучали истерические нотки, и я холодел от мысли, что все это более чем серьезно. Она, казалось, благоговела перед «Хозяином» и обращалась к нему через два столетия, в прошлое из настоящего. Элайджа Биллингтон вряд ли мог претендовать на эту роль. Был ли это Ричард Биллингтон или же та не установленная персона, которую преподобный Уорд Филлипс называл «неким Ричардом Биллингхемом или Боллингхеном?

– Какое еще имя Хозяина вы знаете? – спросил я.

Она мгновенно насторожилась, с подозрением уставившись на меня.

– Никто не знает его имени, незнакомец. Ты можешь называть его Элайджа, если охота, а можешь звать Ричардом или старейшиной этих созданий. Хозяин жил здесь недолго, прежде чем уйти жить Вовне. Затем он опять вернулся. Я старуха, незнакомец, и всю мою жизнь я слышала разговоры о Хозяине, и все эти годы я жила в ожидании Его и Его возвращения, а Его возвращение было предсказано. У него нет ни имени, ни места, и он бродит во времени и вокруг времени.

Дата добавления: 2015-07-10