Особое послание направил Максим Грек неким лицам, «живущим в скорбех», которых он поучает, что «господь убожит и богатит… а не фортуна и колесо латынов зловерных и немцов прегордых». О «фортуне» писал Максим Грек и «к некоему иноку, бывшему во игуменех». Этот инок был «восхищен… таким богомерским учительством прелестника Николая Германа».
Альманаху Штоффлера, в котором содержалось предсказание всемирного потопа в 1524 г., Максим Грек посвятил «Слово обличительно». Основная мысль автора не отличалась оригинальностью: вера в Альманах противоречит признанию всесилия божьего промысла, а потому беззаконна.
В позднейших сочинениях, в частности в «Беседе души и уму» о человеческих страстях, Максим Грек также касается темы божьего промысла, снова изобличая «звездочетцев». Есть сходные мотивы и в «Слове о снах», в послании против Иоанна Лодовика, который защищал астрологию ссылками на греческих писателей. Ряд отрывков из сочинений Максима Грека против астрологии содержится в рукописи ГБЛ, Рум. № 264, но точно датировать их пока не представляется возможным.
В целом же защита Максимом Греком божьего промысла и борьба с звездочетцами шла в том же русле, что и выступления на эту тему митрополита Даниила и старца Филофея, т. е. публицистов иосифлянского толка.
Нестяжательские мотивы в ранних сочинениях Максима Грека звучат еще очень приглушенно. В 1518–1519 гг. он пишет Василию III послание об устройстве афонских монастырей. В нем он выступает в отличие от Нила Сорского сторонником общежительных монастырей. Он говорит пространно о физической работе самих монахов, но допускает и применение наемного труда.
В «Послании об Афонской горе» Максим Грек также подчеркивает, что все афонские монахи «без имениих, рекше без сел живут, одными своими рукоделии и непрестанными труды и в поте лица своего добывают себе вся потребна житейская». Есть, правда, там и «два мужика, наимита, те орют и сеют». Когда же наступает осенняя пора, то нанимают еще мужиков для уборки хлеба.
Жизни монахов Святой горы касается Максим и в послании, адресованном Вассиану Патрикееву («Сказание… о Святой горе жительство»), В нем особо подчеркивается, что в Святой горе «мирских же служителей… нет, разве по единому или по два».
Наиболее развернуто сформулировал Максим Грек свое отношение к монастырскому землевладению в сочинении «Повесть страшна и достопамятна о совершенном иноческом жительстве». Снова обращаясь к своим воспоминаниям, Максим Грек на этот раз говорит о католическом ордене картезианцев, в котором монахи нестяжание «любят аки велие благо духовное» и живут лишь подаянием. Их примеру автор «Повести» и призывает следовать («и нам подражати»). Никакой прямой критики лихоимства русских монастырей здесь еще нет.
Свои представления о назначении великокняжеской власти Максим Грек изложил в послании Василию III, написанном в 1519 г. по случаю окончания им перевода Толковой псалтыри. Согласно Максиму Греку, священство и царство произошли от единого божественного начала. Иосифлянский тезис о превосходстве священства над царством осторожный Грек не формулировал в послании носителю царской власти. Зато льстивых слов по его адресу произнесено было больше чем достаточно. Василий III якобы «правдою, и православием, и нарочите, и превысочайше паче всех прославлен есть». Он «не токмо Русии, но всея подсолнечныя быти нарицатися великоименитый и велелепнейший». Истинный смысл этого славословия Максим Грек и не скрывал: московский государь должен стать освободителем греков от турок. Ведь бог «якоже древле, — писал он, — от нижних галлов воздвигнув великаго во царех Константина, древняго Рима, зле стужима избави от нечистиваго Максентиа, сице и ныне новаго Рима, тяжце волнуема от безбожных агарян, благочестивейшею державою царствиа твоего, да изволит свободити и от отеческих твоих престол наследника покажет и свободы свет тобою да подаст нам, бедным». Совсем небольшой шаг оставалось сделать Максиму Греку для того, чтобы сформулировать мысль о Москве как о III Риме. Но… для него по-прежнему «новым Римом» оставался Царьград. Поэтому иосифлянские публицисты (в их числе и Филофей) ближе подходили к полуофициозным идеям Сказания о князьях владимирских, чем хитроумный Грек. А сам он уже вскоре на личном опыте узнал, какую «свободу» несет с собою утверждение самовластия Василия III.
В. Ф. Ржига обнаружил и еще одно послание Максима Грека Василию III, написанное спустя несколько лет после первого (в связи с вторжением крымцев в 1521 г.). Смысл его сводился к призыву начать решительную борьбу с Казанским ханством. «Доколе убо имамы, — писал Максим Грек, — благополучное время, доколе отнекуди инуди языческое въстание не смущает нас, найдем и мы и нападем на християноубийць града Казани». С началом войны с Казанью надо спешить, ибо, пока «ожидаем послов из Литвы, никто же нам запинатель будеть воюющим тамо». Послы из Литвы для заключения перемирия прибыли на Русь в августе 1522 г. До этого Василий III в мае отправился в Коломну, ожидая нового набега на русские земли крымцев. Возможно, послание написано было Максимом Греком весною 1522 г., перед началом похода Василия III.
Обосновывая свой тезис, Максим Грек писал, что «противу бо обоих мучителей стояти неудобно, но и зело пагубно, да не глаголю невъзможно ест, занеже и третий волк превозношается на ны. Глаголю же во проклятий град Казан гнездьствующа змиа». Два «мучителя» — это, конечно, Крым и Турция. Максим Грек предлагает как можно скорее напасть на Казань, пока не будет нападения с иной стороны, т. е. со стороны Крыма.
Заканчивается послание просьбою отпустить его автора восвояси, ибо в Россию прибыл грек Климент (август 1519 г.).
Оказало ли послание Максима Грека непосредственное воздействие на политику Василия III или нет, нам неизвестно.
Но во всяком случае уже вскоре московский государь начинает кампанию против Казани. В 1523 г. им был основан Васильсурск, а в 1524 г. совершен неудачный поход на Казань. То, что именно Максим советовал начать войну с Казанью, окончившуюся так печально, Василий III вряд ли забыл. Это было еще одной каплей раздражения на афонского старца и содействовало тому, что в 1525 г. афонский старец оказался в заточении.
Виднейшим сподвижником Максима Грека был Вассиан Патрикеев.
После того как около 1510 г. Вассиан Патрикеев снова приблизился к великокняжескому двору, он написал четыре дошедших до нас произведения: «Собрание некоего старца», «Слово о еретиках», «Прение с Иосифом Волоцким» и «Слово ответно». Все они написаны в период между 1517–1531 гг., скорее всего, еще до падения Максима Грека (1525 г.). Конечно, наш вывод является только гипотезой. В настоящее время у исследователей имеется слишком мало данных, чтобы настаивать на какой-либо точной датировке сочинений Вассиана. Нужно продолжать и поиски новых материалов. А то, что они могут дать существенные результаты, показывают находки Н. А. Казаковой.
Сочинения Вассиана Патрикеева посвящены двум основным проблемам: монастырскому землевладению и отношению церкви к еретикам. В «Собрании некоего старца», являющемся частью Кормчей, содержится теоретическое обоснование нестяжательства. В нем собраны все свидетельства Священного писания, решения церковных соборов и примеры из церковной истории (как русской, так и византийской), которые, по мнению Вассиана, должны были доказать неканоничность самого принципа владения монахов недвижимым имуществом: инокам не следует ни сел «дрьжати, ни владети ими, но жити в тишине и в безмолвии, питался своима рукама». Единственное исключение составляют соборные церкви, ибо их доходы идут на прокормление нищих и убогих.
В литературе обычно о Вассиане Патрикееве говорится как о решительном противнике монастырского землевладения вообще. Это положение следует уточнить. Вассиан везде пишет о недопустимости владения селами, а не вообще землей. Пустошами монахи владеть могли, обрабатывая их своим трудом. Это вполне соответствовало практике афонских монастырей. Такое понимание сущности проблемы вотчинного владения монастырей, очевидно, укрепилось у Вассиана уже после приезда на Русь Максима Грека. Так, именно Максим разъяснил Вассиану, что слово «проастион», встречающееся в греческих кормчих, означает «пашни и винограды, а не села с житейскими христианами». Князь-инок по существу выступал против эксплуатации труда крестьян монастырями-вотчинниками, допуская владение пустошами, которые монахи должны были обрабатывать своим трудом. Дав каноническое обоснование своим взглядам, Вассиан конкретизировал его за счет примеров из житий святых («Поучение к иноком»).
Совершенно фантастическое объяснение взглядов нестяжателей предлагает Г. Н. Моисеева. Она пишет, что «секуляризация церковной и монастырской земельной собственности была выгодна прежде всего дворянству». Но почему? Если уж говорить о том, что было «прежде всего», то следует вспомнить в первую очередь о крестьянах, которым за государем жилось несравненно легче, чем за монастырями. Нельзя забывать и о княжатах и боярах. Однако, по Г. Н. Моисеевой, оказывается, что «владельцы наследственных вотчин — князья и бояре — были заинтересованы в сохранении монастырского землевладения», ибо они обладали правом выкупа своих земель у монастырей.
Именно потому что Вассиан Патрикеев был идеологом бояр и княжат, по мнению Г. Н. Моисеевой, он и «не выступает… против вкладов по душе». Главное для него — это чтобы монастыри не считали земли, дарованные князьями и боярами, своими собственными. По Г. Н. Моисеевой, между терминами «держать земли» и «владеть землею», имеющимися у Вассиана Патрикеева, и понятием «иметь землю» (отсутствующим у него) была существенная разница. Словом;, Вассиан Патрикеев «требовал от монахов определенного отношения к дарованным им землям». Сразу же возникает вопрос: какого? Но на него Г. Н. Моисеева ответа не дает. Остается бесспорным, что ни разу Вассиан не говорит о праве монастырей на «имение» (употребим термин Г. Н. Моисеевой) сел, но это объясняется чисто языковыми причинами, а не идеологическими («имение сел» сказать нельзя, нужно говорить «владение селами»).
Наиболее значительно по глубине общественного содержания «Слово ответно» Вассиана Патрикеева. В нем огонь полемики направлен против стяжательской практики монастырей.
Недостойно, пишет Вассиан, «села многонародна стяжавати и порабощати Кристиан, братии, и от сих неправедне сребро и злато събирати, подобие в мире еще обращающихся». Такую деятельность Вассиан считает лихоимством, противоречащим евангельским нормам. Ведь Христос заповедал: «Продай же убо имениа твоа». А монахи, наоборот, хотят «всяким образом себе пристяживати и села, и имениа, ово убо безстудне у вельмож ласканием прошаще, ова же искупующе». Раболепным угождением они стремятся получить от вельмож «деревнишку или серебришко». А получив все это, одержимые ненасытным сребролюбием, «живущаа братиа наша убогиа в селех наших различным образом оскорбляем… и лихву на лихву на них налагающе, милость же нигде же к ним показуем; их же егда не возмогуть отдати лихвы, от имений их обнажихом без милости, коровку их и лошадку отъемше, самех же с женами и детми далече от своих предел, аки скверных, отгнахом; неких же и князнь-скых власти предавше, истреблению конечному подложихом». Так монахи грабят крестьян, истязая их бичами «без милости». Стремясь изыскать с крестьян долги или защитить свои владения, монахи «в мирскых судилищих обращаются или с убогыми человекы прящася о заимьдании многолихвных или судящеся с суседы своими о пределех своих мест и сел».
Вассиан решительно отвергает все житейские доводы иосифлян в пользу вотчинновладения (о запустении монастырей, если у них не будет сел и т. п.).
Кончает Вассиан свое «Слово», написанное в ответ на выступление против него иосифлян, размышлением о еретиках. Он является решительным противником того, чтобы еретиков убивать и заточать в тюрьму, ссылаясь при этом на примеры из древней церковной жизни. Испытав на собственной судьбе несправедливость великокняжеского гнева и заточение в монастырь, Вассиан чувствовал явную симпатию к гонимым церковью. Зная, как склонны его противники — иосифляне зачислять безвинных в еретики, Вассиан, обращаясь к ним прямо, писал: «Разум есть ваш осудити неповиннаго». Допуская заточение в темницу истинных еретиков, Вассиан решительно утверждал, что в древности никогда не казнили их, ограничиваясь церковным проклятием и заточением. Этот тезис он развивает в особом «Слове о еретиках». Здесь есть также и мысль о том, что еретиков, «приходящих на покаяние», следует «принимати». Совсем тезисно Вассиан излагает свои основные расхождения с иосифлянами в «Прении с Иосифом Волоцким». Здесь Уже он не только доказывает недопустимость владения селами монастырей, но и прямо призывает к секуляризации их земельных богатств («великому князю у монастырей сел велю отъимати»).
Среди нестяжательских соратников Вассиана Патрикеева своей ученостью выделялся старец Кирилло-Белозерского монастыря Гурий Тушин. Происходил он из старинного боярского рода Квашниных. В 1478 или 1479 г. постригся на Белоозере, где и провел всю остальную свою жизнь до самой смерти (1526 г.).
Гурий Тушин некоторое время пользовался особым расположением Василия III, который подарил ему роскошно оформленное Евангелие. До нас дошло 37 книг, переписанных собственноручно Гурием и его учениками. Судя по их составу, Гурий особенно интересовался памятниками аскетическо-созерцательного направления, что определялось его взглядами как последователя Нила Сорского. В позднее время (с конца второго десятилетия XVI в.) Гурий активно содействует распространению литературы, переведенной Максимом Греком, а также сочинений Вассиана Патрикеева (против монастырского землевладения и об отношении к еретикам).
Бесспорным главою иосифлян в последние годы правления Василия III был митрополит Даниил. Он известен как автор многочисленных слов и поучений. Сохранился сборник, состоящий из 16 слов митрополита Даниила. Каждое слово состоит из трех частей. Первая часть слова излагает основное его содержание, вторая представляет собою сборник отрывков из церковной литературы, иллюстрирующих мысль автора. Третья часть («наказание») состоит из нравственных наставлений, вытекающих из основных положений слова. Каждое слово скорее ученый трактат, чем поучение. Даниилу принадлежит и сборник из 14 посланий, написанных по различным поводам. В. Г. Дружинин обнаружил и в Значительной степени опубликовал более 30 посланий Даниила из сборника XVI в., приобретенного в 1908 г. Государственной публичной библиотекой.
Свою основную задачу Даниил видел в проповеди «божественных писаний» с целью предотвратить распространение еретического вольномыслия. Тем самым он стремился дать богословское обоснование ряду догматов православной церкви и содействовать подготовке кадров иосифлянских проповедников. Именно к ним, а не к народу обращался Даниил в своих «словах». Народ должен не читать богословские сочинения и мудрствовать, а лишь слушать наставления проповедников. Кастовый характер иосифлянской публицистики Даниила совершенно несомненен. Два слова (6 и 7) митрополит посвятил полемике с еретиками по вопросу о «воплощении» Христа и искуплении благодаря этому греха человека. Реформационное движение в годы правления Василия III было давно уже разгромлено, и полемику по вопросу о воплощении Даниил вел, очевидно, только потому, что с этим сюжетом связано учение Вассиана Косого, которого московский митрополит стремился изобличить в ереси (слово 5).
В отличие от Иосифа Волоцкого Даниил прямо не призывает «к лютым казням» еретиков, а уделяет в своем слове 10 о «ложных учителях» главное внимание убеждению еретиков стать «на путь истинный». Впрочем, для закоренелых еретиков следует применять и другие меры: устрашение, а затем и передачу их в руки светских властей (слово 8). Среди еретиков следует сеять раздоры и ссоры в духе представления Иосифа Волоцкого о богонаученном коварстве.
Злободневный характер имело одиннадцатое слово митрополита Даниила, где он обрушивался на астрологов (в первую очередь под ними разумелись Николай Немчин и его окружение). В этом слове Даниил отстаивал представление о всемогуществе божьего промысла, непознаваемости божественных предначертаний, ибо в отличие от бога человек не совершенен. Никакие звезды не могут предсказать судьбу человека, которого бог «сотвори самовластна». В данном случае взгляды митрополита совпадали с представлениями других церковников (в том числе Максима Грека).
Большое значение Даниил (как и Иосиф Волоцкий) придавал защите необходимости исполнения церковных обрядов, почитания икон, мощей, крестному знамению и т. п. (слова 3 и 4). Он отстаивает душеспасительное значение монашества (слово 13). Он обличает различные человеческие пороки. В трех словах (14, 15 и 16) Даниил резко выступает против второго брака для простых смертных, хотя сам же санкционировал его для Василия III. В слове 15 он пишет с горечью:
«Вси плотская любят, всем греховнаа и беззаконнаа радостна, вси на земли хотят жити».
Обращаясь к слушателю, Даниил говорил в слове 12: «Ты же сопротивнаа богу твориши, а христианин сый, пляше-ши, скачеши, блуднаа словеса глаголеши, и инаа глумлении и сквернословиа многаа съдеваеши и в гусли, и в смыки, в сопели, в свирели вспеваеши». Митрополит Даниил, как, впрочем, и Максим Грек, резко выступал против жизнеутверждающего искусства скоморохов.
«Ты же, — говорил он, — вся в бесовскую славу твориши позорище, играниа плясаниа събираеши, и к сим паче течеши неже к божественным церквам, и не точию ее, но и в дом свой, к жене, и к детем приводиши скомрахи, плясцы, сквернословци, погубляа себе, и дети, и жену».
Даниил обличал модников, бривших волосы (среди них был и сам Василий III), обувавших «сапоги велми червлены и малы зело», и т. п. Негодовал Даниил и на соколиную охоту. «Кый же прибыток, — вопрошал он, — ти есть над птицами дни изнуряти». И на этот раз митрополит отлично знал, что именно великий князь был страстным любителем соколиной охоты. Но никакое обличение не могло воспрепятствовать торжеству жизни над церковным аскетизмом.
До нас не дошло произведений Даниила, где бы специально трактовались взаимоотношения светской власти с духовной. В своем слове 8 митрополит говорил о покорности «властям» вообще, т. е. духовным и светским. Жмакин справедливо писал, что «Даниил не определяет, какую именно власть он разумеет, когда говорит о власти». Митрополит Запрещает сопротивление властям: «Подобает покорятися, а не противитися властем, божие повеление творящим». И в другом месте:
«Подобает бо приимшим от бога таковое служение, яко божиим слугам, многое попечение имети о божественных законах», а «противляяй бо ся, рече, власти божию повелению противляется».
Даниил, так же как и Иосиф Волоцкий, рассматривал царей как божиих слуг. Им следует повиноваться только «аще по закону божию начальство им есть», «егда же что вне воли господни повелевают нам, да не послушаем их». В творениях Даниила мы находим отголоски идеологии сильной воинствующей церкви. Но мы не встретим таких грозных слов о «царе-мучителе», которые были у Иосифа Волоцкого даже в шестнадцатом слове «Просветителя», написанном уже после перехода монастыря под патронат великого князя. Наоборот, он писал «достойно и праведно есть воздавати честь царем». Даниил пишет послание «к некоему человеку во скорбех и печалех от царьскыа опалы». В нем он убеждает опального всегда быть покорным царю и уповать на бога.
Среди многочисленных произведений митрополита Даниила лишь одно небольшое послание посвящено монастырскому землевладению. В нем автор ограничивается повторением аргументов Иосифа Волоцкого, дословно излагает без ссылки на автора отрывки из творений Никона о том, что
«церковная же, и монастырская, и священяическаа, и иноческаа и дела их, и стяжаниа их вся богови соуть освященна».
Это послание может показаться по сути дела сокращенным пересказом основных идей Иосифа Волоцкого, помещенных в его трактате. Даниил, так же как и его учитель, писал о том, что захватывающие монастырское имущество караются небом, даже «самого живота зле лишатся». Защищать богатства церкви должны были сами «пастыри»: «Сия же вся изышится от бога страшна на нас, архиереах, не учащих ни наказующих людей слову божию». Но при всем этом послание Даниила несколько отличается от произведений Иосифа Волоцкого. Если последний в своих творениях обращался с предостережениями к князьям, то Даниил адресует свое послание настоятелям церкви.
То же самое мы замечаем, анализируя другие произведения Даниила. Он теряет свое обычное красноречие, как только дело касается тех недостатков русского монашества XVI в., которые лишь косвенным образом вытекают из обладания монастырей земельными богатствами. Выступая против пороков монахов (жажда стяжательства, пьянство, тщеславие), Даниил не мог обойти молчанием основного их источника — обладания земельными богатствами. Он скорбел,
«…почто, братие, гордимся и възносимся… ясти ли и пити многоразличнаа и драгая и сладостнейшая? Или злата и серебра и многа богатства и имениа събирати? Или веселитися… и съзывати на обед славных и богатых и истощити всуе церковный доходы тунеядцем, яже церкви и церковным потребна бе и странным и нищим? Мы же сих презираем и церковный доходы с славными, и с богатыми, и с тунеядци изъядаем».
Общий ход рассуждений Даниила сходен с мыслями, высказанными Иосифом Волоцким в его послании к Третьякову. Но если там в пороке расточительства и других обвинялся Серапион, архиепископ Новгородский, то здесь мы находим признание наличия их в среде монашества вообще. В борьбе с этими пороками не могли помочь Даниилу ни его стремление заставить тщательно выполнять монахов устав Иосифа Волоцкого, запрещающий им владеть частной собственностью, ни усиление ряда строгостей (Даниил, например, запрещал монахам иметь даже свои собственные книги, что вызывало недовольство всей братии). Ведь сам монастырь выступал в качестве крупного владельца богатств, в частности земель. Являясь защитником этой стяжательской практики монастырей, естественно, Даниил вынужден был смягчать свои нападки на вытекавшие из нее пороки монашеской жизни, против которых так пламенно выступал Вассиан Патрикеев.
Видным писателем-публицистом, горячим сторонником политики Василия III и иосифлянской идеологии был старец Псковского Елеазарова монастыря Филофей. Наиболее ранним из дошедших до нас сочинений Филофея является «Послание некоего старца в беде сущим». Оно написано вскоре после присоединения Пскова к Москве (1510 г.). Филофей обращается в нем к тем опальным псковичам, кто рассчитывал на его заступничество перед великим князем. Зная по опыту событий 1510 г., что подобные слезные обращения к Василию III кончаются гневом великого князя, осторожный старец пускается в рассуждения о том, что-де все беды посланы богом за человеческие прегрешения: ведь миром управляет божий промысл. Поэтому надо смириться и молить бога, чтобы он избавил «от всех скорбей», а не вмешиваться в дела Провидения. Полная покорность воле великого князя — вот к чему фактически призывал Филофей.
С посланием «В беде сущим» совпадает в значительной части послание опальному вельможе, сохранившееся в сборнике сочинений благовещенского протопопа Сильвестра. В. Малинин и Н. Н. Масленникова считают, что и это произведение целиком принадлежит Филофею. Однако, на наш взгляд, правы те исследователи, которые считают автором его Сильвестра.
Первое послание псковскому дьяку М. Г. Мисюрю Мунехину Филофей написал по случаю мора, постигшего Псковскую землю в 1521 г. И здесь мы встречаемся со знакомым нам уже призывом к терпению («иже случаются нам прискорбная и тяжкая, но благодарно вся терпим»). Все бедствия, постигающие людей, — результат вмешательства Провидения в судьбы человеческие. Мотив терпения характерен для иосифлянской публицистики.
Второе послание Мисюрю обычно датируется временем около 1521–1524 гг. Оно написано в ответ на просьбу этого дьяка истолковать «божественное писание». И в данном случае старец «схитрил». Он отлично знал, что в его беспокойное время иные толкователи писания легко попадались в руки иосифлянских блюстителей чистоты правоверия. Поэтому он пустился в рассуждения об ограниченности человеческих знаний и о том, что нужно не мудрствовать, а слепо верить в «Слово божие».
Послание «К некоему вельможе, в мире живущему» (около 1524 г.) направлено против мудрствующих астрологов и астрономов, и в первую очередь против Николая Немчина, предсказывавшего в 1524 г. всемирный потоп.
Не вполне ясна датировка послания Филофея, адресованного Василию III. Малинин считает, что оно написано около 1510–1511 гг., ибо носит характер «печалования», что могло быть якобы только в первый год после присоединения Пскова. Но Я. С. Лурье считает, что эта датировка «отнюдь не бесспорна». А. А. Шахматов, ссылаясь на соображения В. Срезневского, принимает дату между 1514 и 1521 гг. Послание написано «о исправлении крестного Знамения и о содомском блуде». Основные его мотивы: искажение крестного знамени, вдовство епископии (с 1509 г. в Новгороде не было архиепископа), повреждение нравов у духовенства. Филофей в этом послании выступает защитником монастырского землевладения, против которого ратовал находившийся в 1510 г. в фаворе у великого князя Вассиан Патрикеев.
В послании еще робко формулируется тезис о Москве как центре всего православного мира. В державу русского царя, писал он,
«вси царства православные христианьские веры снидошася в твое едино царство, един ты во всей поднебесной христианом царь».
Но Василий III глава православного царства только потому, что он «браздодержатель» церкви, т. е. исполнитель воли церковников. Идеи Филофея косят откровенно клерикальный характер. Если римская церковь пала из-за «Аполинариевой ереси», то Константинополь был просто завоеван турками. Так, «два Рима па-доша, а третей стоит, а четвертому не бывать». Идея трех сменяющихся мировых царств восходит к библейской традиции (III книга Ездры), которую Филофей использовал по переводу Библии 1499 г., выполненному в кружке архиепископа Геннадия Новгородского.
Объявляя Василия III царем, Филофей следовал прочной традиции, выработанной в среде псковских сторонников власти московских государей.
Дальнейшее развитие теория «Москва — III Рим» получила в третьем послании Филофея Мисюрю Мунехину, написанном, когда прошло «девяносто лет, како Греческое царство разорися». Если считать, что речь идет о Флорентийской унии 1438 г., то дата письма будет сентябрь 1527 — март 1528 г. (когда умер Мисюрь). Это послание Филофея — ответ на грамоту Мисюря, расспрашивавшего старца о «миротворении», о «звездах» и о библейской истории. Выступая снова против астрологов, Филофей доказывает мысль, что различные страны гибнут не от расположения звезд, а по воле божьей. Так, Греческое (Византийское) царство «разорися» потому, что греки предали православную веру («предаша православную греческую веру в латинство»). Этот тезис в 1528 г. звучал в полную силу, ибо уже в 1525 г. обвинен в ереси Максим Грек, а когда-то влиятельный Юрий Грек Траханиот был отстранен от дел. Но особенно яростно осуждает Филофей «латинян», которые «отпадше от православныа христианскиа веры». Словом, конечный вывод совершенно определенен: «Вся христианская царства приидоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя, по пророческим книгам, то есть Росейское царство».
Теория «Москва — III Рим» получила в послании Мисюрю дальнейшее развитие. Очень интересно, что теперь Филофей считал, что «агарины внуци Греческое царство приаша, но веры не повредиша». Н. Н. Масленникова считает, что этот пример «был приведен Филофеем в пылу спора». Дело, однако, сложнее. В 1526 г. в Москву прибыли послы от римского папы с русским посланником Дмитрием Герасимовым. Стало известно, что Папская курия упорно добивается принятия Россией церковной унии. В пользу соединения церквей усиленно хлопотал и ненавистный Филофею Николай Немчин. Стремясь не допустить этого, старец Елеазарова монастыря всячески подчеркивал вредоносность «латинян», впадших в ересь, а также греков. Зато о турках он пишет неожиданно в спокойных тонах, утверждая даже, что они не «насильствуют греком от веры отступати». В «крестовый поход» против турок стремился вовлечь именно римский папа, а призывал освободить порабощенных греков Максим Святогорец. Это совершенно не соответствовало планам Филофея, ибо могло привести к унии с Римом и возвышению при дворе нестяжателей. И вот в послании Мисюрю антилатинские нотки усиливаются, а антитурецкая полемика смягчается.
Последнее послание Филофея (умер в 1542 г.), где развивается идея о III Риме, адресовано малолетнему Ивану IV и поэтому выходит за хронологические рамки настоящего исследования.
С именем Филофея связывают еще два больших труда. А. А. Шахматов высказал предположение, что его перу принадлежит Хронограф редакции 1512 г.
Хронограф редакции 1512 г. дошел до нас в иосифлянской обработке 20-х годов XVI в. (автором этой обработки был племянник Иосифа Волоцкого Досифей Топорков). Основной круг идей Хронографа 1512 г. близок Филофею.
Центральная мысль Хронографа, как бы резюмирующая все изложение хода всемирно-исторического процесса, изложена в заключительной части произведения («Плач о падении Царьграда»). Она сведена к тому, что Византия пала потому, что бог покарал греков за грехи, и прежде всего за утрату правоверия. «Наша же Росиская земля, — продолжает автор Хронографа 1512 г. — божиею милостию… растет, и младеет, и возвышается, ей же, Христе милостивый, дажь расти, и младети, и разширятися и до скончаниа века». Н. Н. Масленникова, Я. С. Лурье и другие исследователи гипотезы А. А. Шахматова с достаточным основанием не принимают.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |