— Есть и альтернатива, Габриэль.
Габриэль знал, что скажет мужчина по имени Ив.
— Скажи мне, и я убью мадмуазель Чайлдерс, а Майкла оставлю в живых, — легко сказал второй мужчина. В фиалковых глазах отражалась смерть — Или прикажи мне убить Майкла, и мадмуазель Чайлдерс будет жить.
Габриэль не знал, что у него есть душа. Но она была.
— Почему? — вырвалась у него.
— Почему? — с издевкой переспросил второй мужчина. — Отец переспал в 1849 году с алжирской проституткой. Девятнадцать лет спустя меня нашел в борделе мужчина и спросил, не хочу ли я отправиться в Англию к отцу.
Майкл и Габриэль приехали в Англию в 1868 году.
— Он сказал, я нужен отцу. — Голубоватое дуло пистолета, игравшее с винно-красными складками рукава Виктории, неожиданно опасно застыло. — Он сказал, что отец богат. И меня сделает богатым.
Я приехал в Англию. И узнал, что отец всегда знал о моем существовании. Все думали, что он послал за мной, потому что, по словам агента, мы были похожи. Я не знал о твоем существовании, Майкл, и не знал, что он послал за мной из-за того, что я похож на тебя. Я научился говорить по-английски. Быть джентльменом. Быть тобой, Майкл. Чтобы я лучше мог уничтожить тебя. Медленно. Целенаправленно.
Но когда я увидел les deux anges, двух ангелов, имеющих большой успех в Англии и Франции, то именно ты, Габриэль, заинтриговал меня больше всего. Ты был тем же, кем был я: бездомным нищим — хотя, по крайней мере, моя шлюха-мать дала мне имя, — вором, убийцей и проституткой. Но ты не наслаждался деньгами и сексом, хотя гнался за ними.
И мне хотелось понять почему.
Во Франции я нашел женщин, которых ты обслуживал, Майкл. Я научился целоваться тем же способом, как это делаешь ты. Я научился так же, как ты, трахаться. Научился, потому что хотел узнать, каково это будет уничтожить светловолосого ангела. Отец нашел план очаровательным. Он думал использовать тебя в будущем, Габриэль. До самой смерти он считал, что я преуспел в разрушении — скажем так, братских уз, — что выросли между двумя шлюхами. Ты, конечно, доказал, что он ошибался, а, Габриэль? Как сказала мадам Рене, есть узы, которые нельзя разорвать.
Отец отослал меня обратно в Алжир с приличным содержанием. И снова вызвал полгода назад. Ты должен был убить Майкла, Габриэль, а я должен был убить тебя. А может, и нет. Может, отец отдал бы тебя мне. Именно это он обещал. — Ив пожал плечами, мгновенное движение и лезвие зазубренного ножа скользнуло по окровавленной щеке Виктории. — C’est la vie. Отец оставил завещание у нотариуса. Он осознавал близость смерти, понимаешь ли, и сделал приготовления. В случае его смерти — насильственной смерти — он обещал мне изрядное состояние, если я убью вас обоих.
— У меня больше денег, чем было у дяди. — Майкл намекнул на возможность откупа.
Он отдаст состояние за три жизни.
Лишь невинность Майкла подсказала ему сделать это предложение.
Габриэль знал больше.
Низкий смех раздался около отливавших медью волос Виктории.
— Конечно, скоро ты будешь распоряжаться деньгами мадмуазель Эймс и даже потери не ощутишь! Так, mon cousin?
Смех исчез из взгляда и голоса второго мужчины.
— Отец научил меня паре важных вещей, Майкл. Под его руководством я понял, что пуля убивает, но такая смерть приносит куда меньше удовольствия, чем смерть, происходящая от разрушения души. Богатство с этим не сравнится. Я получил от тебя огромное удовольствие, Габриэль, куда большее, чем от денег, заплаченных мне отцом. Я знал, что желание, которое я заставил тебя почувствовать, будет разъедать тебя изнутри — человека, никогда по-настоящему не чувствовавшего желания. Ты всегда был таким недотрогой, mon ange, и все же я коснулся тебя. А теперь к тебе прикоснулась эта женщина.
И вот мне интересно, на что это будет похоже, когда тебя коснется Майкл? Станешь ли ты таким же твердым, каким становился для меня? Будешь так же кричать, как кричал тогда со мной?
Хочешь знать, почему я даю тебе выбор, Габриэль? Я отвечу. Внутри тебя есть стержень, которого никто не касался — ни я, ни Майкл, ни мадмуазель Чайлдерс. Я хочу посмотреть, что нужно сделать, чтобы сломать его. Я хочу увидеть это сейчас.
Выбирать тебе, Габриэль. Не выберешь, пока я считаю до трех, за тебя выберу я. Раз…
Габриэль почувствовал движение, но не мог отвести глаз от Виктории и того, к чему он ее привел.
— Два…
Она не должна была умирать за то, что коснулась ангела.
Он не заслуживал изнасилования за любовь к мальчику с фиалковыми глазами.
— Три…
Габриэль не увидел, а почувствовал, как Майкл направился к нему.
Он встал рядом с Габриэлем так, как и всегда стоял рядом с ним.
Полуголодный тринадцатилетний мальчик, поделившийся куском хлеба.
Двадцатишестилетний мужчина, отказавший ему в праве умереть.
Сорокалетний мужчина, не осуждавший его, зная, кто он есть на самом деле.
Фиалковые глаза заняли место голубых, замутненных сознанием смерти.
Майкл стал напротив его. Он принял решение, которое не смог принять Габриэль.
— Габриэль, mon ami, — мягко сказал Майкл, в его дыхании был легкий запах бренди.
Покрытые шрамами пальцы коснулись щеки Габриэля, обожженные большие пальцы размазали слезы под глазами Габриэля.
Глазами мертвеца.
Но мертвые не плачут.
— Il est bien, Gabriel, — прошептал Майкл, дыхание с ароматом бренди застряло в легких, — всё хорошо, друг.
В фиалковых глазах Майкла бушевали чувства: сожаление о женщине, на которой он должен был жениться через два дня, сочувствие к Габриэлю и выбору, который он не смог сделать, разрываясь между любовью к другу и любовью к женщине.
Миниатюрное лицо не выражало сожаления, сочувствия, любви.
Лицо Габриэля. В глазах Майкла.
Мягкие губы коснулись мягких губ.
Поцелуй ангела.
Глава 25
Боль. Страх. Ярость.
Скорбь.
Противоречивые эмоции наполняли Викторию до тех пор, пока всех их не вытеснила ярость.
Она не позволит этому чудовищу уничтожить Габриэля.
Она не позволит Габриэлю умереть.
А он умрёт.
Если Майкл сделает с ним то, что второй мужчина — Ив — сделал с ним когда-то, — это убьет Габриэля.
И не останется ни единого шанса снова достучаться до мальчика, который хотел быть ангелом.
— Нет! — шарф поглотил её протест.
Виктория резко дернула головой назад, врезавшись со всей силы затылком в лицо удерживающего её мужчины. Кость впечаталась в кость, с хрустом разорвав воздух. В то же самое время Габриэль пролетел через всю комнату, врезавшись в бледно-голубую стену.
Резкая боль прошла через всю щеку Виктории, взорвавшись внутри головы.
— Майкл! — крик Габриэля затопил её уши.
Он был наполнен болью. Страхом. Яростью.
Отчаянием.
Майкл повернулся, правая рука вытянута вперед, пальцы, сжимающие рукоять револьвера, покрыты ярко-красными шрамами.
Второй мужчина не ожидал этого от Майкла. Он инстинктивно поднял свой револьвер.
Виктория пошатнулась, падая вперед в лужу шелка, автоматически вытянув связанные шарфом руки, чтобы смягчить удар от падения.
Второй мужчина, как фигурка в домино, рухнул назад на стол, черные фалды костюма разлетелись в стороны, — его падение сопровождалось звуком выстрела пистолета Майкла.
Майкл покачнулся, как будто его ударили в грудь, — второй выстрел взорвал мир Габриэля.
Виктория видела расплывающееся темно-красное пятно на белом жилете мужчины, который был известен как Мишель д’Анж.
Майкл, темноволосый ангел, принял пулю, которая предназначалась Габриэлю, белокурому ангелу.
Виктории, силившейся подняться с тёмно-бордового ковра, казалось, что её движения пойманы в ловушку диаскопического проектора, где картинки следуют одна за другой.
Габриэль тоже оказался в ловушке диапроектора. Он бежал, движения кадрами отпечатывались у нее в мозгу, с трудом перемещая ноги по ворсистому шерстяному болоту, засосавшему тело Виктории. А затем — он ловил Майкла. Удерживал Майкла. Падал под действием веса тела Майкла. Выкрикивал имя Майкла, пока яркая темно-красная кровь окрашивала белый шелковый жилет и рубашку его друга.
Майкл не отвечал.
Ярость захлестнула Викторию.
Это не может так закончиться. Она не позволит этому закончиться таким образом.
Виктория боролась с грудой шелка, чтобы встать. Связанные руки не позволяли ей сделать это. Используя большой и указательные пальцы правой руки, уткнувшись подбородком в левое запястье, она выдернула шарф изо рта.
Не было времени разбираться с привкусом слюны, которая заполняла и успокаивала ее пересохший рот. Кровь, что сочилась из ее щеки, была ярким напоминанием того, что может еще произойти, если мужчина — Ив — жив.
Виктория метнулась вокруг стола. Ящик, который он ранее заставил открыть, чтобы достать небольшой крупнокалиберный пистолет Габриэля.
Она убьет его. Если он не умер, она убьет его.
Она убьет его за любовь Майкла, защитившего ангела с серебристыми волосами.
Она убьет его за то горе, что переполнило Габриэля и высосало весь кислород из воздуха.
Дрожащими руками Виктория дотянулась до ствола пистолета, валявшегося около мужчины на полу.
Стеклянные фиалковые глаза смотрели в потолок невидящим взглядом. Тонкая темно-красная струйка сочилась из носа, который она разбила.
Он был мертв.
А Габриэль… Габриэль обнял Майкла, серебряные волосы переплелись с черными. Он покачивал Майкла в безмолвной горестной молитве.
Виктория выронила пистолет
— Габриэль, — прохрипела она.
Он не слышал её.
Ив хотел сломать внутренний стержень, что позволил Габриэлю пережить бедность, проституцию и насилие. Он добился своего.
Виктория стала на колени рядом с Габриэлем.
Смуглое лицо Майкла было бледным, правая щека изборождена шрамами. Темные густые ресницы тенью легли на кожу щек.
Виктория протянула руку, желая поддержать Габриэля, любить Габриэля, утешить Габриэля.
— Габриэль…
Её внимание привлек темно-красный фонтанчик.
Кровь выкачивалась из груди Майкла.
В Виктории заговорила гувернантка.
Кровь не может выкачиваться из трупа. Чтобы перекачивать кровь требуется работа насоса — сердца.
— Он жив, Габриэль! — Виктория схватила руку Габриэля и надавила ею на грудь Майкла, чтобы остановить кровотечение. — Габриэль, помоги мне.
Теплая кровь просочилась сквозь пальцы.
Габриэль поднял голову, его жизнь утекала сквозь пальцы его и Виктории, глаза были черными от шока.
— Нет, — ровный голос звучал отстраненно, глаза помертвели. — Позволь мне держать его.
Виктория не станет плакать ради ангела. Не сейчас.
— Держи руку на его груди, Габриэль, — неистово сказала она. — Он жив. Если ты уберешь руку, он умрет. Теперь держи свою проклятую чертову руку здесь!
Уличный жаргон сработал.
Серебристые глаза Габриэля сфокусировались на Виктории… на Майкле.
На крови, сочащейся сквозь пальцы.
На жизни вместо смерти.
— Я вернусь с доктором, — сказала она.
Дверь не могла открыться.
Виктория толкнула со всей силой, которую она не подозревала в себе, — дверь открылась.
Темная жидкость растеклась по лестничной площадке, стекая по деревянным ступеням.
Кровь.
Кровь Джулиена.
В горле вырос комок, она конвульсивно сглотнула.
Она уже ничем не могла помочь ему, но она еще что-то может сделать для падшего ангела.
Виктория ступила в кровь, скользя по ней, пока спускалась по ступеням. Двери были уже открыты.
Пламя свечей освещало лабиринт столов, блестели серебряные подсвечники, в которых, отражаясь, танцевали желтые искорки. Официант, одетый в короткий черный пиджак, увидел её. Темно-красный кушак, повязанный вокруг его талии, контрастировал с белым, под стать незажженной свече, над которой он наклонился, жилетом.
Виктория узнала его: это темноволосый охранник, который двумя днями ранее забирал у нее поднос после завтрака.
— Джереми! — крикнул он. — Давид! Патрик! Чарли! A moi! Ко мне.
Внезапно мужчины рванулись к Виктории, потянувшись руками внутрь коротких черных пиджаков, — они промчались мимо неё, сверкнув темными обнаженными дулами пистолетов.
Она вдруг ни к месту задумалась, что они подумают, когда увидят второго мужчину?
Что подумал Джулиен, когда заглянул в фиалковые глаза?
Он крикнул от удивления: «Мистер Майкл», — когда Ив открыл дверь, а затем — послышался булькающий звук и глухой стук падающего на деревянный пол тела. Ив закрыл дверь, улыбнувшись с триумфом.
— В чем дело?
Внезапно перед Викторией вырос Гастон с обнаженным ножом, лезвие которого мерцало в свете свечи.
Головорез вместо управляющего.
Виктория отпрянула назад.
Гастон схватил её связанные руки и перерезал шелковый узел.
Она облизала губы:
— Они мертвы.
Карие глаза Гастона расширились:
— Месье Габриэль и месье Майкл?
— Нет. Джулиен, — слезы наполнили ей глаза. — Джулиен и… два других мужчины. Но не… Габриэль. Майкл ранен.
Ради Габриэля, Майкл не может умереть.
— Ему нужен доктор.
— Энди! — Виктория заметила маленького мальчика, ростом чуть выше стола. Ему могло быть пять лет, а могло и пятнадцать — некоторые дети, рожденные на улицах, никогда не вырастают в полный рост.
— Приведи Docteur Франсуа. Пошли Питера за мадмуазель Эймс.
Мадмуазель Эймс. Женщина Майкла. Женщина, которая понравилась Габриэлю. И похожую на которую пытался найти второй мужчина.
Вместо этого нашел Викторию.
Энди понесся прочь выполнять поручение Гастона.
С трудом Виктория отогнала боль и ужас последних нескольких часов.
— Надо бы вызвать полицию…
— Нет необходимости в полиции, мадмуазель, — лицо Гастона было непроницаемым. — Мира, отведи мадмуазель Чайлдерс на кухню. Пьер позаботится о вашей ране, мадмуазель.
А затем Гастон ушел.
Мира посмотрела на Викторию суровыми ясными глазами, — то дружелюбное тепло, что было в них несколькими часами ранее, сменилось знанием холода, голода и смерти.
Виктория гадала, откуда пришла Мира, — с кухни? Её не было в зале, а затем она появилась. У Виктории не было сомнения, что она когда-то жила на улицах.
Была ли она нищенкой, проституткой, воровкой или убийцей? А затем, вдруг некстати, Виктория подумала, а сколько этой Мире лет? Её лицо было покрыто сеточкой морщин, которые могли свидетельствовать как о возрасте, так и о перенесенных лишениях. Только глаза, — прекрасного синего цвета, как сапфиры, — были яркими и блестящими.
— Я не… — Виктория сглотнула, она хотела сказать «не ранила его», но знала, что ранила Габриэля одним только тем, что явилась в его дом. Она ранила Джулиена тем, что не сказала, что увидела в прозрачном зеркале. — Я должна идти к Габриэлю. Он нуждается во мне.
И знала, что лжет.
Габриэль не нуждался в Виктории. Он нуждался в чуде.
— Мистер Габриэль не ранен? — резко спросила Мира.
— Нет, он не ранен. — «Ранен» — не то слово, которым можно описать состояние Габриэля. — Мистер Джулиен — мертв. — Слезы обожгли ей глаза. — Я не смогла предупредить его.
Второй мужчина, как только схватил Викторию, тут же затолкал ей в рот шарф, выбив из рук банку с мятными пастилками.
Джулиен любил Габриэля. А сейчас он мертв.
Скорбь затмила яркие сине-сапфировые глаза Миры.
— Да, вы знаете, у вас есть небольшая проблемка. Пойдёмте-ка лучше со мной. Вы не очень хорошо выглядите.
— Я… — Виктория закусила губу. — Я совершенно в порядке, спасибо.
Виктория задумалась, будет ли когда-нибудь снова всё в порядке.
С Майклом?
С Габриэлем?
— Он мертв?
Живот Виктории скрутило от кровожадности, внезапно вспыхнувшей в ярких и блестящих женских глазах.
— Прошу прощения?
— Тот мужчина, которого хотел убить мистер Габриэль, — он мертв?
— Да. — В голосе Виктории звенело удовлетворение. — Мистер Майкл убил его.
— Если вы приняли одного, вы должны принять обоих. — Сине-сапфировые глаза Миры выглядели на удивление хитрыми. — Вы не можете воротить свой нос от шрамов мистера Майкла.
Виктория сдержала нервный смех.
Истерику.
Немедленно она представила Джулиена, яркий свет коридорных ламп, льющийся на его прекрасные золотисто-каштановые волосы, в то время как его кровь на ступеньках стала густой и черной.
Все желание смеяться пропало.
— Уверяю вас, мисс Мира, я не буду воротить нос от шрамов мистера Майкла.
Мира хмыкнула.
— Лучше всего вам сидеть здесь и ждать, пока мистер Габриэль обо всём позаботится.
В горле Виктории вырос протест. Габриэль был не в состоянии «обо всём» позаботиться в этот раз. Она проглотила возражение.
— Мне очень жаль, что Джулиен умер. — Виктория подавила икоту. — Он мне нравился.
Черты лица Миры смягчились.
— Да, мы все любили мистера Джулса. Лучше присядьте, а то упадете, мисс Виктория. Вы выглядите, как неживая. Дам-ка я вам капельку джина.
Виктория села и замерла в оцепенении.
Ожидание в освещенном свечами зале было ничем не лучше, чем внутри кабинета Габриэля под безжалостным электрическим светом.
Три жизни прервались этой ночью. Сколько их всего оборвалось по вине графа Грэнвилла и его сына?
Она пыталась внушить себе, что они были ненормальными.
Но не было безумства в фиалковых глазах мужчины, который умышленно провоцировал ангелов друг перед другом.
Жгучая боль рассекла правую щеку Виктории. Она откинула голову назад, сердце гулко забилось о ребра.
Перед Викторией очутились сине-сапфировые глаза… Мира держала тряпочную мочалку.
— Сидите смирно. Мистеру Габриэлю совсем не понравится, если мы не позаботимся о его женщине.
— Меня зовут Виктория, — тихо сказала Виктория. — Виктория Чайлдерс.
Фамилия «Чайлдерс» ничего не значила для служанки с морщинистым лицом и нестареющими глазами. А почему собственно она должна была узнать её?
Чайлдерс — очень распространенная фамилия.
Только приставки «мистер», «сэр», «достопочтенный» или «лорд», предшествующие фамилии, придавали статус её владельцу.
«Меня зовут Габриэль», — эхом отразилось в её ушах.
Габриэль никогда никем не притворялся, он всегда был самим собой. И Майкл отверг права на тот мир, в котором он родился.
— В доме Габриэля нет нужды называть свою фамилию. — Мира погрузила мочалку в воду, над серой металлической миской клубился пар. — Большинство из нас имеют только имя.
Мира — редкое имя для женщины, рожденной на улицах. Может, она сама так назвала себя?
— Порез на вашей щеке не так глубок, нет нужды накладывать швы. — Поток воды стекал в металлический таз. Мира протянула мочалку. — Будьте добры, мисс Виктория, вымойте ваши руки, пока я слегка смажу вашу щеку, чтоб рана не загноилась.
Погрузив пальцы в высокий стакан, наполненный прозрачной жидкостью, Мира провела спиртом по щеке.
Затаив дыхание, Виктория сконцентрировалась на удалении крови с пальцев вместо того, чтобы думать о боли, пронзающей её насквозь.
Джин причинил гораздо, гораздо больше боли, чем сама рана.
— А сейчас сделайте пару глоточков, — мочалка выпала из пальцев Виктории. Вода в металлической миске окрасилась в темно-красный цвет. — Я пойду отнесу воду для мистера Майкла и доктора.
Свечи мерцали и вспыхивали, пока Виктория сидела в одиночестве со стоящим перед ней нетронутым стаканом джина. Казалось, прошла целая жизнь, пока вернулся Энди: с высоким, худощавым мужчиной, одетым в черное шерстяное пальто, с высоким черным котелком на голове и черной кожаной сумкой, волочившейся за ним..
Человек с черной кожаной сумкой растаял в дверях, ведущих в кабинет Габриэля. Энди пододвинулся боком к Виктории, неопределенного возраста глаза находились на уровне её лица. Он потянулся к стакану джина.
— Вы пьете это?
— Нет. — Виктория машинально пододвинула стакан к нему. Если джин усиливает боль наружной раны, она не хотела бы знать, что он сделает с внутренними ранами.
Две жизни прошло, пока не показались охранники, — они несли Майкла на двери из атласного дерева. Молча, они поднялись вверх по лестнице у дальней стены, покрытой плисовым красным ковром и освещенной электричеством. Доктор следовал за ними.
Энди сел напротив Виктории, потягивая джин.
— Они бы не были так осторожны, если бы он был мертв, — сказал паренек добродушно. Но кого он пытался подбодрить?
Три жизни прошло, прежде чем появился Габриэль.
Виктория встала, сердце подскочило в груди.
Габриэль не взглянул на нее, он поднялся по ступеням вслед за Майклом и доктором.
Виктория села обратно, аккуратно поставив ноги вместе. Леди по рождению, если не по натуре.
Мужчины в темно-красных шелковых кушаках и коротких черных пиджаках молча спустились по гостевой лестнице, неся дверь обратно. Они направились в кабинет Габриэля.
Пламя свечи задрожало, поддавшись внезапному холодному порыву воздуха.
Виктория подняла глаза. Не было необходимости представлять женщину, следующую за мальчиком, который ростом был немного выше Энди.
Питер привел мадмуазель Эймс.
Энди сорвался со своего стула и направился к ним. Немедленно он взлетел по ступенькам, гонясь за удаляющейся женщиной с мальчиком.
Слезы обожгли лицо Виктории, она в стороне от семьи. Машинально Виктория потянулась и подняла заляпанный пальцами стакан, который оставил Энди. На донышке еще оставался глоточек джина.
Виктория проглотила прозрачную жидкость.
Слезы выступили на глазах, несколько секунд она не могла вдохнуть. Почти сразу же ей показалось, что свет, освещающий салон, стал мягче.
Ни мягкий свет, ни глоток горящей жидкости не смогли прогнать одиночества и потока мыслей, которые роились и кружили у неё в голове.
Она гадала, что делала та женщина с опытным молодым мужчиной, которого купила.
Она гадала, жив ли Майкл.
Она гадала, разбил ли Ив узы, связывающие двух ангелов.
С неподвижными лицами, освещенными светом и тенью, двое мужчин в темно-красных шелковых кушаках и коротких черных пиджаках вышли из двери кабинета Габриэля. Они несли дверь атласного дерева, с одного конца которой свешивались золотисто-каштановые волосы.
Они несли Джулиена, который симпатизировал дому Габриэля и был послан защищать Викторию, но вместо этого погиб сам.
Гастон и другой мужчина — официант, все в том же темно-красном кушаке и коротком черном пиджаке, — вынесли узел с телом.
Виктория не должна была спрашивать, что внутри его.
За Гастоном немедленно проследовали еще два официанта, они также вынесли узел с другим телом внутри.
Мужчины и женщины сновали вверх-вниз по гостевой лестнице и по личной лестнице Габриэля, их движения постепенно уменьшались, пока не прекратились совсем, оставив Викторию по-прежнему сидеть и смотреть, как и на протяжении восемнадцати лет она сидела и смотрела на чужие людские жизни, пробегающие мимо неё.
Прошли часы. Виктория знала это по оплавленному воску свечей.
Она заново прокручивала свою жизнь.
Из воспоминаний о холодных осуждениях отца возник голос матери.
Матери, которая любила своих двоих детей. Которая читала им волшебные истории.
Которая завяла и умерла без той любви, в которой нуждалась.
«Я знаю это, — сказал ангел, — потому что… Я хорошо знаю свой собственный цветок».
Виктория медленно встала и начала подниматься по ступенькам, покрытым плисовым красным ковром, хвост юбки тащился за ней, шурша шелком и атласом.
Комнату, в которую перенесли Майкла, можно было безошибочно обнаружить по ведрам темно-красной воды и куче испачканных в крови простыней, что валялись возле двери. Цифра «7» золотом блестела на белой эмалированной двери.
Виктория была в этой комнате несколькими часами раньше.
Смогла бы она предотвратить смерть Джулиена, если бы сказала ему и Гастону, что заметила мельком в прозрачном зеркале?
Она никогда не узнает.
Виктория бесшумно повернула позолоченную ручку двери.
Резкий запах карболовой кислоты защипал ноздри.
Темноволосый мужчина и женщина с бледно-каштановыми волосами отражались в полупрозрачном зеркале на противоположной стене. Он лежал навзничь под желтым шелковым покрывалом, она сидела рядом с кроватью в зеленом бархатном кресле. Она была без шляпы, волосы уложены в элегантный шиньон. Надетое на ней платье цвета морской волны явно вышло из-под иглы мастерской мадам Рене.
Виктория оценила возраст сидящей женщины — около тридцати с чем-то лет, лет 35 или 36, — несколько старше самой Виктории.
Бледно-голубые глаза неожиданно встретились с расширенными от удивления темно-голубыми глазами.
Мадмуазель Эймс немигающим взглядом изучала стоящую женщину, одетую в золотисто-коричневое шелковое платье с отделкой из бархата винного цвета и лампасной тканью нижней юбки, кремовой с зелеными, желтыми и тускло-красными узорами, которое также свидетельствовало о стиле мадам Рене.
— Она сказала, у меня сносные ноги, но груди слишком маленькие, а талия слишком толстая.
Виктория моргнула. Женщина Майкла говорила как леди, низким голосом, уверенно, культурно. Истинная англичанка, как и Виктория.
— Мадам Рене сказала, что у меня сносные груди, но бедра и ягодицы слишком костлявые, — спокойно ответила Виктория. — Она сказала, что дополнительный объем скорректирует недостатки.
Бледно-голубые глаза в зеркале внимательно изучали Викторию.
— Но Габриэль не нашел в вас недостатков.
— Нет, Габриэль не нашел во мне недостатков.
Виктория моргнула, пытаясь резко прогнать непрошенные слезы, что застилали ей глаза.
— С…
Как назвать мужчину, лежащего на кровати, Мишель или Майкл? Он граф Грэнвилл. Как правильно обращаться к нему «мистер» или «лорд»?
— С ним будет всё в порядке?
Виктория моргнула опять, теперь уже от той ослепительной красоты, которой вспыхнуло скромное лицо женщины.
— Да. Спасибо. Доктор дал ему снотворное. Утром я заберу его домой. Спасибо, что спасли ему жизнь.
— Откуда вы знаете? — Виктория случайно наткнулась взглядом на спящее лицо Майкла. Шрамы на правой щеке разгладились во сне, — они выглядели так же, как и тогда, в кабинете Габриэля, когда он не спал, а находился без сознания.
— Мне сказал Габриэль, — негромко произнесла Энн Эймс.
Габриэль разговаривал с мисс Эймс, но не говорил с Викторией.
Её уже невозможно ранить сильней.
— Я не могла позволить ему умереть, — правдиво ответила Виктория.
Хитрые огоньки заплясали в бледно-голубых глазах.
— Майкл и Габриэль — они особенные.
— Да.
У Виктории не было никаких сомнений, что они на самом деле были двумя особенными мужчинами.
— Меня зовут Энн, — представилась женщина.
Майкл спокойно спал.
— Меня зовут Виктория.
Спит ли сейчас Габриэль?
Или может быть он ранен тем, что не в силах изменить прошлое?
Бледно-голубые глаза взглянули на Викторию.
— Габриэль приобрел твою девственность.
Жар залил щеки Виктории от этого неожиданного утверждения. Она расправила плечи, готовясь дать отпор.
— Да.
— Я приобрела Майкла, чтобы он лишил меня девственности.
Виктория широко распахнула глаза. Конечно, она не правильно поняла Энн Эймс.
Затаив дыхание, Виктория осторожно спросила:
— Ну и как, лишил?
— Полностью. — Взгляд Энн был непреклонен. — Как видишь, ни один из нас не может осудить другого. Мы все здесь, потому что каждый из нас нуждается в физической близости.
Эхо «полностью» заменилось на «мы все здесь, потому что каждый из нас нуждается в физической близости».
— Да. — Второй мужчина — Ив — выбрал ее, потому что она нуждалась в физической близости. — Где ты встретилась с… Майклом?
— Здесь. — Мягкий, чуть хрипловатый смех зазвучал в спальне. — Точнее, не здесь. Я встретилась с Майклом в прежнем доме Габриэля. Я всегда думала, что спальни здесь подобны этой.
Энн Эймс снова удивила Викторию.
— Ты не знала?
— Нет. — Голос Энн звучал слегка огорченно. — Майкл увез меня в свой городской дом.
Черные волосы высветились в зеркале — там, где должно было быть лицо Виктории, и немедленно пропали. Действительно её воображение.
Или это было на самом деле?
Будет ли она когда-нибудь опять чувствовать себя комфортно перед зеркалом?
— Эти зеркала не… зеркала, — сказала Виктория. И немедленно прикусила язык.
Энн с любопытством изучала позолоченное зеркало, высотой в полный рост.
— Не может быть.
— Они называются полупрозрачными зеркалами. Пока светлее по одну сторону зеркала, человек, стоящий по другую сторону, может заглянуть сквозь стекло и… наблюдать.
Давешнее изображение темных волос внезапно заменилось видением немолодой женщины и молодого мужчины, равных в своей страсти.
Глаза Энн расширились.
— Ты… наблюдала?
Виктория не могла лгать.
— Однажды. — И добавила в оправдание. — Я не нахожу физическую близость отталкивающей.
— Я тоже, Виктория. — В глазах Энн не было осуждения. — Майкл и я собираемся пожениться. Он бы… расстроился, если бы Габриэль не пришел на свадьбу.
Энн Эймс… и Майкл.
Габриэль знал, что они собираются пожениться?
Как много Энн знает о ночных событиях?
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |