– Сдал бы ее в полицию.
– Так в чем же разница?
– Тут дело касается не только ее.
– Но в любом случае – это убийство.
– Если она действительно хочет этого, я ничего не смогу поделать.
Уже произнося эти слова, я чувствую, что говорю что-то не то.
– Ладно, ладно, – тороплюсь я, пока она еще не успела меня поправить. – Что можно сделать? Как-то помешать ей – раз. Привлечь на помощь других людей – два. Отвести к подходящему врачу – три.
– Как если бы она заболела раком или истекала кровью на улице, – подхватывает Рианнон.
Вот что мне действительно нужно. Недостаточно слышать эти слова в своей голове. Нужно, чтобы их вслух произнес тот, кому я доверяю.
– Значит, кому сообщаем?
– Может, школьному воспитателю?
Я бросаю взгляд на стенные часы:
– Школа уже закрыта. И не забывай, времени у нас – только до полуночи.
– Кто у нее лучшая подруга?
Я отрицательно качаю головой.
– Есть друг? Или подружка?
– Нет у нее никого.
– Позвонить на горячую линию для самоубийц?
– Они будут давать советы мне, а не ей. Мы никоим образом не сможем узнать, вспомнит она их завтра или нет. Или будет ли от них хоть какой-то толк. Поверь, я уже обдумывал эти возможности.
– То есть надо сказать ее отцу. Правильно?
– Мне кажется, он давно уже не обращает на нее внимания.
– Так сделай так, чтобы обратил!
Послушать ее, так дело не стоит выеденного яйца. Хотя мы оба знаем, что будет нелегко.
– Что мне ему сказать?
– Скажи, мол, «папа, я хочу себя убить». Вот просто встань и скажи.
– А если он спросит зачем?
– А ты ответь, что не знаешь. Нет никаких причин. И она начинает готовиться уже завтра.
– Смотрю, ты обо всем подумала.
– В дороге было время поразмыслить.
– А если ему будет все равно? И если он не поверит?
– Тогда хватай ключи и отправляйся в ближайшую больницу. Возьми с собой дневник.
Когда слушаешь ее, все обретает смысл.
Рианнон снова садится на кровать.
– Иди сюда, – зовет она. Но на этот раз мы не целуемся. Она просто обнимает меня, мое хрупкое тельце.
– Не знаю, смогу ли я, – шепчу я.
– Ты сможешь, – шепчет она в ответ. – У тебя все получится.
Когда возвращается отец, Келси уже одна, в своей комнате. Слышу, как он швыряет ключи, достает что-то из холодильника. Идет в свою спальню, потом выходит обратно. И все это молча. Не слышно никаких приветствий. Не знаю, замечает ли он вообще, что я дома. Проходит пять минут. Десять. Наконец он кричит:
– Иди обедать!
Я не слышал, чтобы он возился на кухне, поэтому ничуть не удивлен, увидев на столе контейнер с фастфудом из КFС. Он уже начал обгрызать куриную ножку.
Могу догадаться, как обычно проходят все их обеды. Он уносит еду в свою комнату и усаживается перед телевизором. Она, соответственно, – в свою. И на этом их вечернее общение заканчивается.
Но на этот раз все происходит по-другому. Сегодня она говорит:
– Я хочу себя убить.
Поначалу мне кажется, что он не расслышал. – Я знаю, что тебе хотелось бы заткнуть уши и ничего не слышать, – продолжаю я. – Но это правда.
Отец опускает руку с куриной ножкой.
– Что ты такое говоришь? – изумленно спрашивает он.
– Я хочу умереть, – повторяю я.
– Да ну тебя! – отмахивается он. – Неужели?
Келси на моем месте, наверное, тут же хлопнула бы дверью. Она бы отступилась. Но не я.
– Ты должен мне помочь. Я уже долго об этом думаю.
Я бросаю на стол дневник и пододвигаю к нему. Это, вероятно, самое большое предательство по отношению к Келси. Поганое чувство; но я слышу в своей голове голос Рианнон: он говорит, что я все делаю правильно.
Отец Келси откладывает куриную ножку и берет в руки дневник. Начинает читать. По выражению лица я стараюсь понять его чувства. Ему отчаянно не хочется все это видеть. На лице – обида. Ему не нравится то, что ему приходится это делать. Он все это просто ненавидит. Но не Келси. Он продолжает читать, хотя и ненавидит ситуацию – но не Келси.
– Дочка… – сдавленным голосом произносит он.
Я жалею, что она не видит, как помертвело его лицо. Потому что, может быть, тогда бы она хоть немного поняла, что даже если ей самой этот мир безразличен, то она ему – нет.
– Это ведь не какой-нибудь… прикол, а? – делает он последнюю попытку спрятать голову в песок.
Я качаю головой. Глупый вопрос, но я не спешу ему на это указывать.
– Так что же нам делать?
Вот оно. Получилось.
– Нам требуется чья-нибудь помощь, – начинаю я растолковывать. – Завтра утром идем к воспитателю, по субботам он работает. Нужно решить, как нам быть. Вероятно, пройти курс лечения. Мне обязательно нужно обсудить все с врачом. Слишком долго я с этим жила.
– Но почему ты мне ничего не говорила?
А почему ты ничего не замечал? – хочется мне спросить. Но сейчас не та ситуация, чтобы ссориться. Он поймет сам, если еще не понял.
– Сейчас это не главное. Сосредоточимся на сегодняшнем дне. Я прошу о помощи. И ты должен мне помочь.
– Ты считаешь, до утра подождет?
– Я не собираюсь это делать сегодня. Но завтра тебе придется за мной проследить. И ты должен на меня нажать, если я вдруг передумаю. А я могу передумать. Сделать вид, что этого разговора вообще не было. Спрячь от меня дневник, – это улика, доказательство. Если я буду драться, дай сдачи. Вызови «скорую».
– Так сразу и «скорую»?
– Да, это все очень серьезно, папа.
Последнее слово было последней каплей: он окончательно все осознал. Мне почему-то кажется, что Келси называет его папой не слишком часто.
Он плачет. Сейчас мы просто сидим, глядя друг на друга.
Наконец он говорит:
– Давай поешь чего-нибудь.
Я достаю немного курицы из контейнера и уношу к себе в комнату. Я уже сообщил ему все, что нужно.
Келси придется рассказать все остальное.
Я слышу, как он бродит по дому. Потом звонит куда-то. Надеюсь, что там ему помогут так же, как мне помогла Рианнон. Слышу, как он подходит к моей двери. Он боится ее открыть, но все же стоит и прислушивается. Я старательно ворочаюсь, чтобы он понял, что я не сплю и что я в порядке. Последнее, что я слышу, засыпая, – его облегченный вздох.
День 6006
Звонит телефон.
Я тянусь за ним, воображая, что это Рианнон.
Хотя это невозможно.
На дисплее – имя звонящего. Остин.
Мой бойфренд.
– Алло, – отвечаю я.
– Уго! Ты просил разбудить тебя в девять. Заеду за тобой через час. Давай чисти перышки.
– Как скажешь, – сонно бормочу я.
За этот час мне нужно успеть многое.
Во-первых, проделать обычные утренние процедуры: подняться, принять душ, одеться. Я слышу родителей на кухне: они громко разговаривают на неизвестном мне языке. На слух он похож на испанский, но это не испанский; я догадываюсь, что говорят они по-португальски. Эти иностранные языки меня просто убивают. Я нахватался простеньких фраз на нескольких языках, но и только. Для того чтобы делать вид, будто я могу бегло на них говорить, мне не хватает быстроты доступа к памяти тела. Память Уго выдает мне информацию, что его родители приехали из Бразилии. Но это знание не поможет мне лучше их понимать. Значит, держимся от кухни подальше.
Остин везет Уго в Аннаполис на гей-парад. Их друзья, Уильям и Николас, едут вместе с нами. Эти сведения зафиксированы у Уго и на календаре, и в памяти.
К счастью, у Уго есть ноутбук. Я быстро открываю свою почту и читаю то, что написала мне Рианнон всего десять минут назад.
А, Надеюсь, вчера все прошло нормально. Я только что звонила к ней домой, и никто не поднял трубку: как думаешь, они отправились к психологу? Считаю это добрым знаком.
Между прочим, тут ссылка, которую тебе нужно посмотреть, она в свободном доступе.
Где ты сегодня?
Р.
Я нажимаю на ссылку под ее подписью и попадаю на домашнюю страницу веб-сайта одного известного балтиморского таблоида. Вижу броский заголовок: «Дьявол – среди нас!» Приводится рассказ Натана, но уже не только Натана. На этот раз есть возможность ознакомиться с историями еще пяти-шести местных жителей, которые тоже заявляют об одержимости дьяволом. К моему глубокому облегчению, никто из них мне не знаком. Все они старше меня, и у большинства сроки одержимости значительно длиннее одного дня.
Слишком уж она легковерная, думаю я о репортерше. Она проглатывает все эти сказки, не жуя. Даже связывает их с другими случаями одержимости: маньяки-убийцы заявляли, что они находились под влиянием сатанинских сил; политики и проповедники, оказавшиеся в компрометирующей ситуации, говорили, что это для них нехарактерно, а значит, что-то действовало на них извне. Очень удобные объяснения.
Я быстро провожу поиск на имя Натана и нахожу еще больше текстов. Кажется, его история расходится все шире. Ее обсуждают уже не только в статьях и блогах, но и в евангелических кругах.
Из текста в текст переходят высказывания одного священника: он все время повторяет по сути одно и то же:
«У меня нет никаких сомнений, что все это явные случаи одержимости дьяволом, – заявляет его преподобие Андерсон Пул, духовник Долдри. – Эти примеры – как из учебника. Действия сатаны чрезвычайно предсказуемы». «Нет ничего удивительного во всем этом, – говорит Пул. – Мы, как общество, широко раскрыли все двери. И почему бы дьяволу не войти в них?»
Этому верят. Комменты статей и посты блогов переполнены откликами людей, которые во всем, что происходит в мире, видят происки дьявола. Под впечатлением прочитанного, не думая, быстро набираю для Натана коротенькое сообщение:
Я не дьявол.
Нажимаю «отправить». Но легче на душе от этого не становится. Я пишу Рианнон, рассказываю, как все прошло с отцом Келси. Сообщаю также, что я на весь день отправляюсь в Аннаполис. Объясняю, как выгляжу и какая на мне будет майка.
Под окнами раздается нетерпеливый гудок. Выглядываю: должно быть, это машина Остина. Я пробегаю через кухню, на ходу торопливо здороваясь с родителями Уго. Сажусь в салон: парень на пассажирском сиденье (Уильям) перебирается на заднее, к своему другу (Николасу), освобождая для меня место рядом с моим бойфрендом. Остин, со своей стороны, бросает на меня быстрый взгляд и удивленно спрашивает:
– И в этом ты поедешь на парад?
Но думаю, он просто шутит.
Всю дорогу в машине продолжается неторопливый разговор, но я в нем практически не участвую. Мои мысли далеко отсюда.
Не надо было посылать Натану это сообщение.
Всего одна коротенькая строчка, но в ней – признание.
С самого момента нашего появления в Аннаполисе Остин чувствует себя в родной стихии. – Как же тут весело! – повторяет он все время.
Мы согласно киваем. По правде говоря, эти аннаполисские гей-парады не очень тщательно продуманы: такое впечатление, что военно-морской флот на один день призвал в свои ряды геев и лесбиянок, а разношерстная толпа зевак собралась, чтобы радостно проводить их на службу. Погода бодрит: свежо и солнечно. Остину очень нравится, когда мы держимся за руки и размахиваем ими в такт шагам, как будто идем по дороге из желтого кирпича в стране Оз. В обычных обстоятельствах мне бы это тоже понравилось. У него есть полное право гордиться и радоваться этому дню. Не его вина, что я сегодня так рассеян.
Я высматриваю в толпе Рианнон. Просто не могу удержаться. И каждый раз Остин меня на этом подлавливает.
– Ищешь кого-то знакомого? – тут же спрашивает он.
– Нет, – с искренним видом отвечаю я.
Ее здесь нет. Она не приехала. И глупо было с моей стороны на это рассчитывать. Она не может бросать все свои дела и мчаться на встречу каждый раз, как я оказываюсь в пределах досягаемости. Ее жизнь не менее важна, чем моя.
Мы доходим до угла, где топчутся несколько демонстрантов, протестующих против нашего праздника. Не понимаю таких людей. Ведь это то же самое, что протестовать против рыжих.
По своему опыту знаю, что страсть – это одно, а любовь – совсем другое. Пол человека никогда не имел для меня значения; я влюблялся в личность. Я понимаю, это трудно объяснить, хотя для меня тут все предельно ясно.
На память приходит Рианнон, ее явное нежелание затягивать тот наш поцелуй, когда я был Келси. Надеюсь, причина не в этом: тогда было слишком много других поводов для волнения.
Глаз выхватывает один из плакатов: «Гомосексуализм – работа дьявола». И снова приходит мысль, что люди используют дьявола как громоотвод для своих страхов. Они путают причину и следствие. Дьявол никого не заставляет грешить. Люди делают, что хотят, а потом сваливают все на дьявола. Ведь это так легко!
Можно было не сомневаться, что Остин начнет меня целовать прямо на глазах у протестующих. С философской точки зрения – я с ним. И я пытаюсь отвечать. Но без души. У меня не получается удачно притвориться.
Он это чувствует. Ничего не говорит, но вижу, что чувствует.
Хочу проверить почту по телефону Уго, но Остин ни на секунду не спускает с меня глаз. Уильям и Николас предлагают перекусить, а он говорит, что нам с ним надо немного прогуляться. Думаю, Остин тоже хочет пообедать, но вместо этого он тащит меня в магазин модной одежды и следующий час проводит, примеряя разные шмотки и постоянно спрашивая меня, как они на нем сидят. В какой-то момент он заводит меня в примерочную, чтобы сорвать украдкой пару поцелуев, и я подчиняюсь. Но непрерывно думаю о том, что, пока мы внутри магазина, Рианнон меня не найдет.
Пока Остин решает, достаточно ли его обтягивают узкие джинсы, я ловлю себя на размышлениях о том, что сейчас делает Келси. Рассказала ли все, согласилась ли лечиться, или же не покорилась и отрицает, что вообще просила о помощи. Я представляю себе Тома с Джеймсом за видеоиграми: они уже и не помнят, что какое-то время были вроде как не в себе. Думаю о Роджере Уилсоне: вечером он будет отглаживать свой воскресный костюм.
– И что ты о них думаешь? – спрашивает Остин.
– Они клевые!
– Да ты даже не посмотрел!
Не буду спорить. Он прав. Не посмотрел.
Теперь я бросаю оценивающий взгляд на его прикид. Надо быть к нему повнимательнее.
– Мне они нравятся, – говорю я ему.
– Ну а мне – нет, – дергает он головой и вихрем несется в примерочную.
Уго не за что меня благодарить – я был неважным гостем в его жизни. Я сканирую его память и выясняю, что они с Остином стали любовниками именно во время этого фестиваля, год назад. Некоторое время до этого они просто дружили и молчали о своих чувствах. Оба страшно боялись разрушить свою дружбу, не понимая, что их осторожность им только вредит. С каждым днем они чувствовали себя все более и более неловко. И наконец, проводя глазами очередную пару гуляющих под ручку парней, Остин задумчиво заметил: – Эй, а ведь и мы бы так могли, лет этак через десять.
И Уго ответил:
– Или через десять месяцев.
А Остин поправил:
– Или через десять дней.
– Или через десять минут!
– Или десять секунд.
Затем оба досчитали до десяти – и все оставшееся время ходили, держась за руки.
Так все и началось.
Уго бы вспомнил.
А я – нет.
Остин чувствует: что-то не так, что-то изменилось. Он выходит из примерочной с пустыми руками, озабоченно смотрит на меня и принимает решение. – Пошли отсюда, – командует он. – Не хочу объясняться именно в этом магазине.
Он ведет меня к реке, подальше от праздника, подальше от людей. Завидев в укромном месте скамейку, направляется к ней. Я иду за ним следом. Я всю дорогу тащусь за ним, как привязанный. Он держится футах в трех впереди меня, чтобы не разговаривать на ходу.
Мы присаживаемся, и разговор начинается.
– За весь этот день ты ни секунды не был со мной, – обвиняющим тоном произносит он. – Ты не слышишь ни одного моего слова. Ты все время кого-то высматриваешь. А целоваться с тобой – все равно что с поленом. И именно сегодня! Мне казалось, ты говорил, что простишь на этот раз. Я думал, ты уже покончил с тем (что бы это ни было), что беспокоило тебя последнюю пару недель. Я точно помню, ты говорил, что у тебя никого нет. Но может быть, я ошибаюсь. Я готов был выпрыгнуть из штанов, Уго. Но я не могу одновременно и лезть из кожи вон, и ходить вокруг да около. И раз уж дошло до этого, не надейся, что я молча утрусь.
– Прости меня, Остин, – виновато говорю я.
– Ты хотя бы любишь меня?
Не имею понятия, любит его Уго или нет. Думаю, если постараюсь, то смогу откопать в его памяти и моменты, когда он его любил, и другие – когда ненавидел. Но сейчас я не могу с уверенностью ответить на этот вопрос. Попался.
– Мои чувства к тебе нисколько не изменились, – наконец говорю я. – Просто я сегодня не совсем в форме. Ты здесь ни при чем.
Остин невесело смеется:
– Что, наша годовщина не имеет ко мне никакого отношения?
– Я так не говорил! Я имел в виду только свое настроение.
Остин сокрушенно качает головой.
– Я не могу так, Уго. Знаешь, никак не получается.
– Ты хочешь со мной порвать? – с неподдельным страхом спрашиваю я. Не могу поверить, что я им все испортил.
Остин слышит страх в моем голосе, бросает на меня взгляд и, должно быть, начинает испытывать надежду на лучшее.
– Сегодня мы не будем ничего решать, – устало говорит он. – Но я хочу быть уверен, что и ты сегодня не пойдешь на разрыв наших отношений.
Не хочется верить, что Уго запланировал на сегодня разрыв с Остином. А если все же и было у него такое желание, он всегда сможет сделать это завтра.
– Иди ко мне, – зову я Остина. Он придвигается ко мне, и я склоняю голову к нему на плечо.
Некоторое время мы сидим так, глядя на корабли в бухте. Потом я беру его за руку. Поворачиваюсь к нему и вижу, что он смахивает слезы.
На этот раз в моем поцелуе больше нежности. Теперь он может поверить, что это любовь. На самом деле это моя благодарность за то, что он не бросает меня. По крайней мере, у них есть еще один день.
Мы гуляем до самого вечера, и все это время я веду себя как примерный возлюбленный. Со временем я даже слегка увлекся жизнью Уго. В конце мы уже лихо отжигаем вместе с Остином, Уильямом, Николасом и еще несколькими сотнями геев и лесбиянок под «Village People» [8], когда врубают «In the Navy». Гей-парад удался. Я продолжаю высматривать Рианнон, стараясь выбирать моменты, когда Остин отвлекается. Наконец я сдаюсь.
Но по возвращении домой меня ждет письмо от нее:
А, Извини, что не смогла приехать в Аннаполис: были кое-какие дела.
Может быть, завтра?
Р.
Интересно, какие «дела» она имеет в виду. Приходится признать, что они связаны с Джастином, иначе с какой бы стати ей о них умалчивать? Я все еще раздумываю над этим, когда получаю письмо от Остина. Он в восторге от сегодняшнего дня. Отстукиваю ответ, соглашаюсь, что да, было здорово. Остается только надеяться, что Уго этот день тоже запомнился таким, потому что сейчас у Остина появилось доказательство на случай, если Уго откажется.
Входит мать Уго и что-то говорит мне по-португальски. Я понимаю ее с пятого на десятое.
– Устал я, – отвечаю ей по-английски. – Думаю, мне пора в постель.
Не уверен, что точно ответил на ее вопросы, но она только качает головой. Я в ее глазах – типичный необщительный подросток. Продолжая вздыхать, она уходит к себе.
До того как лечь спать, решаю проверить, есть ли ответ от Натана.
Есть.
Всего одно слово.
Докажи!
День 6007
На следующее утро я просыпаюсь в теле Бейонсе [9].
Хотя и не самой Бейонсе. Но фигура совсем как у нее, точь-в-точь. Все изгибы, до мельчайших деталей.
Открываю глаза – и почти ничего не вижу, все расплывается. Ощупью тянусь за очками. На этажерке их нет. Неуверенно ступая, пробираюсь в ванную. Вставляю контактные линзы.
Теперь можно и в зеркало посмотреть.
Не хорошенькая. И даже не красивая. Обалденная – вся, с ног до головы.
Лучше всего я чувствую себя, когда выгляжу просто вполне привлекательно. Могу объяснить почему. Во-первых, от меня не шарахаются люди. Во-вторых, я произвожу положительное впечатление. И в-третьих, привлекательность не определяет мою жизнь, потому как иметь броскую внешность хорошо, но иногда и опасно. А вот жизнь Эшли Эштон целиком определяется ее внешностью. Можно родиться красивой, но роскошной красоткой случайно не станешь. Это лицо и это тело – плоды титанического труда. Я просто уверен, что по утрам перед выходом на люди ей приходится немало потрудиться, чтобы привести себя в боевую готовность.
Вообще-то я не хочу ей помогать. Каждый раз, когда я встречаю такую девицу, у меня появляется желание подойти к ней и хорошенько встряхнуть: девочка, твоя юность не будет длиться вечно, и красота уйдет вместе с ней, сколько бы сил ты ни убила на ее сохранение. Надо строить жизнь на чем-то гораздо более значимом, чем внешняя привлекательность. Но у меня нет способа достучаться до ее сознания. Если только… Вот пусть хоть сегодня походит с невыщипанными бровями.
Ее память подсказывает, что я всего в пятнадцати минутах езды от Рианнон.
Добрый знак.
Я захожу в свою почту и читаю сообщение от нее.
А, Сегодня я свободна и на колесах. Маме сказала, что у меня есть дела.
Хочешь стать одним из них?
Р.
Отвечаю – «да». Миллион раз «да».
Родители Эшли уехали на выходные. За главного остается ее старший брат Клейтон. Меня беспокоит, как бы он к чему-нибудь не привязался. Но у него свои дела, о чем он мне не первый раз уже напоминает. Я заверяю, что не буду мешать. – И ты в этом пойдешь? – недоверчиво спрашивает он.
Обычно, когда такое спрашивает старший брат, он хочет сказать, что у сестры или юбка задницу не прикрывает, или вся грудь наружу. Но Клейтон, кажется, имеет в виду совсем другое: Эшли выглядит так, будто и не собиралась выходить. Одета по-домашнему, а не в люди.
Мне в принципе все равно, но надо считаться с тем, что Эшли было бы совсем не все равно. Так что я возвращаюсь переодеться и даже немного подкраситься. Ужасно любопытно посмотреть, как живет Эшли, с ее-то сногсшибательной красотой. Для меня это то же самое, как быть, к примеру, коротышкой или, наоборот, слишком высокого роста: взгляд на мир совершенно отличается. Когда все вокруг выделяют тебя из общей массы людей – неважно, по каким признакам! – ты в конце концов привыкаешь к этому и начинаешь вести себя соответственно.
Если бы внешность у Эшли была заурядной – держу пари, даже ее брат вел бы себя с ней иначе. Без малейших возражений он принимает к сведению, что сегодня я весь день буду гулять со своей подругой Рианнон.
Когда твоя красота так безупречна, как много ты можешь себе позволить без единого упрека!
Я сажусь в машину к Рианнон. Едва взглянув на меня, она лопается от смеха. – Ты что, издеваешься? – выдавливает она наконец.
– А что не так? – озадаченно спрашиваю я. Потом до меня доходит.
– А что не так? – передразнивает она. Я рад, что она ведет себя со мной достаточно свободно, но все же пока чувствую себя несколько глупо.
– Ты должна понять одну вещь: ты первый человек, кто когда-либо видел меня больше чем в одном теле. Я к этому не привык. Я даже не имел представления, как ты будешь реагировать.
Она становится немного серьезнее.
– Прости, пожалуйста. Это все из-за того, что ты сегодня такая роскошная темнокожая девица! Мне очень трудно представить за ней тебя. Трудно удерживать в голове твой мысленный образ. Приходится постоянно переключаться.
– Представь себе, кем бы ты хотела меня видеть. Всего вероятнее, этот образ был бы ближе к реальности, чем любое из тел, в которых ты меня встречала.
– Кажется, мое воображение пока не справляется. Нужно побольше времени, чтобы привыкнуть, понимаешь?
– Чего ж тут не понять. Ну ладно, куда мы сейчас?
– Так, на море мы уже были; думаю, теперь поедем в лес.
И мы отправляемся в лес.
Сегодня все не так, как в прошлый раз. Из приемника звучит музыка, но мы не подпеваем. Мы точно так же сидим рядом, но думаем о другом. Хорошо бы взять ее за руку, но чувствую, это не поможет. Да и она не дотронется до меня, если не попрошу. Вот еще в чем недостаток моей нынешней привлекательности: до меня страшно дотронуться. И то, что я каждый день появляюсь в новом теле, – тоже недостаток. Все, чем я являюсь, – здесь, при мне, но ничего нельзя увидеть и пощупать. С виду я другой человек, поэтому ничего из того, что было в прошлый раз, повториться не может.
Мы немного говорим о Келси; она вчера звонила к ней домой, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Ответил отец Келси. Рианнон назвалась ее подругой, и он сказал, что Келси ушла по своим делам, и с этим повесил трубку. Мы дружно решили, что это хороший знак.
Мы еще поговорили, так, ни о чем конкретном. Мне хочется побыстрее преодолеть неловкость ситуации, сделать так, чтобы она вновь стала вести себя со мной как со своим бойфрендом. Но не могу. Я не он.
Мы приезжаем в Национальный парк и ищем место для стоянки, подальше от остальных отдыхающих. Рианнон находит уединенное местечко и, к моему удивлению, достает из багажника корзинку для пикника.
Я смотрю, как она вынимает из нее разные деликатесы. Чего там только нет! Сыры, французская булка, паста из нута, салат, чипсы, соус сальса…
– Ты что, вегетарианка? – спрашиваю я, глядя на разложенные передо мной вещественные доказательства.
Она кивает.
– А почему?
– Ну, есть такая теория, что после нашей смерти каждое съеденное нами животное получает шанс отомстить: может, в свою очередь, нами пообедать. Так что если ты любитель мяса, то можешь прикинуть, сколько животных ты съел за свою жизнь. Долго же тебе придется ждать в чистилище, пока они все наедятся!
– Ты на самом деле так считаешь?
Она весело смеется:
– Да нет, конечно. Надоедает, когда спрашивают одно и то же. А вегетарианка я просто потому, что считаю: нельзя никого есть. К тому же – это ущерб окружающей среде.
– Ну, сказано достаточно честно.
Я не рассказываю, что мне не раз приходилось случайно есть мясное, находясь в теле вегетарианца. Все время как-то забываю проверить эту подробность из жизни моего нового тела. Обычно меня предупреждает реакция друзей. Но однажды я крупно подвел одного радикального вегана. Его очень сильно тошнило в «Макдоналдсе».
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |