– Неплохая мысль.
Я понимаю, что она просто проявляет внимательность. Это глупо, но мне хочется, чтобы она узнала меня. Мне хочется, чтобы она смогла разглядеть, что скрывается за моей нынешней оболочкой, увидеть внутри Эми меня, распознать в этой девушке того самого человека, с которым она провела полдня на берегу океана.
Я иду с ней. По пути она знакомит меня с несколькими своими подружками, а я после встречи с каждой из них радуюсь, что в ее жизни есть не только Джастин.
В первый раз он является нам между вторым и третьим уроками. Мы проходим мимо него в вестибюле; он небрежно здоровается с Рианнон и полностью игнорирует меня. Он даже не останавливается, чтобы переброситься парой слов, просто кивает. Ей больно (я это вижу), но она не пытается мне ничего объяснить.
К четвертому уроку (это математика) день превращается в изощренную пытку. Я здесь, рядом с ней, но ничем не могу помочь. Пока учитель пудрит нам мозги своими теоремами, я вынужден помалкивать. Я пишу ей записочку, но это просто предлог: мне хочется коснуться ее плеча, сказать что-нибудь. Но я для нее посторонний человек, и ей нет дела до моих слов.
Мне хочется верить, что мое присутствие как-то подействовало на нее, что этот день что-то в ней изменил, пусть и на время.
Я хочу, чтобы она узнала меня, хотя и понимаю, что это невозможно.
Он подходит к нам за обедом. Как ни удивительно снова видеть Рианнон и понимать, что она остается такой же, какой я ее запомнил, но еще более удивительно сидеть напротив этого придурка, чье тело я занимал всего три дня назад. Нельзя сказать, что я гляжусь как в зеркало: ощущения несколько другие. На вид он приятнее, чем мне казалось, но есть в нем что-то отталкивающее. Черты лица довольно благообразные, но неизменно хмурая мина все портит! За этой надменностью он скрывает свой комплекс неполноценности. В глазах – вечное раздражение всем миром. Держится с напускной бравадой.
Должно быть, я выглядел совсем по-другому.
Рианнон объясняет ему, кто я такая и откуда приехала. Он дает понять, что ему на меня более чем наплевать. Говорит ей, что забыл дома свой кошелек, и она покупает ему обед. Когда она возвращается к столу с подносом, он говорит «спасибо»; я почти разочарован, потому что точно знаю – это более чем скромное «спасибо» она будет еще долго лелеять в своей памяти.
Я хочу выяснить, помнит ли он о том, что происходило с ним три дня назад.
– Как далеко отсюда до океана? – задаю я вопрос Рианнон.
– Как странно, что ты об этом спрашиваешь, – отвечает она. – Мы как раз недавно туда ездили. Что-то около часа.
Я вглядываюсь в лицо Джастина, ищу в нем хоть какие-то следы воспоминаний. Но он спокойно продолжает есть.
– Хорошо отдохнули? – интересуюсь я у него.
Отвечает она:
– Было просто классно.
От него – ни звука.
Я пробую еще раз:
– A машину вел ты?
Он смотрит на меня, как на больную, задающую несусветно глупые вопросы (а они действительно глупые, признаю).
– Да, я, – вот и весь ответ.
– Мы великолепно провели время, – продолжает Рианнон. Она радостно оживляется – воспоминания приносят ей счастье. От этого мне становится только грустнее.
Мне не следовало сюда приходить. Надо уйти, сейчас же.
Но я не могу. Ведь я здесь, рядом с ней. Я пытаюсь притворяться, что это имеет какое-то значение.
Я просто тяну время.
Она сидит рядом со мной. Я хочу водить пальцем по ее руке. Хочу целовать ее шею. Хочу прошептать ей всю правду. Но вместо этого слушаю, как она спрягает глаголы. Слушаю, как воздух время от времени взрывается вспышками иностранной речи. Пытаюсь делать в блокноте наброски ее лица; но ведь я не художник, и все получается криво и косо. Мне нечего увезти с собой на память о ней.
Звучит последний звонок. Она спрашивает, где я припарковалась, и я понимаю, что это все, это конец. Она записывает для меня на бумажке адрес своей электронной почты. Это прощание. Насколько я понимаю, родители Эми Трэн уже вызвали полицию. Я поступаю мерзко, но мне все равно. Я хочу, чтобы Рианнон попросила меня сходить с ней в кино, пригласила к себе домой, предложила поехать на берег океана. Но появляется Джастин. Ждет. Весь в нетерпении. Я не знаю, чем они собираются заняться, но у меня дурное предчувствие. Он не был бы таким настойчивым, если бы речь шла не о сексе. – Прогуляемся до моей машины? – предлагаю я.
Она смотрит на Джастина, ждет его разрешения.
– Я пока подгоню свою, – говорит он.
Времени на то, чтобы побыть с ней вдвоем, остается совсем мало – только дойти до моей машины. Я чувствую, что срочно должен сделать еще хоть что-нибудь, но что именно, не могу решить.
– Расскажи мне о себе что-нибудь такое, чего никто о тебе не знает, – прошу я наконец.
Она бросает на меня странный взгляд:
– Что?
– Я всегда задаю людям этот вопрос: расскажите мне что-нибудь о себе, чего больше никто знает. Необязательно что-то особенное. Просто какой-нибудь случай.
Теперь, когда она начинает понимать, чего я добиваюсь, могу сказать, что ей нравится вопрос; и за это я люблю ее еще больше.
– Ну хорошо, тогда слушай, – задумчиво говорит она. – Когда мне было десять лет, я захотела проколоть себе ухо. Взяла швейную иголку, воткнула в мочку, а проткнуть насквозь не успела – потеряла сознание. Я была в доме одна, так что никто меня не нашел. Через какое-то время я просто пришла в себя, с торчащей в ухе иголкой. Блузка вся забрызгана кровью. Иголку вытащила, привела себя в порядок и больше никогда не повторяла попытки. И только когда мне было лет четырнадцать, мы с мамой пошли в торговый центр, где мне и прокололи уши на самом деле. Мама ничего не знала о том случае. А ты что расскажешь?
У меня есть из чего выбирать, хоть большую часть своих дней я и не помню.
Также я не помню, прокалывала ли себе уши Эми Трэн, поэтому воспоминание должно быть не на эту тему.
– Когда мне было восемь лет, я стащила у своей сестры «Навсегда» Джуди Блум [4], – начинаю я. – Я подумала, что это та же писательница, что написала «СуперФадж», и это должно быть интересно. Ну, уже очень скоро мне стало понятно, с какой стати сестра держит ее под кроватью. Не думаю, что все там поняла, но помню, еще подумала: это нечестно, когда тот мальчишка дает имя своему, хм, органу, а та девочка своей… мм… – нет. Так что я решила дать ей имя.
Рианнон весело смеется:
– И как же ты ее назвала?
– Елена. Тем вечером за ужином я познакомила всех со своей Еленой. Я имела огромный успех.
Мы уже возле моей машины. Рианнон не знает, что она моя, но это самая дальняя машина, так что она понимает, дальше мы не пойдем.
– Очень приятно было с тобой познакомиться, – говорит она. – Надеюсь, встретимся на следующий год.
– Да, – бормочу я. – Мне тоже было приятно тебя видеть.
Я благодарю ее снова и снова. Потом подъезжает Джастин и сигналит.
Наше время вышло.
Родители Эми Трэн не вызвали полицию. Они еще даже не вернулись домой. Я проверил автоответчик – звонка из школы не было. Единственная удача за весь день.
День 5998
Только просыпаюсь на следующее утро – сразу чувствую: что-то не так. Какая-то химия.
Это даже не утро. Мое новое тело отсыпалось до полудня. Потому что оно не ложилось допоздна, торчало под кайфом. А сейчас ему требуется еще косяк. Немедленно.
Я уже бывал в телах любителей травки. Случалось, просыпался обкуренный еще с прошлой ночи. Но на этот раз все хуже, гораздо хуже.
На сегодня школа отменяется. Сегодня меня не разбудят родители. Я живу один, в какой-то грязной каморке. Валяюсь на засаленном тюфяке, накрывшись детским одеяльцем. В доме много других комнат: я слышу, как скандалят соседи.
Бывают случаи, когда тело захватывает власть надо мной. Бывает, когда моя жизнь начинает подчиняться желаниям и нуждам тела. Вот у тебя и в мыслях не было отдавать телу ключи. Но ты отдаешь. И вот оно уже управляет тобой. Ты вступаешь в отношения с механизмом, а он вдруг берет над тобой верх.
Оказывается, то, что случалось со мной раньше, – это только семечки. На этот раз у меня появляются реальные проблемы. Я чувствую, как мое сознание немедленно вступает в сражение с телом. Это не такое простое дело, и никакого удовольствия оно мне не доставляет. Мне придется постоянно цепляться за память. Мне придется постоянно напоминать себе, что я проживу здесь только один день и надо как-то продержаться.
Я делаю попытку вновь провалиться в сон, но тело не согласно. Тело уже пробудилось к жизни, и оно знает, что ему нужно.
Я знаю, что мне делать, хотя на самом деле и не представляю, как оно все пойдет дальше. Хоть прежде я не сталкивался именно с такой ситуацией, все же бывали случаи, когда тело выходило из подчинения. Бывало, я болел, и очень серьезно, тогда передо мной вставала единственная задача: постараться прожить этот день «через не могу». В первое время я думал, что у меня может получиться хоть как-то исправить положение за один-единственный день. Но очень скоро я уяснил пределы своих возможностей. Нельзя вылечиться за день, особенно если тело не подчиняется собственному сознанию.
Я не хочу выбираться из этой комнаты. Если я выйду, может произойти все, что угодно, я могу столкнуться с кем угодно. В отчаянии обыскиваю глазами комнату, ищу хоть что-нибудь, что сможет мне помочь. Взглядом натыкаюсь на ветхий книжный шкаф с подборкой потрепанных книжек в мягких обложках. Решаю, что меня спасет чтение. Открываю знакомый триллер и сосредоточиваюсь на первой строчке. «Тьма опустилась на городок Манассас, штат Виргиния…» [5]
Тело не желает читать. Тело чувствует себя так, будто его обмотали колючей проволокой и пустили ток. Тело дает мне понять, что есть лишь один способ поправить дело, лишь один способ прекратить эту боль и вылечиться. Тело прикончит меня, если я не буду его слушаться. Оно вопит и требует. У тела есть своя логика.
Читаю следующее предложение.
Запираю дверь.
Читаю третье предложение.
Тело сопротивляется. Руки трясутся. Перед глазами все плывет.
Надо постоянно твердить себе, что в этом мире есть Рианнон. Мне нужно убедить себя, что жизнь не бесцельна, хоть тело и настаивает на обратном.
Тело стерло из памяти свои воспоминания, чтобы ничто не мешало ему требовать своего. Мне нечего там искать. Мне теперь можно полагаться только на свои собственные воспоминания, которые существуют отдельно от этого тела.
Я должен оставаться отдельно от него.
Читаю следующее предложение, затем еще одно. Я даже не слежу за сюжетом. Я переползаю от слова к слову, силой заставляю глаза двигаться.
Получается плохо. У тела появляется желание очистить одновременно и кишечник, и желудок. Поначалу естественным путем. Потом я чувствую, что испражняться надо через рот, а блевать – совсем другим местом. Все мои ощущения перемешиваются. Я хочу царапать ногтями стены. Хочу визжать. Хочу молотить себя кулаками.
Я должен вообразить, что мое сознание – это нечто материальное, нечто, что может непосредственно командовать телом.
Я должен изображать дело так, будто мой разум держит это тело в подчинении.
Я читаю еще одно предложение. Затем еще.
Кто-то колотит в дверь. Я кричу им, что я занят – читаю. Меня оставляют в покое.
У меня в этой комнате нет того, что им нужно.
У них есть то, что мне нужно.
Мне нельзя выходить из комнаты.
Мне нельзя позволить телу выйти из этой комнаты.
Я рисую в своем воображении, как она идет по коридору. Я представляю, что она сидит рядом со мной. Мы смотрим в глаза друг другу. Потом я вижу, как она садится к нему в машину, – и останавливаюсь.
Тело заражает меня. Я начинаю злиться. Я злюсь на то, что оказался в этом теле. На то, что все это и есть моя жизнь, что на свете так много такого, что мне недоступно.
Злюсь на себя.
Не хочешь ли прекратить все это? – предлагает тело.
Я должен оказаться как можно дальше от этого тела.
Даже несмотря на то, что я живу в нем.
Мне нужно в туалет. Нет сил терпеть. В итоге я мочусь в бутылочку из-под содовой. Брызги – во все стороны.
Но это все же лучше, чем выйти из комнаты.
Если я это сделаю, то не смогу сдержать тело и оно получит то, что ему нужно.
Я прочитал уже девяносто страниц. Ничего не помню. Читаю, слово за словом.
Тело сопротивляется; борьба отнимает у него все силы. Я побеждаю.
Ошибочно думать, что человеческое тело – это просто сосуд. Оно такое же живое и деятельное, как сознание, как душа. И чем больше упираешься, заботясь о нем, тем твоя жизнь тяжелее. Я побывал в телах любителей лечебного голодания, приверженцев учения об очистке организма, а также в телах гурманов и наркоманов. Все они считают, что их пристрастия способствует улучшению их жизни. Но в итоге тело всегда побеждает. Мне просто нужна уверенность, что во время моей вахты такого не произойдет.
Я продолжаю борьбу вплоть до заката. Прочитано уже двести шестьдесят пять страниц. Я дрожу под грязным одеяльцем. Не могу понять: то ли это в комнате так холодно, то ли у меня озноб. Почти приехали, твержу я себе.
Есть только один способ прекратить все это, твердит мне тело.
Кое-что мне тут непонятно: оно имеет в виду наркотики или свою смерть?
Ему можно не беспокоиться: это одно и то же.
Наконец тело потянуло в сон. Я ему не препятствую.
День 5999
Мой разум вымотан до предела, но я рад сообщить, что Натан Долдри этой ночью отлично выспался.
Натан – правильный парень. В комнате полный порядок. Даже несмотря на то, что сейчас только утро субботы, он уже выполнил все, что ему было задано на выходные. Он поставил свой будильник на восемь, не желая зря тратить время на сон. Спать он лег, вероятно, не позже десяти вечера.
Я подхожу к его компьютеру: мне нужно зайти в свою почту и послать себе письмо с описанием некоторых событий недавних дней, чтобы они не пропали для меня. Потом я захожу в почтовый ящик Джастина и обнаруживаю там кое-что весьма интересное: сегодня вечером в доме Стива Мэйсона будет вечеринка. Адрес Стива легко нахожу в Гугле. Когда я высчитываю расстояние до его дома, оказывается, что езды здесь всего часа полтора.
Похоже на то, что Натан сегодня отправится повеселиться.
Но сначала нужно уговорить его родителей. Его мать прерывает мое занятие как раз в тот момент, когда я вновь в своем почтовом ящике, перечитываю то, что записал о нашем с Рианнон дне. Я быстренько закрываю окно с почтой и повинуюсь, когда она говорит мне, что сегодняшний день – не для компьютера, а мне пора спускаться к завтраку.
Быстро становится ясно, что родители Натана – очень приятные люди, однако совершенно очевидно, что, если пытаться на них давить, их расположение легко потерять.
– Можно взять машину? – прошу я. – Сегодня вечером у нас в школе ставят мюзикл, и мне бы очень хотелось его посмотреть.
– А ты уже сделал домашние задания?
Я утвердительно киваю.
– А по хозяйству?
– Все сделаю.
– И ты обещаешь вернуться до полуночи?
Снова киваю. Я решаю не уточнять, что если не вернусь до полуночи, то меня выкинет из этого тела. Не думаю, что, услышав это, они будут меньше волноваться.
Я твердо знаю, что машина им сегодня вечером не понадобится. Они не из тех родителей, кто верит в необходимость бывать в обществе. Телевизор заменяет им все.
Большую часть дня я провожу за работой по хозяйству. Заканчиваю с делами, обедаю в семейном кругу; теперь можно и отправляться.
Вечеринка должна начаться в семь вечера; поэтому я решаю, что мне нужно появиться там не раньше девяти, чтобы было легче затеряться в собравшейся к тому времени толпе. Если я войду и окажусь среди десятка незнакомых ребят, мне придется отправляться восвояси. Все же больше напрягает то, что это будет вечеринка в стиле, который нравится Джастину. Натановская версия вечеринки, как я догадываюсь, включает в себя в основном настольные игры и «Доктор Пеппер» [6]. По дороге в городок Рианнон я просматриваю кое-какие воспоминания Натана. Я твердо убежден, что любой человек, старый или молодой, всегда имеет про запас хотя бы одну интересную историю из своей жизни. Натан, однако, в этом смысле уникален. Я смог отыскать в его памяти одно-единственное сильное переживание: ему было девять лет, и у него умерла его собака Эйприл. С тех пор, кажется, ни одно событие не взволновало его по-настоящему.
Большая часть его воспоминаний связана с выполнением домашних заданий. У него есть приятели, но вне школы они не особенно общаются. Когда он вышел по возрасту из детской лиги, то забросил и спорт. Он никогда не пил ничего крепче пива. Да и пиво-то он пил единственный раз в жизни: на барбекю во время празднования Дня отца – и то дядя заставил.
В обычных обстоятельствах я бы жил сообразно этим ограничениям, оставался бы в пределах натановской зоны безопасности.
Но только не сегодня. Когда у меня появился шанс вновь увидеться с Рианнон.
Я вспоминаю вчерашний день, вспоминаю, что путь, по которому я пробирался в темноте, показался мне тогда как-то связанным с ней. Как будто любишь кого-то, и твоя любовь становится твоим оправданием. А может быть, все наоборот – я ищу оправдание, почему вышло так, что я полюбил ее. Все же, думаю, дело не в этом. Мне кажется, я так и продолжал бы проживать жизни своих тел день за днем, постоянно все забывая, если бы случайно не встретил ее.
Ну а теперь я буду похищать на день эти тела и использовать их по своему усмотрению. Я не стану подчиняться ограничениям, которые накладывают на них обстоятельства их жизней. Даже если это опасно.
Я подъезжаю к дому Стива Мэйсона к восьми, но машины Джастина еще не видно. Пока на въезде машин не так уж и много. Поэтому просто сижу и наблюдаю. Через некоторое время начинает съезжаться народ. Никого из ребят я не узнаю, хотя и провел с ними в их школе полтора дня. Я их попросту не замечал. В половине десятого приезжает наконец Джастин. Как я и надеялся, Рианнон с ним. Они входят в дом друг за другом, он чуть впереди. Я выбираюсь из машины и вхожу вслед за ними.
Слегка опасаюсь, нет ли на дверях какой-нибудь охраны, но вечеринка уже в самом разгаре, все смешалось, как это обычно и бывает. Прибывшие пораньше уже прилично набрались, а остальные их быстро догоняют. Я понимаю, что выгляжу здесь белой вороной: Натану в его прикиде лучше участвовать в политических дебатах, а не разъезжать по домашним тусовкам в субботу вечером. Но никого это особенно не заботит; все слишком увлечены друг другом, чтобы обращать внимание на какого-то психа.
Довольно трудная задача – разыскивать Рианнон в полутьме, под грохот музыки. Однако сам факт осознания того, что я нахожусь в том же месте, что и она, волнует меня.
Джастин в кухне, болтает с приятелями. Выглядит расслабленным и довольным, он в своей стихии. Допивает одну банку пива и тут же идет за следующей.
Я проталкиваюсь мимо него, пробираюсь через гостиную и оказываюсь в небольшом кабинете. Уже переступая порог, понимаю: она здесь. Стоит, перебирая CD-диски и не обращая внимания на грохот музыки из динамиков, подключенных к ноутбуку. Рядом треплются две девицы; похоже, она уже поучаствовала в беседе, а теперь решила устраниться.
Я подхожу ближе и замечаю, что на одном из дисков, которые она рассматривает, записана песня из нашей поездки к океану.
– Отличный диск, – говорю я, указывая на CD. – А тебе он нравится?
Она вскидывается от неожиданности, будто в тишине вдруг раздался резкий звук. Я смотрю на тебя, хочу я сказать ей. Даже когда никто другой не смотрит. И всегда буду смотреть.
– Да, – отвечает она. – Мне тоже.
Я начинаю петь ту самую песню, что мы слушали в машине. Затем говорю:
– А эта мне особенно нравится.
– Я тебя знаю? – спрашивает она.
– Я Натан, – представляюсь я, не отвечая ни «да» ни «нет».
– Я Рианнон, – говорит она.
– Красивое имя.
– Спасибо. Раньше я его ненавидела, теперь уже меньше.
– А что так?
– Сложно проговаривать. – Она внимательно смотрит на меня. – Ты идешь к Октавиану?
– Нет. Я здесь ненадолго, только на выходные. Приехал к кузену.
– А кто твой кузен?
– Стив. – Так врать опасно, потому что я понятия не имею, который из всех этих парней – Стив, и выяснить это возможности пока не представилось.
– А, понятно.
Она постепенно начинает отступать от меня, точно так же, видимо, как до этого обошлась с двумя подружками, которые все еще что-то обсуждают неподалеку.
– Я его ненавижу, – решаюсь я.
Снова ее внимание направлено на меня.
– Мне не нравится, как он обращается с девушками. Не нравится, что он думает, будто может подкупить своих приятелей, устраивая эти вечеринки. Не нравится, что он заговаривает с тобой, только когда ему что-нибудь от тебя нужно. Не нравится, что он, кажется, не способен никого полюбить.
Я соображаю, что говорю сейчас о Джастине, а не о Стиве.
– Ну и зачем тогда ты сюда приехал? – спрашивает Рианнон.
– Потому что хочу полюбоваться, как накроется вся эта тусовка. В смысле, хочу понаблюдать – разумеется, на безопасном расстоянии, – как тут будут всех арестовывать. А это непременно случится, если не прекратится жуткий грохот.
– И ты считаешь, что он неспособен полюбить Стефани? Они же встречаются уже больше года.
Я про себя прошу прощения у Стива и Стефани и говорю:
– Но это же ничего не значит! Я имею в виду, если ты с кем-то встречаешься больше года, это может означать, что ты любишь его… но также и то, что тебя водят за нос.
Поначалу мне кажется, что я зашел слишком далеко. Я знаю, что Рианнон слышит мои слова, но не имею представления, что с ними дальше происходит в ее голове. Звучание слов, когда их произносишь сам, всегда отличается от звучания, когда просто слышишь того, кто говорит, потому что звук частично проникает в уши говорящего изнутри.
Наконец она произносит:
– Собственный опыт?
Смешно даже подумать, что Натан (а он, насколько я знаю, с восьмого класса не ходил на свидания) говорил бы, исходя из собственного опыта. Но она с ним незнакома, а это означает, что я могу быть больше самим собой, чем Натаном. Не то чтобы я тоже имел соответствующий опыт… Хотя он у меня и есть, но это – опыт наблюдения.
– Существует множество причин для того, чтобы не разрывать отношения, – продолжаю я. – Страх одиночества. Страх нарушить привычный распорядок жизни. Или ты предпочитаешь довольствоваться тем, что есть, потому что не знаешь, удастся ли подыскать более подходящую пару. А может быть, ты беспричинно веришь в лучшее, даже если знаешь, что он никогда не изменится.
– Он?
– Ну да.
– Понятно.
Сначала я не улавливаю, что тут ей понятно; ведь я, ясное дело, говорил о ней. Потом до меня доходит, к какому выводу ее подвело местоимение «он».
– Ты как с этим, нормально? – спрашиваю я, догадываясь, что, если представить Натана геем, он покажется еще менее опасным.
– Да, абсолютно.
– Ну а ты? – продолжаю дальше. – Встречаешься с кем-то?
– Да, – отвечает она. И бесстрастно добавляет: – Больше года.
– И почему же вы до сих пор вместе? Страх одиночества? Предпочитаешь довольствоваться тем, что есть? Беспричинно веришь в лучшее?
– Да. Да. И еще раз – да.
– Так что…
– Но он может быть таким милым! И я знаю, что в глубине души он меня любит, хоть и не осознает этого, знаю, что я для него очень много значу.
– В глубине души? Похоже на вариант номер два. Но настоящая любовь – как дыхание, она не требует глубоких размышлений.
– Сменим тему, ладно? Такие разговоры – не для вечеринок. Мне больше нравилось, когда ты пел.
Только я собираюсь подсказать ей другую песню из тех, что мы слушали в машине (надеясь, что я ее немного помню), как вдруг слышу за своим плечом голос Джастина:
– А это еще кто?
Если там, в кухне, он отдыхал душой, то теперь едва скрывает раздражение.
– Джастин, не волнуйся, он – гей.
– Ага, можно понять по одежде. И что ты здесь делаешь?
– Натан – это Джастин, мой бойфренд. Джастин – это Натан.
Я говорю «привет». Он пропускает мимо ушей.
– Ты не видела Стефани? – интересуется он. – Стив ее разыскивает. Кажется, хочет повторения.
– Наверное, пошла в подвал.
– Не, там танцы.
Вижу, что Рианнон рада.
– Пойдем туда, потанцуем? – предлагает она Джастину.
– К черту! Я пришел сюда не танцевать, а пиво пить!
– Преле-е-стно, – тянет Рианнон, обращаясь больше ко мне (я надеюсь), чем к нему.
– Ты не будешь против, если я приглашу Натана?
– А он точно гей?
– Тебе нужны доказательства? – вклиниваюсь я.
– Чувачок, давай не будем, а? – хлопает меня по спине Джастин. – Сходи лучше, протрясись.
Вот так получается, что Рианнон ведет меня на танцы. Уже на лестнице чувствуется вибрация от низкочастотных динамиков. Музыка здесь другая: ритмичная и грохочущая. Горят всего несколько красных лампочек, в их свете видны только неясные силуэты, сливающиеся друг с другом.
– Эй, Стив! – кричит Рианнон. – А твой кузен – ничего!
Какой-то парень (должно быть, это и есть Стив) оглядывается на нее и кивает. Не знаю, то ли он не расслышал, то ли просто пьян.
– Ты не видела Стефани? – орет он.
– Нет! – кричит она в ответ.
И вот мы оказываемся в кругу танцующих. Печальная правда в том, что Натан – не большой любитель танцев и танцевать не умеет и я, соответственно, тоже. Я стараюсь раствориться в музыке, но это не срабатывает. Значит, вместо этого я должен раствориться в Рианнон: я должен стать ее тенью, ее дополнением, вторым партнером в этом разговоре двух тел. Она двигается, и я повторяю ее движения. Я обнимаю ее за спину, за талию. Она прижимается плотнее.
Растворяясь в ней, я обретаю ее. Разговор получается. Мы поймали свою волну, и она несет нас. Оказывается, я начал подпевать, я пою ей на ухо, и ей это нравится. Она снова превращается в ту беззаботную девчонку, а я становлюсь тем, чья единственная забота – это она.
– А ты неплохо танцуешь! – кричит она, перекрикивая музыку.
– Ты – чудо! – кричу я в ответ.
Я знаю, что Джастин не придет сюда: пока она с Мэйсоновым кузеном-геем, он ничем не рискует, и я могу не беспокоиться, что нам кто-нибудь помешает. Все песни сливаются в одну, как будто один солист сменяет другого, как только тот заканчивает свою партию, и все они так и поют для нас, чередуясь. Волны музыки толкают нас друг к другу, обвиваются вокруг нас, как цветные ленты. Есть только мы – и бесконечность. Исчез потолок, исчезли стены. Осталось одно огромное пространство нашей радости, и мы медленно движемся в нем; временами наши ноги даже не отрываются от пола. Ощущение такое, будто это длится долгие часы, и одновременно кажется, что время исчезло совсем. Мы танцуем, пока не обрывается музыка и не включают свет. Кто-то кричит, что вечеринка заканчивается, наверное, пожаловались соседи и скоро здесь будет полиция.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |