сохранился, - но тебе следует поберечь себя. Думаю, Кэролайн согласилась бы
со мной. - Знаю, - ответил он, - но я на самом деле...
"... Чувствую себя хорошо", - хотел сказать Ральф, но, отведя взгляд от
своих рук, снова посмотрел в ее темные глаза, и то, что он увидел в них, не
позволило ему окончить фразу. В ее глазах сквозила откровенная печаль... Или
это было одиночество? Возможно, и то, и другое. В любом случае, в ее глазах
он увидел не только это. Еще он увидел самого себя. "Ты поступаешь глупо, -
говорил взгляд темных глаз.
- Возможно, мы оба глупы. Тебе семьдесят, к тому же ты вдовец, Ральф. А
мне шестьдесят восемь, и я тоже вдова.
Сколько еще нам сидеть вдвоем на твоей веранде по вечерам в обществе
Билла Мак-Говерна? Надеюсь, не очень долго, потому что мы оба слишком стары,
чтобы встречаться под бдительным оком дуэньи".
- Ральф? - вдруг обеспокоенно окликнула его Луиза. - Как ты себя
чувствуешь?
- Хорошо. - Ральф снова рассматривал свои ладони. - Все нормально.
- У тебя было такое выражение лица, словно... Ну, я не знаю.
Ральф подумал, уж не спятил ли он от напряженной ходьбы в такую жару.
В конце концов, ведь это была всего лишь Луиза, которую Мак-Говерн
всегда называл (иронично приподнимая левую бровь) "наша Луиза". Конечно, она
до сих пор отлично выглядит - стройные ноги, красивая грудь, замечательные
глаза - и, возможно, он не отказался бы лечь с ней в постель, да и она,
может быть, тоже была не прочь. Ну и что из этого? Если бы она увидела
использованный билет в кино, захотела ли бы она узнать, какой именно фильм
он смотрел, все более отдаляясь от нее?
Ральф сомневался в этом. У Луизы прекрасные глаза, и его взгляд
частенько останавливался на вырезе ее блузки, когда они втроем коротали
вечера на веранде его дома, наслаждаясь чаем со льдом и приятной прохладой,
но он считал, что маленькая головка может навлечь неприятности на большую
даже в семьдесят. Старость никогда не служила оправданием беспечности. Ральф
поднялся, сознавая, как Луиза смотрит на него, и, усилием воли заставил себя
не пошатнуться.
- Благодарю за заботу, - сказал он. - Не хочешь ли пройтись немного со
старым приятелем?
- Спасибо, но я собралась в центр. В "Швейном колесе" появилась
замечательная розовая шерсть, а я уже давно мечтаю связать шаль.
Скоро придет мой автобус.
Ральф улыбнулся. Он снова посмотрел на играющих ребят, и в этот момент
парнишка с экстравагантным огненно-красным хохолком ринулся вперед... Но с
громким стуком врезался в одного из игроков обороны кетчера <Кетчер: от
англ. catcher - игрок, отбивающий мячи в бейсболе.>. Ральф моргнул,
предвидя появление машины скорой помощи с включенной сиреной и мигалкой, но
мальчишка с морковным ежиком, смеясь, подхватился на ноги. Он перебросился
парой фраз с нападающим, и игра возобновилась.
- Тебе хотелось бы снова стать молодым, Ральф? - спросила Луиза.
- Иногда, - ответил он. - Но чаще всего это кажется мне непосильным.
Приходи вечером, Луиза, - поболтаем немножко.
- Приду, - кивнула женщина, и Ральф зашагал по Гаррис-авеню, ощущая на
себе тяжесть взгляда ее прекрасных глаз и изо всех сил стараясь держаться
прямо. Кажется, ему это удалось, правда, с большим трудом. Никогда раньше он
не чувствовал такой усталости.
Глава вторая
Через час после разговора с Луизой Ральф договорился о визите к доктору
Литчфилду. Регистратор бархатным сексуальным голосом сообщила, что может
записать мистера Робертса на десять утра следующего вторника, если его
устраивает это время, и Ральф согласился. Повесив трубку, он прошел в
гостиную, уселся в кресло у окна, из которого открывался вид на Гаррисавеню,
и подумал о том, как поначалу доктор Литчфилд лечил опухоль Кэролайн с
помощью тиленола-3 и брошюрок, популяризирующих различные техники
расслабления. Он вспомнил выражение, замеченное им в глазах Литчфилда, когда
диагноз подтвердился... Выражение вины и тревоги.
Из "Красного яблока" вылетела стайка ребятишек, "экипированная"
горстями конфет и пакетиками чипсов. Дети спешили в школу. Наблюдая, как
они, оседлав велосипеды, исчезают в одиннадцатичасовом зное, Ральф подумал,
как и всегда при воспоминании о взгляде доктора Литчфилда, что это не
настоящее воспоминание.
"Дело в том, приятель, что ты хотел бы, чтобы Литчфилд выглядел
встревоженным... Но, что еще хуже, тебе хотелось бы видеть его виноватым".
Вполне возможно, что это так, вполне может быть, что Карл Литчфилд
первосортный мужик и доктор-чудотворец, но все же получасом позже Ральф
снова звонил в приемную доктора Литчфилда. Он объяснил девушке с сексуальным
голосом, что, перелистав свой календарь, понял, что не сможет прийти во
вторник в десять утра, так как у него уже назначена встреча на этот день, а
он об этом совершенно забыл.
- Память стала подводить. - Ральф виновато кашлянул.
Регистратор предложила записаться на два часа в следующую среду.
Ральф обещал позвонить позже.
"Какой же ты лгунишка, - корил он себя, положив трубку и снова
устраиваясь в кресле. - Ведь ты не собираешься обращаться к нему".
Именно такое решение Ральф и принял. Конечно, доктор Литчфилд не
потеряет из-за этого сон; скорее всего, он вообще не помнит Ральфа одним
старым чудаком меньше, вот и все.
"Хорошо, но что же ты собираешься делать со своей бессонницей, Ральф?"
- Полчаса сидеть неподвижно, слушая классическую музыку, - ответил он
вслух. - Надо только купить подгузники для естественных позывов природы.
Рассмеявшись, Ральф неприятно удивился. В своем смехе он уловил истерические
нотки, так не понравившиеся ему, - если уж говорить честно, это было ужасно.
Потребовалось время, прежде чем он смог успокоиться. Ральф намеревался
последовать совету Гамильтона Дейвенпорта (слава Богу, пока он вполне может
обходиться без подгузников), как ранее он уже перепробовал многие методы
добросердечных знакомых. Он вспомнил о своем первом bona fide
<Добросовестный, настоящий (лат.)> народном методе (a-." улыбнулся.
Это было идеей Мак-Говерна. Однажды вечером тот сидел на веранде и,
увидев Ральфа, возвращавшегося из "Красного яблока" со спагетти и соусом,
многозначительно взглянул на соседа, поцокал языком и скорбно покачал
головой.
- И что это значит? - поинтересовался Ральф, усаживаясь рядом. На улице
маленькая девочка в джинсах и широкой, не по размеру белой футболке прыгала
через скакалку, напевая что-то в сгущающихся сумерках. - Это значит, что ты
выглядишь загнанным, тощим и увечным, - отчеканил Мак-Говерн. Большим
пальцем он сдвинул панаму на затылок и еще пристальнее взглянул в глаза
Ральфа. - Ты по-прежнему плохо спишь? - Помолчав несколько секунд,
Мак-Говерн снова заговорил, и теперь голос его звучал с абсолютной - почти
апокалипсической - убежденностью. - Виски - вот ответ, - провозгласил он.
- Прости, я не совсем понимаю...
- Ответ на твою бессонницу, Ральф. Я не утверждаю, что ты должен
купаться в нем - такой необходимости нет. Просто смешай столовую ложку меда
с половиной рюмки виски и выпей за пятнадцать - двадцать минут перед сном. -
Ты думаешь? - с надеждой спросил Ральф.
- Лично мне это помогло. После сорока у меня возникли большие проблемы
со сном. Оглядываясь сейчас назад, я думаю, что это был кризис переломного
момента - полгода бессонницы и год депрессии на мою лысую голову.
Хотя во всех прочитанных Ральфом книгах утверждалось, что спиртное,
несмотря на его ложную популярность, отнюдь не панацея от бессонницы -
иногда проблема даже обостряется, - Ральф все равно попробовал.
Он никогда не был любителем спиртного, поэтому половину рюмки,
рекомендованную Мак-Говерном, уменьшил до четверти, но спустя неделю без
ощутимых результатов от четверти перешел к целой рюмке... А затем и к двум.
И когда как-то утром Ральф проснулся в четыре двадцать две утра с
головной болью и неприятным привкусом виски во рту, он понял, что впервые за
последние пятнадцать лет страдает похмельем.
- Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на такое дерьмо, - объявил он
пустой комнате, и это стало концом великого эксперимента с виски.
"Ладно, - подумал Ральф, глядя на беспорядочный поток посетителей,
входящих и выходящих из "Красного яблока". - Ситуация такова: Мак-Говерн
утверждает, что выглядишь ты дерьмово, а этим утром вообще чуть не грохнулся
в обморок к стопам Луизы Чесс, и после всего этого ты все-таки отменяешь
визит к старому семейному врачу. И что дальше? Пустишь все на самотек?
Примешь ситуацию, и пусть все идет как идет?"
В этой идее был некий восточный шарм - судьба, карма и все такое
прочее, - но ему требовалось нечто большее, чем очарование, чтобы переносить
долгие часы раннего утра. В книгах говорилось, что массе людей вполне
хватает трех-четырех часов сна. Некоторые даже удовлетворяются двумя часами.
Таковых было незначительное меньшинство, но ведь они существовали. Ральф
Робертс, однако, не входил в число этих счастливчиков. Ральфа не особенно
интересовало, как он выглядит, - его дни кумира вечеринок остались давно
позади, - но его беспокоило собственное самочувствие, ведь он не просто
плохо себя чувствовал; ему было ужасно плохо. Бессонница начала проникать во
все аспекты его жизни, как запах жареного лука проникает во все закоулки
старого дома. Все вокруг стало утрачивать краски; мир приобрел нудную
зернистость серых газетных фотографий.
Простейшие проблемы - подогреть ужин или перехватить сэндвич в "Красном
яблоке" и отправиться на площадку для пикников к взлетной полосе N3,
например, - стали неимоверно трудными, почти неразрешимыми. Последние пару
недель он все чаще приходил из видеосалона с пустыми руками, не потому что
там нечего было посмотреть, наоборот, выбор был слишком велик, просто он
никак не мог решить, хочется ли ему посмотреть фильм про Грязного Гарри, или
комедию Билли Кристэла, или какую-то версию "Звездных войн" прошлых лет.
После пары таких неудачных походов он повалился в это самое кресло, плача от
разочарования... И, возможно, страха.
Эта ужасная бесчувственность и коррозия способности принимать решения
оказались не единственными проблемами, ассоциировавшимися с бессонницей; его
память на события, происшедшие совсем недавно, тоже стала сдавать. У Ральфа
вошло в привычку ходить в кино раз, а то и два в неделю с тех пор, как он
вышел на пенсию, оставив типографию, в которой завершил свою трудовую жизнь
в качестве бухгалтера-ревизора. В кино он бывал вместе с Кэролайн, пока она
не стала настолько больна, что уже не могла никуда выходить. После ее смерти
он посещал кинотеатр один, исключая пару, когда его сопровождала Элен Дипно,
а Эд оставался дома с ребенком (сам Эд почти никогда не бывал в кино,
утверждая, что у него от этого болит голова). Ральф так часто звонил в
кинотеатр справиться о начале сеансов, что помнил номер телефона наизусть.
Однако по мере того, как лето шло на убыль, ему все чаще приходилось
заглядывать в справочник - он сомневался в правильности последних цифр
номера: то ли 1317, то ли 1713.
- 1713, - произнес он в пустоту комнаты. - Я знаю это наверняка. - Но
знал ли он это? На самом деле?
"Позвони Литчфилду. Давай, Ральфа - перестань собирать обломки. Сделай
же нечто конструктивное, И если тебе так неприятен Литчфилд, позвони
кому-нибудь еще. В телефонном справочнике полно адресов врачей".
Да, возможно, но в семьдесят лет поздно выбирать врача наугад. А
Литчфилду он звонить не собирался. Точка.
"Ладно, и что потом, старый, упрямый козел?
Еще какие-нибудь народные средства? Надеюсь, нет, иначе вскоре в твоем
арсенале колдовских средств останутся только сушеные ящерицы и жабьи лапки".
Пришедший ответ был подобен прохладному бризу в душный день... Ответ
оказался до абсурдности прост. Все его книжные изыскания в это лето были
направлены, скорее, на выяснение причин проблемы, а не на ее решение. Когда
же требовался ответ, он пока полагался на знахарские советы своих знакомых
(например, виски с медом), даже если книжная мудрость уверяла, что это не
поможет. Хотя книги и предлагали вполне надежные методы борьбы с
бессонницей, единственное, что Ральф действительно опробовал, было самым
простым: пораньше ложиться спать. Однако это не помогло - он ворочался без
сна почти до полуночи, затем засыпал, чтобы проснуться в необычный для себя
час, - а что, если другие средства вполне в состоянии помочь?
В любом случае, попробовать стоило.
Вместо того чтобы провести день за работой в саду до изнеможения, Ральф
отправился в библиотеку и перелистал некоторые из книг, прочитанные им
ранее. Основное решение, казалось, заключалось в следующем: если не помогает
ранний отход ко сну, следует попробовать ложиться позднее. Ральф отправился
домой, помня о своих недавних злоключениях, он спал, преисполненный
недоверчивой надежды. Это могло помочь. А если тоже нет, то у него еще
остаются Бах, Бетховен и Уильям Аккерман.
Его первый опыт с этой методикой, которую в одном из пособий называли
"пролонгированный сон", оказался комичным. Ральф проснулся в обычное для
себя теперь время (3.45, согласно электронным часам на каминной полке в
гостиной) с ноющей болью в спине и затекшей шеей, не понимая, как он
очутился в кресле у окна и почему включен телевизор, хотя передачи уже
закончились.
И только осторожно повернув голову, не отнимая руки от занемевшей шеи,
Ральф понял, что же случилось. Он намеревался просидеть так часов до трех,
даже четырех утра, а затем перейти в постель и немедленно заснуть. В любом
случае, именно так он планировал. Вместо этого Бесподобный Недремлющий с
Гаррис-авеню отключился во время прямого монолога Джея Лено. И очнулся он,
как и следовало ожидать, в этом распроклятом кресле. Проблема осталась
прежней, как глубокомысленно изрек бы Джо Фрайди, изменилось лишь место
действия.
И все-таки Ральф улегся под одеяло, надеясь, несмотря ни на что,
заснуть, но желание (если не потребность) сна прошло. После часа,
проведенного в постели, он снова вернулся в кресло, на этот раз с подушкой и
с жалкой улыбкой на лице.
Во второй его попытка следующей ночью не было ничего смешного.
Сонливость закружила перед ним в свое обычное время - в одиннадцать
двадцать, как раз когда Пит Черни рассказывал о погоде на завтра. Но теперь
Ральф успешно поборол дрему, внимательно следя за программой (правда, он
клевал носом во время разговора Пита с Резанной Арнольд, гостьей его
передачи), а потом настало время ночного кинозала. Показывали старую ленту с
участием Эди Мерфи, в которой тот единолично выиграл войну в Тихом океане,
будучи совершенно безоружным. Ральфу казалось, что местные телевещательные
каналы заключили негласное соглашение показывать в ранние утренние часы
легкие комедии, и лидеры здесь - Эди Мерфи или Джеймс Броулин.
После того как Мерфи сокрушил последний японский бастион, второй канал
отключился. Ральф попытался найти кино по другим каналам, но те уже
закончили вещание. Если бы телевизор Ральфа был подключен к кабельной сети,
он мог бы смотреть фильмы всю ночь, как Билл, живущий внизу, или Луиза; он
вспомнил, что еще зимой внес это в список неотложных дел в наступающем году.
Но затем Кэролайн умерла, и подключение к сети кабельного телевидения
перестало казаться таким уж важным.
Ральф отыскал журнал "Спорт иллюстрейтед" и принялся упорно пробираться
сквозь дебри статьи о женском теннисе, пропущенной им при первой читке, все
чаще бросая взгляд на часы, когда стрелки стали подбираться к трем часам
утра. Он был почти убежден, что трюк сработает.
Веки у него словно свинцом налились, и, хотя Ральф внимательно, слово
за словом, читал статью, он так и не смог понять, что же именно хотел
сказать автор. Целые предложения, подобно космическим лучам, проскальзывали
мимо его сознания.
"Сегодня ночью я буду спать - в этом я убежден.
Впервые за многие месяцы солнце встанет без моей помощи, и это не
просто хорошо, друзья и соседи, это великолепно".
Затем, вскоре после трех, это приятное погружение в сон стало
проходить. Оно не исчезло со скоростью вылетевшей пробки от шампанского -
скорее, оно просачивалось, как песок сквозь крупное сито или вода сквозь
дырявую крышу. Когда Ральф понял, что же именно происходит, его охватил -
нет, не паника, а болезненный испуг. Он воспринял это как полную
противоположность надежде, а когда в половине четвертого поковылял в
спальню, его депрессия стала настолько сильной, что ему казалось, будто он
задыхается в ее тисках.
- Прошу тебя, Господи, хотя бы сорок минут, - пробормотал он, выключая
свет, но у него возникло предчувствие, что это одна из тех молитв, которая
никогда не будет услышана.
Так и вышло. Хотя Ральф не спал уже ровно сутки, малейшие признаки сна
покинули его тело и разум к четырем часам утра. Он устал сильнее и глубже,
чем когда-либо, открыв для себя, однако, что усталость и сон вовсе не
обязательно идут рука об руку. Сон, этот незримый друг, самый лучший лекарь
человечества с незапамятных времен, снова покинул его.
К четырем часам утра Ральф возненавидел свою кровать - такое чувство
появлялось у него всегда, когда он начинал понимать, что лежание в ней не
поможет. Ральф опустил ноги, почесал поросль на груди - теперь уже почти
полностью седую, - надел тапочки и, прошаркав в гостиную, устроился в кресле
и стал смотреть на Гаррис-авеню. Улица лежала перед ним, словно сцена,
единственным актером на которой в данное время было вовсе не человеческое
существо, а бродячая собака, поджавшая заднюю лапу и ковылявшая на
оставшихся трех по Гаррис-авеню в сторону Строу-форд-парка. - Привет,
Розали, - пробормотал Ральф, проводя ладонью по глазам. Наступал четверг -
день, когда на Гаррис-авеню собирали мусор, поэтому он вовсе не удивился,
увидев Розали, ставшую неотъемлемой частью окрестностей за последние пару
лет. Она лениво брела по улице, исследуя залежи отбросов и скопления пустых
консервных банок с проницательностью пресыщенного старьевщика с блошиного
рынка.
Теперь Розали - хромавшая в это утро особенно сильно и выглядевшая
такой же усталой, как и Ральф, - нашла нечто, похожее на большую кость, и
потрусила прочь с добычей в зубах. Ральф наблюдал за собакой, пока та не
скрылась из вида, затем просто сидел, скрестив руки на коленях и обозревая
молчаливые окрестности. Яркие уличные фонари лишь усиливали иллюзию, что
Гаррис-авеню не что иное, как опустевшая после вечернего представления
сцена, покинутая актерами, которые разбрелись по домам; вся перспектива
создавала впечатление нереальности, казалась галлюцинацией.
Ральф Робертс сидел в кресле, в котором ему предстояло провести еще
столько предутренних часов, и ждал, когда свет и движение наполнят
раскинувшийся перед ним мир. Наконец первый актер - почтальон Пит - появился
на сцене справа. Он проехал по Гаррис-авеню на велосипеде, доставая
свернутые газеты из сумки и точно притормаживая у тех дверей, которые
являлись его целью.
Ральф понаблюдал за Питом, затем издал вздох, вырвавшийся, казалось, из
самых глубин его жизненных основ, и направился в кухню заваривать чай. - Не
помню, чтобы мой гороскоп когда-нибудь предсказывал подобное, - глухо
произнес он, открыл кран и стал набирать в чайник воду.
Это длинное утро четверга и еще более томительный день преподали Ральфу
ценный урок: не стоит пренебрегать трех-четырехчасовым сном только потому,
что прожил всю жизнь с ошибочным мнением, будто имеешь неоспоримое право на
шесть, а то и на семь часов отдыха. К тому же это послужило скрытым
предупреждением: если положение не изменится, в дальнейшем он вел себя вот
так же плохо все время. Черт, постоянно. Ральф ложился в постель в десять
утра, надеясь немного вздремнуть - даже полчаса стало бы спасением, - но
лишь изматывающая полудрема была ответом на все его молитвы.
Около трех часов пополудни он решил приготовить бульон. Набрав в чайник
свежей воды, Ральф поставил его на газ и открыл шкаф, где хранились
различные приправы, специи и пакеты с продуктами, есть которые могли разве
что космонавты да старики - для полной готовности эти порошки требовалось
лишь развести кипятком.
Ральф бесцельно передвигал коробки и банки, затем просто уставился на
полки, как бы в ожидании, что коробка с бульонными кубиками неким
таинственным образом появится на освобожденном для нее месте. Когда этого не
произошло, Ральф повторил всю процедуру, только теперь в обратном порядке,
расставляя банки на прежние места, затем снова в недоумении уставился на
полки; это выражение полнейшей растерянности на его лице отныне становилось
доминирующим (хорошо хоть, что Ральф не догадывался об этом).
Сняв с огня закипевший чайник, Ральф вернулся к шкафу. Ему становилось
ясно - осознание приходило медленно, очень медленно, - что он, должно быть,
развел последний кубик вчера или даже позавчера, хотя никак не мог
припомнить этого.
- Что же тут удивительного? - задал он вопрос бутылкам и банкам в
открытом шкафу. - Я настолько устал, что не мигу даже вспомнить, как меня
зовут.
"Нет, могу, - возразил он себе. - Меня зовут Леон Редбоун.
Вот так!"
Это оказалось вовсе не смешно, однако Ральф все же почувствовал, как
улыбка - легче перышка - тронула его губы. Он прошел в ванную комнату,
причесался, затем спустился вниз. Эди Мерфи отправляется на вражескую
территорию в поисках съестного, - подумал он.
- Главная цель: коробка кубиков куриного бульона "Лаптоп".
Если же дислокация местности и условия безопасности проведения операции
докажут ее невозможность, перейдем к цели номер два: спагетти с мясом. Я
знаю, что задание достаточно рискованное, однако..."
-... Однако я постараюсь справиться, - закончил он вслух, выходя на
улицу.
Проходившая мимо почтенная миссис Перрин одарила Ральфа подозрительным
взглядом, но все же промолчала. Ральф подождал, пока старушка немного
пройдет вперед - сегодня он вряд ли был в состоянии вести беседы с
кем-нибудь, и меньше всего с миссис Перрин, которая и в восемьдесят два
умудрялась находить для себя полезное занятие, зорко следя за таким вот
морским десантником, осмелившимся ступить на ее суверенный остров Перрис.
Ральф сделал вид, что осматривает плющ, оплетающий декоративную решетку
у входной двери, пока почтенная леди не удалилась на расстояние,
показавшееся ему безопасным, затем пересек Гаррис-авеню и вошел в "Красное
яблоко".
Именно там и начались главные проблемы дня.
Ральф вошел в магазин, снова прокручивая в уме свой неудачный
эксперимент с задержкой сна, размышляя, уж не является ли совет из
библиотечных книг всего лишь ученой версией народных методов его знакомых.
Неприятная мысль, но ум (или, скорее, некая сила вне ума, теперь
отвечавшая за его медленные пытки) выдал послание, вызывавшее еще большую
тревогу:
"У тебя есть окно в сон, Ральф. Оно уже не такое большое, как раньше,
и, скорее всего, станет уменьшаться с каждой неделей, но тебе лучше быть
благодарным за то, что имеешь, потому что маленькое окошко все же лучше, чем
совсем ничего. Теперь тебе это понятно?"
- Да, - пробормотал Ральф, приближаясь к прилавку в центре магазина,
где стояли яркие коробки с бульонными кубиками. - Теперь, мне это понятно.
Продавщица Сью искренне рассмеялась.
- Уж не положили ли вы деньги в банк, Ральф? - спросила она.
- Простите? - Он не обернулся, перебирая красные коробки.
Луковый... Гороховый... Говяжий... Но где же куриный бульон?
- Моя мама говорила, что люди, разговаривающие сами с собой, имеют...
Боже мой!
Сначала Ральфу показалось, что Сью просто произнесла что-то сложное,
недоступное его измученному разуму, фразу вроде той, что люди,
разговаривающие сами с собой, находят Бога, а затем Сью закричала. Ральф как
раз нагнулся, чтобы ухватить нужную коробку на нижней полке, когда ее крик с
такой силой выстрелил в него, что у Ральфа подкосились ноги. Он покачнулся,
ударившись локтем о верхнюю полку стеллажа и сбрасывая их на пол.
- Сью? Что случилось?
Та не обратила на Ральфа никакого внимания. Прижав судорожно сжатые
руки к губам, она с ужасом смотрела сквозь грязное стекло витрины.
- Господи, посмотри! Кровь! - воскликнула девушка. Ральф повернулся,
сбрасывая на пол еще несколько коробок. От увиденного перехватило дыхание,
ему понадобилось время - секунд пятнадцать, - чтобы понять, что истекающей
кровью, избитой женщиной, ковыляющей к "Красному яблоку", была Элен Дипно.
Ральф всегда считал Элен самой красивой женщиной в западной части
города, но сегодня... Один глаз ее заплыл; на левом виске виднелась глубокая
ссадина, которую скоро поглотит безобразная опухоль свежего синяка;
распухшие губы и щеки в крови. Шатаясь, словно пьяная, она направлялась к
"Красному яблоку", казалось, ничего не видя уцелевшим глазом.
Но еще более пугающим, чем вид Элен, было то, как она весла Натали.
Женщина небрежно прижимала испуганного ребенка к бедру, словно связку
школьных учебников, как бывало десять - двенадцать лет назад.
- О Господи, она же уронит ребенка! - опять закричала Сью.
Она находилась шагов на десять ближе к двери, чем Ральф, но не
сдвинулась с места - просто стояла, все так же прижимая ладони к лицу.
Ральф больше не ощущал усталости. Он бросился к двери, распахнул ее и
выбежал на улицу. И подоспел как раз вовремя, чтобы обхватить Элен за плечи,
когда та, ударившись бедром о ящик с мороженым - слава Богу, хоть не тем, на
котором она держала Натали, - двинулась в обратном направлении.
- Элен! - крикнул он. - Господи, Элен, что случилось?!
- А?.. - отозвалась та странным тоном, абсолютно не похожим на всегда
такой оживленный голос молодой женщины, иногда сопровождавшей его в кино.
Здоровый глаз Элен остановился на нем, и Ральф увидел то же выражение
непонимания, говорящее, что женщина не знает, кто она такая, где находится и
что и когда случилось. - А?.. Ральф?.. Что?..
Ребенок начал соскальзывать вниз. Ральф отпустил Элен, кинулся к Натали
и успел ухватить малютку за бретельку комбинезона. Плачущая Натали замахала
ручонками, уставившись на него темно-голубыми глазищами. Второй рукой Ральф
подхватил ребенка между ножек как раз в тот момент, когда бретелька, за
которую он держал девчушку, лопнула. Мгновение плачущая Натали балансировала
на его руке, словно крохотная гимнастка на канате, сквозь комбинезон Ральф
почувствовал, что у нее мокрые пеленки. Он обхватил малютку второй рукой и
прижал к груди. Сердце бешено билось, и даже теперь, когда ребенок был вне
опасности, Ральфу виделось, как Натали выскальзывает из его рук, и,
казалось, он слышал, как эта милая кудрявая головка ударяется о грязный
тротуар.
- А? Что? Ральф? - повторила Элен. Она увидела Натали на руках у
Ральфа, и тупое равнодушие начало исчезать из ее здорового глаза. Она
протянула руки к ребенку, и Натали повторила этот жест своими пухлыми
ручонками. Но тут Элен опять качнулась, ударилась об угол "Красного яблока"
и отшатнулась назад. Одна нога ее зацепилась за другую (Ральф увидел
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |