It is a dangerous thing to order the lives of others and I have often wondered at the self-confidence of politicians, reformers and suchlike who are prepared to force, upon their fellows measures

The happy man

by W. Somerset Maugham

It is a dangerous thing to order the lives of others and I have often wondered at the self-confidence of politicians, reformers and suchlike who are prepared to force, upon their fellows measures that must alter their manners, habits, and points of view. I have always hesitated to give advice, for how can one advise another how to act unless one knows that other as well as one knows oneself? Heaven knows, I know little enough of myself: I know nothing of others. We can only guess at the thoughts and emotions of our neighbours. Each one of us is a prisoner in a solitary tower and he communicates with the other prisoners, who form mankind, by conventional signs that have not quite the same meaning for them as for himself. And life, unfortunately, is something that you can lead but once; mistakes are often irreparable, and who am I that I should tell this one and that how he should lead it? Life is a difficult business and I have found it hard enough to make my own a complete and rounded thing; I have not been tempted to teach my neighbour what he should do with his. But there are men who flounder at the journey's start, the way before them is confused and hazardous, and on occasion, however unwillingly, I have been forced to point the finger of fate. Sometimes men have said to me, what shall I do with my life? and I have seen myself for a moment wrapped in the dark cloak of Destiny.

Once I know that I advised well.

I was a young man and I lived in a modest apartment in London near Victoria Station. Late one afternoon, when I was beginning to think that I had worked enough for that day, I heard a ring at the bell. I opened the door to a total stranger. He asked me my name; I told him. He asked if he might come in.

'Certainly.'

I led him into my sitting-room and begged him to sit down. He seemed a trifle embarrassed. I offered him a cigarette and he had some difficulty in lighting it without letting go of his hat. When he had satisfactorily achieved this feat I asked him if I should not put it on a chair for him. He quickly did this and while doing it dropped his umbrella.

'I hope you don't mind my coming to see you like this,' he said. 'My name is Stephens and I am a doctor. You're in the medical, I believe?'

'Yes, but I don't practise!

'No, I know. I've just read a book of yours about Spain and I wanted to ask you about it.'

'It's not a very good book, I'm afraid.'

'The fact remains that you know something about Spain and there's no one else I know who does. And I thought perhaps you wouldn't mind giving me some information!

'I shall be very glad.'

He was silent for a moment. He reached out for his hat and holding it in one hand absentmindedly stroked it with the other. I surmised that it gave him confidence.

'I hope you won't think it very odd for a perfect stranger to talk to you like this.' He gave an apologetic laugh. 'I'm not going to tell you the story of my life.'

When people say this to me I always know that it is precisely what they are going to do. I do not mind. In fact I rather like it.

'I was brought up by two old aunts. I've never been anywhere. I've never done anything. I've been married for six years. I have no children. I'm a medical officer at the Camberwell Infirmary. I can't stick it any more.'

There was something very striking in the short, sharp sentences he used. They had a forcible ring. I had not given him more than a cursory glance, but now I looked at him with curiosity. He was a little man, thick-set and stout, of thirty perhaps, with a round red face from which shone small, dark and very bright eyes. His black hair was cropped close to a bullet-shaped head. He was dressed in a blue suit a good deal the worse for wear. It was baggy at the knees and the pockets bulged untidily.

'You know what the duties are of a medical officer in an infirmary. One day is pretty much like another. And that's all I've got to look forward to for the rest of my life. Do you think it's worth it?'

'It's a means of livelihood,' I answered.

`Yes, I know. The money's pretty good'

'I don't exactly know why you've come to me.'

'Well, I wanted to know whether you thought there would be any chance for an English doctor in Spain?'

'Why Spain?'

'I don't know, I just have a fancy for it'

'It's not like Carmen, you know.'

'But there's sunshine there, and there's good wine, and there's colour, and there's air you can breathe. Let me say what I have to say straight out. I heard by accident that there was no English doctor in Seville. Do you think I could earn a living there? Is it madness to give up a good safe job for an uncertainty?'

'What does your wife think about it?'

'She's willing.'

'It's a great risk.'

'I know. But if you say take it, I will: if you say stay where you are, I'll stay.'

He was looking at me intently with those bright dark eyes of his and I knew that he meant what he said. I reflected for a moment.

'Your whole future is concerned: you must decide for yourself. But this I can tell you: if you don't want money but are content to earn just enough to keep body and soul together, then go. For you will lead a wonderful life.'

He left me, I thought about him for a day or two, and then forgot.

The happy man

by W. Somerset Maugham

It is a dangerous thing to order the lives of others and I have often wondered at the self-confidence of politicians, reformers and suchlike who are prepared to force, upon their fellows measures that must alter their manners, habits, and points of view. I have always hesitated to give advice, for how can one advise another how to act unless one knows that other as well as one knows oneself? Heaven knows, I know little enough of myself: I know nothing of others. We can only guess at the thoughts and emotions of our neighbours. Each one of us is a prisoner in a solitary tower and he communicates with the other prisoners, who form mankind, by conventional signs that have not quite the same meaning for them as for himself. And life, unfortunately, is something that you can lead but once; mistakes are often irreparable, and who am I that I should tell this one and that how he should lead it? Life is a difficult business and I have found it hard enough to make my own a complete and rounded thing; I have not been tempted to teach my neighbour what he should do with his. But there are men who flounder at the journey's start, the way before them is confused and hazardous, and on occasion, however unwillingly, I have been forced to point the finger of fate. Sometimes men have said to me, what shall I do with my life? and I have seen myself for a moment wrapped in the dark cloak of Destiny.

Once I know that I advised well.

The episode passed completely from my memory.

Many years later, fifteen at least, I happened to be in Seville and having some trifling indisposition asked the hotel porter whether there was an English doctor in the town. He said there was and gave me the address. I took a cab and as I drove up to the house a little fat man came out of it. He hesitated when he caught sight of me.

'Have you come to see me?' he said. 'I'm the English doctor.'

I explained my errand and he asked me to come in. He lived in an ordinary Spanish house, with a patio, and his consulting room which led out of it was littered with papers, books, medical appliances, and lumber. The sight of it would have startled a squeamish patient. We did our business and then I asked the doctor what his fee was. He shook his head and smiled.

'There's no fee.'

'Why on earth not?'

'Don't you remember me? Why, I'm here because of something you said to me. You changed my whole life for me. I'm Stephens.'

I had not the least notion what he was talking about. He reminded me of our interview, he repeated to me what we had said, and gradually, out of the night, a dim recollection of the incident came back to me.

'I was wondering if I'd ever see you again,' he said, 'I was wondering if ever I'd have a chance of thanking you for all you've done for me.'

'It's been a success then?'

I looked at him. He was very fat now and bald, but his eyes twinkled gaily and his fleshy, red face bore an expression of perfect good-humour. The clothes he wore, terribly shabby they were, had been made obviously by a Spanish tailor and his hat was the widebrimmed sombrero of the Spaniard. He looked to me as though he knew a good bottle of wine when he saw it. He had a dissipated, though entirely sympathetic, appearance. You might have hesitated to let him remove your appendix, but you could not have imagined a more delightful creature to drink a glass of wine with.

'Surely you were married?' I said.

`Yes. My wife didn't like Spain, she went back to Camberwell, she was more at home there.'

'Oh, I'm sorry for that'

His black eyes flashed a bacchanalian smile. He really had somewhat the look of a young Silenus.

'Life is full of compensations,' he murmured.

The words were hardly out of his mouth when a Spanish woman, no longer in her first youth, but still boldly and voluptuously beautiful, appeared at the door. She spoke to him in Spanish, and I could not fail to perceive that she was the mistress of the house.

As he stood at the door to let me out he said to me:

'You told me when last I saw you that if I came here I should earn just enough money to keep body and soul together, but that I should lead a wonderful life. Well, I want to tell you that you were right. Poor I have been and poor I shall always be, but by heaven I've enjoyed myself. I wouldn't exchange the life I've had with that of any king in the world.'

The Happy Man’

The story I’m going to analyze is entitled ‘The happy man’ and it was written by Somerset Maugham, a well-known English writer. He was born on 25 of January in 1874, he was an English playwright, novelist and short story writer. He was one of the most popular authors of his era.

Now, I’d like to give the summary of the story. At the beginning of the story the author tells us that the narrator didn’t like to give advice. The narrator thought about life and showed his attitude to the whole life. He said that he didn’t know anything of others. But then the narrator remembered that once he had advised well. Once a man, a total stranger, came to him and asked him for a piece of advice. He wanted to know if he would have any chance to have a job in Spain. The narrator said that if he wasn’t worried about money, he would be success.

15 years later the narrator happened to be in Servile. He had some in disposition and went to an English doctor. It turned out that this doctor was Stephens. He was happy in Spain. And thanked the narrator a lot.

The method of character’s portrayed is indirect, which sometimes called dramatic. The author didn’t comment upon the person ages, the author made them act, speak and let the reader judge for himself. The main characters of the story are the narrator and Stephens.

The narrator was intelligent, clever and bright. We can judge by his way of narration, speech. He was a doctor but didn’t practice. And first of all he was a writer. He was an experienced person, philosopher and good psychologist, because he could say for sure who the man was and what life was. He thought a lot about life and tried to understand the value of life. ‘And life is something that you can lead but once…’ He is responsible man.

Stephens was a little man, thick-set, stout. He had a round face, small dark bright eyes. He had black hair. There was nothing special in Stephens’s appearance but eyes. As we know eyes are the mirror of the soul. And judging by his bright eyes, there was some distinction in him. He was open-hearted, because he came to the strange man to ask the piece of advice. From the way he dressed ‘he was dressed in a blue suit a good deal the worse for wear. It was baggy at the knees and the pockets budget untidily’. He didn’t care what he looked like. So, he wasn’t a pragmatic person. He was emotional. He was very excited when he came to the narrator, he had some difficulty in lighting a cigarette without letting go off the hat. He was romantic, because he wanted to live in Spain. In the beginning the readers see him as an unhappy man in England and in the end a happy man in Spain. The author used some stylistic devices to show the appearance of Stephens: cursory glance, eyes flashed, forcible ring, fleshy face etc.

So, we can divide the story into 2 parts: the first is written in the form of argumentation, and the second part in the form of narration dialogs with elements of description. The style of the author is clear. Maugham wrote from the first person, it is made the reader believe that this is a real story, and it is made the narration closer to the reader and more intimate.

The style is a mixture of neutral and literary layer (poetic words: dark cloak of Destiny, paint the finger of fate). The style is full of stylistic devices. It helps the readers to get the main idea and interested what images are represented. So the author used such stylistic devices as metaphor: ‘a prisoner in solitary tower’, ‘dark cloak of Destiny’ etc. The narrator shows the readers his attitude towards life, thinks about the value of life. Hyperbole ‘I wouldn’t exchange the life. I’ve had with that of any king in the world’ is used to show that Stephens was very happy and wasn’t concerned about material things. So, also in the story there is an inversion and repetition ‘Poor I have been and poor I always be’.

Parallel syntactical constructions such as: ‘’I was, I never, I’ve never done…’, ‘there is sunshine, there is good wine…’ underline the importance of what Stephens told. The sentences in the story are rather simple and complete, the paragraphs are balanced. Also, there are rhetorical questions with the help of them the author tries to understand what the value of life are. There are a lot of antithesis: ‘Stephens’s salary was pretty good, but his clothes where shabby’, in the beginning he was an unhappy man and in the end he was a happy one, Spain – is full of emotions, freedom, romantic, and England is conservative. Allusions: Carmen - a symbol of Spain, of freedom etc.

The central idea is not stated directly in the text. Happiness is something that you can achieve only by yourself. And Stephens proved it.

Счастливый человек

Уильям Сомерсет Моэм

Уильям Сомерсет Моэм, известный английский писатель-романист, автор коротких рассказов, драматург и эссеист, сын британского дипломата. Он обучался в Кингской школе в Кентербери, изучал живопись в Париже, продолжил свое обучение в Хайделбергском университете в Германии и обучался, чтобы стать врачом в английской больнице Святого Томаса. Хотя Сомерсет Моэм не осуждал современный общественный строй, он критиковал моральные устои, слепую приверженность и лицемерие буржуазного общества. Он написал прославившие его автобиографический роман «Of Human Bondage» (1951) и роман «The Moon and Sixpence» (1919), основанный на описании жизни французского художника Поля Гогена.

Стиль Сомерсета Моэма четкий и точный. Он не навязывает свои мысли читателю. Он ставит вопрос, а читатель сам отвечает на него. Критикуя, кажется, что он забавляется.

Страшная это вещь управлять судьбами других людей, и я часто поражался самоуверенности политиков, реформаторов и тому подобных, которые оказывают давление на других, заставляя их изменять своему поведению, привычкам и взглядам. Я всегда не решался давать советы, тем более как я могу давать советы другому, если я не знаю этого другого так же хорошо, как и себя? Одному богу ведомо, что я мало чего о себе знаю: тем самым, я ничего не знаю о других. Мы можем только догадываться о мыслях и чувствах близких нам людей. Все мы узники в одинокой башне и общаемся друг с другом с помощью условных знаков, смысл которых может быть непонятен другим, так как он понятен самому человеку. И, к сожалению, живем мы только один раз; мы часто совершаем непоправимые ошибки, и поэтому кто я такой, чтобы советовать другому, как жить?! Жизнь тяжелая «штука», и мне достаточно сложно жить полной жизнью; мне совсем не хочется советовать близкому человеку, что ему нужно сделать со своей жизнью. Но есть люди, которые идут ко дну уже на старте пути, им предстоит пройти запутанный и опасный жизненный путь, и иногда против своего же желания мне приходилось распоряжаться чужой судьбой. Иногда у меня спрашивают «Что мне делать со своей жизнью?», и на минуту я представлял себя завернутым в темный плащ Судьбы.

Хотя однажды мне удалось дать очень даже хороший совет.

Я был молодым и жил в скромных апартаментах Лондона около Виктория Стейшн. Однажды поздно вечером, когда я уже думал, что с меня достаточно работы на сегодняшний день, раздался звонок в дверь. Когда я открыл дверь, передо мной стоял совершенно незнакомый мне человек. Он спросил мое имя, я сказал ему. Он спросил, может ли он войти.

«Конечно».

Я проводил его в гостиную и предложил ему сесть. Он казался немного растерянным. Я предложил ему сигарету, и из-за того, что он не снял свою шляпу, он не смог сразу закурить. Когда он наконец-то сделал это, я спросил у него, не поставить ли мне ее на стул. Он быстро сделал это, при этом уронив свой зонт.

«Надеюсь, вы не против, что я пришел в такое время», сказал он. «Меня зовут Стефенс, и я врач. По моему, вы тоже, да?»

«Да, но я не занимаюсь этим».

«Я знаю. Недавно я прочитал вашу книгу об Испании и хотел бы расспросить вас о ней».

«Боюсь, что это не самая хорошая книга».

«Факт остается фактом. Вы знаете об Испании, и нет никого среди моих знакомых, кто знал бы что-либо об Испании. И я думал, что возможно вы не откажете мне в предоставлении некоторой информации».

«С радостью».

Некоторое время он молчал. Он потянулся за шляпой и, держа ее одной рукой, ударил по ней другой. Я предположил, что так он вселил в себя уверенность.

«Надеюсь, вы не считаете странным то, как я с вами разговариваю». Он рассмеялся извиняющимся смехом. «Я не собираюсь рассказывать вам историю своей жизни».

Когда мне говорят такое, я всегда знаю, что это именно то, что они собираются сделать. Я не против. На самом деле, мне это даже нравится.

«Меня воспитали две тетушки. Я нигде не был, ничем не занимался. Я женат уже 6 лет. У меня нет детей. Я работаю офицером медицинской службы в Камберуэлльском лазарете. Я не могу больше вынести этого».

Меня поразили его короткие и резкие предложения. Они звучали впечатляюще. Я бегло посмотрел на него, но теперь я смотрел на него с любопытством. Он был невысоким, коренастым и плотным, возможно ему было около тридцати лет, с круглым порозовевшим лицом и с маленькими, темными и очень ясными глазами. Его темные волосы были подстрижены близко к круглой голове. На нем был синий потрепанный костюм. Он был мешковатым в локтях, а карманы неопрятно свисали.

«Вы в курсе, какие обязанности у офицера медицинской службы в лазарете. Каждый день одно и то же. И так до конца жизни. Вы думаете, это того стоит?»

«Это средства к существованию», ответил я.

«Да, я знаю. Я получаю хорошие деньги.»

«Я не понимаю, зачем вы пришли ко мне.»

«Ну, я хотел спросить у вас, есть ли шансы у врача-англичанина работать в Испании?»

«Почему именно в Испании?»

«Я не знаю, просто она мне нравится.»

«Знаете ли, это не «Кармен».»

«Но там солнечно, хорошее вино, яркие краски, свежий воздух. Скажу прямо. Слышал, что в Севилье нет английского врача. Как вы думаете, смогу ли я там заработать себе на пропитание? Стоит ли рисковать хорошей работой ради неопределенности?»

«А что ваша жена думает об этом?»

«Она согласна.»

«Это очень опасно.»

«Я знаю. Но если вы скажете «езжай», я поеду; если скажете «останься», я останусь.»

Он внимательно смотрел на меня своими блестящими темными, и я знал, что он сделает так, как сказал. Я немного подумал.

«Это ваше будущее, вы должны сами решить. Но я могу сказать вам, что, если вам не нужны деньги, если вы будете довольны своим заработком, тогда езжайте. Будете жить полной насыщенной жизнью.»

Он ушел, я думал о нем пару дней, а потом забыл. Я совсем забыл об этом случае.

Много лет спустя, по меньшей мере, 15, мне посчастливилось оказаться в Севилье и, почувствовав легкое недомогание, я спросил у швейцара, есть ли в городе английский врач. Он сказал, что есть и дал мне адрес. Я взял такси и, как только я подъехал к дому, вышел невысокий упитанный мужчина. Когда он увидел меня, не решался подойти.

«Вы ко мне?», спросил он. «Я английский врач.»

Он объяснил ему, что со мной, и он пригласил меня в дом. Он жил в обычном испанском доме, с патио (открытый внутренний двор), и по всему врачебному кабинету были разбросаны бумаги, книги, медицинские приборы и хлам. При виде такого брезгливый пациент потерял бы дар речи. Он сделал свое дело, и потом я спросил у него, сколько я ему должен. Он покачал головой и улыбнулся.

«Ничего.»

«Почему же?»

«Вы меня не помните? Ведь я здесь из-за вас. Вы изменили всю мою жизнь. Меня зовут Стефенс.»

Я не имел ни малейшего понятия, о чем он говорил. Он напомнил мне о нашем разговоре, он повторял мне о чем мы говорили, и постепенно пробудилось смутное воспоминание об этом случае.

«Мне было интересно, увижу ли я вас снова», сказал он. «Мне хотелось поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали.»

«У вас все получилось?»

Я посмотрел на него. Он был тучным и лысым, но его глаза сияли радостью, а на его круглом красном лице было выражение удовлетворенности. Его одежда (ужасно поношенная) очевидно была сшита испанским портным, а на голове было испанское сомбреро. Он взглянул на меня, как если бы он признал добрую бутыль вина, когда увидел ее. Он выглядел хоть и неряшливо, но приятно. Возможно, вы не доверили бы ему удалять свой аппендикс, но вы не смогли бы представить себе более очаровательное создание, с кем можно было бы выпить бокал вина.

«Вы были женаты, не так ли?»

«Да. Моей жене не понравилась Испания, она вернулась в Кембервиль, там был ее дом.»

«О, сожалею.»

В его темных глазах читалась вакханальная улыбка. Он напомнил мне молодого Силена.

«Жизнь полна вознаграждений (компенсаций)», прошептал он.

Как только он проговорил эти слова, на пороге появилась уже не молодая, но обаятельная испанка. Она разговаривала с ним на испанском, и я понял, что она была хозяйкой дома.

Когда он стоял у двери, провожая меня, он сказал мне:

«В последний раз, когда мы с вами виделись, вы мне сказали, что если я сюда приеду, я буду зарабатывать достаточно денег для поддержки существования, но что я буду жить полной жизнью. Ну, я хочу вам сказать, что вы были правы. Бедным я был, бедным я и буду, и ей-богу я доволен своей жизнью. Я ни за что не променял бы свою жизнь на жизнь любого короля мира.»

Опасно распоряжаться чужими жизнями, и я часто удивлялся самоуверенности политиков, реформаторов и тому подобных, кто готов навязать своему народу ценности, которые должны изменить их манеры, привычки и точку зрения. Я всегда неохотно давал советы, потому что как можно советовать другому, как себя вести, если ты не знаешь другого так же хорошо, как себя? Небеса свидетели, я не слишком-то много знаю о себе и я не знаю ничего о других. Мы можем только догадываться о мыслях и чувствах наших соседей. Каждый из нас – пленник в одиноко стоящей башне и общается с другими пленниками, составляющими человечество, шаблонными знаками, которые значат для других не совсем то же, что для него. А жизнь, к сожалению, проживают лишь однажды; ошибки часто неисправимы, и кто я такой, чтобы говорить тому или другому, как он должен прожить свою жизнь? Жизнь – тяжёлая штука, и я обнаружил, что достаточно сложно превратить мою собственную в нечто полное и завершённое; меня не соблазнишь учить моих соседей, что им делать с их жизнями. Но есть люди, которые путаются в самом начале, перед ними лежит смущающая и опасная дорога, и порой, хотя и без особого желания, я был принуждён служить указующим перстом судьбы. Иногда человек спрашивал меня, что ему делать со своей жизнью, и я обнаруживал себя на мгновение облаченным в тёмный плащ рока.
Я знаю, что однажды дал хороший совет.
Я был молод и жил в скромной квартире в Лондоне рядом с вокзалом Виктория. Однажды поздно вечером, когда я подумывал, что достаточно поработал на сегодня, я услышал звонок. За дверью стоял незнакомец. Он спросил моё имя, я ответил. Он спросил, может ли войти.
- Конечно.
Я провёл его в гостиную и предложил присесть. Казалось, он был смущён. Я предложил ему сигарету, и он с трудом зажёг её – ему мешала шляпа. Когда он выполнил эту миссию, я спросил его, не положить ли шляпу на кресло. Он быстро сделал это и в процессе уронил свой зонтик.
- Я надеюсь, Вы не думаете, что я зашёл просто посмотреть на Вас, - сказал он. – Моя фамилия Стефенс, и я доктор. Вы ведь тоже медик, насколько я знаю?
- Да, но я не практикую.
- Я знаю. Я только что прочитал Вашу книгу об Испании и хочу Вас спросить о ней.
- Боюсь, книга не особо хороша.
- Однако, это факт, что Вы кое-что знаете об Испании, а я не знаю больше никого, кто бы знал. И я думаю, что, возможно, вы не возражаете дать мне немного информации.
- С радостью.
С минуту он молчал. Он потянулся за своей шляпой и, держа её одной рукой, постукивал по ней другой. Я решил, что это делает его уверенней.
- Надеюсь, Вы не считаете слишком странным для полного незнакомца разговаривать с вами таким образом. – Он хохотнул. – Я не собираюсь рассказывать Вам историю моей жизни.
Когда люди так говорят мне, я всегда знаю, что именно это они и собираются сделать. Я не возражаю. На самом деле, мне это даже нравится.
- Меня вырастили две старые тётушки. Я никогда нигде не был. Я ничего не совершил. Я женат вот уже шесть лет. У меня нет детей. Я дежурный врач в Кэмбервелльском лазарете. Я так больше не могу.
Было что-то впечатляющее в коротких, отрывочных предложениях, которые он использовал. Они были убедительны. Прежде я едва бросил взгляд на него, но теперь рассматривал с любопытством. Он был невысок ростом, крепко сбит, возможно, тридцати лет, с круглым красным лицом, на котором сияли маленькие, тёмные и очень яркие глаза. Чёрные волосы были острижены близко к голове, имевшей форму пули. Он был одет в поношенный голубой костюм. На коленках брюки пузырились, а карманы неряшливо оттопыривались.
- Вы знаете, каковы обязанности дежурного врача в лазарете. Один день похож на другой. И это всё, на что я могу рассчитывать до конца жизни. Думаете, стоит так жить?
- Это даёт средства к существованию, - ответил я.
- Да уж. Деньги немалые.
- Я не совсем понял, зачем Вы ко мне пришли.
- Что ж, я хотел узнать, как Вы думаете, есть ли хоть какой-нибудь шанс для английского доктора в Испании?
- Почему Испания?
- Я не знаю. У меня к ней страсть.
- Знаете, там совсем не «Кармен».
- Но там есть яркое солнце, хорошее вино и много цвета, и воздух, которым можно дышать. Дайте мне сказать, то, что должен. Я случайно узнал, что в Севилье нет английского доктора. Как Вы думаете, я смогу там заработать? Было бы безумием бросить хорошую надёжную работу ради неопределённости.
- А что об этом думает Ваша жена?
- Она согласна.
- Риск велик.
- Я знаю. Но, если Вы скажете мне ехать, я поеду; если Вы скажете остаться, я останусь.
Он пристально смотрел на меня своими яркими тёмными глазами, и я знал, что он так и поступит. С минуту я колебался.
- Дело касается всего Вашего будущего: Вы должны решать сами. Но вот, что я Вам скажу: если Вам не нужны деньги, но Вы согласны довольствоваться тем, что способно едва поддержать тело и душу, тогда езжайте. Потому что у Вас будет великолепная жизнь.
Он ушёл, я думал о нём день-другой, а затем забыл. Эпизод полностью выпал из моей памяти.

Много лет спустя, по крайней мере, пятнадцать, мне случилось быть в Севилье, и из-за какого-то пустякового недомогания я обратился к портье с вопросом, есть ли в городе английский доктор. Он сказал: «Да» и дал мне адрес. Я взял такси и, когда я подъехал к дому, из него вышел низенький толстяк. Он помедлил, когда заметил меня.
- Вы ко мне? – спросил он. – Я английский доктор.
Я объяснил свою нужду, и он пригласил меня войти. Он жил в обычном испанском доме с патио, и его кабинет был захламлён бумагами, книгами, медицинскими принадлежностями и прочим. Вид её смутил бы привередливого пациента. Он потёр руки и улыбнулся.
- Я обслужу Вас бесплатно.
- Это почему же?
- А Вы меня не помните? Я здесь из-за того, что Вы сказали мне. Вы изменили всю мою жизнь. Я Стефенс.
Я не имел ни малейшего понятия, о чём он говорит. Он напомнил мне нашу встречу, повторил, о чём мы говорили, и постепенно, из кромешной тьмы, ко мне вернулось слабое воспоминание о том случае.
- Я размышлял, увижу ли Вас снова, - сказал он. – Я размышлял, выпадет ли мне случай поблагодарить Вас за то, что Вы для меня сделали.
- Так Вам посчастливилось?
Я оглядел его. Теперь он был очень толст и лыс, но глаза весело сверкали на его мясистом красном лице, носившем следы хорошего чувства юмора. Его одежда была жутко потёртой, очевидно, сшита была испанским портным, а вместо шляпы он носил широкополое испанское сомбреро. Он выглядел так, как будто знал толк в хорошем вине. У него была беспутная, но вполне симпатичная наружность. Возможно, Вы бы колебались доверить ли ему свой аппендикс, но нельзя вообразить более подходящего человека, чтобы выпить вместе стакан вина.
- Вы определённо были женаты, - сказал я.
- Да. Жене не понравилась Испания, она вернулась в Камбервелл, там она себя чувствовала дома.
- Сожалею.
В его чёрных глазах блеснула улыбка Вакха (Синонимы Дионис / Вакх / Бахус Бахус, лат. - древнеримский вариант бога Диониса, Греки называли его Вакх.- бог вина и веселья). Он на самом деле был чем-то похож на юного Силена. (сын Гермеса или Пана и нимфы, постоянный спутник, наставник и воспитатель Вакха. Он имеет особый вид уже немолодого сатира и представляет всегда пьяного, веселого и добродушного старика, лысого и с тупым носом, при этом он круглый, как винный мех, с которым он никогда не расстается.)
- В жизни полно компенсаций, – промурлыкал он.
Едва эти слова сорвались с его губ, как в дверь вошла испанка, не первой молодости, но обладающая смелой и чувственной красотой. Она заговорила с ним по-испански, и, думаю, я не ошибся, решив, что это хозяйка дома.
Когда он провожал меня, он мне сказал:
- Тогда Вы мне сказали, что у меня будет едва достаточно денег, чтобы поддержать душу и тело, но зато великолепная жизнь. Что ж, хочу сказать, Вы были правы. Я был беден, и всегда буду бедным, но я наслаждался жизнью. Я не поменялся бы судьбой ни с одним королём в мире.

Силен

СИЛЕН, Silēnus, Σειληνός, Σιληνός, сын Гермеса или Пана и нимфы, постоянный спутник, наставник и воспитатель Вакха. Он имеет особый вид уже немолодого сатира и представляет всегда пьяного, веселого и добродушного старика, лысого и с тупым носом, при этом он круглый, как винный мех, с которым он никогда не расстается. Собственные ноги редко в состоянии выдерживать его, поэтому он обыкновенно едет верхом на осле (Ov. fast. 1, 399. 3, 749) или ведется сатирами и поддерживается ими. Кроме вина, музыка и пение составляют ему развлечение. В противоположность своему нынешнему виду, он часто является мудрецом, презирающим обыденные дела людей и блага земной жизни (в таком отношении с ним сравнивают Сократа, см. Xen. symp. 5, 7. Plat. symp. 32), и вдохновенным прорицателем. Иногда если его находили где-нибудь опьянелым и спящим, то связывали его гирляндами из цветов и принуждали предсказывать будущее и петь. Verg. E. 6, 19 слл. Ov. met. 11, 91 (см. Midas).

Кроме винного меха, его атрибутами были еще осел, фирс, канфар (кубок), плющевой венок, иногда также пантера. С. имел также храм в Элиде, где Мефа (богиня опьянения) подавала ему кубок. Подобно тому как было несколько Панов и Фавнов, так впоследствии предполагали существование нескольких С. Тогда отцом их стал считаться старый С., по имени Панносилен, которого изображали еще более диким, чем обыкновенного С., и часто совершенно покрытым волосами.

Дата добавления: 2015-11-04