Салфетка была плотной и грубой, но все равно грифель почти не оставлял следов. Я писал что-то. Точнее, некто, притаившийся в моем подсознательном, писал что-то моей рукой.
Автоматическое письмо? Никогда не страдал подобным синдромом, никогда прежде у меня не возникало ощущения, будто пишу под чью-то диктовку. Карандаш процарапал угол салфетки, выпал из пальцев, Ира подхватила его, когда он катился по простыне.
Я поднес салфетку к глазам. Вряд ли кто-нибудь, кроме меня, сумел бы разобрать эти каракули. Я и сам понимал скорее интуитивно:
«Дежа вю. Склейки эмуляций. Перепутанные квантовые состояния. Закон сохранения. Темное вещество - общее для всех эмуляций, поэтому в каждой эмуляции концентрация низка. Оценка - 1095 эмуляций. Конечная остановка перед антиинфляцией и коллапсом».
Каждое слово было понятно. Вместе - нет. То, что ощущение дежа вю становится катализатором перехода от одной эмуляции к другой, я и так знал. То, что темного вещества в эмуляциях было чрезвычайно мало - в двух точно, и, видимо, в этой тоже, - было, скорее всего, свойством компьютерного воссоздания реальностей.
Десять в девяносто пятой степени. Число реально существующих эмуляций. Девяносто пять нулей после единицы. Невероятно огромное число. Непредставимо огромное. Но было в нем что-то знакомое...
Да! Число частиц в каждой из вселенных, возникших в грозди миров после Большого взрыва. В «Многоликом мироздании» Андрея Линде, книге, которую я читал, когда уже не работал в университете и потому был не очень внимателен... Там это число было. Число частиц в каждой вселенной. Число эмуляций после окончания эволюции мироздания. Совпадение огромных чисел не могло быть случайным. Следовательно...
Ответ от меня ускользал. Я знал его. Знал, что знаю. Знал, что вспомню, пойму, и тогда...
Сделаю то, что является моим предназначением в этой и других эмуляциях.
Мое предназначение, подумал я, быть с Ирой. Прожить с ней жизнь. Да, подумал я, только это не предназначение. Не цель, а средство.
Я протянул Ире салфетку, и она аккуратно, не складывая, положила бумагу в сумочку. Я еще раз поразился удивительному ее умению понимать меня без слов - я ведь не сказал, что салфетку лучше не складывать, иначе сотрется часть записи.
Раскрылась дверь, и в палату ворвался - иного слова не подберу - мужчина в белом халате, высокий, с белозубой улыбкой. Быстрым взглядом он оглядел больных, лежавших и сидевших на своих кроватях. Ира поднялась и уступила стул. Врач сел и спросил у Иры, будто она лучше меня знала, как я себя чувствую:
- Нормально?
- Да, - помедлив, ответила Ира, а я спросил:
- Что со мной было, доктор?
- Асаф Исмаилович мое имя, - представился он. - Переутомление. У вас бывали подобные срывы?
- Я прекрасно себя чувствую, - сказал я, - хочу домой.
- Еще не готовы кое-какие анализы. Мы вас подержим до понедельника. Все равно сегодня суббота, в выходные не выписывают.
- Может, я могу поехать домой, а в понедельник утром приехать и все оформить?
- Нет. Вам прописали лекарства, успокоительные...
Врач поднялся и сказал, глядя не на меня, а на Иру:
- Отдыхайте. Здесь не санаторий, конечно...
Не договорив фразы, Асаф Исмаилович покинул палату так же быстро, как возник.
- Попробую с ним поговорить, - сказала Ира. - Догоню его.
Пока Иры не было, я попытался уложить в голове неупорядоченные мысли, возникшие, когда я разглядывал фразу на салфетке.
Число эмуляций имеет тот же порядок величины, что число частиц в нашей Вселенной, и тот же порядок, что число вселенных в модели Линде. Если в реальной Вселенной, где я жил и умер, темное вещество составляло четверть массы, и если в эмуляциях это темное вещество оказалось распределено по всем копиям мироздания, то на каждую эмуляцию пришлось по одной-единственной частице темного вещества. И что?
Я должен был подумать раньше. Правда, квантовую физику я знал не так хорошо, как космологию, да и в памяти то, что я из квантовой физики знал, всплывало странным образом. Книга Типлера. И сейчас...
Перепутанные состояния. Сам написал на салфетке и не понял. Я читал об этом, уже будучи на пенсии. Чувствовал: надо что-то предпринять, иначе старость - состояние, мало зависящее от биологического возраста, - навалится, как тяжелый мешок, который не скинуть с плеч. Поехал в университет, где не был давным-давно. На факультет не пошел, там работали люди, которых я не знал. Отправился в библиотеку, набрал журналов за несколько последних лет и вчитывался, стараясь понять, что нового в моей науке.
Оказывается, пока я занимался журналистикой, в космологии изменилось практически все. Кое о чем я слышал краем уха, кое-что даже печатал в отделе научных новостей, но только теперь, обложившись журналами и каждую минуту заглядывая в интернет в поисках комментариев, понял, как отстал.
Так я о перепутанных квантовых состояниях. Несколько групп в Германии и Нидерландах поставили эксперимент: создали связанную систему из двух элементарных частиц, а потом переместили одну из частиц на довольно значительное расстояние - несколько десятков метров, насколько я помнил. Получилось то, что ожидали, но во что не верили. Частицы остались связаны и описывались общей волновой функцией, будто расстояние между ними было равно нулю. Когда менялось состояние одной частицы, одновременно менялось состояние другой, а ведь она, по идее, не могла «знать», что произошло с напарницей!
Тогда я не связал квантовое перепутывание с космологией. О темном веществе не вспомнил, но несколько статей прочитал с интересом.
Если темное вещество принадлежало всем эмуляциям сразу, то могло составлять единую квантовую систему, описываться общей волновой функцией. Изменение квантового состояния частицы темного вещества в любой эмуляции мгновенно должно было изменять состояние всех связанных с ней частиц во всех прочих мирах. И никаких противоречий с теорией относительности, поскольку никакой световой сигнал не проходил из одной эмуляции в другую, никакая информация на самом деле не передавалась. Изменение квантового состояния частицы темного вещества ни о чем, кроме самого факта изменения, сказать не могло.
Получалось, однако, что темное вещество связывает эмуляции так же крепко, как прочный канат стягивает доски плота, спускаемого по бурной реке.
В каждой эмуляции частиц темного вещества очень мало - одна-две. Может, несколько, не больше.
И что?
Я понимал, что не зря вспомнил о перепутанных состояниях, как не зря вспомнил в свое время о книге Типлера и Точке Омега. Оставалось сделать мысленный шаг, я даже представлял примерно - какой именно. Если бы я помнил себя в этой эмуляции, если бы помнил хотя бы собственные работы последних лет, если бы помнил, что сделано в физике и в космологии... Но этой памяти у меня не было - будто специально. Именно сейчас, когда я так близок к решению... Специально?
Почему нет? Если существует вселенский компьютер Точки Омега, он должен обладать ощущением цели. Он должен быть... я опять вспомнил Типлера. Вспомнил даже кляксу, которую поставил кто-то, читавший книгу до меня, - темно-коричневую, будто пролилось кофе.
«Теория Точки Омега, как и идея воскрешения, - это чистая физика. Ничего сверхъестественного, ничего такого, во что надо верить. Это настоящий атеистический материализм, и не я первый вступил на этот путь. Одновременно со мной о воскрешении писали специалист по компьютерам Ганс Моравец и философ Роберт Носик. Значит, пришло время. Раньше идеи воскрешения принадлежали к религиозным традициям иудаизма, христианства и ислама. Теперь они стали предметом научного анализа».
Я не верил в Бога. Точка Омега - не Бог. Она - конечный автомат, осознавший себя и свое предназначение, как когда-то осознал себя и понял свое предназначение человек. Точка Омега создала все возможные эмуляции миров и распределила в них темное вещество, как средство перехода от одной эмуляции к другой.
Частица темного вещества - что это? Я помнил теоретические предположения начала двухтысячных. Говорили о не известных пока науке тяжелых элементарных частицах. Говорили, что это обычное вещество, пока недоступное наблюдениям. Других идей вроде и не было. А если...
- Вставай, быстро! - Я не заметил, как вернулась Ира, в руках у нее была моя одежда: брюки, рубашка, пиджак. - Нужно успеть, пока кастелянша не заметила пропажу.
Одевался я торопливо, под любопытствующими взглядами соседей по палате. Мы поспешили к боковой лестнице, спустились в холл, где на нас никто не обратил внимания, и вышли к проходной.
На улице... Я не узнал место. Я здесь бывал, конечно, и не раз, всегда обращал внимание на аллею акаций, за которой был пустырь, куда жильцы окружавших больницу домов сбрасывали мусор. Сейчас не было ни акаций, ни пустыря. Автобус, в который мы успели вскочить, когда он уже отъезжал от остановки, проехал мимо стандартных пятиэтажек, унылых, привычных, но на этом месте никогда не стоявших.
- Не узнаешь? - спросила Ира, почувствовав мое состояние. Я покачал головой.
Еще на лестнице я услышал, как в квартире заливался телефонный звонок. Ира взяла трубку и, пока я переодевался в домашнее, объясняла доктору, что не нужно поднимать шум, за бумагами о выписке она заедет в понедельник и, конечно, подпишет, что больница снимает с себя ответственность.
- Мне нужно поговорить с Яшаром, - сказал я, когда Ира положила трубку, - но боюсь, что не вспомню детали наших отношений, и он может подумать...
- Хочешь, чтобы я позвонила?
- Ты? - удивился я. Ира не была с моим шефом на короткой ноге, встречалась с ним несколько раз - в последний, когда мы уезжали в Израиль. Яшар пришел проводить нас на вокзал, поезд шел в Москву, оттуда нам предстояло лететь в Будапешт, прямых рейсов в Тель-Авив тогда не было, как не было и дипломатических отношений со страной-агрессором. На перроне Яшар обнял Иру и что-то прошептал на ухо. Я спросил, когда поезд отъехал и мы начали разбирать вещи. «Сказал, чтобы я тебя берегла, потому что ты совсем не практичный и на новом месте не сможешь толком сориентироваться».
- Ты не помнишь... - Ира подошла и уткнулась лбом мне в плечо. - Мы довольно дружны семьями. На прошлой неделе Яшар к нам приезжал с Элей и Джавидом, я испекла «пражский»...
Я помнил, что Джавид болел диабетом, болезнь была наследственной, к семи годам мальчик почти ослеп, к двенадцати плохо ориентировался в пространстве и умер, когда ему исполнилось четырнадцать.
- Джавид здоров, - шепнула Ира, поняв, о чем я подумал. - Яшар не удивится, если позвоню я, можешь мне поверить.
Я должен был придумать вопрос, который не навел бы Яшара на мысль о моем умопомрачении.
- Спроси, не брал ли он на выходные ксерокопию статьи Цвикки о скрытой массе в галактиках.
Ира почему-то говорила по телефону так тихо, что, сидя на диване, я не слышал почти ни слова, только «в порядке», «хочет», «конечно».
Ира подошла и села рядом. Положила ладонь мне на колено привычным жестом.
- Нет такой работы у Цвикки, - сказала она. - Яшар удивился, что ты спрашиваешь. В прошлом месяце ты заказывал в Москве библиографию работ Цвикки и еще одного... не запомнила фамилию.
- Бааде, - подсказал я.
- Точно. Пакет прибыл позавчера, и ты внимательно изучил текст, потому Яшар и удивился вопросу.
Ира пошла на кухню готовить ужин, а я лежал, закрыв глаза, в голове скапливалась тяжесть, будто темное вещество заполняло извилины. Я не мог соотнести друг с другой очевидные, казалось бы, вещи, и в то же время идеи, казалось бы, не сопоставимые, склеивались и порождали парадоксальный вывод, который нужно было запомнить, а лучше - записать, ни мне не хотелось ни двигаться, ни напрягать память.
Темное вещество. Память. Эмуляции. Точка Омега. Мы с Ирой. Где связь?
* * *
- Расскажи, - попросил я, когда мы сели ужинать. - Как мы познакомились? Здесь.
- На третьем курсе. Ты подхватил пневмонию и оказался в Шестой больнице, а я лежала на обследовании.
- На обследовании? - спросил я с подозрением.
- У меня подозревали воспаление желчного пузыря, - объяснила Ира, и я кивнул: было у нее, действительно, воспаление, но не в университете, а потом, когда родилась Женечка.
- Мы как-то оказались за одним столом в больничном буфете, ели полусырую запеканку, и я сказала, что надо ею главврача накормить. Ты ответил...
Она помолчала. Думала, теперь я вспомню?
- Что я ответил? - спросил я с любопытством.
- Не помнишь? - разочарованно сказала Ира.
Я покачал головой.
- И я не помню. Что-то запоминается навсегда, а что-то, может, гораздо более значительное, выпадает. Помню, из буфета мы вышли вместе, а вечером стояли у окна в конце коридора, ты мне хотел показать созвездия, но на улице светили фонари. Ты стал тыкать пальцем в небо и говорить: тут Вега, только ее не видно, а тут Альтаир, его не видно тоже, а там Кассиопея, похожая на перевернутую латинскую дубль вэ, и она, конечно, тоже не видна.
- Прогулка по невидимому небу, - пробормотал я.
- Да. - Ира грустно посмотрела мне в глаза. - Ты сказал: «Выйдем из больницы, поедем за город, и я покажу вам все, что вы сейчас не увидели».
- Я так сказал? - поразился я. Я помнил себя в те годы - и в прежней жизни помнил, и в эмуляциях, что минули, как станции на пути мчавшегося поезда. Я был застенчив и полон комплексов. В университетские годы я не предложил бы мало знакомой девушке поехать ночью за город. Значит, в этой эмуляции я не только лишился памяти, но был в каком-то смысле другим человеком.
- Мы действительно поехали за город?
- Конечно... - Ира помедлила. - Я понимаю, Миша, ты вспоминаешь нашу первую встречу в той жизни... где у нас Женечка... А я помню обе.
- Сравниваешь?
- Нет. Каждая была по-своему чудесна. И еще...
- Да?
- Ты другой.
Ира тоже помнила меня другим. Здесь я делал то, чего никогда не сделал бы в прежней жизни. Чем-то эта эмуляция отличалась от прочих.
- Значит, да. - Я потер ладонью подбородок. - Наверно, потому я ничего и не помню. Чтобы не возник, как говорят, когнитивный диссонанс.
- Ты хочешь сказать, кто-то специально...
- Кто-то? Точка Омега. Вселенский автомат.
Помолчав, я добавил:
- Если ты расскажешь мне о поступках, которые я здесь совершил, но не должен был по складу характера, я хотя бы буду знать...
- Что? - грустно спросила Ира. - Будешь знать, как поступал в прошлом, но не сможешь поступать так же и в будущем?
- Верно. Все заметят, что я не только страдаю амнезией, но еще и характер изменился...
Я взял Иру за руку и повел в спальню. На столе осталась неубранная посуда, и это тоже, видимо, не соответствовало какой-то черте моего бывшего здешнего характера, потому что Ира посмотрела на меня удивленно, даже сделала движение, чтобы перенести грязные тарелки в мойку, но я был нетерпелив, и она пошла следом, а в спальне мы скинули покрывало, забрались одетые под одеяло, прижались друг к другу, эта близость сейчас была необходимой и не предполагала ничего большего, только лежать вот так, обнявшись, и говорить, вспоминать...
- Помнишь, как тебя с Яшаром выдвинули на Республиканскую премию?
- На премию Ленинского комсомола, - поправил я. Было такое в первой жизни. Директор института поступил некрасиво - мол, не может он защитить перед начальством человека с фамилией Бернацкий. Антисемитизма в республике не было. В быту, по крайней мере, мне ни разу не пришлось с ним встретиться. Но заботу о национальных кадрах академическое начальство проявляло всегда. Грузина или лезгина «завернули» бы с таким же бессмысленным усердием. Яшар снял нашу работу с конкурса, а причину объяснил после того, как в газетах появился список награжденных, и нас в нем не оказалось.
- В той жизни на Ленинского комсомола, - сказала Ира, - а здесь на Республиканскую.
- И мы ее не получили, - пробормотал я.
- Да. Но я помню - в той жизни ты ничего не сделал для продвижения работы.
- А что я мог сделать? - удивился я.
- Погоди. Работа прошла первый тур, а перед вторым пошли слухи, что вас могут снять с конкурса из-за тебя. Мол, если бы Яшар подал сам, без твоей фамилии...
- Так и было.
- Здесь было не так. Ты сказал Яшару, что, если работу снимут, это будет нечестно, и пошел к Айдыну...
- Айдын?
- Директор. Да, в первой жизни Гасан Абдуллаев, я помню, а здесь Айдын Салахов.
- Этот червяк из лаборатории тепловых процессов в металлах?
- Он самый. Ты явился к нему на прием и пригрозил, что дойдешь до самого Алиева...
- Ага, - пробормотал я, - Алиев все-таки на своем месте.
-...и не допустишь, чтобы научные исследования оценивали по национальному признаку.
- Так и сказал? - поразился я.
- Так и сказал. А Яшар тебя поддержал.
- И нас не погнали с работы?
- Яшар получил выговор по партийной линии, а с тебя, беспартийного, что было взять?
- Ну-ну... - Такой поступок точно был не в моем характере.
Я долго лежал молча. Почему ко мне не вернулась память? Я должен был сделать что-то, поступить как-то, что-то придумать или создать. Именно я, именно мы с Ирой, именно здесь и сейчас.
- Миша, - прошептала Ира мне в ухо, - о чем ты думаешь?
- Как, по-твоему, - спросил я, - мы с тобой одни такие? Кто помнит жизнь до...
Я не хотел произносить слово.
- До самой смерти? Я тоже об этом думала.
- И?
- Я ничего не понимаю в теории вероятностей.
- Это ответ?
- Ты понимаешь, что я хочу сказать.
- Да. И если вероятность мала... она ничтожно мала, если правильно то, о чем я думаю...
- А о чем ты думаешь, Миша?
Мы вернулись к первому вопросу, и теперь у меня не было причин не отвечать, тем более, что спрятавшаяся было мысль вспыхнула в сознании, как молния.
Я повернулся на бок, чтобы видеть глаза Иры, мы лежали лицом к лицу, и между нами не было расстояния. Я не верил в духовные субстанции, флюиды и прочую мистику, но точно знал, что мысли наши свободно перетекали от мозга к мозгу, и понимал, точнее, осознавал, а еще точнее, видел если не третьим глазом, то другими органами чувств, что Ире сейчас можно сказать все и любыми фразами, она поймет, даже если я сам еще не вполне понимаю, а если поймет она, то пойму я, а если поймем мы оба...
То что?
- Как возникают идеи? - подумал-сказал я. Подумал или сказал? Не имело значения. - Фейнман говорил, что научная гипотеза - прежде всего догадка. Потом начинаешь наводить мосты. Я хочу сказать, что догадался. Теперь навожу мосты. Наша с тобой жизнь и жизнь Вселенной - одно и то же.
Я поморщился от неуместности сравнения. Но это была правда, как я сейчас понимал.
- Послушай, родная моя, - подумал-сказал я терпеливо. - Я знаю, что так это устроено. Когда после Большого взрыва возникла Вселенная, в ней было почти бесконечное количество энергии, которую мы называем темной, и небольшая примесь энергии обычной. Темная энергия в ничтожную долю секунды так раздула пространство, что обычная энергия остыла, возникло обычное вещество, стали формироваться звезды и галактики. Но остывала и темная энергия, порождая темное вещество, обладавшее свойством почти не взаимодействовать с обычным. Темная энергия заставляла Вселенную ускоренно расширяться, но со временем все большая ее часть превращалась в темное вещество. В наши дни... я имею в виду жизнь, где у нас... где мы...
- Я поняла, - произнесла-подумала Ира. - Продолжай.
- В наши дни темное вещество составляло четверть массы Вселенной, и масса эта продолжала расти, а величина темной энергии - уменьшаться. В какой-то момент... думаю, это произошло примерно через два десятка миллиардов лет после нашей смерти...
- Не очень скоро.
- Нам-то какая разница? Темного вещества стало много больше, чем энергии, и тогда расширение Вселенной сменилось сжатием. Чем больше становилось темного вещества, тем быстрее сжималась Вселенная. Сжатие ускорялось, плотность темного вещества росла, накапливалась информация - иными словами, память мира. Возникла Точка Омега. Состояние, предшествующее коллапсу. Тогда этот компьютер, каким всегда была Вселенная...
- Вселенная - компьютер?
- Совсем не то, что ты помнишь о компьютерах.
- Что же?
- Вселенная - квантовая система, и законы ее развития - квантовые законы. В квантовой системе, если она изолирована от внешних влияний, состояния всех частиц со временем перепутываются. Состояние любой частицы зависит от состояния любой другой, где бы она ни находилась. От темного вещества и темной энергии зависит эволюция Вселенной. Квантовая Вселенная - почти бесконечно сложный квантовый компьютер с программой, которая меняется в зависимости от состояния мироздания. Квантовый компьютер не производит расчетов. Он производит миры. Он может дать ответ на еще не заданный вопрос. Если бы Вселенная подчинялась исключительно классическим физическим законам, Точка Омега не возникла бы. Если бы законы развития Вселенной были исключительно квантовыми, Точка Омега возникла бы почти сразу после Большого взрыва, как только темная энергия начала порождать темное вещество. И тогда в той Точке Омега... вернее сказать, Точке Альфа... возникло бы почти бесконечное число эмуляций мироздания, в которых не было бы никакой жизни. Почти бесконечное число вселенных, состоящих из энергии во всех возможных вариантах. Только наблюдать такие вселенные, такие эмуляции было бы некому.
- Вспомнила, - неожиданно сказала Ира, приподнявшись на локте. - Я читала о квантовых компьютерах.
- Да? - удивился я. - Когда?
- Помнишь, в газете у тебя была рубрика «Наука сегодня»?
Как не помнить.
- Верно, - сказал я.
- Знаешь, почему я запомнила? - Ира смотрела на меня странным взглядом - будто уличила в грехе, о котором я не подозревал, но должен был знать.
- Апрель две тысячи седьмого, - грустно произнесла Ира. - Это тебе ни о чем не говорит? Апрель...
- Я запомнила тот номер, потому что читала газету в коридоре «Адасы». Мы с тобой ожидали, пока нас пустят к Женечке.
Как я мог забыть! Наш внучок Арик. Ариэль, дух воздуха. У Женечки были трудные роды, она долго отходила от действия эпидураля, Костя был с ней в палате, а нам велели ждать в коридоре.
- Арик... - сказал я.
- Вспомнил, - кивнула Ира. - Там было написано, что Вселенная может быть колоссальным квантовым компьютером, и потому... а что «потому», я не помню. Костя позвал нас в палату - доктор разрешила, - и я оставила газету на кресле.
- Потому существует не один вариант вселенной, а почти бесчисленное множество: квантовые системы при взаимодействиях создают новые миры, как ветви на дереве. Только поэтому квантовые компьютеры и могут работать - и даже решать еще не поставленные задачи.
- Да-да. Ты мне потом рассказывал: так, мол, возникают озарения, неожиданные прозрения и даже ясновидение. Квантовый компьютер Вселенной - а мозг, ты говорил, тоже работает по принципам квантового компьютера - время от времени сообщает решения задач, которые еще даже не поставлены.
- Что до нас Вселенной? - Я хотел покачать головой, но лежа не получилось, я только зарылся носом в подушку.
- А что до нас Точке Омега? - спросила Ира.
- Это, - сказал я, - самый главный вопрос. Для чего-то именно мы с тобой сохранили память о первой жизни. И для чего-то переходили из одной эмуляции в другую, пока не...
Я запнулся, но Ира продолжила мою мысль:
- Пока не оказались там, где ты потерял память.
- Только одну.
- Только ты.
- Я знаю ответ, - сказал я и сел на кровати. Ира смотрела на меня снизу вверх, и я подумал, что она тоже знает ответ, только не может его сформулировать.
Я говорил сейчас не с Ирой и даже не с самим собой. Как мне казалось, я произносил слова, чтобы они стали материальным движением воздуха, точкой невозврата. Слово не воробей. Сказанное не вернуть.
- Эмуляции Точки Омега - последняя стадия эволюции квантового мира перед почти мгновенным сжатием в точку, в сингулярность. Масса темного вещества максимальна. Максимальна накопленная за десятки миллиардов лет информация о классических мирах. В каждой эмуляции всего одна-две - максимум несколько - частиц темного вещества. Одна-две частицы, связывающие эмуляции в единое квантовое целое, поскольку все частицы темного вещества находятся в перепутанном состоянии. И соответственно, по числу частиц темного вещества, один-два - максимум несколько - разумных существ, способных переходить из одной эмуляции в другую.
- Почему? - Ира лежала, закрыв глаза, так она лучше воспринимала мои слова или, наоборот, отгородилась от того, что я говорил.
- Потому что темное вещество объединяет все эмуляции. Почти бесконечное число. И только те разумные, которые...
Я замялся. Я знал, но не находил слов. Правильных слов еще не существовало. Ира поняла.
- Мы с тобой.
- Да.
- Квантовый компьютер решил задачу?
- Да. Эмуляции могут существовать вечно. Это ведь конечные автоматы, которые, исчерпав запас вариантов, повторяют их снова и снова, пока не будут остановлены.
- В этом мире мы будем жить снова и снова, повторяя одно и то же...
- В этом или любом другом.
Ира поднялась и отошла к окну, повернулась ко мне спиной, я видел, как она напряжена, я знал, о чем она сейчас думала, и не мог ничем помочь, потому что решение было только одно. Она это знала, но принять не могла.
- Я не хочу здесь жить, - сказала Ира, не оборачиваясь. - Твой вселенский компьютер знал, что делает. Он специально переместил нас в такой мир, где мне плохо... нам... чтобы мы... ты... что-то сделал, да? Если ты все знаешь об эмуляциях, то, наверно, и сделать можешь что-то?
Сделать я не мог ничего. Что может сделать с огромным материальным миром маленький человек?
- Ты слышал, что я сказала?
- Слышал, - отозвался я.
- Ты должен что-то сделать.
Ира никогда не говорила со мной таким тоном. «Новый закон природы мы сначала просто угадываем».
- В пятницу вечером, - сказал я, - мы были у Лёвы. Почему мы пошли к нему?
Почему этот вопрос показался мне важным?
Ира пожала плечами:
- Первый раз? Правда, обычно вы встречаетесь без меня. Есть о чем поговорить, чтобы я не слышала?
Почему в ее голосе звучала не только ирония, но и плохо скрытое раздражение?
- Но в тот вечер - почему? Ты помнишь, а я - нет.
Ира, наконец, повернулась и посмотрела на меня с удивлением. Она говорила о важных для нее вещах, почему я перевел разговор?
- Ну... - протянула она. - Я смотрела телевизор, фильм Шукшина «А поутру они проснулись». Кстати, хорошее кино, такого Шукшин не снимал там, где...
Она всхлипнула, вспомнив фильм Шукшина, который мы с ней видели вместе - «Калину красную».
- Когда кино закончилось, я выключила телевизор, хотела поделиться с тобой впечатлениями, зря ты не смотрел, но ты сказал: «Давай поедем к Лёве, хочу кое-что обсудить». - «Поздно уже, одиннадцатый час», - говорю я. А ты: «Неважно».
- Я позвонил, чтобы предупредить, и мы пошли, - сказал я. Это был не вопрос, я помнил, что в прежней жизни мы всегда созванивались.
- Нет, - покачала головой Ира, - ты не стал звонить.
- О чем мы говорили?
- О Горбачеве. Лёва рассказал о закрытом заседании парткома. Будто на пленуме ЦК генеральным избрали Горбачева, но пока официально не сообщают. Видимо, на будущей неделе будет открытый пленум...
- Господи! - воскликнул я. - При чем здесь... Извини. Наверно, мы и об этом говорили. Но сначала или потом... что-то связанное с космологией?.. Нет? Устройством Вселенной? Жизнью на Земле? Скрытой массой?
Ира молча смотрела мне в глаза. Нет, нет, нет.
- Спросим у Лёвы, - решительно сказал я. - Одевайся.
- Лучше тебе сегодня оставаться дома. Позвони.
- Одевайся, - повторил я, и Ира поняла, что не нужно спорить. Она ушла в спальню, а я подошел к столу и выдвинул ящики один за другим.
Куда я положил... Я не знал, что хочу найти, но почему-то был уверен, что, если найду, то сразу пойму.
- Миша! - крикнула из спальни Ира. - Посмотри в тумбочке под телевизором! Кажется, я туда положила мои зеленые бусы.
Зачем ей надевать бусы, если мы едем к Лёве, которому все равно, явится Ира в бальном платье или спортивном костюме?
Бус в тумбочке не оказалось, но вместо них я обнаружил свернутый вчетверо лист бумаги с текстом, написанным моей рукой.
- Ира! - крикнул я. - Бус нет в ящике.
Она выглянула из спальни - полностью одетая, с расческой в руке - и окинула меня недоуменным взглядом, от которого у меня кольнуло сердце.
- Зачем мне бусы, если мы едем к Лёве?
Резонный вопрос, я сам хотел спросить ее об этом пару минут назад.
- Ты сказала, чтобы я взял их в тумбочке под телевизором.
Ира подошла, продолжая елозить расческой по уже уложенным волосам.
- Я не просила, - сказала она. - С тобой все в порядке? Может, все-таки останемся дома?
- Все в порядке, - пробормотал я.
- Тогда одевайся. Я уже готова, а ты нет.
Мог ли я дать голову на отсечение, что подсказка Иры не прозвучала у меня в голове, как у пророков звучит в сознании Глас Божий?
- Сейчас, - сказал я и поднес к глазам листок.
Не так уж много там было написано. С первого взгляда мне показалось, что лист заполнен полностью, а оказалось - на треть.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |