На обоих были только плотно прилегающие повязки, обернутые вокруг паха и бедер и закрепленные широким поясом. Плечами и всей фигурой Децид напоминал статуи на Форуме. Гай внимательно наблюдал за ним, но очевидных слабостей не заметил. Фульвион не махал собравшимся. Его нос был перебинтован полосой ткани, охватывающей голову, губы покраснели и распухли.
Гай пихнул Марка локтем.
— А ты ему, кажется, нос разбил. Он наверняка боится, что ты опять будешь бить туда. Улучи хорошую возможность.
Марк кивнул, внимательно, как Гай до него, изучая противника и его движения.
Марий снова поднял руки, чтобы оживление в зале затихло.
— Марк и Фульвион бьются первыми. Временного ограничения нет, но заход кончается, если кто-то коснется пола хотя бы коленом. Когда один из противников не сможет подняться, бой закончится и начнется следующий. Займите позиции!
Фульвион и Марк вышли и встали по правую и левую руку консула.
— Начало боя по сигналу рога. Удачи!
Марий степенно отошел к краю и встал рядом со зрителями. Потом подал знак протрубить в рог, который обычно использовали в сражениях. Все замолкли, прислушиваясь к чистому вибрирующему звуку.
Марк расслабил плечи, помотал головой и ступил вперед. Он держал руки высоко, как учил Рений, а Фульвион лишь немного согнул руки в локтях, а кулаки не сжимал. Когда Марк сделал резкий выпад левой, он отклонился в сторону и удары не причинили ему вреда. В ответ кулак Фульвиона рванулся вперед и с глухим стуком ударил Марка в грудь, прямо над сердцем. Тот охнул от боли и попятился, но тут же сжал зубы и опять пошел вперед. Марк сделал еще один быстрый выпад, за ним — прямой правый удар, от которого Фульвион уклонился всего одним шагом, а потом правой рукой ударил Марка в то же место. Марку стало больно дышать.
Легионеры одобрительно закричали, и только Гай, Тубрук и Кабера болели за младшего бойца. Фульвион уже улыбался, и Марк начал лихорадочно прикидывать: он быстрый, его трудно ударить. Пока двигался только Марк, и ничего этим не добился. Марк сердито взревел и кинулся вперед, задрав вверх правую руку. Он заметил, как Фульвион становится в более удобную стойку, и резко остановился. Удар, который должен был лишить его сознания, просвистел мимо подбородка. Марк тут же со всей силы ударил противника в нос и порадовался хрусту костей. В то же мгновение боковой удар в голову свалил его на деревянный пол.
Оглушенный и задыхающийся, Марк приподнялся на одно колено, глядя на Фульвиона, стоявшего в нескольких шагах. Из носа легионера снова текла кровь, и, судя по его лицу, он собирался убить Марка.
Марк встал, и на него обрушился вихрь ударов. Он попытался отклониться или отразить самые жестокие, но Фульвион безжалостно насел на него и молотил кулаками по почкам и животу. Он буквально рубил Марка на куски, а когда тот от боли сгибался, разгибал его быстрыми ударами снизу в подбородок. Марк опять упал и остался лежать; грудная клетка болела при каждом вдохе и выдохе. Во рту был привкус крови, левый глаз после прямого удара правой начал заплывать.
Немного придя в себя, Марк поднялся и быстро сделал три шага назад, чтобы выиграть время и собраться с силами. Фульвион же безжалостно кинулся к нему. Он мотал головой и телом из стороны в сторону, выбирая, куда лучше ударить, напоминая змею, которая вот-вот ужалит. Марк понимал, что в следующий раз ему вряд ли удастся подняться. Вне себя от злости, он уклонился от первого удара только благодаря прекрасной реакции, а следующий удар отбил рукой. Предплечье Фульвиона проскользнуло под его пальцами, и вдруг Марк успел схватить его за запястье. Он немедленно со всей силой погрузил правый кулак в живот противника. Тот даже охнул от боли.
Не отпуская запястья Фульвиона, Марк попробовал повторить удар, но получил левой рукой в челюсть. Все вокруг почернело, Марк упал, едва чувствуя под собой твердые доски. Его ноги ослабели, и он поднялся на четвереньки, тяжело дыша, как загнанный зверь.
Фульвиону этого было мало, и он подал ему знак вставать. Марк смотрел в пол и думал, стоит ли. Кровь струйкой стекала с губ и собиралась в маленькую лужицу.
«А, ладно! — подумал он. — Последняя попытка!»
На сей раз Фульвион никуда не торопился. С ухмылкой он манил к себе Марка. Мальчик стиснул челюсти: он положит его на лопатки еще раз, даже ценой собственной жизни. Он представил, что в каждом кулаке Фульвиона кинжал и любой удар означает смерть. Это его приободрило. Марк умел драться с вооруженным противником, так какая здесь разница? Он немного покачнулся, подманивая Фульвиона ближе. В основном в таких случаях его учили наносить контрудары, и он ждал, чтобы тот еще раз попытался его ударить. Фульвион быстро потерял терпение и подскочил к нему, тряся кулаками.
Марк не сводил с этих кулаков глаз. Не успел один из кулаков метнуться в его сторону, как Марк блокировал удар, отбив руку предплечьем, и нанес ответный в низ живота. Фульвион крякнул и рефлекторно двинул сверху левой. В этот раз Марк наклонил голову и удар пролетел мимо. На долю секунды Фульвион раскрылся. Марк вложил все силы в мощнейший прямой удар левой, жалея только, что не правой. Голова Фульвиона откинулась назад, а в это время Марк занес правый кулак и со всей силы расквасил уже сломанный нос. Фульвион неожиданно сел, из разбитого носа хлынула свежая кровь.
Не успел Марк порадоваться своему достижению, как противник вскочил и осыпал его градом ударов, причем в два раза быстрее, чем раньше. После первых же двух Марк свалился на пол и на лету получил еще два. На сей раз он не поднялся и даже не услышал ни криков зрителей, ни сигнала рога по кивку Мария.
Фульвион торжествующе поднял руки, а Марий с грустью приказал раздать людям половину из ста золотых. Солдаты собрались в кучку и пошептались, а потом один из них снова предложил мешок Марию.
— Если ты не против, господин, мы поставим выигрыш на следующий бой.
Марий скорчил гримасу ужаса, однако кивнул и сказал, что покроет ставку. Легионеры разразились радостными криками.
Марк очнулся, когда Тубрук выплеснул ему в лицо чашу вина.
— Я победил? — проговорил он разбитыми губами.
Тубрук хмыкнул и вытер с его лица вино, смешанное с кровью.
— Где там! И все равно все очень удивились. Никто не думал, что тебе удастся до него даже дотронуться.
— А я дотронулся, и очень неплохо, — пробормотал Марк. Он улыбнулся треснувшими губами и сразу же поморщился от боли. — Посадил его на задницу.
Марк огляделся, куда бы сплюнуть клейкую слизь с кровью, и, не увидев ничего подходящего, был вынужден ее проглотить.
Все тело болело еще сильнее, чем много лет назад, когда его связал Светоний. Не сделали ли его уродом? Раздумья Марка прервал Фульвион, который подошел к нему, на ходу снимая перчатки.
— Славный поединок! Я ставил три золотых сам на себя. У тебя хорошая скорость. Через пару лет с тобой будет опасно связываться.
Марк кивнул и протянул ему руку. Фульвион посмотрел на нее, крепко пожал и вернулся к друзьям, которые встретили его новыми одобрительными криками.
— Возьми тряпку и промокай кровь, — бодро сказал Тубрук. — Будут швы по всему глазу. Придется резать веко, чтобы снять опухоль.
— Не сейчас. Сначала я посмотрю на Гая.
— Конечно!
Тубрук отошел, все еще посмеиваясь. Марк, прищурясь, покосился на него здоровым глазом.
Гай стоял, сжав кулаки, и ждал Тубрука. Его противник уже вышел на середину зала и разминал мускулистые руки и ноги.
— Солидный зверь, — пробормотал он, когда Тубрук стал рядом.
— Верно, но не кулачный боец. Ты вполне можешь победить, если не подставишься под эти кулачищи. Если он тебя поймает, то задует как свечку. Держись подальше и бегай кругами.
Гай вопросительно посмотрел на него:
— А что еще?
— Если сможешь, бей в пах. Строго говоря, это не против правил.
— Тубрук, в тебе бьется неблагородное сердце.
— Во мне бьется сердце раба и гладиатора. Я поставил на тебя два золотых и хочу выиграть.
— А на Марка ты ставил?
— Конечно нет. В отличие от Мария, я не имею привычки сорить деньгами.
Марий вышел на середину и снова подал знак молчания.
— После нашего печального проигрыша ставки переходят на следующий бой. Децид и Гай, займите свои места. Правила те же. Начинайте по сигналу рога.
Марий дождался, пока оба станут лицом друг к другу, и отошел к стене, скрестив на груди могучие руки.
Как только прозвучал рог, Гай вышел вперед и сразу же ударил Децида кулаком в горло. От мучительной боли тот издал сдавленный стон и схватился за шею. Гай резко ударил его снизу в подбородок. Децид упал на колени, а потом головой вперед. Его глаза остекленели и ничего не выражали. Гай медленно отошел к своему табурету и сел, молча улыбнувшись. Рений, который смотрел на него, вспомнил такую же улыбку на лице мальчика, которого он вытащил из ледяного пруда, и резко кивнул. Его глаза сияли, хотя Гай не видел этого.
Секунду стояла оглушительная тишина. Наконец зрители перевели дух и заговорили. Правда, разговоры сводились к удивленным вопросам и отборным ругательствам, последовавшим, когда легионеры поняли, что все ставки потеряны.
Марий подошел к распростертой фигуре и пощупал шею. Все затихли. Наконец он кивнул:
— Сердце бьется. Жить будет! Нужно было опускать подбородок.
Легионеры без особой радости прокричали «ура» в честь победителя.
Марий с широкой улыбкой обратился к толпе:
— Если вы проголодались, в обеденном зале начинается пир. Будем веселиться всю ночь, потому что завтра нас ждут новые дела.
Децида привели в чувство и потащили прочь. Он мотал головой, как пьяный. Остальные потянулись следом, и Марк и Гай остались с консулом. Рений все еще сидел, любопытный Кабера тоже не двинулся с места.
— Что ж, ребята, вы заработали мне кучу денег! — пробасил Марий и расхохотался так, что ему пришлось опереться о стену. — Нет, ну какие у них были лица! Два безбородых юнца, и один сажает на задницу Фульвиона…
Марий затрясся от смеха и утер слезы, хлынувшие по покрасневшему лицу.
Рений встал, немного пошатываясь, и подошел к Марку с Гаем. Он хлопнул каждого по плечу и тихо произнес:
— Вы начали делать себе имя!
ГЛАВА 15
Гай сидел у костра в лагере Перворожденного и точил кинжал, доставшийся ему от отца. В ночь перед триумфом было неспокойно; семь тысяч солдат и обозников веселились и шумели еще больше обычного. Лагерь стоял на открытой местности, меньше чем в пяти милях от городских ворот. За последнюю неделю все вооружение отполировали, кожу натерли воском, прорехи заштопали, а коней вычистили так, что их бока заблестели, точно каштаны. Строевая подготовка проходила очень напряженно: ошибок не прощали, и никто не хотел остаться позади, когда все пойдут в Рим.
Солдаты гордились Марием и собой без всякой ложной скромности. Они были уверены, что заслуживают триумфа.
В свет костра вступил Марк и присел на скамью. Гай отложил кинжал в сторону и стал смотреть на огонь. Приятелю он не улыбнулся.
— Что слышно? — сердито спросил Гай, не поворачивая головы.
— Уезжаю завтра на рассвете, — ответил Марк, тоже глядя на огонь. — Так лучше, понимаешь? Марий написал письмо, которое я отвезу в свою новую центурию. Хочешь посмотреть?
Гай кивнул, взял у Марка свиток и прочитал:
Карак, я рекомендую тебе этого молодого человека. Через несколько лет из него выйдет первоклассный солдат. Он чрезвычайно умен и быстр. Его обучал Рений, который проводит его до твоего лагеря. Дай ему ответственное задание, как только он докажет, что сможет с ним справиться. Это друг моего дома.
Марий. Перворожденный легион.
— Хорошие слова. Что ж, удачи, — с горечью произнес Гай, вручая ему свиток.
Марк фыркнул:
— Это больше, чем слова! Твой дядя помог мне попасть в легион. Ты не представляешь, как мне это важно. Конечно, я хотел бы остаться с тобой, но ты будешь осваивать политику в сенате, а потом займешь высокий пост в армии или в храме. У меня же нет ничего, кроме навыков, ума и снаряжения, подаренного Марием. Без его покровительства я не попал бы даже в храмовую охрану! А теперь у меня есть шанс чего-то добиться! Разве ты за меня не рад?
Гай повернулся к нему с неожиданной злостью:
— Да, я все понимаю! Просто я никогда не думал, что начну свою жизнь в Риме один! Я думал, ты будешь рядом. Это и есть дружба!
Марк сильно сжал его руку.
— Ты всегда будешь моим самым лучшим другом. Если когда-нибудь захочешь, чтобы я был рядом, позови, и я приду. Помнишь договор, который мы заключили перед тем, как отправиться в город? Мы защищаем друг друга и полностью друг другу доверяем. Я дал эту клятву и ни разу ее не нарушил.
Гай не посмотрел на него, и Марк опустил руку.
— Теперь Александрия твоя, — сказал Марк, пытаясь принять великодушный вид.
Гай чуть не задохнулся от возмущения:
— Прощальный подарок? Какая щедрость! Ты для нее слишком уродлив, она сама мне вчера сказала! Она терпит твое общество только потому, что рядом с твоей обезьяньей мордой выглядит еще красивее.
Марк весело кивнул.
— Я и вправду нужен ей только для плотской любви. Впрочем, можешь почитать ей стихи, пока я покувыркаюсь с ней во всех позах.
Гай ахнул, потом медленно улыбнулся приятелю:
— Когда ты уедешь, позами займусь я. — В голове у него пронеслась мысль: «Какие позы? Я знаю всего две» — и Гай посмеялся над собой, но виду не показал.
— После меня ты покажешься ей неуклюжим как вол. Я ведь много практиковался! Щедрость Мария не знает границ.
Гай испытующе посмотрел на друга: насколько велика доля правды в его хвастовстве? Марк действительно пользовался популярностью у молодых рабынь Мария и после заката редко бывал у себя. Что до самого Гая, он сам не понимал, что чувствует. Иногда он почти до боли желал Александрию, а иногда ему хотелось, как Марк, гоняться за девушками по коридорам. Гай знал одно: если он хоть раз попытается взять ее силой как рабыню, то потеряет все, что ему так ценно. Такие утехи легче купить за серебряную монету. Сама мысль о том, что Марк мог уже получить то, о чем он мечтал, заставляла его кровь кипеть от раздражения.
Тихий голос Марка прервал его раздумья:
— Когда ты станешь старше, тебе будут нужны друзья, люди, которым ты сможешь доверять. Мы оба видели, какая власть у твоего дяди. Думаю, мы оба не прочь добиться того же.
Гай кивнул.
— Тогда какая тебе будет польза от бедного сына городской шлюхи? А в новом легионе я сделаю себе имя и заработаю денег. Вот тогда-то мы и сможем строить настоящие планы на будущее.
— Я понимаю. Я помню нашу клятву и сдержу ее. — Гай на секунду замолчал и потряс головой, чтобы избавиться от мыслей об Александрии. — Так в какой ты едешь легион?
— В Четвертый Македонский. Так что мы с Рением отправляемся в Грецию — колыбель цивилизации, как ее называют. Мне не терпится посмотреть на чужие земли. Я слышал, там женщины участвуют в бегах голышом. Подумаешь — прямо голова пухнет! И не только голова…
Он рассмеялся, а Гай слабо улыбнулся, все еще думая об Александрии. Неужели она отдалась бы Марку?
— Я рад, что Рений с тобой. Пусть хоть ненадолго отвлечется от своей беды.
Марк покривился.
— Верно, хотя хорошим спутником его не назовешь. Он сам не свой с тех пор, как явился к твоему дяде пьяным вдрызг. Хотя я могу его понять.
— Если бы рабы сожгли мой дом, я бы тоже не знал, что делать. Они ведь забрали все его деньги, знаешь? Говорит, он спрятал их под полом, но мародеры все нашли. Позорная глава в римской истории — рабы украли сбережения старика. Правда, не такой он теперь и старик, а?
Марк искоса посмотрел на него. Они никогда об этом не говорили, но поняли друг друга без слов.
— Кабера? — уточнил Гай. Марк кивнул.
— Я так и думал. Когда я был ранен, он сделал со мной что-то похожее. Такого человека полезно иметь под рукой!
— Хорошо, что он остается с тобой. Он верит в твое будущее. Думаю, он сохранит тебя в живых до тех пор, пока я не вернусь, увешанный лавровыми венками и прекрасными бегуньями-чемпионками.
— Может, за толстым слоем славы и женщин я тебя и не узнаю.
— Я останусь таким же. Жаль, что я не попадаю на завтрашний триумф. Там, наверно, будет на что посмотреть. А ты знаешь, что он заказал серебряные монеты со своим изображением? Будет бросать их в толпу на улицах.
Гай рассмеялся:
— Похоже на дядю! Он любит, чтобы его знали в лицо. По-моему, славой он дорожит еще больше, чем военными победами. Он уже платит этими монетами жалованье, чтобы деньги пошли по Риму еще быстрее. Сулле это будет явно против шерсти, чего Марий и добивается.
Из темноты вышли Кабера и Рений и заняли свободное место на скамье.
— Вот ты где! — сказал Рений. — Я уже думал, что не увижу тебя, чтобы попрощаться.
Гай опять заметил, как Рений изменился. Теперь ему можно было дать не больше сорока — сорока пяти. Его рукопожатие было крепким как тиски.
— Мы все еще встретимся, — сказал Кабера.
Все посмотрели на него.
Он поднял ладони кверху и улыбнулся:
— Это не пророчество, а ощущение. Наши пути еще не завершены.
— Я рад, что хоть ты остаешься. Когда Тубрук вернется в поместье, а эти двое ускачут в Грецию, я буду совсем один, — сказал Гай, немного смущенно улыбаясь.
— Присмотри за ним, ты, старый негодяй, — вставил Рений. — Не для того я с ним столько возился, чтобы мне донесли, что его забила копытом кобыла. Держи его подальше от дурных женщин и чрезмерной выпивки. — Он повернулся к Гаю и поднял палец. — Тренируйся каждый день! Твой отец не позволял себе размякнуть. Бери с него пример, если хочешь быть полезным городу.
— Хорошо. А что будешь делать ты, когда проводишь Марка?
По лицу Рения пробежала тень.
— Не знаю. Чтобы уйти на покой, у меня теперь нет денег, так что посмотрим… Все, как обычно, в руках богов.
На миг лица всех немного погрустнели: все когда-то кончается…
— Да ладно! — хрипло проговорил Рений. — Спать пора! До рассвета всего пара часов, а нас всех ждет долгий день.
Они молча в последний раз пожали друг другу руки и возвратились в свои палатки.
На следующее утро, когда Гай проснулся, Марк и Рений уже уехали.
Рядом с ним лежала аккуратно сложенная тога вирилис,[20] одежда для мужчины. Он долго смотрел на нее, пытаясь вспомнить уроки Тубрука о том, как правильно ее надевать. С детской туникой все было гораздо проще, а длинный подол тоги очень быстро пачкался. Смысл был прост и ясен: взрослый мужчина не лазает по деревьям и не шлепает по илистым рекам. Детские забавы кончились.
При свете дня было видно, что лагерь состоит из множества больших палаток на десять человек. Палатки стояли ровными рядами, демонстрируя уважение к дисциплине.
Марий почти весь месяц прокладывал шестимильный маршрут по улицам, который, как и предыдущий, заканчивался у ступеней сената. С мостовых соскребли грязь, но более широкими и прямыми это улицы не сделало. По городу могла пройти шеренга не более чем из шестерых пеших солдат или трех всадников. Процессия состояла почти из одиннадцати сотен солдат, лошадей и снаряжения. После длительных споров с инженерами Марий согласился оставить осадные орудия в лагере: провезти их по тесным улицам было просто невозможно. По расчетам, триумфальное шествие должно было занять три часа, и то если не будет задержек или накладок.
К тому времени, как Гай помылся, оделся и позавтракал, солнце уже ярко светило над горизонтом, а огромная масса солдат в сияющих доспехах стояла в полной готовности к выступлению. Марий сказал Гаю надеть тогу и сандалии, а оружие оставить в лагере. Он так привык к своему мечу, что без него чувствовал себя почти голым, но пришлось подчиниться.
Сам Марий должен был ехать на троне, который стоял на плоской открытой повозке, запряженной шестеркой лошадей. Только триумфатор имел право надеть пурпурную тогу подобно древним царям Рима. Краситель был невероятно дорог, потому что добывался из очень редких морских раковин; тога триумфатора надевалась только раз.
Когда Марий проедет под воротами города, раб должен был поднять над его головой позолоченный лавровый венок и держать его до конца пути. В течение всего триумфа триумфатору шептали четыре слова: «Помни, что ты смертен», но Марий с удовольствием пренебрег этим обычаем.
Повозку инженеры легиона построили так, чтобы ей не мешали камни для перехода улиц. Тяжелые деревянные колеса были окаймлены железной полосой, оси покрыты свежей смазкой. Верх повозки покрыли золотой краской, и она сверкала в лучах утреннего солнца, словно из чистого золота.
Гай подошел к консулу, который как раз осматривал свои войска. Марий обращался то к одному, то к другому легионеру, и те отвечали ему, вытянувшись по стойке смирно.
Наконец он удовлетворился осмотром и поднялся на повозку.
— Жители нашего города не забудут этот день. Ваш триумф вдохновит детей вступить в армию, залог нашей безопасности. Чужеземные послы начнут осмотрительнее вести дела с Римом: перед их глазами всегда будут маршировать наши ряды. Торговцы увидят нас и поймут, что в мире есть нечто большее, чем поиск наживы. Женщины посмотрят на нас и сравнят своих вялых супругов с цветом римского народа! Вы увидите в их глазах свое отражение. Вы подарите им больше, чем хлеб или монеты. Вы покажете им, что такое слава.
Солдаты поддержали речь криками, и Гай невольно закричал вместе с ними. Марий заметил его у повозки.
— Где мне встать, дядя? — спросил Гай.
— Прямо здесь, парень. Встань у моего правого плеча, пусть все видят, что ты любимец моего дома.
Гай широко улыбнулся и вскарабкался на повозку. Отсюда было лучше видно все, что происходит вокруг; от предвкушения у него засосало под ложечкой.
Марий резко опустил руку. Затрубили рога, отдаваясь эхом далеко сзади. Легионеры шагнули вперед по плотно утоптанной земле.
По обе стороны повозки шли люди, знакомые Гаю по первому кровавому походу к сенату. Даже в такой торжественный день Марий держал при себе отборную гвардию, хотя лишь безумец стал бы бросать в него нож, когда по улицам идет его легион и ясно, что разъяренные солдаты вырежут весь город. Тем не менее Марий говорил своим телохранителям, что безумцы найдутся всегда, и те шли вперед без улыбок.
— Прожить такой день — драгоценный дар богов, — звучно произнес Марий. Гай кивнул и оперся рукой о трон. — В городе живет шестьсот тысяч людей, и никто сегодня не будет работать. Они уже выстраиваются вдоль улиц и покупают места у окон, чтобы приветствовать нас. Дороги выстелены свежим тростником, и по этому ковру мы пройдем шесть миль. Форум для нас освободят, и все пять тысяч легионеров встанут вместе как один. Я принесу в жертву быка Юпитеру и кабана Минерве, а потом мы с тобой пойдем в сенат на первое голосование.
— А за что мы будем голосовать? — спросил Гай. Марк рассмеялся.
— На голосовании будет один простой вопрос — твой прием в ряды нобилей и совершеннолетних мужчин. Между нами говоря, это просто формальность. Ты имеешь это право через отца и, если уж на то пошло, через мое опекунство. Помни, что этот город стоит на талантах. Есть старые, чистокровные нобили, как тот же Сулла. А есть и новые, кто добился власти сам, как я. Мы уважаем силу и дорожим тем, что хорошо для города, независимо от происхождения человека.
— А твои союзники — из новых? — спросил Гай.
Марий покачал головой.
— Как ни странно, не все. Многие осторожничают, не хотят показать, на чьей они стороне. Многие из новых поддерживают Суллу. Среди моих друзей есть и люди благородного рождения, и новые волки в стае. А есть еще народные трибуны, которые кричат, что политика их не интересует, и голосуют от себя, хотя и так всем ясно, что они отдадут голоса за удешевление зерна или новые права для рабов. Но поскольку у них есть право вето, их нельзя игнорировать.
— Значит, они могут возразить против моей кандидатуры?
Марий хмыкнул:
— Перестань так нервничать! Трибуны не голосуют по внутренним вопросам вроде принятия новых членов. Только по городской политике. А если и так, покажите мне того, кто отважился бы голосовать против, когда мои тысячи стоят прямо на Форуме. Сулла и я — консулы, верховные главнокомандующие всей военной мощью Рима. Мы управляем сенатом, а не наоборот.
Марий улыбнулся, довольный собой, и приказал принести вина. Ему налили полный кубок.
— А что будет, если ты в чем-то не согласишься с сенатом или с Суллой? — спросил Гай.
Марий фыркнул в кубок.
— Не так уж редко это бывает! Люди выбирают сенаторов, чтобы те создавали законы и следили за их выполнением — и строили империю. Кроме того, из сенаторов назначают важные посты — эдилов, преторов и консулов. Мы с Суллой стали консулами, потому что люди отдали за нас голоса, а сенат этого не забывает. Консул может запретить любой закон, и его немедленно снимают с обсуждения. Сулле или мне достаточно просто сказать: «Вето», и дебаты откладывают на весь год. Точно так же мы можем ставить палки в колеса и друг другу, хотя так бывает нечасто.
— А как сенат ограничивает власть консулов? — заинтересовался Гай.
Марий сделал большой глоток вина и с усмешкой похлопал себя по животу.
— Они могут проголосовать против меня и в принципе даже снять с поста. Однако на практике мои союзники и клиенты не допустят этого, так что власть консула практически неприкосновенна.
— Ты говорил, консула выбирают только на год, а потом он должен уйти с поста, — сказал Гай.
— Для сильных людей законом можно частично пренебречь. Каждый год сенат требует, чтобы сделали исключение и переизбрали меня. Я полезен Риму, видишь ли, — и все об этом знают.
Марий говорил очень тихо, и Гай был рад такой доверительной беседе. Теперь ему было ясно, почему отец с опаской относился к этому человеку. Марий как молния в летнюю грозу — невозможно угадать, куда ударит в следующий раз. А сейчас Марий держал на ладони весь город, и Гаю хотелось быть там же, в центре событий.
Еще задолго до городских ворот до них стал доноситься рев толпы. Когда они встали у сторожевой башни, звуки затопили их бесформенной мощной волной. Городская стража приблизилась к золотой повозке, и Марий поднялся навстречу. Стражники в начищенных доспехах и нарядной одежде держались торжественно.
— Ваше имя и цель посещения, — вопросил один.
— Марий, командир Перворожденного легиона. Я пришел провести триумф на улицах Рима.
Стражник чуть-чуть покраснел, и Марий ухмыльнулся.
— Можете войти в город, — произнес стражник, отходя назад и делая жест, чтобы открыли ворота.
Марий сел и наклонился к Гаю.
— По обычаю я должен был попросить разрешения, но сегодня слишком замечательный день, чтобы кланяться городской страже, не способной прославиться в легионах… Впускайте!
Он подал сигнал, и снова по всему войску разнеслось пение рогов. Ворота открылись, и из-за них показалась взволнованно кричащая толпа. Шум молотом ударил по легиону, и вознице Мария пришлось крепко дернуть за поводья, чтобы кони двинулись дальше.
Перворожденный вошел в Рим.
— Сейчас же вылезай из постели, если хочешь посмотреть на триумф! Все говорят, как будет красиво, твои родители уже оделись, а ты все валяешься!
Корнелия открыла глаза и потянулась, не обращая внимания на покрывало, упавшее с ее золотистого тела. Ее няня, Клодия, отдернула оконные занавеси, чтобы проветрить комнату и впустить солнечный свет.
— Смотри, солнце уже высоко, а ты даже не оделась. Бесстыдница! А если бы вошел мужчина, твой отец, например?
— Отец не вошел бы. Он знает: когда жарко, я не терплю ночной одежды.
Все еще зевая, обнаженная Корнелия поднялась с постели и потянулась как кошка, выгибая спину и упираясь сжатыми кулачками в воздух. Клодия подошла к двери спальни и опустила засов на случай, если кто-то вздумает войти.
— Может, сначала искупаешься? — проворчала Клодия.
В ее голосе слышалась любовь, которую не могла скрыть никакая напускная строгость.
Корнелия кивнула и босиком прошла в комнату для купания. От воды шел пар: весь дом с самого рассвета трудится. Корнелия даже почувствовала себя немного виноватой, однако чувство вины быстро растворилось, когда она перекинула ногу через край, забралась в ванну и вздохнула. Она любила себя побаловать утром, не дожидаясь обычного дневного купания.
Клодия ворвалась в комнату с охапкой теплого белья. Эта невероятно энергичная женщина, казалось, пребывала в вечном движении. Незнакомый человек по ее одежде и манерам не догадался бы, что она рабыня. Даже ее драгоценности были настоящими, а одежда — богатой.
— Быстро! Вытирайся вот этим и надевай мамилларе.[21]
Корнелия застонала.
— Эта повязка слишком тесная для такой жары!
— Зато через несколько лет твои груди не обвиснут как пустые мешочки! — фыркнула Клодия. — Тогда порадуешься, что ее носила. Вставай! Вылезай из воды, ленивица! Сбоку стоит вода, прополощи рот.
Пока Корнелия промокала кожу полотенцем, Клодия разложила ее одежду и открыла множество маленьких серебряных коробочек с красками и маслами.
— Одеваемся, — сказала она, опуская длинную белую тунику на вытянутые руки Корнелии.
Девушка потрясла руками, чтобы туника упала, и села за стол, поставив перед собой овальное бронзовое зеркало.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |