Стиви и моя младшая сестра были в школе, а рыжий Джек, которому к тому времени уже исполнилось три года, сидел на полу в давно не стиранной пижаме. Не обращая внимания на незваную гостью, он занимался своими «игрушками»: старой тряпкой, сломанной куклой и ржавой машинкой. В руке он сжимал хлебную корку, которая нравилась ему явно больше, чем валявшийся на полу пластмассовый прорезыватель для зубов.
Мама — она ждала пятого ребенка и могла «похвастаться» большим животом — переводила взгляд с социального работника на меня и обратно; невзгоды и разочарования вытянули всю жизнь из ее когда-то блестящих глаз. От постоянных беременностей и недостатка заботы прежде стройное тело, в свое время без труда привлекавшее мужские взгляды, обрюзгло и оплыло. Обвислые груди болтались под грязным свитером, на отекших ногах, обутых в потертые шлепанцы, проступили толстые синие вены.
Социальный работник продолжала изучать бедную обстановку гостиной, а я вдруг с болезненной ясностью поняла, что именно она видит: грязную комнату, беременную девочку-подростка, ее потаскуху-мать и пьяницу-отца — очередной печальный случай, один из множества в папке это усталой, заваленной работой женщины.
Она не знала о синяках, покрывающих тело моей матери, — отец снова пришел из паба в плохом настроении. Но догадывалась о них по некоторым признакам и делала собственные выводы.
Она понятия не имела о том отчаянии, которое охватывало маму каждый раз, когда отец уходил в запой и спускал в пабе все деньги, а ей нечем было кормить детей. Она не слышала ее криков о помощи, когда пропивший последний разум муж приходил домой и, потеряв над собой контроль, избивал маму до потери сознания только потому, что она не успела вовремя подать ему горячий ужин.
Сотрудница социальной службы приехала на своей машине. Работа позволяла ей быть независимой — разве она могла понять, что годы нищеты и бесконечного унижения способны лишить последних признаков гордости когда-то привлекательную женщину, превратить ее в неряшливую домохозяйку, с полным безразличием наблюдавшую разворачивавшуюся перед ней сцену.
На каминной полке стояла фотография родителей в молодости. Я вдруг захотела показать ее этой строгой даме в синем пиджаке, чтобы она убедилась: моя мама не всегда была такой. Когда-то она была очень красивой, смотрела на мир с улыбкой и была уверена, что ей предстоит прожить долгую счастливую жизнь.
Но я не сделала этого, потому что социальный работник всем своим видом показывала, как ей хочется поскорее убраться отсюда. Несмотря на это, сначала она обязана была задать мне один крайне важный вопрос. Тогда я не знала, что от моего ответа зависит, какие решения будут приняты насчет моего будущего. Я чувствовала лишь, что неприветливая дама испытывает ко мне явное отвращение.
— Кто отец ребенка? — спросила она.
Правдивый ответ застрял у меня в горле; страх превратил его в холодный ком, мешавший не только говорить, но и дышать.
Я открыла рот, потом закрыла, потом снова открыла, и мне наконец удалось выдавить три слова, которые я до этого уже говорила директрисе:
— Я не знаю.
Судя по всему, мой ответ не удивил социального работника. С тем же выражением лица она повернулась к маме и коротко объяснила, что меня отправят в Дом для незамужних матерей.
— Для ребенка найдут приемных родителей, — закончила она. Я почувствовала, что от этих холодных слов, сказанных даже не мне, а моей матери, у меня внутри все перевернулось. Несмотря на то что это был
мойребенок, я была слишком маленькой, чтобы иметь хоть какие-то права.
Через два месяца социальный работник вернулась и забрала меня в вышеупомянутое заведение.
Перед отъездом я смотрела на маму, надеясь, что она скажет хоть слово, чтобы успокоить и поддержать меня. Хоть одно слово, чтобы показать: она меня любит и понимает. Но мама явно избегала встречаться со мной взглядом. Вместо этого она закурила и взяла на руки малыша Джека.
— Ему нужно подгузник сменить, — зачем-то сказала она и отвернулась.
Я подхватила старую сумку со сменой белья и застиранной ночной рубашкой и пошла вслед за женщиной в синем пиджаке к машине.
Только потом, спустя несколько лет, я заметила то, что ускользнуло от тринадцатилетней девочки: моя мать ни разу не задала мне вопрос, который так интересовал директрису и сотрудницу социальной службы.
Глава двадцать шестая
Воспоминания о грязной комнате и пренебрежительном взгляде социального работника отступили, и я снова оказалась на своей чистой, светлой кухне.
Я снова взяла в руки письмо. Дочка оставила не только адрес, но также номер телефона. Я знала — так она хочет показать, что будет ждать моего звонка.
Она написала, что потратила несколько лет на поиски. Началось все, когда у нее родился ребенок и она решила, что ее дочь обязательно должна встретиться со своей биологической бабушкой. Беременность и роды заставили ее задуматься о том, как она сама появилась на свет, так что желание встретиться со мной росло вместе с малышом в ее животе.
Погруженная в свои мысли, я аккуратно сложила письмо и засунула его обратно в конверт, но только что прочитанные строчки продолжали звучать в голове. Тишина, царившая в доме и еще несколько минут назад казавшаяся благом, теперь давила на меня со страшной силой, я не могла дождаться, когда ее нарушат звонкие детские голоса.
Как содержание письма повлияет на наш брак? — спрашивала я себя в то утро.
«Мой муж любит меня», — убеждал меня внутренний голос. Но ему тут же возражал червячок сомнений: «Конечно, он любит тебя, любит свою семью и свой брак, но сможет ли он полюбить еще и это?»
Я вскипятила чайник, заварила свежий кофе и, грея руки о теплую чашку, пошла в гостиную. Там села на диван и почувствовала, что прошлое не отпустит меня так просто, — слишком много воспоминаний всколыхнуло пришедшее утром письмо.
В школе нам мало рассказывали о взрослой жизни. Половому воспитанию посвятили, кажется, один урок, и мне было довольно интересно послушать, что говорят учителя. Правда, я уже знала, откуда берутся дети.
Когда у меня начались месячные, мужчина из соседнего дома сказал, что обо всем позаботится. Он сообщил, что девушка может забеременеть только в определенное время. Я поверила ему, но при этом прекрасно понимала, отчего пропадают месячные.
Когда они не пришли в первый раз, я тут же рассказала ему об этом.
Я отчаянно надеялась на его доброту, на то, что он обнимет меня, пообещает заботиться обо мне и убедит, что все будет хорошо. Однако в тот миг, когда слова о задержке сорвались с моих губ, всем моим надеждам суждено было разбиться.
Он вцепился в руль с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
— С чего ты вообще взяла, что это мой ребенок? — язвительно поинтересовался он, взглянув на меня с неожиданной злостью.
Я заплакала и сказала, что, кроме него,
этимни с кем не занималась, но в ответ он посмотрел на меня так, будто я вдруг превратилась в самое омерзительное на земле существо.
— Значит, так, Марианна, запомни: ты должна молчать обо всем, что было, поняла? Даже не вздумай кому-нибудь рассказать. Да и кто тебе поверит, а?
— Мой папа… — неуверенно начала я.
— Что — твой папа? Когда он обвинял твою мать в том, что твой брат — не его ребенок, что он сделал? Дейв по-прежнему спокойно работал на ферме и слонялся вокруг. А кого избил твой отец? Твою несчастную беременную мать. Так что постарайся уяснить одну вещь, Марианна: расскажешь кому-нибудь, тебе же будет только хуже. Как ты думаешь, кто получит взбучку? Уж точно не я. Короче, если месячные так и не придут, просто скажи, что путалась с парнями из школы и даже не знаешь точно, от кого залетела.
— Но это же неправда! — возразила я, чувствуя, как по щекам бегут горячие слезы.
— Послушай, не надо все усложнять. По закону тебе запрещается заниматься сексом с кем-либо старше шестнадцати лет. Так что в твоих интересах говорить всем, что понятия не имеешь, кто отец ребенка. Ну, это если месячные не придут. Хотя я не думаю, что кто-то вообще будет тебя расспрашивать.
Он снова оказался прав.
Глава двадцать седьмая
Дopa редко заходила к нам в гости. Я как-то не задумывалась над этим, полагая, что она предпочитает сидеть в своем чистом, опрятном домике. Но в то утро, когда мама решила спросить меня насчет месячных, Дора как раз заглянула к нам на чашку чаю.
Она принесла с собой игрушки, так что дети сразу убежали во двор, а Джек сидел на расстеленном на полу одеяле и сосредоточенно жевал ногу старой куклы. Несмотря на то что ему было уже три года, он до сих пор не говорил, и маму, судя по всему, нисколько не волновало, что ее сын до сих пор ходит в подгузниках. Он что-то весело бормотал себе под нос и пухлой ладошкой пытался поймать танцующие на полу солнечные зайчики.
— Марианна, иди посиди с нами, — сказала Дора.
Я давно научилась отличать просьбу от приказа, и от ее тона у меня противно заныло под ложечкой.
Судя по голосу соседки, меня ждал отнюдь не обычный разговор о том, как у меня дела в школе.
Но причин не идти к ним у меня не было, так что я убрала со стула кучу пеленок, пакет и расческу, села и стала гадать, зачем меня позвали.
Ждать долго не пришлось.
— Марианна, скажи, пожалуйста, куда ты убирала прокладки всю последнюю неделю? Почему ты не отдавала их мне, чтобы я их сожгла? — напряженным голосом спросила мама.
Мне стало нехорошо. Дора и мама сверлили меня взглядами, а я ужасно хотела встать и убежать. Но вместо этого я вжалась в стул и промолчала.
— Марианна, отвечай на вопрос, — строго сказала Дора.
«А тебе-то какое дело?» — пропищал голос в моей голове, но я не решилась озвучить этот вопрос. Я вдруг поняла, что Дору позвали к нам только для того, чтобы она поучаствовала в допросе.
— Мама, я отдала их тебе, когда у меня в последний раз были месячные, — наконец ответила я, и женщины быстро переглянулись.
Больше всего на свете мне хотелось оказаться где-нибудь подальше от них. Даже во время разговора с мужчиной из соседнего дома мне не приходилось называть вещи своими именами. С тех пор как я задумалась о причинах задержки, я ни разу не произнесла вслух слово, от которого меня в дрожь бросало, хотя и знала, что рано или поздно мне придется его сказать: «Беременна». Нет, этого не может быть… Или может? Руки внезапно вспотели, во рту пересохло. Я облизала губы, стараясь не встречаться взглядом с мамой.
Дора первая нарушила тишину, воцарившуюся на кухне после моего ответа.
— Твоя мама сказала, что последние месячные были у тебя довольно давно.
Пронзительный голосок в моей голове снова поинтересовался, почему это она, а не мама, задает мне подобные вопросы. Но я вновь не стала говорить ничего вслух.
— Послушай меня, Марианна, — сказала Дора, когда поняла, что ответа от меня она не дождется, — приходи попозже ко мне домой, я попробую тебе помочь. Отсутствие месячных говорит о том, что у тебя могут быть проблемы со здоровьем.
Я почувствовала прилив надежды. Вдруг она действительно сможет вернуть мои месячные? Но тревога, глодавшая меня последнее время, не собиралась так легко сдаваться.
Мама явно нарочно не смотрела в мою сторону. После того как Дора ушла, она встала и начала убирать со стола, давая мне понять, что разговор окончен. Я хотела, чтобы она хоть что-нибудь сказала, но вместо этого она занялась Джеком. Мама наклонилась, чтобы поднять его с пола, и ее длинные волосы упали вперед, скрыв от меня выражение ее лица.
— Мам? — Мне стало не по себе от затянувшегося молчания. — Я, наверное, пойду к Доре, хорошо?
Она кивнула, по-прежнему не глядя в мою сторону. Только за порогом я поняла, что она не спросила меня, когда я вернусь, и не сказала, чтобы я взяла с собой старших детей. Я нервно сглотнула.
Когда я пришла к Доре, она вела себя как обычно, словно не было того странного разговора у нас на кухне. Прежняя приветливая Дора, ни следа былой строгости. Она улыбнулась мне так же широко, как и всегда, а потом попросила лечь, чтобы «слегка пощупать» мой живот.
Успокоенная мыслью о том, что Дора желает мне только добра, я послушно забралась на диван, положив ногу на ногу и прислонившись головой к подлокотнику.
— Ну же, Марианна, — улыбнулась Дора, — так я не смогу тебя осмотреть. Подними платье, милая.
Не дожидаясь, пока я сама сделаю это, она откинула вверх подол и начала ощупывать мой живот. Кажется, я в первый раз видела Дору так близко. Я заметила отросшие темные корни крашеных волос, тонкие морщинки вокруг глаз и складки возле рта — такие обычно бывают у тех, кто много курит. В ее лице была жесткость, которую я прежде не замечала, и я вдруг поняла, что передо мной — совершенно незнакомый человек. За те годы, что мы жили по соседству, я почти ничего о ней не узнала.
— Так, Марианна, — сказала она, закончив с осмотром. — Кажется, я поняла, в чем проблема. И я знаю, как ее решить.
Дора оставила меня на диване, а сама ушла на кухню. Я слышала, как она гремит кастрюлями, открывает ящики, достает что-то. Кажется, прошла целая вечность, пока она наконец вернулась. С подносом. Когда я увидела, что на нем лежит, меня затрясло. Я понятия не имела, что она собирается со мной делать, но один вид этих вещей вызывал у меня отвращение. Черная резиновая трубка с кольцом на конце, кувшин, который, судя по поднимающемуся пару, был наполнен чем-то горячим, и еще что-то, похожее на маленький красный шарик, — зачем она принесла все это?
Дора сняла покрывало с дивана, расстелила его на полу и поставила поднос сверху.
— Так, тебе придется лечь на пол, чтобы все получилось, — сказала она, явно не собираясь объяснять мне, что происходит.
Я слезла с дивана и обеспокоенно посмотрела на Дору.
— Подожди секунду, — попросила она, после чего закрыла дверь на ключ, задернула занавески на окнах и включила свет. — Теперь тебе надо снять трусики. — Голос ее звучал бодро, словно в том, что на полу ее гостиной лежит полуголая девочка, не было ничего необычного.
Чувствуя, что щеки начинают гореть от стыда и страха, я стянула трусики и попыталась прикрыться подолом.
— Да хватит уже стесняться, — смеясь, произнесла Дора и снова задрала на мне платье. — Боже мой, Мар! Я и не знала, что ты уже настолько взрослая, — воскликнула она после того, как подложила мне под попу подушку и раздвинула в стороны мои ноги.
Я с трудом поборола желание сжать их обратно.
— Больно не будет. Главное — лежи спокойно, — сказала Дора и, к моему ужасу, засунула в меня резиновую трубку. Потом она принялась лить в нее мыльную воду из кувшина. Я почувствовала, как меня наполняет горячая жидкость.
Дора больше не улыбалась, ее лицо отражало сосредоточенность и стремление довести дело до конца.
— Что бы там ни было, мы должны вымыть это из тебя, — сказала она, не уточняя, что же это все-таки может быть. — Оно остановило твои месячные.
В этот момент я ясно представила себе, о чем идет речь. В своем воображении я увидела крошечного ребенка, беспомощно барахтающегося в воде, которую Дора в меня накачивает. Я тут же вспомнила новорожденных котят, отца, безжалостно выбрасывающего их в пруд, и содрогнулась от ужаса.
Я хотела сказать Доре, чтобы она остановилась, но было уже слишком поздно. Кувшин опустел, а соседка аккуратно подкладывала под меня новые подушки, предупредив, что мне лучше пока не шевелиться.
— Чем дольше вода будет внутри тебя, тем больше шансов, что это сработает, — объяснила она.
Через некоторое время соседка помогла мне сесть на ведро, чтобы жидкость наконец вылилась наружу.
— Когда месячные придут, крови будет очень много, — предупредила Дора. — Так что приготовь побольше прокладок. И еще одно: скорее всего, на этот раз они будут довольно болезненными. Эти таблетки помогут. — Она протянула мне две белые капсулы.
Я привела себя в порядок и вернулась домой. Мама ни о чем меня не спросила.
Дора оказалась права лишь в одном — мне действительно было очень, очень больно. Длительные спазмы складывали меня пополам, я судорожно хватала ртом воздух и все никак не могла отдышаться. Но крови не было. И месячные так и не пришли.
В течение сорока восьми часов мама и Дора без конца спрашивали меня, как я себя чувствую. Я рассказывала о спазмах, о том, что меня тошнит, но их, судя по всему, интересовало только одно: пришли ли месячные? Каждый раз, услышав тихое «нет», они встревоженно переглядывались, но мне ничего не говорили.
Я постоянно думала о мужчине из соседнего дома. Знал ли он о резиновой трубке и мыльной воде? И еще меня мучил один вопрос: почему никто не решается произнести вслух слово «беременность»?
И снова Дора, а не мама, повезла меня в лондонскую клинику.
Я сидела в специальном гинекологическом кресле задрав ноги, и незнакомый врач ощупывал меня руками в перчатках. Я почувствовала, как он засовывает внутрь что-то холодное и металлическое, и непроизвольно сжалась. Мне хотелось плакать от страха, рыдания душили меня, и я старалась не смотреть на то, что со мной делают. Медсестра, все время державшая меня за руку, погладила меня по волосам, но я видела, что она смотрит на меня с плохо скрываемым презрением.
Врач говорил с Дорой, а не со мной. Я услышала, как он сказал что-то насчет «уже больше трех месяцев», и поняла, что они говорят о ребенке. О ребенке, который находится внутри меня. Потом Дора спросила доктора, можно ли что-то сделать — то есть избавиться от плода.
— Нет, — сказал врач. — Уже слишком поздно.
Я надеялась, что ребенок их не слышит.
— Ну, значит, ничего не поделаешь, — вздохнула Дора, когда мы вышли из клиники.
Слово «беременна» так никто и не произнес.
По дороге домой Дора сказала, что ей придется сходить в мою школу и поговорить с директрисой. И до тех пор мне придется сидеть дома.
«Почему в школу пойдет она, а не мама?» — Голос внутри моей головы все никак не желал успокаиваться.
Дора отвела меня домой, тихо сказала что-то матери и быстро ушла. Мама равнодушно посмотрела на меня и занялась своими делами.
Что со мной будет? Этот вопрос не давал мне покоя. Я была уверена, что теперь они обязательно попытаются узнать, кто отец ребенка. Многократно отрепетированная ложь была готова сорваться с моего языка, но окружающим, кажется, было все равно.
На следующий день я пошла в школу, потому что никто мне этого не запрещал. Но до класса я так и не добралась. Стоило мне пройти сквозь школьные ворота, как кто-то схватил меня за руку и строгий учительский голос сообщил, что я должна немедленно явиться в кабинет директора.
Меня решили исключить. Я была слишком шокировала, чтобы до конца понять, что именно говорит директриса, но слова «плохое влияние», «неслыханное поведение», «ужасное разочарование» я уловила. Они гремели в ушах, но я ничего не могла сказать в свою защиту, поэтому молча развернулась и вышла из ее кабинета.
Идя к школьным воротам, я тихо молилась, чтобы там меня ждала большая черная машина, — но он не приехал.
Не зная, что делать, я отправилась домой.
Узнав, что меня исключили, мама пожала плечами: «А ты чего ожидала?» Пока я придумывала ответ, она начала описывать, какими будут следующие несколько месяцев моей жизни. Передо мной открывались довольно мрачные перспективы.
— Всем будет лучше, если никто не узнает о твоем положении, — пояснила мама перед тем, как изложить новые правила.
Итак, отныне я могу забыть о прогулках на лугу, у пруда и вообще о том, чтобы выходить за границы нашего участка. Более того, мне не следует появляться в саду перед домом, потому что там меня могут увидеть прохожие. Если мне понадобится подышать свежим воздухом, в моем распоряжении задний двор. Если кто-нибудь, кроме Доры, заглянет к нам в гости, я должна сидеть в комнате до тех пор, пока эти люди не уйдут.
Я с ужасом смотрела на маму, которая равнодушно говорила о том, что я стану фактически узницей в собственном доме. Я пыталась отыскать в ее лице хоть слабый отсвет сочувствия и заботы, и на какой-то миг мне даже показалось, что в маминых глазах мелькнуло что-то, похожее на жалость и понимание, но она быстро отвернулась. Мама смотрела на меня с тем же выражением, что и Дора, когда та пыталась избавиться от ребенка, — с холодной решимостью. Я начинала понимать, что спорить бесполезно — что бы я ни сказала, это ничего не изменит.
— И вот еще что, Марианна, — спохватилась мама. — Отец хочет поговорить с тобой после того, как вернется с работы. Так что посиди пока в своей комнате.
— А почему я должна сидеть там? — тихо спросила я, чувствуя, что стены дома начинают сужаться и мне не хватает воздуха.
Мама ответила, что после ужина настроение отца может улучшиться, и хорошо бы мне не попадаться ему на глаза, пока он не поест.
До возвращения отца с работы оставался еще целый час, и минуты утекали с мучительной неторопливостью. В животе прочно поселился тугой комок страха, а в голове крутился только один вопрос: если мама так обошлась со мной, то чего ждать от скорого на расправу отца?
Я стояла у окна своей спальни, комкая в руках край занавески, и смотрела на соседний дом, гадая, где может быть мужчина, живущий в нем. В тот момент я не думала о тех отвратительных вещах, которые он заставлял меня делать. Вместо этого я вспоминала, как он спас меня от безногого чудовища. В ушах звучали его слова о том, что он никому не позволит причинить мне боль, что он всегда будет рядом и защитит меня. Я хотела, чтобы он пришел к нам домой и помог мне.
Наконец большая черная машина зашуршала гравием на площадке. Я внимательно следила за тем, кто был за рулем, но он, заметив мой пристальный взгляд, равнодушно отвернулся.
Неужели он не понимает, что нужен мне? — спрашивала я себя, и внутренний голос ехидно отвечал: «Конечно, понимает, но ты же знаешь, что он не собирается тебе помогать». Он вошел в дом, даже не оглянувшись в мою сторону, а я все ждала и ждала, стоя за занавеской. Конечно, сейчас он выйдет, посмотрит на меня, улыбнется так, как улыбается только мне, и я снова почувствую себя особенной…
Он так и не вышел, зато я увидела, как к дому подъезжает на велосипеде отец. Он-то сразу нашел глазами мое окно и заметил меня, несмотря на то что я поспешила отойти.
Где-то через час после возвращения домой отец позвал меня вниз. На трясущихся ногах я медленно спустилась по лестнице на кухню.
Отец сидел на стуле задом наперед, облокотившись на спинку, и, не отрываясь, смотрел на меня. Я не хотела встречаться с ним взглядом, поэтому опустила голову и принялась внимательно изучать узор на линолеуме.
— Расскажи-ка мне, Марианна, во что ты умудрилась вляпаться? — произнес он тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Это был явно риторический вопрос, поскольку он сразу задал второй — опять же не затем, чтобы получить ответ: — Я так понимаю, ты не собираешься признаваться, чей это ребенок?
До меня наконец дошло, что мужчина из соседнего дома был прав: кто отец ребенка, по большому счету, никого не интересует. Я беспомощно качнула головой. Откуда-то пришла догадка, что отец
не хочетзнать имя человека, от которого я забеременела. «Они знают, они уже знают, что это
он», — шептал внутренний голос, но я отказывалась прислушиваться к нему, потому что понять и принять подобное было слишком тяжело.
Я молча ждала, что еще скажет отец.
— Пока ты сидишь дома, постарайся никому не попадаться на глаза, — произнес он после недолгого молчания. — Поняла, Марианна?
— Да, папа, — прошептала я, чувствуя, что еще немного — и я уже не смогу сдержать слезы.
— Будешь помогать матери с детьми. И не дай бог я увижу тебя на дороге! Не вздумай выходить из дома через парадную дверь! Все поняла?
— Да, папа. Мама мне уже все объяснила.
— И вот еще что…
Интересно, неужели может быть хуже?
— Чтобы я больше не видел, как ты пялишься в окно.
То есть он заметил. И наверное, понял, кого я высматриваю.
Я ждала, что отец скажет что-нибудь еще, но услышала лишь:
— А теперь садись ужинать.
Стараясь скрыть беспокойство, я прошла мимо отца, села на свое место и попыталась проглотить хоть немного рагу, которое мама поставила передо мной.
Мужчина из соседнего дома предупреждал меня, что им будет все равно. Зато меня не избили.
Глава двадцать восьмая
Хотя мама по-прежнему ходила к ней в гости, Дора к нам больше не заглядывала. Так что после того, как меня исключили из школы и началось вынужденное затворничество, единственными людьми, с кем я общалась, были мои родители и малыши. Я не могла вырваться из четырех стен, не могла скрыться от холодности матери, равнодушия отца и не могла забыть о предательстве мужчины из соседнего дома. Зато я нашла убежище в своем воображении. Я снова начала сочинять истории, только на этот раз они были не о пушистых зверьках и людях из прошлого века, а об очаровательной сладкой малышке, спящей в моей комнате. В своих мечтах я наряжала ее в красивые платьица, которые шила своими руками; я представляла, что у нее будут золотистые локоны и голубые глаза, совсем как у моей куклы Белинды… Вот она подрастает, учится ходить, тянет ко мне ручки и зовет меня мамой. И любит больше, чем кто-либо когда-либо любил меня. Я даже придумала имя для своей девочки: в мыслях я называла ее Соней — и улыбалась, думая о том мгновении, когда она наконец появится на свет. Улыбалась, потому что те четырнадцать дней, когда я гладила живот и представляла, как внутри него растет ребенок, я пребывала в блаженном неведении насчет того, что приготовили для меня родители.
Интересно, мама хоть раз задумывалась о том, что я была так спокойна все эти дни лишь по той причине, что искренне верила: худшее позади? Если так, то она не делала ничего, чтобы разубедить меня.
Она предоставила это женщине из социальной службы, которая пришла на пятнадцатый день.
О ее прибытии сообщил громкий стук в дверь. Помня о том, что меня не должно быть видно и слышно, я поспешила к себе в комнату.
— Стой, где стоишь, Марианна, — строго сказала мама.
Я замерла на первой ступеньке, недоумевая, что за человек к нам пришел, раз мне не нужно от него прятаться. Вскоре все выяснилось.
Мама открыла дверь, и я увидела опрятно одетую женщину средних лет, ничем не примечательную, с незапоминающимся бесцветным лицом. Я никогда прежде ее не видела.
Женщина сказала, что ее зовут мисс Купер и она мой социальный работник. Потом она объяснила, что школа проинформировала необходимые службы о моей беременности. На мисс Купер возложили обязанность позаботиться о моей судьбе и судьбе ребенка, когда — как она деликатно выразилась — настанет срок.
Она спросила, кто отец малыша, услышала невнятное «не знаю» и, судя по всему, вполне удовлетворилась подобным ответом. Скривив бледные губы в презрительной усмешке, она заметила:
— Директор твоей школы уже сообщила мне об этом.
«Ты ей не нравишься, — проснулся предательский внутренний голос, — она хочет сделать свою работу и поскорее уйти отсюда». Я знала, что это правда.
Без капли сочувствия мисс Купер сообщила о том, что меня ждет в будущем. На шестом месяце беременности я должна буду отправиться в Дом для незамужних матерей.
— Почему? — испугалась я, когда услышала название города. От нашего дома до него было больше тридцати километров! — Почему мне нельзя родить дома, как маме?
— Это невозможно, Марианна, — сказала мисс Купер.
А потом речь впервые зашла об усыновлении, и вместе с этим словом в мою жизнь вошло понимание того, что решили насчет моего будущего родители и социальные службы: ребенка у меня заберут, для него уже подыскали подходящую семью. Мне разрешат провести с ним только шесть недель. Потом я должна буду отдать его чужим людям и вернуться домой.
Я посмотрела на маму, до сих пор не веря, что это правда. Это не может быть правдой! Но одного взгляда на ее равнодушное лицо хватило, чтобы все понять.
— Тебе всего тринадцать лет, Марианна. Ты сама еще ребенок, — ровным, лишенным каких-либо эмоций голосом сказала сотрудница социальной службы. — Ты должна вернуться в школу. Ты не можешь ухаживать за ребенком, и, я думаю, ты сама это прекрасно понимаешь, до сих пор твое поведение не было похоже на поведение ответственной и примерной девочки. Ты ведь даже не знаешь, кто отец, так?
Я не могла ответить на этот вопрос, но ни социальный работник, ни мама не знали по какой причине.
— Ты проведешь в Доме для незамужних матерей последние три месяца беременности, — продолжала мисс Купер, не обращая внимания на мое подавленное состояние. — Твоя мать не хочет, чтобы другие дети видели тебя в это время. После рождения ребенка ты останешься там еще на шесть недель.
Страх, меня парализовал страх — я не могла дышать, на меня накатила внезапная слабость, ноги подогнулись, рот наполнился горечью. В горле встал тугой комок, мешающий говорить, не дающий спорить. Я не могла защитить ни себя, ни свою девочку. Черное отчаяние и безнадежность — вот что мне оставалось. Мои родители не только отдали моего еще не рожденного ребенка чужим людям, но и меня собираются отослать прочь! За исключением той ночи накануне свадьбы папиной сестры я никогда прежде не уезжала из дому надолго. Меня повергала в ужас одна мысль о том, что мне придется расстаться с отцом и матерью, с братиками и сестрой. Тем временем они уже договорились с социальным работником, что та приедет за мной через два месяца и увезет в Дом для незамужних матерей!
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |