Даже больница в Россморе недостаточно хороша для доктора Джимми Уайта. Да, недостаточно хороша, он посылает больных к специалистам ни больше ни меньше как в клиники Дублина. И это вместо того, чтобы положиться на многолетний опыт кого-то, кто знает их вдоль и поперек в течение нескольких поколений.
Например, такого, как я.
Я не показал виду, что я расстроен и все такое. Ничего подобного. Я всегда спокойно разговаривал с доктором Джимми Уайтом. Я бы сказал, что это подающий надежды молодой человек, который пока заглядывает в свои книги по медицине. С возрастом он станет полагаться на свой опыт, а набравшись опыта, научится не замечать вещи, в которых не уверен.
Люди считают, что он мне нравится и я восхищаюсь им, в то время как на самом деле я сомневаюсь в его квалификации. Мне не нравится, что он постоянно сверяется с книгами, меняет свое мнение, посылает кровь на анализ, а людей на обследования.
У нас есть один чересчур словоохотливый американец по имени Честер Ковач, живущий в отеле, поскольку у него куча денег. Его деда звали О’Нейл, он уехал отсюда давным-давно, и его забыли. Теперь, конечно, все заговорили об О’Нейле. Я несколько раз говорил мистеру Честеру, что молодой доктор отчасти знает свое ремесло, но иногда невозможно смотреть, какие он делает ошибки в лечении людей нашего прихода. Честер сказал, что новый доктор должен, конечно, быть образованным медиком, на что я заметил, что есть образование, а есть опыт. Честер закивал, похоже, он ухватил мою мысль.
Потом он сообщил мне, что собирается купить в Дуне землю под строительство. Он спрашивал моего совета, какие сферы обслуживания следует развивать в нашем городке. В чем у нас нужда, чего не хватает… Его лицо имело очень сосредоточенное выражение. Меня это раздражало. Вся эта сентиментальная чепуха здесь неуместна. Было бы интересно посмотреть, удастся ли ему сделать что-нибудь в таком местечке, как наше. Пока есть только многословный и сбивчивый разговор о необходимости строительства для социальных нужд. Ну то есть так, как это обычно бывает. К тому же он сожалел о прошлом, говорил, что, если бы его дедушка имел здесь собственный дом, ему не пришлось бы эмигрировать.
Я кивал, отпивая по глоточку из своей кружки. Потом я подумал про себя, что, если бы его дедушка не оторвал свою задницу и не отправился бы туда, где можно жить по-человечески, Честер не носил бы модную одежду и туфли ручной работы. Но лучше этого не говорить. Пусть каждый живет своим.
Ах, он собирается строить концертный зал и какой-то центр. Здесь, в Дуне, ни больше ни меньше! Великолепно, сказал я ему, прежде чем вернуться к обсуждению пробелов в образовании доктора Уайта.
В свое время мы с моим соперником работали совместно, и работы хватало каждому из нас. Ну, по крайней мере мне. Но потом положение вещей изменилось к худшему.
Все дело в этой недалекой женщине, Мэгги Кернан, которая была беременна, и можно было подумать, что в мире не было рождено ни одного ребенка, кроме дитя Мэгги. Ее беременность длилась бесконечно, ни одно млекопитающее не имело более длительного периода вынашивания. Она приходила по два раза в неделю и когда ей нездоровилось, и когда она чувствовала себя хорошо; если ребенок шевелился — естественно ли это? а когда он не шевелился — не означает ли это, что он умер? Ей требовалась персональная бригада врачей, гинекологов и акушеров, которые сидели бы в ожидании в ее доме.
За три недели до срока она позвонила в два часа ночи и сказала, что начинаются роды. Я велел ей выпить чашку хорошего чая и сказал, что мы поговорим об этом утром. Она продолжала повторять, что у нее начинаются схватки и что мне нужно быть у нее. Четыре мили в гору! С ума она сошла? Я стал ее успокаивать, но она повесила трубку.
Только на следующее утро я узнал, что произошло: она позвонила доктору Джимми Уайту, и он, конечно, явился. И можете себе представить? Роды уже начались, и были осложнения, и он заставил санитарную машину заехать в гору, и если бы он не сопровождал бы ее до отделения «Скорой помощи» в Россморе, ребенок бы умер, и Мэгги бы умерла, и половина населения умерла бы от сострадания.
Утром мне пришлось раз пятнадцать выслушать историю о бедняжке Мэгги Кернан и как ей, наверное, было страшно, и, конечно, благодарение Богу, что молодой доктор Джимми Уайт смог позаботиться о ней. И всюду присутствовали невысказанные слова о том, что я оставил Мэгги Кернан в беде.
Я, конечно, был раздосадован, но не показал виду: вместо этого я рассыпал похвалы доктору Джимми Уайту и выражал беспокойство о Мэгги, и несколько раз сказал о том, что все младенцы всегда ведут себя по-разному и как было бы легче жить, если бы мы заранее об этом знали. Я ничего не объяснял и не оправдывался. Думаю, что в конце концов это сделало свое дело. Я по-прежнему оставался их мудрым добрым доктором Дермотом.
Как и каждую субботу, в обеденное время мне принесла счета Ханна Харти, единственная бывающая у меня леди. Она была квалифицированным бухгалтером, воплощением осмотрительности, и общалась с массой людей в городке. Ровно пять суббот спустя после того, как Мэгги Кернан выкинула свой номер, Ханна откашлялась и прямо заявила мне, что я теряю очень многих пациентов, которые хотят лечиться у доктора Уайта. И, таким образом, существенную часть заработка.
Сначала я ей не поверил. Ханна всегда немного сгущала краски. Дело было и в том, что она давным-давно заигрывала со мной. Но я не думал, что это правда.
Я никогда не обнадеживал ее. В течение нескольких лет я лечил ее мать. Ханна, конечно, присматривала за ней, но я часто заходил на всякий случай, и если они ужинали, то приглашали меня присоединиться.
Я никогда не был женат. Однажды предложил руку и сердце женщине, но она сказала, что я слишком беспечный и она никогда не согласится на роль супруги провинциального врача. Ну что ж, я такой, какой есть. Я не собираюсь меняться ради кого бы то ни было, так что не особенно долго вспоминал ее и ее слова.
Я внимательно выслушал Ханну, и, конечно, не прошло и получаса после ее сообщения о падении доходов, как начал действовать.
Я зашел поболтать в семью Фолли. Старик отец был плох; долго он не протянет. Но я был полон заботы о нем, сказал, что у него богатырское здоровье и состояние его превосходно. Когда я покидал их, вся семья Фолли была мне очень признательна. И я очередной раз сказал сам себе, что именно этого и ждут от доктора: чтобы он создавал хорошее настроение, ободрял, поддерживал, а не пугал их статистикой, тестами и исследованиями.
По дороге домой я встретил молодого доктора Уайта.
— Вся эта шумиха вокруг Мэгги Кернан… — начал он неловко.
— Да? — Мой голос был холоден.
— Ну, мне не хотелось бы, чтобы вы думали, что я вмешиваюсь в вашу работу… — сказал он, переминаясь с ноги на ногу.
— Вы так считаете? — Мой тон по-прежнему был ледяным.
— Ну, формально она, конечно, ваш пациент, но мне нужно было решить, есть опасность или нет. И я решил, что опасность есть.
— Итак, вы считаете, что вы правы, доктор Уайт?
— Зовите меня просто Джим, я же зову вас Дермот.
— Я это заметил. — Я послал ему улыбку.
— Здесь хватит работы на нас обоих, Дермот, — сказал он довольно фамильярно. — Никто из нас не будет голодать в этом местечке.
— Я уверен в этом, доктор Уайт, — ответил я и пошел своей дорогой.
Придя домой, я сел и как следует задумался. Потом позвонила Ханна Харти и предложила занести мне сыр, мясо и свежеиспеченный пирог с почками. После смерти матери она не приглашала меня на ужин, и этого мне не хватало, особенно по выходным дням, которые приходилось проводить в одиночестве.
У меня есть экономка, скучного вида женщина, но она в основном занимается уборкой, стирает и гладит. Она, конечно, покупает продукты и готовит овощи, но никогда не делает таких вкусных блюд, как Ханна. Я сказал, что для меня честь угоститься ее пирогом и у меня есть бутылка кларета. Когда Ханна пришла, неся посуду с едой, я заметил, что после утренней встречи она была у парикмахера. На ней была элегантная белая блуза и брошь с камеей. Она даже подкрасилась, что было крайне необычно.
Неужели она все еще имеет намерения относительно нас обоих?
Лучшее, что можно было сделать, — это игнорировать все эти украшения, ничего при этом не объясняя. Никаких комплиментов, ничего подобного. Иначе это приведет к проблемам. Мы говорили о знаменитой дороге в обход Россмора и о том, случится ли это. Всколыхнут ли эти изменения нашу маленькую тихую заводь, или же о нашей узкой ухабистой дороге в Россмор попросту позабудут? Никто ничего не знал.
Мы прекрасно поели, и, поскольку Ханна принесла довольно хорошего сыра, я откупорил вторую бутылку вина.
— Скажи мне, ради бога, как ты собираешься ужиться с молодым Уайтом, Дермот? — спросила она в лоб. На ее лице читалась озабоченность. Ее действительно волновало, что будет со мной, если большинство жителей городка бросят меня и перейдут в оппозицию. Я наклонился к ней и похлопал по руке.
— Меня это не беспокоит, Ханна, дорогая, — подбодрил я ее. — Всегда важно сохранять спокойствие в подобной ситуации и ждать, пока не кончатся неприятности.
— Но они могут не кончиться, Дермот. Ты знаешь, я бываю в разных учреждениях в нашем местечке, и многие от тебя уходят. Мистер Браун из банка собирается консультироваться с доктором Уайтом по поводу пневмонии у его отца. Мистер Кенни, адвокат, обеспокоен тем, что его мать не может самостоятельно ходить, и считает, что доктор Уайт может дать ей какие-то более действенные новейшие современные лекарства. Ты не можешь, Дермот, просто сидеть и ждать, как плоды твоей тяжелой работы и весь твой опыт, приобретенный здесь, исчезают, как вода в песке. — Она выглядела по-настоящему беспокоящейся за меня. А может быть, и за себя тоже, если она действительно видит свое будущее со мной.
— Нет, конечно, я не буду сидеть и ждать, Ханна. На самом деле я думаю, что могу устроить себе небольшой отпуск.
— Отпуск? Сейчас? В решающий момент? Дермот, ты, должно быть, спятил! — в изумлении воскликнула она.
Но я не стал отвечать или как-то реагировать. Просто улыбнулся в ответ.
— Я знаю, что я делаю, Ханна, — повторял я снова и снова.
И в течение следующей недели я сделал несколько визитов. Я решил, что старик Фолли протянет еще две недели; что мать мистера Кенни на ее последние месяцы можно бы оставить в покое и не давать новые медикаменты, которые только нарушат ее спокойствие; что отец мистера Брауна входит в последнюю стадию пневмонии, после чего он мирно отойдет в мир иной.
После этого я объявил, что беру небольшой отпуск. Я успокоил Брауна, Фолли и Кенни, сказав им, что оставляю их на попечение этого милого молодого доктора Уайта, пока меня не будет. Конечно, я считаю, что могут быть разные мнения, но молодой человек исключительно хорошо подготовлен. Он прекрасно присмотрит за ними.
Затем я положил в машину принадлежности для гольфа и поехал за сто пятьдесят миль в уютный тихий отель на берегу моря. Было нетрудно найти партнеров, так что я выигрывал до восемнадцати лунок в день.
Каждый вечер я играл в бридж в комнате отдыха в отеле, а за завтраком каждое утро, за второй чашкой чаю, я открывал газету на странице, где публиковались объявления о смерти.
Сначала я прочитал о кончине старика Фолли, потом — миссис Кенни и, наконец, мистера Брауна. Я быстро попрощался со своими друзьями по гольфу и бриджу и поехал домой в Дун.
Я обошел все дома усопших, качая головой в недоумении по поводу причины их невосполнимых потерь. Я говорил, что не могу поверить этому — старик Фолли был в великолепной форме, когда я уезжал, он был полон жизни, это же относится к миссис Кенни и мистеру Брауну. Как печально, какая ирония судьбы, что все они умерли в те десять дней, когда я, который знал их почти всю жизнь, был в отъезде. Потом я снова качал головой и говорил, что это для меня полная загадка.
Это не заняло много времени. На самом деле это произошло гораздо быстрее, чем я рассчитывал. Среди жителей пошли разговоры.
Они говорили, что очень странно, как три прекрасно чувствовавших себя человека умерли в течение десяти дней, пока доктор Дермот был в отпуске. Они говорили, что не нужно принимать поспешных решений и гнаться за новым вместо того, чтобы использовать испытанное и проверенное. Проверенное человеком, который знал их молодыми, старыми, здоровыми и больными, знал всю их жизнь. Мало-помалу они стали возвращаться ко мне, даже те, которые забрали свои медицинские карты и передали доктору Уайту. Некоторых из них обеспокоил бессистемный характер записей, и их не устраивало то, что я все держал в голове. Я знал, какой ребенок притворяется, а у какого, боже упаси, корь. Не нужны мне компьютеры и принтеры.
Разговаривая с ними, я вел себя великодушно. Я не показывал, как мне больно, на моем лице не было ни тени уныния. Они все так хотели, чтобы я взял их обратно, они хотели расторгнуть отношения с доктором Уайтом. Но я опять повел себя благородно. Я не хотел слушать обвинений в адрес мальчика. Я называл его мальчиком, я понимающе улыбался и говорил, что он еще очень молод и из-за этого он в чем-то ошибался. Все были поражены моим великодушием.
Перед своим отъездом из города доктор Уайт зашел ко мне. Визит вежливости, сказал он по поводу своего отъезда. Я уже знал об этом, но изобразил удивление. Я пожелал ему успехов и сказал, что мне жаль терять коллегу.
— Вы найдете себе что-нибудь более подходящее, — добавил я.
— Да, я уверен в этом, — ответил он.
— У вас хорошая привычка — разбираться в сути, — заметил я, чтобы похвалить его.
— Кое в чем — безусловно, Дермот, — сказал он.
Меня передернуло, как всегда, когда он позволял себе подобные фамильярности. Но я не думаю, что он это заметил. Я предложил ему выпить, но он отказался.
— Еще не все, Дермот. Можно дать вам маленький совет, прежде чем я уеду?
Ради смеха я сказал, что можно. В конце концов, я выставил его из города. Я мог позволить себе такую милость.
— Когда к вам приедет следующий молодой парень, сделайте его вашим партнером, продайте этот дом, возьмите кабинет в клинике Честера, устройтесь на полставки, женитесь на Ханне Харти и живите в ее большом доме. Это лучше, чем тот путь, где вы получите крупный иск за преступную небрежность при лечении больного, который вскоре после этого умрет.
И он встал, наглый молодой щенок, и вышел, не оглядываясь.
Я немного подумал над тем, что он сказал. В этом не было здравого смысла. Совсем не было. И что это такое — клиника Честера, о которой он лепетал? Честер организовал что-то вроде медицинского центра, дурацкое место с дорогой техникой, где люди могут тратить время и деньги. Они даже собираются сделать комнаты ароматерапии или тому подобной чепухи. И какое неудачное время он выбрал для этого! Как раз когда по новой дороге будут доставлять пациентов отсюда в Россмор. Проект был обречен еще до того, как начался. Мне не о чем беспокоиться.
Здравомыслящие люди не согласятся с этим бессмысленным проектом, связанным с именем Денни О’Нейла, какого-то неудачника, о котором никто не помнит. Но одна вещь совершенно ясна и гораздо более важна: мое имя определенно связывают с именем бедной Ханны Харти. Это необходимо устранить в зародыше. Она собирается угостить меня завтра изысканным блюдом из лосося, запеченного в тесте. Лучше позвонить ей прямо сейчас и сказать, что я занят.
С отъездом Уайта все сложилось так хорошо, и мне не хотелось бы дополнительных сложностей.
. План Честера
Я всегда обещал своему ирландскому дедушке Денни О’Нейлу, что поеду в Ирландию, но я не смог сделать это при его жизни. Он имел обыкновение рассказывать легенды о своем доме в Дуне, в нескольких милях от Россмора, об огромном Боярышниковом лесе и о святом источнике, творящем чудеса. Но по ряду причин я не мог поехать в Ирландию, пока он был жив. Было слишком много забот: нужно было получить образование и зарабатывать на жизнь.
Мой родной отец, Марк Ковач из Польши, был столяром, но заболел туберкулезом, и мне, как старшему, пришлось поддерживать семью. Я не раз говорил маме, что жизнь была бы чуточку легче, если бы они не считали необходимым иметь девять детей. Но она только смеялась и спрашивала, кого именно я бы отправил обратно. Мы много трудились и имели хорошие оценки в школе, и у каждого была своя работа после того, как рост позволял нам устанавливать полки в супермаркете или собирать картон и укладывать в аккуратные стопки.
Мне повезло, я познакомился с одним парнем из банка, который выразил готовность дать мне деньги, чтобы я начал собственное дело подрядчика-строителя, и тогда я смог дать работу всем братьям и сестрам, а компании дал имя отца. Он так радовался, видя на грузовиках надпись «Марк Ковач и семья, строительные подряды».
У меня не было необходимости давать компании собственное имя, я знал, что она моя, зато имя отца семейства в названии придавало ей больше солидности. Упоминание родственных связей вызывало больше доверия.
Все родственники моего отца уехали из польской деревни, которой больше не существовало, но дедушка с маминой стороны все твердил об этом чудесном месте в Ирландии. Поэтому, когда мне исполнилось пятьдесят, я решил сделать самому себе подарок в виде трехмесячного отпуска.
Я никогда не был женат. Попросту не хватало времени. Полагаю, что это звучит немного безнадежно, но я никогда не задумывался над этим всерьез. Я был слишком занят делами, связанными с бизнесом, а теперь чувствовал, что уже поздно. Все мои братья и сестры имели семьи и детей, и я мог только радоваться семейной жизни, окружающей меня.
Но потом мой врач обнаружил у меня гипертонию и посоветовал поменьше волноваться. После смерти дедушки, после всей этой ирландской музыки у него на похоронах и разговоров о Россморе, лесах и прочем я призадумался и решил, что сейчас подходящее время поехать в Ирландию и отдохнуть подальше от дел.
Но поскольку я был человеком, не умеющим бездельничать, я решил изучить возможность строительства в Ирландии, как дань памяти дедушке О’Нейлу. Это показало бы людям, что его жизнь и его путешествие в Америку были весьма плодотворны.
Все согласились, что это хорошая мысль, и заверили меня, что компания «Марк Ковач и семья, строительные подряды» будет продолжать успешно работать и в мое отсутствие.
— Может быть, ты даже найдешь там ирландскую девушку, — сказала мама.
Я подумал, что она имела в виду далеко не молодую девушку, но ничего не сказал на это. Многие годы я обычно предпочитал улыбаться людям и соглашаться с ними, вместо того чтобы сказать последнее слово. Последнее слово не всегда на самом деле нужно.
И вот я приехал сюда, на родину моего дедушки Денни О’Нейла. Очень хорошее место для отдыха. Никто в Дуне не помнил моего дедушку, что огорчило меня.
Они знали, что стояло несколько небольших домов, но все они развалились, потому что пришли в запустение. Это было так давно, а фамилия О’Нейл в Ирландии очень широко распространена.
Поэтому я решил, что его вспомнят. Я прослежу за этим. Я создам ему памятник, но не что-то показное, а то, что принесет его родному городу большую пользу. Я поговорил с людьми по поводу их предложений. Они были многочисленны и разнообразны. Люди хотели небольшой театр. Художественную галерею. Может быть, небольшой парк, где могли бы играть дети, а пожилые люди сидели бы по вечерам. Церковь или музей. Идей было столько, сколько было опрошенных людей.
Одна пожилая леди посоветовала пойти и помолиться у источника в лесу под Россмором, и тогда мне станет ясно, как днем, что именно я должен сделать. Я поехал, оставил машину у опушки и вошел в лес. Я встретил большую дружелюбную собаку, которая сопровождала меня и, похоже, знала дорогу к источнику, потому что делала соответствующие повороты у каждого маленького деревянного столбика. Потом она вежливо села в стороне, в то время как я вошел в сырой темный грот.
Источник был необыкновенным, иначе не скажешь. Я религиозен, как любой человек, имеющий ирландскую мать-католичку и польского отца-католика, я не мог избежать этого, разумеется. Но моим глазам предстало такое, чего я никак не ожидал.
Люди писали свои послания на стенах грота, они оставляли крошечные детские ботинки и носки с записками, молящими об излечении от ревматизма, или четки с мольбой о выздоровлении любимой матери.
Во многих случаях это выглядело нелепо, но иногда трогало до глубины души. Такая коллекция последних надежд, собранная на таком маленьком пространстве. Это не вызвало у меня никакого ощущения благочестия и святости. Статуя не излучала мудрости. Вместо этого я ощутил тревогу и захотел уйти отсюда. Когда я вышел наружу, я опять увидел большую собаку, это была овчарка или колли, я думаю; она ждала меня, как будто я был ее давно потерянным другом. Я почесал ей за ухом и пошел по лесу обратно, глубоко задумавшись.
Потом мне пришла в голову мысль.
Я построю медицинский центр, чтобы местные жители не стояли на коленях в этом холодном сыром месте, моля об исцелении святую, которая умерла две тысячи лет назад. Возможно, подумал я, это хороший выход: решение проблемы приходит, когда ты не думаешь о ней чересчур много.
Пес с довольным видом бежал рядом со мной.
Он вовсе не собирался со мной расставаться.
Я отвел его в ближайший приют для животных. Его внимательно осмотрели. У него не было ошейника, и он был не ухожен. Кто-то отвел его в лес и оставил там.
Я был потрясен.
Бросили такую славную, дружелюбную собаку.
— Вы сами отведете его домой? — спросил молодой сотрудник.
— Пошли, — сказал я псу, и он ловко заскочил в машину.
Я решил назвать его Злотый. Так назывались старые польские деньги. Он откликнулся с такой готовностью, словно это было его настоящее имя.
Вернувшись в Дун, я решил, что это место будет медицинским центром. Если кто-то нуждается в специальном лечении или в ультразвуковом и рентгеновском исследованиях, он должен ехать по ухабистой дороге в Россмор. Да, я слышал про эту объездную дорогу, которую собирались построить. Но все это могло быть лишь мечтой на ближайшее десятилетие. Кроме того, в Россморе не было всего необходимого для пациентов — иногда им приходилось совершать длинную поездку в Дублин, что могло еще более ухудшить их состояние.
Разве не прекрасно иметь все эти возможности рядом с домом?
Все люди здесь были очень приятны и охотно разговаривали со мной. Я остановился в отеле, а Злотый спал в большой пристройке. Я познакомился с Сиреном Брауном из банка, адвокатом Сином Кенни, семьей Фолли и Мэгги Кернан, которая рассказывала всем, как она отчаянно хотела иметь ребенка и в конце концов родила. Была здесь и женщина с манерами леди, Ханна Харти, которая была бухгалтером и воплощением осмотрительности. Поэтому, когда я купил кусок земли у Сина Кенни, он предложил мне попросить Ханну проследить за оформлением бумаг, чтобы обо мне не было лишних пустых разговоров.
Еще в городе было два доктора, доктор Дермот, очень раздражительный человек, и гораздо более молодой и толковый парень по имени Джимми Уайт. К сожалению, я познакомился с доктором Дермотом до приезда в город Джимми Уайта, и мне пришлось общаться с ним. Он был медлительным, ленивым человеком; посмотрев на предписанное мне лечение, посоветовал мне продолжать его. Потом он уехал в отпуск. Через некоторое время у меня началась одышка. Я проконсультировался с Джимми Уайтом, который послал меня к специалисту по стрессам и на ультразвук. Кардиолог прописал мне новые лекарства, и я снова почувствовал себя хорошо.
Но для всех это было плохое время. Умер старик Фолли, потом умерли мать Сина Кенни и отец Сирена Брауна, и все в течение десяти дней. Мы протоптали дорогу на церковный двор по случаю похорон.
Бедный Джимми Уайт едва не лишился рассудка.
— Надо же, это случилось именно при мне, — признался он как-то вечером. — Люди здесь считают, что солнце светит из задницы Дермота и что все эти старики не умерли бы, если бы он был здесь.
— Но это невозможно, — сказал я. — Они были старыми и больными, я полагаю, что их время вышло.
— А вы скажите это Фолли, Брауну и Кенни, — угрюмо произнес он.
— Ужасно не повезло, — сказал я, от души сочувствуя ему.
— Да, но я считаю — хотя это похоже на бред параноика, — что это было запланировано, — произнес он.
Я удивленно посмотрел на него, и Джимми поспешно сказал, что нет, конечно, это невозможно, даже доктор Дермот не мог убить их, будучи в отпуске. Я подумал потом над этим. Может быть, этот проныра доктор действительно ждал, пока все эти старики будут готовы отправиться в мир иной.
Или я, подобно Джимми, тоже мыслю как параноик?
Как бы то ни было, у меня была масса забот. У меня была в Ирландии строительная фирма, не слишком-то загруженная делами. Распорядитель работ Финн Фергюсон часто говорил, что, когда Бог создавал время, Он отвел его людям в достаточном количестве. Разрешения на перепланировку были сущим кошмаром, создать на родине единую строительную бригаду было очень трудно. Каждый старается работать в нескольких местах, вздыхал я иногда у этой милой Ханны Харти, и она всегда была полна оптимизма и готова дать практические советы.
Я сказал Финну Фергюсону, что, если его жена захочет поехать в Америку в шопинг-тур, мои сестры помогут ей и направят в нужные магазины. Все получилось хорошо: женщина вернулась домой не только с тремя чемоданами покупок, но и с новостью, что фирма Марка Ковача крупная даже в масштабах США. Финн после этого перестал называть меня неповоротливым старым Честером, а стал говорить мне «мистер». Он по-прежнему ходил пить со мной пиво и часто приносил Злотому косточку. Ему непременно хотелось делиться своими тревогами по поводу дороги, которую предполагалось построить в объезд Россмора.
Однажды одна из крупных фирм получила контракт на постройку объездной дороги и обосновалась в Россморе, при этом мелкие компании, вроде той, что у Фергюсона, вытеснялись и лишались работы. Людям казались более предпочтительными крупные компании с огромными бульдозерами и кранами, и мелкие компании терпели убытки. Я заверил его, что у меня есть работа для специалистов. Здание будет иметь собственное имя, и все должно быть сделано на самом высоком уровне.
Когда Центр имени Денни О’Нейла откроется, будет выпущен красивый рекламный проспект на глянцевой бумаге. Финн, конечно, сможет использовать его для привлечения новых клиентов.
В результате Финн стал более серьезно относиться к Центру, и видеть это было очень приятно.
— Вы очень хороший парень, мистер Честер, я так считаю, — сказал он. — Очень многие говорят про вас то же самое. Я слышал, как мисс Харти говорила канонику Кэссиди, когда он приезжал сюда на прошлой неделе, что вы ангел-хранитель этих мест.
Мне нравилась Хана, и меня расстраивало, что она, похоже, ухаживала за доктором Дермотом. Я спросил ее как-то, была ли она когда-нибудь влюблена, и она сказала, что нет, но в возрасте пятидесяти двух она уже не думает, что на ее жизненном пути будет такое счастье. Ее мать всегда говорила, что доктор Дермот — выгодная партия, и она потратила массу времени, чтобы претворить это в жизнь. Но он человек независимый и не собирается ничего менять.
— Или, может быть, чуточку эгоистичен? — предположил я и тут же понял, что был не прав.
Ханна Харти встала на его защиту. Он без устали работает в этом городке. Никто не может сказать, что он эгоист.
Я сказал, что, как человек посторонний, могу чего-то и не знать. Но на самом-то деле я знал. Он был эгоистом, и я видел новые и новые тому подтверждения.
Он соглашался на выпивку в отеле за мой счет, но никогда не платил сам. Я слышал от Ханны Харти, как она готовит ему мясо и пироги или жарит цыпленка, потому что мужчины так беспомощны. В то же время при отеле была превосходная столовая, куда он мог бы пригласить ее, но никогда этого не делал. Он чрезвычайно высокомерно относился к молодому Джимми Уайту, он вел себя так, что парень сообщил мне о своем намерении собрать свои вещи и уехать. Здесь ему жизни не было.
Между тем дело двигалось. Распорядитель строительных работ Финн теперь любил меня как брата и набирал людей со всей страны для сооружения Центра здоровья имени Денни О’Нейла в Дуне. Центр стремительно рос с каждым днем.
Люди могли с трудом поверить, что там будут рентгеновский кабинет, устройства для наблюдения за работой сердца и терапевтический плавательный бассейн, все в двух шагах от их дома, а также не менее дюжины процедурных кабинетов, запланированных для тех, кто захочет арендовать их. По словам газет, это была медицина будущего. Люди уже спрашивали, будут ли залы для лечебной физкультуры и занятий йогой; зубоврачебный кабинет; некоторые специалисты интересовались возможностью практиковать здесь дважды в неделю. Все это делалось ради того, чтобы медицинская помощь пришла к людям, а больным не пришлось совершать дальние поездки. Я надеялся, что Джимми Уайт станет здесь работать, но он уехал до того, как строительство было закончено.
С помощью Ханны Харти часть моей работы была передана бухгалтерской конторе, и она по-прежнему вела для меня книги бухгалтерского учета. Я радовался нашим встречам.
Финн приходил в отель в пятницу около шести, выпивал и приносил мне все новости за неделю, потом к нам присоединялась Ханна Харти, давая Финну на подпись чеки, а потом мы с ней обедали.
При наших встречах у нее всегда была новая красивая прическа. Ей нравилось говорить о докторе Дермоте, и, поскольку я по существу человек покладистый, я ей не препятствовал. Они встречались по субботам, так что соблазнительная прическа на самом деле предназначалась для него. Но я заметил, что все чаще и чаще доктор Дермот по субботам был занят и не имел возможности с ней встретиться.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |