Витамины любви, или Любовь не для слабонервных 1 страница

Анна Макстед

Витамины любви, или Любовь не для слабонервных

OCR vanilla

Spell Check vernay

Пер. с англ. ЕВ. Топчий.–М: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2007. – 478, [2] е.– (Пять звезд).

ISBN 978-5-17-037041-2 (ООО «Издательство АСТ»)

ISBN 978-5-9713-5684-4 (ООО Издательство «АСТ МОСКВА»)

ISBN 978-5-9762-3549-6 (ООО «ХРАНИТЕЛЬ»)

Выйти замуж во второй раз... Почему бы и нет?

Однако Ханна, ухитрившаяся выскочить в двадцать лет и развестись через полгода, придерживается совершенно другого мнения.

Она успешна и независима. У нее – отличная карьера и прочные отношения с верным бойфрендом. Чего же ей не хватает? Неужели... бывшего мужа Джека?

Легкомысленного, инфантильного и совершенно несерьезного Джека, который сердится на нее, но в то же время не прочь «начать все сначала»? Конечно, Джека нельзя принимать всерьез... Но., может, все-таки стоит хотя бы обсудить его предложение?

Глава 1

Женщине всегда нравится, когда мужчина предлагает ей руку и сердце, даже если она собирается отказать. Я, во всяком случае, была в этом уверена, пока сама не от­вергла пару предложений. Помню, в пятнадцать я про­читала в местной газете об одной тетке тридцати с чем-то лет, которая хваста­лась, что на ее счету пять та­ких отказов. Тогда я решила, что это – счастливица, этакая леди-вамп, покори­тельница мужчин. Мне, подростку, подобные вер­шины казались недостижимыми. О моей тогдашней самооценке можно судить но такому случаю в поез­де: когда я вытащила изо рта комок жвачки, сидев­ший напротив мужчина наклонился ко мне и сказал: «А, так это резинка! А я уж было подумал, что у вас челюсть дефективная». Я его словам даже не уди­вилась.

Со временем я поняла, что с той соби­рательницей предложений у меня есть кое- что общее: она тоже была законченной дурой.

Потому что женщина с нормально функционирующим мозгом не будет вести себя с парнем так, словно со­бирается провести с ним всю жизнь, если у него такого намерения нет. Ведь ни один мужчина не сунется к тебе с предложением, если не убеж­ден, что ты ответишь «да». И это, кстати, ставит под сомнение проницательность и чувство собственного достоинства некоторых мужчин.

Хотя я, конечно, слишком категорична. Если женщи­ну предложение замужества застало врасплох один раз – это еще можно понять. Бывают мужчины, у кото­рых есть идефикс – найти себе жену. Им, в общем, все равно, кто попадет в их капканы. Жена для них – просто необходимый компонент, вроде дрожжей в тесте. Такой вцепляется в свою жертву, как питбуль, и если девушка не обладает скоростью и увертливостью зайца, велика веро­ятность, что один из таких охотников неожиданно шлеп­нется перед ней на колени. И она тут ни при чем.

А еще бывает так. Если тебе кажется, что кто-то долго и упорно воспринимает тебя как совершенство, то, даже если этот кто-то обладает весьма скромными достоин­ствами, он все равно может неожиданно превратиться в супруга. Да к тому же женщины подвержены стра­стной тяге к мужчинам, мягко говоря, «проблемным». Дело вот в чем. Мужчины внушают своим подругам, что раз для удовлетворения своих потребностей они выбрали именно их, значит, они идеал красоты. А у нас срабатыва­ет инстинкт – тянуться к тем, кому мы нравимся.

Можете со мной не соглашаться. Но однажды встре­тится на вашем пути некто, кому вы сильно не понрави­тесь, и он не посчитает нужным это скрывать. Вот тогда-то вы поймете, что никакие достоинства не сделают этого гада менее отвратительным в ваших гла­зах. И постараетесь уйти от него подальше как можно быстрее.

Итак, если вы способны реально смотреть на вещи, то согласитесь со мной: радость, ис­пытываемая от получения брачного предложе­ния, – это из мира фантастики и глупого идеализма. Судите сами. Человек без явных признаков душевной болезни рассыпает перед вами дары как из рога изо­билия: цветы, драгоценности, шикарные обеды, наконец, свою персону. И все это льстит вашему само­любию. А в особенности тот факт, что из миллиона женщин, встретившихся ему в жизни, именно в вас он увидел совершенство. Но мы-то реалисты и осознаем, что совершенство в этом случае означает «та, которая, по его мнению, ему не откажет».

Увы, реальность сильно отличается от идеала. Это я обнаружила, когда пережила неловкую ситуацию нежелательного предложения. И поскольку всегда интересно бывает послушать рассказы о чужих лю­бовных переживаниях, я просто обязана поделиться. Но прошу терпения. Я уже говорила, что мне делали предложение дважды. Нет, постойте! Я вспомнила: трижды, с учетом принятого. Про одно из этих событий я расскажу подробно. Но предупреждаю: это чтение не для слабонервных.

Мы ехали к морю, в Сент-Айвс. Машину вел Джейсон. Но не потому, что хотел сделать мне приятное на­кануне моего дня рождения. Просто когда мы ехали куда-то вместе, за рулем всегда был Джейсон: мне все равно, а ему стыдно было показываться на публике в машине, управляемой лицом женского пола. Куда бы мы ни собирались, я сразу направлялась к его маши­не, поскольку всегда готова оказать другому любез­ность, когда мне это ничего не стоит.

Для мужчин вождение – деятельность, повышающая самооценку. В общем, для меня тоже, но только если я не в его «Фиате». К тому же настоящая власть – в руках штурмана. Мы оба убедились в этом

не так давно, когда я нарочно указы­вала ему направление в Суиндон, хо­тя отлично знала, что мы едем в Окс­форд.

Возможно, у вас создалось обо мне нелестное впечатление. По сло­вам моей невестки Габриеллы, все мои недостатки – неизбежный результат того, что я выросла в Хэмпстед-Гардене. Кто не знает, Хэмпстед-Гарден – это район Лондона с большими красивыми домами, подстриженными вересковыми лужайками и жесткими правилами содержания участков. Так вот, Габи считает, что типичный его житель – это заносчи­вый богач, который плохо водит огромный автомобиль, потому что очень задирает нос и не видит дороги, а также время от времени грубит горничным, уборщикам, офици­антам и всем прочим беднякам, проживающим в домах стоимостью менее миллиона фунтов. А когда я напо­минаю Габриелле, что езжу на стареньком «воксхолле» и зарабатываю очень немного, она отвечает: «Может, и так, милая, но все же ты ужасно заносчивая».

Прошу прощения, если это правда. Слабым оправ­данием мне будет то, что это просто защитная реакция. В словах Габриеллы есть доля истины. Конечно, Хэмп­стед-Гарден живописен и эксклюзивен, но здесь живет много несчастливых семей, члены которых срывают злобу на соседях и прочих подвернувшихся под руку. И пусть мой шеф и друг Грег говорит, что нечего из-за них переживать, потому что половина из них со сдви­гом, ты все же пытаешься им понравиться: ну, там, улыбнешься кому-то или спросишь о здоровье, хотя они все равно тебя сторонятся, словно ты предатель («нече­го улыбаться моему мужу!»). Ведь именно окружающая среда препятствует проявлению природной любезности (если она, конечно, тебе вообще свойственна).

Профессию мою соседи тоже не одобря­ют. Я частный детектив, правда, не очень хороший. Когда соседи узнают, кем я работаю, они реагируют так, как будто у каждого из них в саду закопан труп. Поэтому я стараюсь не распространяться на эту тему и, если я не в на­строении хамить, что редко бывает, на вопрос о рабо­те отвечаю, что тружусь в отделе связей с обществен­ностью. Это почти, правда. Время от времени – когда я не притворяюсь, что работаю, – я действительно де­лаю достоянием общественности тайные связи.

Мое хобби – изучение людей и человеческих взаи­моотношений (надеюсь, это прозвучало романтично). В сущности, все изучение обычно сводится к разгово­рам, в которых я неизменно изображаю кого-то, кем не являюсь. Это каждый может. Разве не так мы ведем себя на свидании? Вот, к примеру, Грег, мой начальник, счи­тает меня забавной, потому еще и не выбросил на улицу.

В то время, когда случилась та история, о которой я хочу рассказать, я изучала свои отношения с Джейсоном. Должна признать, они сохранялись именно благодаря ему. Потому что, была бы у меня такая воз­можность, я бы все испортила. Но Джейсон – ред­чайший человек, настоящий душка. Не знаю почему, но он любит женщин с трудным характером. Так что я была для него просто находкой. Когда говорят «трудный характер», представляешь человека не­обузданного, независимого, неукротимого. Такие, мне нравятся. Но, боюсь, что истинное значение этого выражения в моем случае – «злобный и раздражи­тельный».

Джейсон терпел меня, пять лет. Когда кто-то назы­вает себя спокойным человеком, я мысленно усмеха­юсь. Пока у меня хватает здравого смысла не произ­носить это вслух. Я вот что имею в виду. Эти люди обычно просто слишком ленивы, чтобы отстаивать свои интересы, вот и позволяют, кому попало де­лать все за них. Большинство из тех, кто объ­явил себя спокойным, приходят в бешенство,

если из супермаркета принесли не тот сок, какой они хотели. Хороший тест на спокойствие: примешь ли ты чей-то выбор, если он окажется пря­мо противоположным твоему? Джейсон Брокльхерст – вот действитель­но спокойный человек. Пять лет – довольно долгий срок, если позволяешь своей девушке поступать так, как она хочет.

Так вот. Накануне своего тридцать первого дня ро­ждения я чувствовала себя прекрасно. Хотя я обожаю Лондон, меня всегда радует возможность убежать из его толчеи. К тому же Джейсон все время говорил: «Жду не дождусь, когда вручу тебе подарок». Я была уверена: он купил мне ванну! Вам может это пока­заться странным. Но дело в том, что ванна у меня дома зеленая, старая и давно облупившаяся, хотя ее уже дважды заново покрывали эмалью. Сидя в ней, я чув­ствовала себя грязнее, чем до того, как в нее залезла. Я была убеждена, что частички отмершей кожи с зад­ниц предыдущих владельцев моей квартиры застряли в трещинах ванны. И от этой мысли меня мутило.

В результате мои помывки длились не дольше двух минут. Отсутствие возможности нормально вымыть­ся стало разрушающе действовать на мою психику. В мечтах я видела себя владелицей шикарной ванны – шедевра дизайнера. Может, Филиппа Старка? Что-то вроде того. Белая, гладкая, установлена посреди ван­ной комнаты, борта слегка наклонные, стоит целых семьсот долларов – и это на распродаже!

Я понимала, что Джейсон вряд ли купит ванну и спрячет ее в ба­гажнике машины (ее кран точно торчал бы из «Фиата»), но предполагала, что он вручит мне ее фотку. И мне не стыдно признаться, что в ожидании этого я не спала ночь. Только люди, сильно уставшие от жизни, не волнуются, предвкушая подарки.

И еще я не верю, что кому-то боль­ше нравится делать подарки, чем их получать. Разве что подкидываешь под дверь своему за­клятому врагу дохлую черную кошку в подарочной упаковке.

Путешествие в Сент-Айвс затянулось. А все пото­му, что Джейсону надо было выполнить все неотлож­ные дела из составленного им же списка. К примеру, задача номер двадцать восемь: «Купить воду по пути в отель».

Когда Джейсон вышел из магазина на заправке, неся семь гигантских бутылок «Эвиан», я злорадно ухмыльнулась. Каждая бутыль была размером и весом с двухмесячного младенца. Таких запасов мне хватило бы на две недели. Эти бутылки очень тяжелые, а к то­му моменту, когда уже полегчают, вода в них проту­хает. В Лондоне водопроводная вода – так в обиходе называют ржавую жидкость, текущую из кранов, – для употребления внутрь не пригодна. Я, конечно, ку­пила себе фильтр для очистки воды, но меняла его начинку так редко, что вместо «кристально чистой, обо­гащенной минералами воды», обещанной его произво­дителями, из него выливалась зеленая жижа. В итоге я оказалась так же обезвожена, как пища, которую НАС А отсылает астронавтам в космос.

Всего за неделю до этого Джейсон налепил мне ро­зовый стикер на крышку унитаза: «Твоя моча слишком желтая. Исправь оттенок: она должна быть бледно-жел­той. Пей больше жидкости». В тот вечер мы ходили в гости. Я выпила изрядное количество водки – при­чем только для того, чтобы сделать ему приятное.

–Вот тебе. – Он бросил небольшую бутылочку воды мне на колени. – Даже ты сможешь ее поднять.

–Ой, как мило с твоей стороны. Спасибо. Только я сейчас пить не буду, а то придется все время останавливаться.

Джейсон глянул на меня:

–Остановиться не трудно, Ханна.

–Ага, но остановиться придется у ближайшего куста.

Джейсон рассмеялся:

–У тебя кожа высохнет, появят­ся морщины. Надо пить столько, сколько нужно, чтобы пропитать водой каждую клеточ­ку тела, иначе кожа начнет отвисать.

–Ну да, конечно, я знаю... – промямлила я в от­вет, чтобы отвязаться.

Джейсон вздохнул:

–Какую музыку хочешь? Теперь рассмеялась я:

–Решил быть любезным?

Он улыбнулся:

–Ну, завтра же твой день рождения. Все чудесно. Мы влюблены, отправились в путешествие. Что может быть лучше?

–Джейсон, так обычно говорят в кино, а в следую­щем эпизоде оба гибнут в автомобильной катастрофе.

–Ханна!

–Ну, прости. Я просто хочу сразу предположить все самое страшное и ужасное, чтобы потом радовать­ся, что все сложилось немного лучше.

Джейсон покачал головой. Сознавая, что веду се­бя как ребенок, из вредности топающий по рассыпан­ным им же ягодам, я выбрала «Скорпионз», и дальше путешествие протекало спокойно.

Джейсон заказал нам номер в настоящем замке. Он, во всяком случае, был в этом уверен. Зная, что я люблю все старинное, он был просто в ужасе, обна­ружив, что, то место, куда мы приехали, – подделка.

– На сайте у него старинный вид! – по­вторял он, пока мы любовались стенами со свежее пробитыми амбразурами.

Бывает молчание, свойственное длитель­ным отношениям, которое называется «уют­ным». Наше молчание было другим.

–Можем вернуться домой, – сказал Джейсон.

–Что за глупости! Интерьер, по крайней мере, действительно древний, – заключила я, когда портье захлопнул за нами дверь нашей спальни, и мы обозрели пластиковую отделку номера, созданную явно в шес­тидесятых годах. Джейсон чуть не плакал.

–Джейс, – я постаралась его отвлечь, – погляди, какой вид.

Из нашего окна открывалась чудная картина: рос­кошные изгибы прибрежной линии, бриллиантовый блеск солнца на воде и знойное синее летнее небо.

Я сжала руку Джейсона.

–У нас будут отличные выходные. – И добавила: – Пойдем гулять. – Я считаю прогулки необходимым атрибутом пребывания на природе. – А давай вечером пойдем в ресторан есть печеный картофель и фадж?

Лицо у Джейсона было напряженным, как будто он сел на булавку.

–Что? – спросила я. Я сама с трудом сдержи­валась, чтобы сохранить внешнее спокойствие. Мне завтра тридцать один год. Я теперь не в том возрасте, когда терпеть лишения и неудобства, значит быть сильной. Сейчас терпеть означает, что я не преуспела в жизни. Это выводило из себя.

–Готов сделать все, что ты хочешь, – сказал Джей­сон.

–Но только не...

–Все абсолютно.

Джейсон вообще был великодушен. К примеру, при моей мизерной зарплате получалось, что он опла­чивал все наши удовольствия. Он знал, что мне это неприятно, и всеми силами старался обойти тему финансов.

После положенной прогулки по берегу, мы пошли в ресторан отеля пообедать.

Там мы минут двенадцать слуша­ли мелодии Шарля Азнавура в исполнении саксофо­ниста и поглощали стручковую консервированную фасоль, потом покинули ужасный ресторан и обед.

–Боже, это я виноват, – сказал Джейсон.

Он порулил в Сент-Айвс. Я оставалась в машине, по­ка он покупал две порции печеного картофеля. И еще – прессованный творог, и салат без масла для него. Сыр чеддер, масло и тунец в майонезе – для меня. Я всегда считала, что здоровья Джейсона хватит на нас обоих.

–Ура, – сказала я, хватая еду. С трудом, удер­живая на коленях желтый контейнер, я стала распа­ковывать добычу. Раздался скрежет зубов, от которого у меня по спине побежали мурашки.

–Не надо.– Джейсон постучал по крышке моей коробки.

–Почему?

–Подожди, пока вернемся в замок.

–Почему?

–Потому.

Джейсону вообще-то не свойственно приказывать, и мне стало жутко. Я подумала вдруг, что он собирается меня бросить. Эта мысль меня взволновала. Некоторые мужчины считают, что если объявить о намерении ра­зорвать отношения в цивилизованной обстановке, то женщине будет не так больно. Это просто психи. Вот будет номер, если Джейсон из таких. Мы оба молчали, пока не зашли в комнату. Я еще раз потянулась за сво­ей картошкой. Если я вот-вот потеряю мужчи­ну, то надо постараться не потерять хотя бы ап­петит.

–Оставь в покое картошку! – скомандо­вал Джейсон. (Вот что значит работать в фир­ме под названием «Гончие берут след».)

–Может, приляжешь, почитаешь? – уже мягче добавил он. – Я накрою стол.

Я шлепнулась на кровать кверху попой, схвати­ла книжку и притворилась, что читаю. Джейсон под­тащил к окну столик и два кресла, достал две буты­лочки шампанского из мини-бара, повозился с сал­фетками и пластмассовыми ложками-вилками, разложил картошку на две тарелочки. Потом под­соединил малюсенькие колонки к своему плееру и нажал клавишу.

Комнату наполнила мелодия «Девушки с карими глазами». Я поджала пальцы ног. Когда-то в прошлом я ходила на шейпинг, нашим инструктором была жен­щина по имени Гертруда, наверняка уволенная из рядов немецкой армии в звании капрала. Именно под ме­лодию «Девушки с карими глазами» она заставляла нас приседать, поэтому каждый раз при этих звуках я переживаю прежние ощущения. Ван Моррисон мур­лычет «Куда бы я ни шел», а Гертруда кричит: «Присесть ниже, зад отклячить».

–Я на секунду, – сказал Джейсон и исчез в ван­ной.

Через двадцать минут я постучала в дверь:

–Джейс?

У Джейсона чувствительный желудок, и он прово­дит в туалете не меньше времени, чем другие в баре. Я собиралась попросить разрешения съесть свою кар­тошку, пока она не протухла.

–Джейс?

Я толкнула дверь ванной. Джейсон безжизненно растянулся на полу рядом с унитазом.

–Джейсон! – закричала я. Он лежал ли­цом вниз, и передо мной возникло страшное ви­дение: вот я переворачиваю тело, а половина головы отъедена. К счастью, все ока­залось на месте. Он был бледным, но теплым. И хлопал глазами.

–Осторожно, – сказала я, когда он попытался сесть. – Ты, наверное, потерял сознание.

–Потерял сознание, – повторил Джейсон. Он с трудом натянул брюки, спущенные до щиколоток. – Ханна, выходи за меня замуж.

–Чего?

–Выходи за меня замуж! – Теперь Джейсон про­сиял и начал рыться в кармане брюк.

–Выходи из туалета! – прорычала я.

Ради счастья всего человечества надеюсь, что я единственная, кто на предложение «Выходи за меня замуж» отвечает: «Выходи из туалета».

–Ты головой ударился? – предположила я.

По сути дела, мы оба не слушали друг друга.

Джейсон быстрым движением раскрыл ладонь левой руки, и я узнала обручальное кольцо его бабушки. Он ко­гда-то показывал его мне, оно напоминало большую бо­родавку. Инкрустированное красными и черными кам­нями, кольцо буквально источало зло и к тому же при­надлежало умершей женщине. Оно было явно не мое. Мне еще предстояло увидеть свое обручальное кольцо.

Джейсон снова опустился на пол, на этот раз на­рочно, на колени. Я была поражена, что такое пришло ему в голову.

– Ханна, – сказал он, – я уже четыре года жду, чтобы ты стала моей. Прошу тебя, выйди за меня.

Я взяла его руку и поцеловала.

–Джейсон, – ответила я, – ты чудесный, замеча­тельный человек. Ты меня прости, пожалуйста. Но... нет.

Глава 2

После шести месяцев встреч с Джейсоном я представила его как бой-френда своей не­вестке. Единственное, что на это сказала Габриелла: «Бед­ный парень». Она так сказала потому, я думаю, что Джейсон моложе меня и у него мечта­тельный взгляд. Мне ее сло­ва были неприятны. За кого она меня принимает, за Хайди Флайс? Видимо, блаженствуя в благополучном браке с моим братом Оливером, Габриелла считает себя монополистом в вопросах любви. И муж от нее не отличается. Когда Га­бриелла рассказала ему, что я встречаюсь с Джейсоном, он оставил мне на автоответчике такое сообщение: «Ан, – выговорить «Ханна» для него всегда слишком трудно, – слышал, ты снюхалась с Джейсоном! Про­сто цирк!»

Мы с Джейсоном как раз были на кухне, искали в холодильнике что-нибудь на ужин. Нам обоим этот звонок страшно не понравился.

– Видишь ли, мы моложе, чем они, – сказала я, стирая сообще­ние. – Вот и умничают. И потом, они же в законном браке. Считают, наверное, что это их изобретение.

Джейсон засмеялся. Он часто смеялся над моими словами, что ме­ня удивляло. До знакомства с Джейсоном никогда не думала, что я такая остроумная.

Вообще-то невероятен сам факт, что я стала с ним встречаться. Он учился в одной школе с Оливером, на­ши старшие братья были одноклассниками. Его семья занимала огромный белый дом в престижном районе Хайгейт. Когда я впервые увидела Джейсона, мне пока­залось, что мы знакомы давным-давно. Нет, не в том смысле, будто мы половинки друг друга. Просто я зна­ла сотни таких же мальчишек: темноволосых, карегла­зых, из богатой семьи, каждое воскресное утро гоняю­щих футбольный мяч. С первого взгляда понятно, что он учился в университете. Таким, мамы еженедельно от­правляют посылки с продуктами.

Оказалось, что мама не посылает ему ничего по­добного, потому что она умерла, когда ему было три­надцать лет. Вышла купить орехи для вечеринки и упа­ла на улице с сердечным приступом. Я вспомнила, что слышала об этом случае. Плохие новости – повод для общения, только когда ты уже взрослый человек. В пят­надцать же лет я представления не имела, как разго­варивать с тем, кто потерял родителя, так что на вся­кий случай старалась его обходить в школьном кори­доре. Оказывается, он это заметил, – чувствительный был мальчик. Впоследствии я, конечно, извинилась.

На третьем свидании он спросил:

– А тебя грудью кормили?

Я хотела тогда же прекратить с ним общаться. Но не сделала этого: он был очарователен. Он был восторженный, как трехмесячный щенок, и в нем напрочь отсутствовал цинизм.

Познакомились мы с ним на вечеринке по случаю встречи Нового года. Я такие вече­ринки ненавижу. Лучше бы сидела одна дома, а первого января просто посмотрела бы в Интернете сводки о количестве несчастных случаев в празднич­ную ночь. Хозяин дома был другом Оливера. Брат с Габриеллой обещали встретиться со мной у него дома, а сами не явились. Было десять минут до полуночи, я уже собралась уйти – лучше было встречать Новый год на улице, чем с этими типами, – но решила пере­кусить хотя бы арахисом или чипсами перед уходом. Очень есть хотелось. От хозяев никогда не дождешься существенной кормежки, если ты молодой. Видимо, все считают, что есть, хочется только после двадцати пяти лет. Едва я вытряхнула в рот последние крошки из пакетика с чипсами, как почувствовала, что на кухне кто-то есть. Обернулась и вижу: на меня уставился какой-то парень. Дурак, подумала я. Ведь первое правило слежки – не смотри пристально в затылок объекта, тот может обернуться и увидеть тебя. Это же, как дважды два.

–Чего тебе? – спросила я.

Согласна, сказано резко, но у меня был тяжелый год. Он ответил:

–Мне твой затылок понравился. Я, не сдержавшись, захохотала. Придумал бы он что получше, я тут же и ушла бы.

–Я вообще-то не намерена тут торчать, – заяви­ла я.

–Да и я, собственно, не собирался приходить, – сказал Джейсон, оказавшийся младшим братом хозяина. Джейсон на новогодних каникулах собирался заняться серфингом в Австралии, но три дня назад лопнула его туристическая фирма, перед этим содрав с него тысячу долларов, и ему еще не вернули страховку за путевку.

–Интересно, когда ты собирался ее полу­чить? – улыбнулась я. – В самолете на обрат­ном пути?

Он стал рассказывать мне о сер­финге, и, к моему удивлению, мы так и проторчали до утра в той кухне у Сэма. Джейсон влюбился в серфинг после того, как увидел Шона Пертви в главной роли в фильме «Голубой сок» с Кэтрин Зета-Джонс. В этом фильме лучшей оказалась не она, а, очевидно, Шон Пертви. Меня потрясло, что кто-то мог всерьез вос­принять этот дурацкий фильм и признаться в этом. Наверное, поэтому я позволила ему себя поцеловать. Джейсон явно хотел произвести на меня впечатление, а я жаждала, чтобы на меня произвели впечатление. После нескольких недель знакомства он даже попытал­ся приобщить меня к серфингу. Я никогда не чув­ствовала необходимости посягать на интересы парт­нера. Даже если он ездит на серферский пляж в Полсит[1]. По-моему, хорошие отношения между мужчиной и женщиной могут сохраняться только при условии, если каждый имеет возможность проводить какое-то время без партнера.

Я была не в восторге от облачения в облегающий кос­тюм серфера. Если рассуждать о теле, мое – как седан «воксхолл»: выполняет свои функции, но внешне не бле­щет. Когда себе в этом признаешься, остаются два пути: уйти от мира в пустыню или принять себя таким, какой ты есть. Я смахиваю на моржа, но, несмотря на это, при при­ближении к воде у меня подгибаются коленки. Хотя кос­тюм серфера – это чепуха в сравнении с самим серфин­гом. Благодаря ему я поняла, как мне не нравится совер­шать какие бы то ни было физические усилия. Ко всему прочему я ношу контактные линзы, и в воде мне прихо­дится щуриться. Опыт покорения волны запомнился мне как восемь минут невероятного нервного напряжения.

Короче говоря, я не приобщилась к увле­чениям Джейсона, но к нему привязалась. До него я шесть лет жила как во сне. Я про­пускала занятия в колледже, работала, как это назы­вает мой начальник Грег, «трещоткой». «Трещотка» в мире РIS[2] – самая примитивная форма жизни. Я рабо­тала в агентстве социальных исследований. Годы про­ходили, как в тумане. Каждый рабочий день я звонила разным людям и опрашивала их о всякой ерунде. Раз­говор можно построить очень мило, но на практике норовишь управиться побыстрее. О себе надо гово­рить как можно меньше. Моя зарплата была ниже прожиточного минимума. Это не прибавляло само­уважения. Джейсон вернул меня к жизни, разбудил ото сна. Он оказался тем пинком под зад, который был мне необходим. Через неделю после нашего зна­комства я сумела убедить фирму «Гончие берут след» принять меня на работу.

Джейсон тогда еще учился в университете и был намерен спасти мир. После первого курса он побывал в Тибете и только об этом и говорил. После аспиран­туры хотел специализироваться на защите прав чело­века. Он сдавал на переработку банки из-под лимона­да и номера любимой газеты. По моим наблюдениям, он, в противоположность многим сверстникам, отно­сился к женщинам с уважением. Наверное, в его гла­зах все мы – потенциальные матери. Что бы там ни было, но я находила его очаровательным. Старомоден, истинный джентльмен. Он был полной противополож­ностью мне. Однажды повел меня на «Гамлета» в «На­циональный театр» и все четыре часа просидел там с мокрыми глазами. Мои то оставались сухими. Мок­рым стал только зад.

– Ну, как тебе? – выдохнул он после спектакля.

– Никак, – ответила я, – видала я таких мрачных типов...

Такие, как Джейсон, мне раньше не встречались. Как бы ни иронизи­ровали Габриелла и Оливер, но у нас с ним оказалось много общего. На­пример, Джейсон считал, что «все бу­дет испорчено», если жить вместе до брака. Я согла­шалась всей душой. Мне было двадцать шесть лет, я любила свое жизненное пространство. Оно было небольшим, тем больше я его ценила. Я жила в кош­марном районе Кэмден, в цокольном этаже. Это была даже не квартира, а что-то типа холла, окно гостиной находилось на уровне тротуара. Когда я впервые пришла посмотреть на это жилище, перед окном гости­ной бродяжка задрала юбку и помочилась прямо под его решеткой. Даже риэлтора шокировало, что я со­гласилась на это жилье. Будто мне есть дело до бро­дяжьих задниц. Забавно, подумала я. Риэлтора, навер­ное, не так бы возмутило, будь на ее месте собака.

Мой дом не произвел особого впечатления на Джейсона, но и не вызвал неприязни. Джейсон в свои два­дцать четыре года все еще жил в родительском доме с папой, и, наверное, ему казалось воплощением сво­боды то, что никто не орет на тебя, когда ты затал­киваешь под кушетку упаковки из-под чипсов. Вооб­ще-то я могла и не такое себе позволить. Я довольно бесхозяйственна. Зато у меня бывают приступы одер­жимости чистотой. Когда состояние квартиры начи­нает требовать генеральной уборки, я до трех утра могу чистить и мыть. У меня появляется орлиная зор­кость, и в четыре часа утра я еще могу углядеть рисо­вое зернышко на кухонном полу или крошку бисквита возле ножки стола в гостиной.

Можно было бы нанять уборщицу, но за­чем? Хотя Габриелла поддевает меня: «Это было бы в традициях жительницы Хемпстед-Гардена». Габриелла любит поиздеваться над тем, что я родилась там. Но я не даю ей спус­ку. Я и сама неплохо могу спекулировать тем, что она родом из пригорода Милл-Хилл. Миу-Миу – так я произношу это название, учитывая местный го­вор (в конце каждого слова надо опускать уголки рта как можно ниже).

В сущности, Миу-Миу ничем не плох, просто он на­ходится далеко от Лондона и там довольно скучно. Я ни­когда там не жила, но уверена, что обитающие там дамы еженедельно посещают местный парикмахерский салон и делают прически, сумки у них в тон загара, и они не выйдут из дому, пока не накрасят красным лаком длинные накладные ногти. Если мне вдруг захо­чется вывести Габриеллу из себя, я опишу кого-нибудь так: «Она немножко Миу-Миу». Габриелла закричит тогда: «Заткнись, ты ни разу там не была», а я отвечу: «Когда всю жизнь прожил на северо-западе Лондона, Габриелла, такое чувствуешь инстинктивно».

Габриелла изменилась с того времени, когда во­лосы ей красила и укладывала женщина, сбежавшая из дурдома. Оливер однажды показал мне ее старую фотографию, и это зрелище нанесло мне душевную травму: глаза у Габриеллы были тогда накрашены, как у Оззи Осборна.

Дата добавления: 2015-11-04