но тем не менее, разум довлеет к протесту против чрезмерно милосердных
толкований преступления, лоследствием которых было бы разрушение санкций
морали и разоружение права. Мы уподобляем манию отравлению и, видя, что
последнее почти всегда является волевым актом, мы одобряем мудрость
судей, которые наказывают проступки и преступления, совершенные в пьяном
виде, не считая извинительной добровольную утрату разума. Может быть
придет день, когда это самонаведенное условие будет считаться отягчающим
обстоятельством, и когда мыслящее существо своим действием поставит себя
вне разума, оно найдет себя также за пределами ограды права. Не является
ли право разумом человечества? Горе тому, кто опьянел, произошло ли это
от вина, гордыни, ненависти или даже любви. Он становится слепой,
несправедливой игрушкой обстоятельств, он оказывается ходячим бичом и
живым роком; он может убивать или насиловать; он разнузданный дурак,
будем именовать его так. Общество имеет право на самозащиту; это более,
чем право - это обязанность.
Эти рассуждения вызваны преследованиями магов, о которых пойдет
речь. Церковь и общество часто обвиняли в убийстве дураков. Мы отметили,
что колдуны были дураками, но их глупость была глупостью извращенности.
Если некоторые невинные, но больные люди среди них преследовались, это
было несчастьем, за которое ни церковь, ни общество отвечать не могут.
Каждый человек, осужденный по законам своей страны и юридическим формам
своего времени, осужден справедливо; его возможная невинность находится в
руках Бога; перед людьми он есть и должен оставаться виновным.
- В замечательном романе "Бесовский шабаш" Людвиг Тик описывает
святую женщину, бедное старое создание, изнуренное истощением, умственно
ослабленную постами и молитвами, которая, полная ужаса к колдунам, в
избытке смирения обвинила себя во всех преступлениях, уверовала в то, что
она ведьма, созналась в этом и была сожжена заживо. Что доказывает эта
история, если она истинна? Не более, чем возможность судебной ошибки. Но
если такие ошибки возможны в действительности, их не должно быть по
справедливости, ибо к чему пришло бы тогда человеческое правосудие?
Сократ, осужденный к смерти, мог бежать и его собственные судьи
обеспечили бы ему надлежащие средства, но он уважал законы и потому решил
умереть.
В суровости приговоров надо считать виновными законы, а не суды
средневековья. Был ли Жиль де Лаваль, о преступлениях и наказании
которого мы рассказывали, осужден несправедливо и не следовало ли его
простить, как дурака? Были таковыми те страшные слабоумные, которые
составляли любовные напитки из жира младенцев. Более того, Черная Магия
явилась общей манией той несчастной эпохи. Из-за постоянной обращенности
к вопросам колдовства сами судьи иногда оканчивали тем, что считали себя
причастными к тем же преступлениям. Бедствие становилось эпидемическим, и
наказания, казалось, увеличивали число виновных.
Демонографы вроде Деланкра, Дельрио, Шпренгера, Бо-дэна и
Торребланка сообщают о многих преследованиях, детали которых равно
утомительны и возбуждающи. Осужденные^ в основном, являлись галлюцинатами
и идиотами, но они были больны своим идиотизмом и опасны в своих
галлюцинациях. Сексуальная патология, жадность и нена-, висть являлись
главными причинами расстройства их рассудка. Они были способны на все.
Шпренгер говорит, что колдуньи заключали союз с повивальными бабками,
чтобы получать трупы новорожденных. Бабки убивали этих невинных в самый
момент их рождения, вставляя длинные иглы в мозг. Младенец считался
мертворожденным и, как таковой,- погребался. На следующую ночь колдуньи
извлекали из земли тело, помещали его в кастрюлю с наркотическими и
ядовитыми травами, после чего дистиллировали этот человеческий желатин.
Жидкость исполняла роль эликсира долголетия, а твердые части, смешанные с
сажей и салом черной кошки, использовалась в качестве магических мазей.
Желудок содрогается от тошноты из-за этих ужасающих откровений, и
сострадание подавляется гневом; но когда рассматриваешь сами судебные
процессы, видишь легковерие и жестокость судей, ложные обещания милости
для получения признаний, страшные мучения и, наконец, публичную казнь, со
смехотворными обращениями духовенства, которое умоляет светские власти-о
милости к осужденным на смерть. Среди всего этого хаоса заключаешь, что
одна религия остается святой, а все человеческие существа в равной
степени или идиоты, или негодяи.
В 1598 году Пьер Опти, священник из Лимузэна, был сожжен заживо за
смешное признание, полученное от него под пытками. В 1599 году женщина по
имени Антид Колла была сожжена в Доле, потому что в ее сексуальном
поведении было нечто ненормальное, что рассматривалось как свидетельство
ее сношений с Сатаной. Неоднократно пытаемая бичами, внимательно
исследованная врачами и судьями, ошеломленная позором и страданиями
несчастная женщина призналась во всем, что могло бы положить конец этому.
Анри Боге, судья Сен-Клода, сообщал, что он осудил женщину на мучения,
как колдунью, потому что имелся кусок, выпавший из креста, прикрепленного
к ее четкам; это было достаточным свидетельством колдовства для такого
жестокого маньяка. Ребенок двенадцати лет, представший перед
инквизиторами, обвинил своего отца в том, что тот брал его на шабаш. Отец
умер в тюрьме; было предложено сжечь мальчика, но этому противостоял
Боге, наделенный добродетелью милосердия. Тридцатитрехлетняя Роллан де
Вер-нуа была заключена в такую холодную башню, что обещала признать себя
виновной в магии, если ей будет разрешено пройти возле огня. Когда она
почувствовала его тепло, она впала в страшные конвульсии, сопровождаемые
лихорадочным безумием. На этом основании ее подвергли пыткам и, когда она
сделала все требовавшиеся признания, приговорена к сожжению. Буря
разметала костер и погасила огонь, и все же Боге радовался произнесенному
им приговору, поскольку она, которую, казалось, защищали небеса, на самом
деле поддерживалась дьяволом. Тот же судья сжег Пьера Годийона и Пьера ле
Гро за то, что они путешествовали ночью, один из них в виде зайца, другой
- в виде волка.
Но преследование, которое в начале семнадцатого века вызвало
величайший переполох, было преследованием монсеньера.Луи Гофриди,
священника из Аккуля, близ Марселя. Скандальность этого дела породила
фатальный прецедент, которому затем следовали неукоснительно. Это было
дело священников, обвиняющих священника. Константин сказал, что если он
найдет священника, обесчещенного своим обращением к постыдному греху, то
он покроет его своим пурпуром, что было прекрасным королевским
высказыванием, так как духовенство обязано быть таким же безупречным, как
правосудие непогрешимым в глазах людской морали.
В декабре 1610 года юная женщина из Марселя совершила паломничество
к Сент-Боме в Провансе, где впала в экстаз и конвульсии. Ее звали Мадлен
де ля Палюд. Вскоре Луиза Капо, другая святоша, была арестована по той же
причине. Доминиканцы и капуцины были уверены, что в этих женщин вселился
дьявол и необходимо его изгнание. В результате Мадлен и ее подруга
представили такой спектакль, который часто возобновлялся столетием позже
во время эпидемических конвульсий. Они вопили, корчились, просили бить их
и топтать ногами. Однажды шесть человек последовательно становились на
грудь Мадлен без малейшей жалобы с ее стороны. В этом состоянии она
признавалась в самых невероятных поступках, говоря, что она отдала свои
душу и тело дьяволу, с которым она была обручена священником Гофриди.
Монахи, изгоняющие дьявола, направили в Марсель трех капуцинов для
ознакомления церковного начальства с положением дел в Сент-Боме и,
возможно для того, чтобы привести туда Гофриди и противопоставить его
предполагаемым демонам.
Более того, монахи изложили невежественные и фантастичные сообщения
двух истеричек, представляя религию так, как она понималась самими
монахами. Одержимая женщина казалась связанной с фантазиями тех, кто
изгонял из нее дьявола: это было подобно феномену столовращения и
медиумов нашего времени. Дьяволы носили имена не менее нелепые, чем имена
духов в Америке, они выступали против книгопечатания, произносили
проповеди, достойные самых пламенных и безграмотных капуцинов. При
наличии демонов, созданных по их собственному образу и подобию, отцы были
убеждены в факте одержимости и в реальности адских духов. Призраки их
больного воображения оживили сообщения двух женщин. Такова была
обстановка, когда несчастный Луи Гофриди встретился с ними.
Гофриди был во всем слишком мирской священник, приятной наружности,
слабого характера и более чем сомнительного поведения. Являясь
исповедником Мадлен де ля Палюд, он возбудил в ней неутолимую страсть,
которую ревность перевела в ненависть, что роковым образом ввергло
несчастного священника в водоворот сумасшествия, которое и привело его на
костер. Все его оправдания, оборачивались против него. Он взывал к Богу и
Иисусу Христу, Богородице и Иоанну Крестителю, но ему отвечали: "Ты
великолепно излагаешь литании шабаша. Под Господом ты понимаешь Люцифера,
под Иисусом - Вельзевула, под Пресвятой Девой - мать Антихриста, под св.
Иоанном - лжепророка и предтечу Гога и Магога".
Гофриди был подвергнут пыткам, ему обещали прощение, если он
подпишет заявления Мадлен де ля Палюд. Обезумевший, сломленный, бедный
священник подписал все, что требовалось. Этого оказалось достаточно для
его сожжения. Это был ужасный спектакль, который провансальские капуцины
дали людям, как урок за нарушение законов святилища. Они показали, как
убивают священников, и народ запомнил это. Раввин, который был свидетелем
чудес, последовавших за разрушением Иерусалима Титом, воскликнул: "О,
Святой Храм, что есть то, чем ты владел, и почему ты так устрашился?" Ни
престол Петра, ни епископы не протестовали против казни Гофриди, но
должен был прийти восемнадцатый век, ведя за собой революцию.
Одна из состоятельных женщин, которая погубила кюре из Аккуля,
удостоверила, что демон покинул ее, чтобы подготовить убийство другого
священника, которого она назвала пророчески, заранее, не имея о нем
никаких сведений: это был Урбэн Грандье. Это произошло в правление
страшного кардинала де Ришелье, одна лишь абсолютная власть которого
могла бы гарантировать спасение государств; к несчастью, его устремления
были скорее политическими и хитроумными, чем христианскими. Единственная
слабость, присущая этому великому человеку, заключалась в некоторой
ограниченности сердца, которая делала его чувствительным к личным обидам
и неумолимым в мести. К тому же он не прощал другим независимость
характера. Его амбиции были беспредельны: отец Жозеф был его правой
рукой, а Лобардемон - левой.
Был тогда в провинции, в Лудене, замечательный церковный гений,
весьма возвышенный и ученый, но лишенный предусмотрительности. Делавший
все, чтобы удовлетворить народ и привлечь симпатии большинства, он мог бы
стать опасным сторонником; протестантство в этот период начало шевелиться
во Франции и кюре прихода св. Петра в Лудене, предрасположенный к новым
идеям своим нерасположением к безбрачию духовенства, мог оказаться главой
партии проповедников более блестящим, чем Кальвин, и не менее одаренным,
чем Лютер. Его звали Урбэн Грандье. Серьезные разногласия с епископом
заставили его обратиться к королю, а, к несчастью, не к кардиналу. Король
посчитал, что он прав, но кардиналу'оставалось показать ему, что он был
далеко не прав. Грандье с триумфом вернулся в Луден и позволил себе
антиклерикальную демонстрацию, въехав в город с пальмовой ветвью. С этого
момента он был обречен.
Настоятельницей урсулинского монастыря в Лудене была мать Жанна, или
Жанна де Бельфьель, внучка барона де Кос. Ее нельзя было бы считать
ревностной в благочестии, и ее монастырь не относился к числу наиболее
строгих в стране; в частности, там происходили ночные сцены, связанные с
духами. Родственники забрали воспитанниц, и дом оказался открытым для
любых неожиданностей. Грандье был ответственен за некоторые интриги и был
несколько беспе-\ чен в их отношении, в то время как он имел слишком
популярные черты, чтобы бездельники маленького города не подняли шум по
поводу его проступков. Воспитанницы урсулинок слышали, как он таинственно
разговаривал с их родителями; монахини считали предосудительным затеянный
им скандал; то, о чем они говорили днем, им снилось ночью и вышло так,
что ночью они видели его в своих спальнях при обстоятельствах,
соответствующих морали, которая ему приписывалась; они кричали,
чувствовали себя одержимыми, и таким образом, дьявол дал себе волю среди
них.
Руководители монастыря, которые были смертельными врагами Грандье,
не преминули воспользоваться этим в своих интересах. Они начали изгонять
дьявола, сначала частным образом, а затем и публично. Друзья Грандье
чувствовали, что зреет заговор и советовали ему поменять место, покинуть
Луден, будучи уверенными, что после его ухода все успокоится. Но Грандье
был храбр и не терпел клеветы; он оставался в городе. Его арестовали
утром, когда он входил в церковь, облаченный в церковные одежды. Он был
заключен как государственный преступник в крепость Анжер, бумаги его
изъяли, а имущество опечатали. Тем временем в Лудене для него была
приготовлена башня, пригодная для содержания скорее дикого зверя, чем
человека. Ришелье, знавший обо всем, послал Лобардемона покончить с
Грандье и запретил парламенту вмешиваться в дело.
Если кюре церкви св. Петра поступал как обыватель, то Грандье
-заключенный, обвинявшийся в магии, вел себя как герой и мирянин. Он
писал матери: "Я переношу свои невзгоды с терпением и жалею вас более,
чем себя. Мне неудобно жить без постели, против меня плетут заговор, но
если тело не находит покоя, то путь находит разум. Пришлите мне мой
требник, Библию и книгу св. Фомы. Не огорчайтесь, я верю, что Господь
защитит мою невинность".
Безусловно, Господь рано или поздно принимает сторону преследуемой
невинности, но Он не всегда освобождает ее от врагов на земле, спасая
смертью. Этот урок был получен Грандье. С нашей точки зрения, не следует
представлять людей хуже, чем они есть на самомделе; его враги не верили в
его невиновность; они яростно преследовали его, но преследуемый был для
них великим преступником.
В те времена мало понимали истерию, о сомнамбулизме было практически
ничего не известно; конвульсии монахинь, телодвижения, превосходящие все
нормальные человеческие силы, удивительные очевидности их ясновидения
были естественными вещами, способными убедить и менее легковерных.
Известный атеист своего времени, Кериоле, советник парламента Бретани,
рассмотрел свидетельства изгнания дьявола и посмеялся над ними. Никогда
не видевшие его монахини, обращались к нему по имени и сознавались в
грехах, которые, как он полагал, были неизвестны никому. Он был так
ошеломлен, что перешел от одной крайности к другой, как все горячие
натуры, он разрыдался, исповедался и провел остаток дней в строжайшем
аскетизме.
Софистика изгоняющих дьявола в Лудене была абсурдна; де Мирвилль
имел смелость повторить ее сегодня: дьявол есть автор всех феноменов,
которые не могут быть объяснены известными законами Природы. К этому
нелогичному высказыванию они присоединили другое, ставшее пунктом веры:
дьявол, который должным образом изгоняется, вынужден говорить и,
следовательно, может быть использован как свидетель по судебному делу.
Несчастный Грандье был отдан в руки не просто злодеев, а хищных
маньяков. Подобный скандал никогда не смущал Церковь - воющие, корчащиеся
монахини с самыми непристойными жестами, богохульствуя, кидались на
Грандье, как вакханки на Орфея; самое священное в религии смешалось в
этом ужасном спектакле и вылилось в непристойное: среди всего этого один
Грандье был спокоен; сгорбившись, он защищался с достоинством и
мягкостью; бледные расстроенные судьи обильно потели, и Лобардемон в
своей красной мантии парил над всем этим как стервятник, ждущий добычи;
таково было преследование Урбэна Грандье.
Люди вынуждены были верить изгоняющим дьявола и судьям, потому что
такой заговор для легального убийства обвиняемого невозможен. Монстры
также необыкновенны, как и герои; масса состоит из посредственностей,
равно не способных ни на великие доблести, ни на великие преступления.
Святейшие персоны эпохи верили в происходящее в Лудене, даже св. Винсен
де Поль не сомневался в этой истории и был призван высказать о ней свое
мнение. Сам Ришелье, хотя он мог в любом случае найти способ освободить
Грандье, поверил в его виновность. Его смерть была преступлением,
возросшим из невежества и предрассудков времени. Это была скорее
катастрофа, чем убийство.
Мы избавим читателей от описания деталей его мучений: он оставался
твердым, терпеливым и не признал обвинений, он ни в чем не упрекнул
экзорцистов, изгоняющих дьявола, но кротко молился, жалея их. Чтобы
скрыть свои чувства, экзорцисты повторяли обвинения, а исполнители
приговора плакали. Три монахини в минуту просветления предстали перед
трибуналом, крича, что Грандье невиновен, но было решено, что их устами
говорит дьявол, и их заявления лишь обострили конец. Урбэн Грандье был
сожжен 18 августа 1634 года. Он стойко держался до конца. Когда его со
сломанными ногами извлекли из повозки, он обратил лицо к земле, не издав
ни звука. Францисканец отец Грилло пробился через толпу и обнял его,
плача. "Я принес вам благословение вашей матери, она и я молим Бога за
вас", - сказал он. "Благодарю вас, отец", - ответил Грандье, - "вы один
пожалели меня. Поддержите мою мать и будьте для нее сыном". Начальник
стражи глубоко потрясенный, сказал ему: "Простите мне участие во всем
этом". Грандье ответил: "Вы не обидели меня и должны полностью выполнять
то, что требуют от вас обязанности". Они обещали удушить его перед
сожжением, но когда исполнитель попытался затянуть веревку, она оказалась
запутанной и несчастный кюре вошел в пламя живым.
Главные экзорцисты, отцы Транкий и Лактанс, вскоре умерли в
лихорадке; отец Сюрэн, который последовал за ними, впал перед этим в
слабоумие; Манури, хирург, ассистировавший при пытках Грандье, умер,
преследуемый призраком своей жертвы. Лобардемон трагически потерял своего
сына и вместе со своим хозяином впал в немилость; монахини стали
идиотками. Это свидетельство страшного заразительного недуга - душевной
болезни ложной цели и ложной набожности. Провидение наказало людей за их
вину и показало им горькие последствия ошибок.
Через десять лет после смерти Грандье Луденские скандалы
возобновились в Нормандии, где монахини из Лувье обвинили двух
священников в том, что те околдовали их. Один из них уже умер, но
монахини добились санкции на эксгумацию его тела. Детали дела были
подобны тем, что имели место в Лудене и Сент-Боме. Истеричные женщины
перевели на грязный язык ночные кошмары своих подруг. Обоих священников
осудили на костер, причем и живой человек и труп, были привязаны к одному
и тому же столбу. Наказание Мезентия, эта выдумка языческого поэта, было
реализовано христианами, христиане спокойно ассистировали при
богохульственном наказании, власти не понимали, что такой профанацией
священнического сана и смерти они создают страшный прецедент бесчестия.
Восемнадцатый век залил костры кровью священников и, как это случалось'
почти неизменно, добродетель расплачивалась за безнравственность. В
начале этого столетия сожжения людей еще продолжались, хотя вера уже
умерла, лицемеры подвергли юного Лабарра страшным мукам, потому что он
отказался обнажить голову, когда церковная процессия проходила мимо.
Вольтер был очевидцем этому и ощутил в своем сердце призыв, подобно
Аттиле. Когда человеческие страсти профанировали религию, Бог послал
этого нового разрушителя, чтобы убрать религию из мира, который более не
стоит ее.
В 1731 году девушка из Тулона, по имени Екатерина Кадь-ер обвинила
своего исповедника иезуита Жирара в совращении к магии. Она была
стигматизирована в религиозном экстазе И долгое время считалась святой.
Ее история - это ряд похотливых обмороков, тайного самобичевания и
непристойных сенсаций. Ее словам не поверили, и отец Жирар избежал
наказания; скандал по этому поводу был не менее велик, но шум; возникший
из-за него, отдался эхом насмешек; мы уже говорили, что в это время жил
Вольтер.
Суеверные люди тогда еще объясняли экстраординарные феномены,
вмешательством дьявола и духов; равно абсурдная школа Вольтера со своей
стороны, перед лицом всех очевидностей отрицала сами феномены. Одна
сторона говорила, что все, что мы не можем объяснить" идет от дьявола,
другая отвечала, что вещи, которые мы не можем объяснить, не существуют.
Воспроизводя при аналогичных обстоятельствах такие же серии эксцентричных
и чудесных фактов, Природа протестует в одном случае против
самонадеянного невежества, а в другом против несовершенной науки.
Физические нарушения во все времена сопровождались нервными
недугами; слабоумные, эпилептики, каталептики, жертвы истерии имеют
необычные способности, являются субъектами заразительных галлюцинаций и
вызывают иногда в атмосфере или в окружающих объектах определенные
перемещения и беспорядки. Тот, кто галлюцинирует, экстериоризует свои
грезы и изводится своей тенью; тело окружается его собственными
отражениями, искаженными из-за страданий мозга; субъект видит свое
изображение в Астральном Свете; могучие потоки этого света, действуя
подобно магниту, смещают и переворачивают мебель; все это происходит как
во сне.
Эти феномены, так часто повторяющиеся в наши дни, что стали
общераспространенными, нашими отцами приписывались призракам и демонам.
Вольтеровская философия сочла более простым отрицать их, третируя
очевидцев самых несомненных фактов как слабоумных и идиотов.
Что, например, более убедительно, чем необычные конвульсии на могиле
парижского дьякона, или на собраниях экстатиков Сен-Медара? Как объяснить
странные побои, требуемые конвульсионариями? Удары, которые тысячами
обрушиваются на голову, давление, способное раздавить гиппопотама,
раздирания груди железными клещами, даже распинание с помощью гвоздей,
вбиваемых в руки и ноги. А сверхчеловеческие искривления и левитации?
Последователи Вольтера отказываются видеть здесь что-либо иное, кроме
забавы и шалостей; янсениты кричат о чуде, истинные католики вздыхают;
наука, которая должна была бы вмешаться, чтобы объяснить фантастическую
болезнь, держится в стороне. Тем не менее, именно ее касается то, что
было свойственно урсулинкам Лудена, монахиням Лувье, конвуль-сионариям и
американским медиумам. Феномены магнетизма ведут науку к новым открытиям
и грядущий химический синтез приведет наших врачей к познанию Астрального
Света. Когда универсальная сила уже изучена, что помешает 'определить
силу, число и направление его магнитов? В науке грядет революция и
возврат к Трансцендентальной Магии Халдеи.
Много говорилось о пресвитере Сидевии; де Мирвилль, Гужено де Муссо
и другие некритично уверовали, что'в странных событиях налицо современное
откровение дьявола. Но то же самое произошло в 1706 году в Сен-Море, куда
ринулся весь Париж. Там слышались стуки в стенах, кровати качались,
остальная мебель перемещалась. События достигли апогея, когда хозяин
дома, молодой человек двадцати четырех - двадцати пяти лет, особа слабой
конституции, впал в глубокий обморок и сообщил, что он слышал духов,
говоривших с ним, хотя он никогда не мог повторить единственное слово,
которое ему было сказано.
Оккультные печати и первоначальные символы египетского Таро
Здесь может последовать история о привидении восемнадцатого века.
Простота сообщения доказывает его аутентичность; имеются некоторые
характеристики, которые не могут быть подделаны.
Набожный священник из Валонье по имени Безель 7 января 1708 года был
приглашен на обед, где по просьбе присутствующих рассказал о появлении
одного из его больных друзей двенадцать лет назад. В 1695 году, когда он
был юным пятнадцатилетним школьником, он познакомился с двумя мальчиками,
сыновьями стряпчего Абакена, тоже школьниками. "Старший был моего
возраста, а другой, Де-фонтене, на восемнадцать месяцев моложе; мы вместе
прогуливались. Дефонтене был мне большим другом, но более живым,
способным и умным был его брат и я знал, что он нравится мне больше. Мы
совершали паломничество в монастырь капуцинов в 1696 году, когда он
рассказал мне, что прочитал историю о двух друзьях, которые обещали друг
другу, что тот из них, кто умрет первым, даст об этом знать тому, кто
останется в живых; тот, кто ушел, выполнил свое обещание и рассказал
живому удивительные вещи. Дефонтене сказал, что такое обещание надо дать
и нам. Однако, я не согласился и отклонил его предложение. Прошло
несколько месяцев, он настаивал на своем, я сопротивлялся. В августе 1696
года, когда он собирался Отправиться продолжить свои занятия в Кайене, он
со слезами на глазах так надавил на меня, что я согласился. Он взял два
клочка бумаги, с заранее написанным текстом, один из них был подписан его
кровью. Там говорилось, что он обещает мне в случае своей смерти сообщить
мне об этом. На другой была такая же запись. Я надрезал палец и кровью
подписал свое имя. Он был в восторге от того, что его предложение
принято, и рассыпался тысячью благодарностей. Через некоторое время
братья уехали, расставание для нас было очень печальным. Некоторое время
мы переписывались, потом наступило молчание на шесть недель, после чего
произошло то, о чем я хотел рассказать. 31 июля 1697 года я буду помнить
всегда. Покойный де Сортовий, с которым я жил вместе, и который был
всегда исключительно добр ко мне, попросил меня пойти на луг у
францисканского монастыря и, помочь его людям косить сено. Я не пробыл
там и четверти часа, как около половины третьего я внезапно почувствовал
головокружение и слабость. Мне пришлось лечь на сено. Примерно через час
ощущение слабости прошло; ранее со мной такого не бывало и я решил, что
это начало болезни, j He помню, что было далее в тот день, но следующую
ночь я | спал меньше обычного.
В тот же час на другой день я прогуливался по лугу с де I
Сен-Симоном, внуком де Сортовия, ему тогда было десять лет. Со мной
произошло то же самое и я присел в тени камня. Затем мы продолжили
прогулку; в этот день более ничего не произошло и следующую ночь я спал
хорошо. Наконец, на следующий день, 9 августа, я был на сеновале; в это
же время у меня возникли головокружение и слабость, но более серьезные,
чем раньше. Я упал в обморок и потерял сознание. Один из слуг увидел меня
и спросил, что случилось. Я ответил,-что увидел то, во что не могу
поверить. Я не могу, однако, восстановить ни eofipoc, ни ответ. В памяти
осталось, что я видел кого-то обнаженного до пояса, но не узнал его. Я
воспользовался лестницей, плотно прижался к ее перекладинам, но когда я
увидел своего товарища Дефонтене у основания лестницы, слабость
возвратилась ко мне, голова попала между перекладинами и я снова потерял
сознание. Я лежал на широком бревне, которое служило скамьей на площади
Капуцинов, и не видел ни де Сортовия, ни его слуг, хотя все они
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |