В конце концов, он не сделал ничего плохого. Просто заткнул ей рот таким способом, после применения которого, как он думал, она еще долго не решится даже помыслить о том, чтобы кого-то воспитывать. Дурочка, кто дал ей право считать, что она может позволить себе лезть с утешениями к стихийному магу? Не злите Гарри Поттера; если раньше он был безумен в своей ярости и впадал в нее по любому поводу, то теперь он холоден и презрителен. И поверьте, это намного хуже, судя по результатам.
Гарри подумал, что когда-нибудь в своей жизни он определенно еще раз встретит Снейпа — может быть, прямо сегодня, за обедом — и тогда стоит обязательно подойти к угрюмому профессору, посмотреть ему в глаза и понимающе хлопнуть по его открытой ладони. Ладно, понятно же, что он никогда не решится на это, равно как и Снейп никогда в жизни не протянет ему руку. Просто теперь он понимал его, как никто. Всю эту его злобность и язвительную мрачность. Выходка, которую он позволил себе с Гермионой, была совершенно в снейповском духе. Зельевар обязательно оценил бы, узнай он об этом.
Гермиона сидела, забравшись с ногами на кровать, и, не замолкая, ворковала, сверля взглядом напряженную спину Гарри. О том, что именно сейчас им просто необходимо быть сильными. Что она верит — он не мог измениться настолько. Что это все дурное влияние Малфоя, но они не бросят Гарри, они помогут ему. Что им надо сплотиться и поддерживать друг друга, они же гриффиндорцы, они всегда были вместе, и что Гарри нужен им, и, что — хоть сейчас он этого и не понимает, но они тоже нужны ему… Что, пока с ними Дамблдор, им есть на что надеяться, потому что Дамблдор мудр, умен, проницателен, и он гениальный стратег… Что, хоть им и кажутся неразумными какие-то его поступки, это вовсе не значит, что он действительно ошибается, просто они слишком молоды и глупы, чтобы понять всю широту его замыслов.
Где-то на этом месте Гарри сломался. Повернулся к ней, поражаясь собственному полумертвому спокойствию, и спросил, как ей понравился один из последних удачных замыслов Ордена Феникса, в результате которого погиб Рон. И, поскольку она молчала, хлопая ресницами и беззвучно шевеля губами, он поинтересовался, не слишком ли ей было сложно сделать вид, что Рона никогда не существовало, забыть о том, что она не так давно собиралась выйти за него замуж — и даже кричала, что любит его.
Естественно, что еще она могла выдавить из себя в ответ. Только очередную глупость — о том, что Гарри не может судить о том, чего не знает, и что он ведет себя, как самый настоящий слизеринец.
Он усмехнулся ей — это действительно было почти смешно — и сказал, что, как почти что слизеринец, он вполне может позволить себе небольшую щедрую подлость. То есть, пардон, услугу. Ты считаешь, что это было правильно? — спросил он. Ты веришь, что Рон погиб не зря, как герой, ты уверена, что до конца осознаешь эту мысль? Значит, тебе не от чего прятаться, Гермиона, я просто счастлив за тебя. Считай это моим подарком тебе — на несостоявшуюся свадьбу. Я покажу тебе, как он умер — тот, кого ты, кажется, так любила. Ты ведь сможешь посмотреть на это, верно? И это не помешает твоей вере в добро.
Самое странное, что для этого даже не понадобилась палочка. Он просто словно провалился в ее глаза, вытаскивая из собственной памяти недавний ночной кошмар, переживая его заново.
…Фигуры в черных плащах с капюшонами, безмолвно аппарирующие прямо в комнаты, сыплются из воздуха, как горох, заполняют все. Артур Уизли, лежащий в своей кровати с посиневшим лицом, руки сжаты на горле, и секундой позже на него падает Молли с высунувшимся почерневшим языком. Усмешка одного из Пожирателей — ну, и куда ты так торопишься? Второй в ответ машет рукой и хохочет — а какой смысл щадить эту ведьму, если в доме вейла? Один за другим они исчезают из спальни.
Билл, успевший схватить палочку и оглушить одного из Пожирателей прежде, чем его сшиб с ног переменивший облик МакНейр — его звериную личину трудно забыть, если хоть однажды встречался с ней. Зубы, вонзающиеся в плоть, вгрызающиеся, вырывающие куски мяса из еще живого человека. Горячая кровь, брызжущая во все стороны. Пронзительный визг Флер, перекрывающий почти нечеловеческий крик мужа — она не может отвести взгляд от Билла, кулаки прижаты ко рту. Трое Пожирателей почти одновременно хватают ее за волосы, сдергивая ночную сорочку, и она захлебывается криком, бьется в их руках. Распахивающиеся плащи, полуобнаженные тела, и очень, очень медленно стихающие крики вейлы — ее лицо перепачкано кровью мужа, она хрипит, вырываясь из потных рук, и в воздухе стоит запах возбуждения и азарта, исходящий от скрытых масками лиц.
В другой спальне чья-то нога с хрустом опускается на голову лежащего на полу Джорджа, проминая череп. Метнувшемуся Фреду достается милостивая Авада Кедавра, пока окованный металлом каблук превращает в кровавое месиво лицо второго из близнецов, а потом обладатель ботинка неспешно вычищает грязно-желтую массу с подошвы, с силой проводя ногой по сброшенному на пол одеялу.
Лицо Рона, белое как мел, он прижат заклинанием к стене — и стоит, машинально царапая ее ногтями. Высокая, аристократически худая фигура Пожирателя Смерти прямо перед ним — с очаровательной сдержанностью он медленно, с хрустом, ломает в пальцах волшебную палочку противника, отбрасывая обломки в сторону, и протягивает руку к рыжей шевелюре. Голова Рона запрокидывается, волосы намотаны на кулак, и пальцы второй руки — сильные, тонкие пальцы — коротким ударом пробивают ему горло, разрывая кожу. Кровь толчками выплескивается из раны и изо рта юноши, и фигура, слегка наклонясь над ним, долго, внимательно, пристально смотрит в глаза умирающего, впитывая его ужас, не выпуская из рук бьющееся в агонии тело…
Потом был пронзительный крик Гермионы, и Гарри отпустил ее, отвел взгляд, разрешая их сознаниям вернуться в гриффиндорскую спальню. Он изо всех сил пытался унять внезапно накатившую дрожь, в очередной раз мысленно проклиная и Волан-де-Морта, и свой шрам, и эту чертову способность видеть сны, которых лучше бы вообще никому не видеть.
Гермиона всхлипывала, лежа на полу, и, судя по звукам, ее попытки бороться с тошнотой не увенчивались успехом. Пробормотав очищающее заклятие, Гарри поднял глаза и понял, что в комнате они не одни, что у камина замер, сжался в комок белый, как полотно, Симус, и рядом с ним, лицом вниз, на ковре валяется Дин, и его желудок тоже выворачивается наизнанку, а по стене у двери медленно сползает Джинни, глядя перед собой распахнутыми, полными ужаса и совершенно безумными глазами.
Понравилось? — мрачно поинтересовался тогда Гарри. Извините, что не рассчитал с силой, бесплатное кино для всех присутствующих не планировалось. Но так даже лучше. Теперь всем есть, о чем подумать. Надеюсь, это не помешает вам продолжать считать Дамблдора добрым заботливым дядюшкой, пожертвовавшим семьей Уизли, чтобы выявить предателя в Ордене.
И он снова лег, отвернувшись от них, прижав к животу колени. Оцепенение не проходило, да и не могло пройти, наверное. К нему стоит попытаться привыкнуть. Потому что, если задуматься, именно об этом и говорил Малфой — душа будет отмирать по кусочкам. Постепенно. Что ж, происходящее — как нельзя лучше — соответствовало заявленному описанию. Именно этим Гарри и занимался, лежа в своей кровати — отмирал. По кусочкам.
Малфой.
Думать о Малфое было так больно, что, невольно проваливаясь в воспоминания, Гарри начинал задыхаться. Но он не мог заставить себя не думать о нем. О его улыбке, почти беззаботной в те странные времена, когда они могли просто спорить, сидя на подоконнике дуэльного зала, или драться, или пить вино, лежа на полу перед камином в его комнате. О его тонких пальцах, сжимающих эфес шпаги, обхватывающих серебряный кубок, осторожно прикасающихся к щеке Гарри. О его ладонях, вытащивших Гарри из пучины безумия во время приступа, или жарко скользящих по его спине в подземном ходе Малфой-Менора, или стискивающих его руку в ванной комнате слизеринца.
О его глазах, светившихся, мерцавших в полумраке спальни, когда в них отражалось пламя из камина, играя бликами на дне серой глубины. О губах, скользивших по лицу Гарри, когда Драко был уверен, что гриффиндорец в отключке и ничего не чувствует. О его голосе, звавшем, умолявшем вернуться, кричавшем — не уходи, ты нужен мне… О его совершенной красоте, сводившей Гарри с ума каждый раз, когда слизеринец вдруг оказывался чересчур близко.
О той ночи, когда он проваливался в сон, обнимая его, вдыхая запах его тела, растворяясь в прикосновениях тонких пальцев, зарываясь в мягкие, шелковистые светлые волосы. И ничто не имело тогда значения, только близость Малфоя и его тепло, и еще непередаваемое, оглушительное ощущение завершенности, тихого уюта, когда даже пошевелиться страшно, потому что тишина, окутывающая их, кажется пугающе хрупкой. И огромное, невыносимое чувство, разрастающееся, давящее в груди. Чувство, что именно к этому Гарри и шел все эти годы, именно этого ему не хватало всегда, когда казалось, что большего и не будет. Наверное, это и было оно, его счастье.
А потом были слова — те самые — «Я почти добился того, чтобы он полюбил меня». Почти… Как глупо. Мерлин, как же все это глупо! Как легко было уверять Малфоя, что, когда хочешь чего-то, нужно просто приходить и брать, бороться и завоевывать, не соглашаясь на компромиссы или фальшивки. Почему я ни разу не спросил сам себя, кусал губы Гарри, что бывают мечты, воплощения которых можно быть попросту недостойным? Не иметь права на их осуществление.
Мне нечего ему дать, стучало в его голове, и остекленевший взгляд упирался в пустоту. Нечего. Мне вообще нельзя приближаться к нему. Он хочет жить — что ж, пусть живет, он Слизеринец, и выживать — это то умение, которое он впитал с детства, вместе с духом этих своих подземелий. Он будет жить, а я умру. Вот и славно.
Почему-то эта мысль показалась Гарри слишком завершенной, чтобы продолжать валяться без движения, закрывшись в спальне. Я хочу на воздух, отчетливо понял он. Я хочу солнца. Пусть оно убивает меня, это лучше, чем дожидаться, когда моя жизнь будет принесена в жертву идеалам добра. Я отдам ее сам, куда захочу. Хоть этот выбор у меня никто не отнимет.
Так он и оказался на траве у Хогвартского озера. Травинка в зубах, тепло пригревающих солнечных лучей, и звенящая тишина, наполненная летними запахами. И пустота в груди, обосновавшаяся там, видимо, уже навсегда. Плевать, что из окон замка его видно, как на ладони, и Гриффиндор, возможно, потеряет десяток баллов из-за его прогулов. Почему-то именно баллы факультета казались сейчас Гарри самым нелепым, что только можно придумать.
Машинально прикинув, когда он в последний раз заходил в Большой Зал и, соответственно, что-нибудь ел, Гарри снова усмехнулся. По всему выходило, что в субботу днем, когда ему вдруг пришло в голову последовать за Джинни и поговорить с ней. Что ж, трое суток голодовки — не рекорд для гриффиндорца. Но он вполне дозрел до того, чтобы ее прервать.
С сожалением потянувшись, Гарри встал, сгреб с земли мантию и, перекинув ее через руку, побрел к замку. Время обеда, значит, все потянутся в Большой Зал. Я выдержу, равнодушно подумал он. Видеть Малфоя или нет — уже неважно. Больнее все равно быть уже не может. Больнее просто некуда.
* * *
Он шел по коридору, безразлично отмечая катящиеся ему навстречу волны чужих эмоций. Настороженность, иногда — сочувствие, чаще — удивление, смешанное с неприязнью. Как быстро расходятся сплетни по Хогвартсу, подумал он с усмешкой. Стоит превратиться в чудовище — и через пару дней от тебя гарантированно начнут шарахаться.
Войдя в Большой Зал, он невольно скользнул взглядом по сторонам, почти с облегчением отметив, что Малфоя здесь нет. Потом прошел к гриффиндорскому столу и уселся на свое место, рядом с Гермионой. Та молчала, сосредоточенно изучая содержимое своей тарелки. Он холодно порадовался — воспитание методом демонстрации цветных натуралистичных историй можно было считать опробованным успешно.
А потом со стороны слизеринского стола хлынуло таким мощным ливнем цельного, яростного, безудержного гнева, что Гарри чуть не поперхнулся. Оглянувшись, он встретился с горящим взглядом Панси Паркинсон. Увидел ее побелевшие губы, сжатые в тонкую полоску, ее чуть заметно дрожащие плечи. Ненависть, четкая и осознанная. Замечательно, сказал он сам себе. Хоть кто-то решился быть честным. Выпустив из рук вилку, он встал и спокойно направился к девушке.
Панси тут же вскочила и быстрым шагом рванулась прочь из зала. Здраво рассудив, что у нее, в отличие от Малфоя, вряд ли имеется в кармане запрещенный портключ, Гарри решил не играть в догонялки и, не спеша, вышел за ней в коридор. Как и следовало ожидать, она стояла там, уперев руки в бока и глядя на него так, как если бы он только что совершил государственное преступление.
— В чем дело? — без переходов спросил он.
Панси возмущенно выдохнула.
— Пошел вон, — процедила она, отступая от него на шаг. — И не смей приближаться ко мне на глазах у всего Слизерина.
Гарри раздраженно схватил ее за запястье, выкручивая ей руку.
— Если тебе есть что сказать, говори, — прошипел он. — Я верю, что ты истинная Слизеринка, но даже ты не станешь ненавидеть без причины. Говори, что случилось.
— Скотина, — прошипела она в ответ, пытаясь выдернуть руку. — Гриффиндорская скотина, это ты во всем виноват! Отпусти меня!
— Отпущу, когда скажешь, что стряслось. Если ты не заметила, я пару дней отсутствовал в этом мире и немного отстал от событий.
Дверь за их спинами приоткрылась. Гарри не видел, кто вышел за ними следом, но в другой руке Панси мгновенно появилась палочка, нацелилась на него, а лицо вытянулось в презрительно-надменной гримасе.
— Десять баллов с Гриффиндора, Поттер, за неуважение к старосте, — отчеканила она. — Попробуешь только еще раз подойти ко мне, и они превратятся в пятьдесят.
Гарри медленно разжал пальцы, оборачиваясь назад. Так и есть, Забини и Крэбб. Стоят и нехорошо пялятся в их сторону, как будто ищут, к чему придраться.
— Правый тупик на шестом этаже, через полчаса, — тихо бросила Панси сквозь зубы, проходя мимо Гарри и снова исчезая в Большом Зале.
— Очень интересно, — пробормотал Гарри сам себе и вздохнул.
Есть расхотелось совершенно. Одно было понятно — если бы Паркинсон могла назначить встречу в башне или, еще лучше, на крыше, она бы это сделала. Как можно дальше от подземелий — вполне прозрачное желание. Хотя и странное. Конечно, Гриффиндорцы и Слизеринцы всегда слабо выносили общество друг друга, но все равно — это не повод так трястись, что их могут заметить вместе.
Может, я действительно что-то пропустил? — подумал Гарри, поднимаясь по лестнице на шестой этаж. Революцию, например. Или новые правила какие-нибудь. Триста баллов с факультета, который вдруг сдуру попытается протянуть руку соседу.
Панси не заставила себя ждать. Взлетев по лестнице, она подскочила к нему и, размахнувшись, залепила звонкую пощечину. Глаза ее метали молнии.
— Ублюдок! — выкрикнула она. — Сволочь!
— Хорошенькое дело, — ошеломленно пробормотал Гарри, потирая щеку.
Девушка тяжело дышала, глядя ему в глаза.
— И ты еще смеешь подходить ко мне! — выдохнула она. — Это ты во всем виноват!
— Да что случилось? — заорал в ответ Гарри. — Можешь ты по-человечески объяснить?
Из глаз Панси без перехода покатились слезы. Кусая губы, она вглядывалась в его лицо, словно пыталась найти ответ на давно мучающий ее вопрос.
— Откуда ты вообще появился… — всхлипнула она и опустила голову. — Откуда, Поттер…
Сам не понимая, зачем он это делает, Гарри обнял ее за плечи и притянул к себе. Она разрыдалась.
— Он… — задыхалась от слез Панси. — Он же мог… наговорить им что-нибудь… Он всегда мог, в любой ситуации… всех заткнуть… я даже не думала… что он так…
— Кто? — спросил Гарри, и встряхнул ее, заставляя поднять голову.
— Драко! — выкрикнула девушка ему в лицо. — Это все ты, ты виноват! Его убили из-за тебя!
Гарри вздрогнул, как от удара. Пол вдруг покачнулся под его ногами и плавно поехал куда-то вбок. Всхлипы Панси доносились, как из-под земли, еле пробиваясь сквозь нарастающий гул в ушах.
— Я получила письмо из дома… Мы все получили… Поттер, вы же сбежали прямо у них из рук! Они толком и не поняли, кто кого утащил, Драко вполне мог наврать, что это ты виноват, что это ты его вырвал оттуда. Что он пытался тебе помешать, что у него свои планы, что все могут катиться к Мерлину, если сомневаются в нем, черт, да что угодно он мог наврать. Он всегда это мог, понимаешь! Даже когда был кругом неправ, всегда мог, вот так, тремя словами, любого человека заткнуть… Они все смотрели на него, а он промолчал! Заколебался, и они все поняли, понимаешь, все…
— Кто — они? — непослушными губами спросил Гарри, глядя куда-то сквозь нее.
— Слизеринцы, — прошептала девушка. — Они все там были. Все, у кого есть метки. Это все равно, как — если бы он сам признался, что предал их, понимаешь!
Мир завертелся перед глазами, теряя всякую устойчивость. На мгновение Гарри показалось, что он сходит с ума. Что он задремал на траве у озера, вот-вот проснется и пойдет обедать.
— Они… видимо, ждали его, в коридоре. Он же знал, что это добром не кончится, должен был знать! Он же Малфой, черт возьми! Он всегда мог найти слова…
Гарри слушал, и ему казалось, что он проваливается куда-то, в темноту, откуда уже нет выхода — и не будет, никогда.
— Они даже не пытались колдовать! — Панси снова билась в истерике. — На нем не было заклятий, они просто били… не знаю, чем можно было так… чтобы в такое превратить… Снейп нашел его, но было уже поздно, понимаешь! Поздно… Окровавленная груда костей — вот что от него осталось, и она еще шевелилась, когда Снейп…
Она рыдала, уткнувшись лицом ему в шею, вцепившись в его мантию, и Гарри машинально сжимал ее плечи, чувствуя, как внутри него что-то обрывается, обламывается… Окончательно. По кусочкам.
— Мадам Помфри сказала… Почти ни одной целой кости… Ребра раскрошены, внутренние органы пробиты, Мерлин, Гарри, то, что к ней принесли, даже не было похоже на человека! Даже если они собрали его по частям, даже если его поить костеростом целый месяц, все равно, столько повреждений, здесь это лечить невозможно… А Снейп запретил перевозить, сказал, Драко в клинике и часа не прожить, до него там сразу доберутся…
— Так он жив? — выдохнул Гарри, изо всех сил стискивая ее плечи. — Жив?
— Это только тело, — прошептала Панси. — Только тело, понимаешь! Он в коме, череп был проломлен в нескольких местах, Снейп говорит, скорее всего, необратимые повреждения мозга… И… боже, Гарри, ты бы видел его! Что они с ним сделали… На что он сейчас похож…
Она стонала, сотрясаясь от безудержных слез, и Гарри казалось, что они оба сошли с ума, весь мир сошел с ума, потому что это не может быть правдой — никак. Он дернулся было из ее рук, но Панси вцепилась в него, как репей.
— Не ходи, — помотала она головой. — К нему все равно не пускают. Хотя, черт, какой смысл, если он умирает, если они все равно не успевают… спасти его.
— Когда это случилось? — спросил он.
— Позавчера, — всхлипнула Панси. — Вечером. Он вторые сутки в больничном крыле, Снейп тоже оттуда не выходит, Алхимию у всех отменили…
Гарри молчал, машинально гладя ее волосы.
— Это все из-за тебя, — устало прошептала она. — Чертов гриффиндорец…
— Я-то тут при чем? — мертвым голосом спросил Гарри.
— Он изменился, — объяснила девушка. — Это все ты, это из-за тебя он… Он же сам сказал мне, помнишь, когда я вас застукала в его спальне.
Гарри отстранился и посмотрел на нее.
— Ничего он не говорил, Панси. Я же тоже там был, если что.
Она грустно улыбнулась.
— Ошибаешься, он тогда много чего говорил… Например, что не хотел помогать мне, но ты его уломал.
— И что из этого?
Панси вздохнула и закрыла глаза.
— Драко невозможно уломать, если он против. Он всегда делает то, что решил, даже если это кажется кому-то неправильным. И, если ты смог заставить его передумать, значит, ты проник туда, куда вообще всем вход заказан.
Гарри молча смотрел на нее.
— Или, помнишь, он сказал, что ему все равно, узнает кто-нибудь о вас или нет. Значит, он и не собирался возвращаться к отцу. Я столько раз с ним об этом говорила — и как в стену головой билась, а ты просто пришел и смог его убедить, понимаешь? Ты заставил его передумать.
Гарри сжал зубы.
— Ты не права, — выдавил он, наконец. — Он не из-за меня… решил не возвращаться. Но это неважно уже, наверное.
Панси горько улыбнулась.
— Наверное, — прошептала она. — Гарри, он не может умереть. Не может…
— Я пойду к нему, — сказал он, отстраняясь.
— Не ходи, — снова удержала его Панси. — Снейп тебя все равно не пустит. Он там сдурел совсем, только на людей не кидается еще…
— Меня? — мрачно усмехнулся Гарри. — Пустит. Еще как пустит, думаю, даже постарается быть вежливым, насколько он вообще на это способен. Они с Малфоем мне кое-что должны остались.
— Что? — недоуменно спросила девушка.
— Мою душу, — спокойно ответил Гарри, выдерживая ее взгляд. — К тому же, теперь, после того, что случилось, я думаю, Снейп еще раз пересмотрит свое отношение ко мне. У него просто другого выхода нет.
Панси несколько секунд молчала, словно порываясь что-то сказать и не решаясь.
— Да, ты все правильно подумала, — кивнул Гарри. — Ты же, наверняка, уже тоже об этом слышала. Я превратился в чудовище благодаря им. И Снейп должен отдавать себе в этом отчет. Не выгонит он меня, не бойся.
Панси упрямо поджала губы.
— Я никогда не считала Драко чудовищем, — твердо сказала она. — И тебя… тоже не считаю. Не знаю, с чего все взяли, что стихийных магов нужно бояться. Драко был единственным человеком в Слизерине, который понимал меня — и которому я могла доверять. А ты — единственный, кому мог доверять он. Это, знаешь ли, внушает мне некоторую надежду.
— То-то ты мне так лихо пощечины раздавала, — качая головой, усмехнулся Гарри.
Девушка вздохнула и опустила голову.
— Я испугалась… за Драко. Извини, правда. Я же не думала, что ты и правда не знал. Я решила, что ты его бросил, после этого похода в Малфой-Менор. Что ему тогда делать еще оставалось?
Лицо Гарри на мгновение окаменело.
— Я пойду, — сказал он, отворачиваясь. — Спасибо, что рассказала мне… все это. В Гриффиндоре, естественно, никто и не пытался просветить меня. Никогда не думал, что слизеринцам стоит доверять больше, чем своим друзьям.
Панси хмыкнула, машинально поправив прядь его волос.
— А ты и нам не доверяй, — ответила она. — Кто нас знает, что мы задумываем.
— Не закрывайся, — поморщился Гарри. — Не надо, я все равно слышу, что ты чувствуешь.
Рука над его плечом замерла.
— И что же я чувствую? — напряженно спросила девушка.
— Страх, — коротко ответил Гарри. — Ты ведь тоже не собираешься ехать домой, я правильно понял?
Панси молчала, глядя на него вмиг остекленевшими глазами.
— Значит, правильно, — кивнул Гарри. — Знаешь, было бы даже обидно, если бы оказалось, что я зря мучался и варил те зелья, чтобы отменить твою помолвку. Так что… не бойся. Я никому не скажу.
Устало потрепав остолбеневшую девушку по плечу, он отвернулся от нее и двинулся по коридору. К лестницам. К больничному крылу. К Снейпу. К Малфою.
К себе.
* * *
Наверное, какая-то часть его так и не поверила, что это действительно произошло. Очень большая часть. Стоило только прикрыть глаза, как перед ним снова возникал Малфой, холодный, отстраненный, как всегда, элегантный, ослепительно прекрасный — и невозможно было вычеркнуть этот образ. Связать его с тем, о чем говорила Панси.
В больничном крыле было пусто. Ширма в углу отгораживала кусок пространства, и Гарри, беспомощно сжав кулаки, двинулся к ней, от всей души надеясь, что за ней никого нет, что все это чушь, чушь, Малфой не мог…
Из-за ширмы вылетел Снейп — взметнувшаяся черная мантия, горящие глаза. Гарри смотрел на него, по-прежнему не веря, что могло случиться что-то непоправимое.
— Он жив? — беспомощный вопрос в лоб.
Снейп скривился.
— В данном случае это уже не принципиально, — буркнул он, окидывая Гриффиндорца неприязненным взглядом.
Глядя на профессора, Гарри вдруг подумал, что он, наверное, нечеловечески устал за эти два дня. Хотя и держится почти как всегда.
— Я опять узнаю обо всем последним, — сказал он совсем не то, что хотел.
— Вы не можете ему помочь, мистер Поттер, — ответил Снейп. Гарри показалось, что он тоже сказал не совсем то, что собирался. — Так что не путайтесь под ногами, вы мне мешаете.
— А вы можете? — спросил Гарри.
— Никто не может, — помолчав, сообщил Снейп.
В его черных глазах билась боль. За одно это Гарри был готов снести от него любую язвительность.
— Значит, от того, что я его увижу, хуже ему не станет, — резюмировал Гарри.
Снейп по-птичьи склонил голову набок.
— Кажется, я попросил вас не мешать мне, — сказал он.
— Кажется, вы признали, что сделать для него что-то осмысленное все равно невозможно, — ответил Гарри. — Я просто хочу его видеть.
В глазах Снейпа неожиданно мелькнуло странное понимание. Странное хотя бы потому, что, пожалуй, еще никогда раньше ничего подобного, разговаривая с ним, Гарри не видел.
Профессор молча посторонился, давая ему пройти. Гарри сделал шаг вперед и почувствовал, как цепкие пальцы сжимают его плечо.
— Только без глупостей, мистер Поттер, — прошипел Снейп ему в ухо. — Никаких сцен. И не вздумайте к нему прикасаться, иначе я вас убью.
Гарри недоуменно посмотрел на него. Взгляд черных глаз, казалось, пытался просверлить его насквозь. Ему ничего не оставалось, как кивнуть в ответ, так и не поняв причину этого странного предупреждения. Пальцы разжались.
Обогнув ширму, Гарри вздохнул и шагнул к кровати.
Глупо, но первым, о чем он подумал — что, наверное, ему было бы легче, если бы Малфой все еще выглядел, как бесформенная груда костей. В ней бы ничего не ассоциировалось с тем образом, который он помнил до мелочей. То, что он увидел, оказалось больнее на порядок. На тысячу порядков. На бесконечность.
Его действительно, похоже, собирали по кускам. Лежащий в постели поверх одеяла обнаженный Драко выглядел, как изломанная и плохо подогнанная при починке кукла. Лицо, напоминающее смятый и затем расправленный белый пергамент. Самую чуточку — которая всегда выпирает сильнее, чем откровенное уродство — неуклюже скроенное тело, сплошь покрытое сетью рваных шрамов — невольно зацепившись взглядом за один из них, Гарри вдруг понял, откуда они взялись. Понял — и представил себе, что везде, где ниточками тянулись красноватые полосы, не так давно торчали прорвавшие кожу кости. Его замутило. Образ, описанный Панси, снова встал у него перед глазами.
В плечо снова вцепились нервные пальцы Снейпа.
— Предупреждаю еще раз — не вздумайте его трогать. Там пока почти сплошной кисель вместо скелета. Я вас пришибу, если нам придется восстанавливать его заново.
— Зачем… — прошептал Гарри. — Зачем, профессор? Если он все равно умирает?
Пальцы сжались так, что он зашипел от боли.
— Еще одно слово, и вы вылетите отсюда, — четко проговорил Снейп ему в ухо.
Медленно кивнув, Гарри подошел к кровати и сел на пол, глядя в неподвижное лицо Драко. От былого оцепенения не осталось и следа.
— То есть вы пытаетесь вылечить его тело, но не можете вытащить его из комы, — каким-то неживым голосом проговорил он. — Так?
— Так, — буркнул Снейп. — Мы даже не знаем, насколько сильно поврежден мозг. Возможно, все это бессмысленная трата времени, и он действительно уже мертв. Несмотря на то, что сердце все еще бьется. А, возможно, он жив и выйдет из комы сам.
— Это возможно? — не оборачиваясь, спросил Гарри.
— Это совершенно невозможно, — совсем по-человечески вздохнул Снейп. — Скорее всего, он будет медленно погружаться туда, пока не уйдет совсем.
Горечь, подумал Гарри. Это хорошо. Вы тоже не безнадежны, профессор. Мы с вами оба не безнадежны, если еще можем сидеть тут и захлебываться горечью, глядя на то, что осталось от Драко. Мы оба сходим с ума, потому что не можем помочь ему. Оба чувствуем себя идиотами и не знаем, куда деться от дурацкого чувства вины. Да мы почти родные люди с вами, профессор.
— Сколько вы уже на ногах? — помолчав, спросил Гарри. — День, два? Вы отдыхали, вообще, за это время?
В ответ Снейп окатил его таким выразительным презрением, что Гарри на мгновение почувствовал, что сейчас взлетит. Не каждый день получаешь фирменные взгляды из личной коллекции профессора Алхимии, предназначенной для особых случаев. Я — особый случай, отметил Гарри.
— Что вы делаете с ним? Костерост? — спросил он.
Снейп мрачно кивнул.
— И не только. Скелет я могу выправить, хотя, как вы понимаете, без гарантий, что он сохранит свой… прежний облик. Лицо пришлось лепить чуть ли не по памяти… от него почти ничего не осталось.
Гарри на секунду прикрыл глаза. Дышать было тяжело, но необходимо. Он пытался. Снейп снова заговорил, медленно подбирая слова, словно рассуждал вслух сам с собой.
— Лечением внутренних органов занимается мадам Помфри. По ее словам, какие-то функции, возможно, не восстановятся никогда. Он в любом случае останется инвалидом, мистер Поттер. И это при том, напомню, что степень повреждения мозга нам неизвестна. Зрение, слух, речь, моторика — что угодно может оказаться навсегда утерянным, даже если у нас получится вылечить все остальное. Он может вообще не выйти из комы, и, скорее всего, так и будет. Возьму на себя смелость утверждать, что это было бы для него самым простым выходом.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |