— Антон, давай-ка!.. Помоги мне.
Антон не знал, как ставить козлы. К тому же он был неповоротливый, неуклюжий.
— Дай, я! — вызвалась Катя. — Антон не сумеет.
— Ничего, сумеет, — возразил Сережа. — Сначала все не умеют.
Антон помог Сереже поставить козлы и повесить котелок. И ни разу ни споткнулся и воды не плеснул. Только краешек рукава подпалил. Но теперь ему уже было все равно, за все сразу терпеть от матери — и за штаны и за курточку…
— А Толя мастер костры раскладывать! — сказала Светлана, любуясь огнем. — У отца научился, да?
— Ну, я уж их, этих костров, не знаю сколько раскладывал… Отец даже и не смотрит, только скажет: «Разожги костер» — и все. А уж я сам знаю, как и что… Отец даже удивляется всегда, как у меня костер полыхает. У нас в тайге тот не таежник, кто костра разложить не умеет!
— Эй! Эй! — вдруг вскочил Сережа. — Трава горит.
Все отпрянули от костра. Вокруг него мерцающим венком тлели трава и хвоя.
— Ой, тушите скорей! — со страхом закричала Светлана. — Теперь по всему лесу пойдет…
— Не окопали костер-то! — сказал Сережа. — Забыли! Давай, ребята, окапывай скорей! Доставай ножи! Палками можно. Девчонки, забивайте огонь ветками! Хлещите его!
Мальчики торопливо принялись окапывать костер — кто палкой, кто ножом. Катя и Светлана наломали свежих веток и принялись тушить огонь, прибивая его к земле. Толя торопливо шарил по карманам, достал расческу, достал круглый ножичек для очинки карандашей. Но настоящего ножа у него не оказалось.
Тогда он схватил щепку и принялся ковырять землю щепкой. Уши и щеки у него горели. Как же это он забыл окопать костер? Ведь отец всегда заставлял его окапывать! И вот досада — ножа не взял. Нож в курточке остался.
— Так вот лесные пожары и начинаются, — ни к кому не обращаясь, сказал Сережа.
— Спешка тут… Зажигай да зажигай костер… вот и забыли… — бормотал между тем Толя. — Да я и не забыл… Я только что хотел сказать, чтобы окопали…
Траву быстро погасили. Костер окопали. Успокоились. Пока закипала в котелке вода, Толя сел у костра на заросшую мхом кочку и, мечтательно глядя в огонь, снова начал читать стихи. Длинные глаза его, слегка прищуренные, отражали пламя костра.
У самой границы, в секрете,
Я зоркую службу несу,
За каждый пригорок в ответе,
За каждую елку в лесу.
Укрытый густыми ветвями,
И слушаю я, и смотрю…
Ребята сидели очарованные. Светлана слушала, боясь пропустить хоть одно слово. У Толи так красиво были сдвинуты тонкие брови и от длинных ресниц падала на щеки такая нежная тень…
И сердцем с родными краями
В такие часы говорю!
— Кипит! — вдруг крикнул Антон ликующим голосом и бросился снимать котелок.
— У, Антошка-картошка! — Катя стукнула его по спине. — Вечно он!.. Толя, ну читай, читай дальше!
Но было уже не до стихов. Сережа пошел поискать лимоннику для заварки. Идти далеко не пришлось: лиана лимонника, повиснув на ветках молодого бархатного деревца, выглядывала из кустов, словно стараясь рассмотреть, что такое происходит сегодня у них на полянке.
Ребята засуетились вокруг котелка. Все вдруг вспомнили, как они голодны, захотелось горячего чаю.
— А как же будем пить? — весело спросила Светлана. — У нас же никаких чашек нет!
Все это было ей интересно, как необычайно увлекательная игра. Вот-то порасскажет она своим городским подругам!
— Остынет немножко — будем по очереди из котелка пить, — ответила ей Катя.
— Только мне, чур, не после Антона! — заявила Светлана. — Он губастый.
— С другого краю попьешь. Что ж такого, что губастый?
— Пфу! — пропыхтел Антон. — А я же эта… чашку себе сделаю.
— Да, правда! — закричала Катя. — Сейчас у всех чашки будут! У нас Сережка очень хорошо их делает.
— Какие чашки? — удивилась Светлана. — Из чего?
— Бересты давайте, — сказал Сережа и принялся развязывать свой мешок. — У кого какая еда? Выкладывай! — Он достал из мешка краюшку черного хлеба и коробочку с солью — все, что у него оставалось.
Светлана показала свои пустые ладони:
— У меня ничего…
У Кати каким-то чудом, — может, и не чудом, а выдержкой характера, — уцелело в кармане еще одно большое яблоко.
Антон отнес свой ранец подальше от костра, к елке, и присел около нее, повернувшись к ребятам спиной. Покопавшись в ней, он что-то сунул, в рот, и опять стало видно, как двигаются его уши вместе с челюстями.
— Антон жует, как бурундук! — засмеялась Светлана. — Давай же и нам! Чего ты там жуешь?
Антон не ответил.
Толя сидел молча, обхватив колени, и ни в чем не принимал участия. У него не было никакой еды, а есть хотелось.
Увидев, как у Антона движутся уши под кепкой, Толя вскипел:
— Ты что — единоличник? Товарищи так делают? Если ты хочешь один жить, то и оставим тебя одного! А еще собираешься в пионерский отряд вступать!
Антон повернулся на девяносто градусов:
— Ну, а что у меня? У меня только… эта… один кусочек… как его…
— Вот и клади сюда в одну кучу и «эта» и «как его».
— Ага… я тащил… — проныл Антон.
Но повернулся лицом к костру и положил рядом с Сережиным хлебом свой недоеденный пирог.
— И больше ничего? — спросил Толя.
— Только еще один…
— И этот «еще один» клади.
Но Сережа задержал руку Антона, которая нехотя потянулась было к ранцу.
— Не надо, Антон. Оставим на утро. Антон живо захлопнул ранец.
Но Толя уже распалился:
— А я говорю — клади! Пионеры так не поступают!
Антон снова полез в ранец.
— Но он же не прячет! — вступилась за Антона Катя. — Он же на утро…
— Утро вечера мудренее! — сказал Сережа. — Будет вам спорить. Давайте есть и пить скорей — вот хлеб, вот соль, вот лимонный чай. Сейчас чашек наделаем.
Ребята нарезали круглых кусочков бересты и принялись делать себе чашки. Светлана с любопытством смотрела, как они выравнивали ножом светлые берестяные пластинки, как подогревали их у огня, чтобы береста стала мягкой, как свертывали из нее ковшички, приделывали ручки из палочек. Посмотрела, а потом и сама принялась делать себе чашку, но слишком близко сунулась к огню — береста у нее задымилась и почернела.
— На, возьми мою, — сказал Сережа и протянул ей хорошенький белый ковшичек.
Но Светлана, упрямо сдвинув брови, отвела его руку, взяла свежий кусок бересты и снова принялась разогревать его над огнем. Чашка у нее вышла кривая, неуклюжая, но все-таки это была чашка и сделала ее Светлана сама!
Начался веселый, необычный, роскошный пир. Куски хлеба и пирога с глотком горячей воды, пахнущей дымком и лимоном, — может, только лидийский царь Крез так вот весело пировал в своих золотых палатах!
После ужина жизнь показалась простой и хорошей, тайга — не страшной и тревоги напрасными.
— Ребята, давайте проведем пионерский костер! А? — сказала Светлана просящим голосом. — Ведь это же наш настоящий пионерский костер!
— Без подготовки? — пожал плечами Толя. — И галстуков ни у кого нет. Что же это за костер! И на костер обычно приглашают гостей, а у нас кто будет?
— Во-первых, галстуки у нас есть, — сказала Светлана. — У меня, у Сережи… Кать, а у тебя?
— У меня в кармане, — смущенно ответила Катя. — Утром не успела надеть…
Она вытащила из кармана галстук и повязала его.
— А во-вторых, у нас будут гости, — продолжала Светлана. — Вот всякие ночные бабочки…
— И совушки будут — они уже давно поглядывают на нас! — весело подхватила Катя.
На деревьях вокруг костра и в самом деле светились круглые глаза маленьких сов, которые почему-то очень любят прилетать на огонь.
— А может, и еще какие-нибудь гости сидят в темноте на опушке… Не правда ли? — продолжала Светлана. — Может, белки или кроты… Ну, это просто застенчивые гости, вот они там и прячутся.
— А может, и медведи… — промолвил Сережа.
— Или рысь, — добавил Антон. Но Светлана отмахнулась от них:
— Ну, нет! Мы таких гостей не приглашали.
— Ребята, я считаю, что костер надо начинать с песни, — сказала Катя. — Давайте споем нашу старую пионерскую!
И тут же запела:
Взвейтесь кострами,
Синие ночи!
Мы пионеры —
Дети рабочих.
Ребята подхватили с азартом. Может, и не очень складно прогремела песня, но зато от души. И когда умолкли, то казалось, что последние слова пропетой песни все еще бродят по тайге, что дальние распадки откликаются эхом, а старые деревья шепотом повторяют их…
…Мы пионеры —
Дети рабочих…
— Хорошо в тайге! — сказал Сережа задумчиво.
— Ой, хорошо! — подхватила Светлана. — Смотрите, какие огромные деревья стоят кругом… Стоят и смотрят на нас сверху вниз, правда?
— Может, на этом бугорке, где мы сидим, когда-нибудь Арсеньев ночевал… — пришло вдруг в голову Сереже.
— А разве он… эта… тут ходил? — осведомился Антон.
Толя снисходительно поглядел на него:
— А по какой же тайге он ходил? Даже и книжка-то называется «В Уссурийской тайге». Читать побольше надо, Антон!
— А Дерсу Узала тут ходил? — спросила Катя.
— Дерсу Узала нигде не ходил.
Ребята вопросительно посмотрели на Толю:
— Как — не ходил?
— Так, очень просто. Потому что его вообще на свете не было. Его Арсеньев выдумал. Писатели всегда своих героев выдумывают.
— Ага! Всегда, как же! — Светлана приподнялась и встала на колени. — А «Молодая гвардия» что — выдумал их Фадеев, да? А Чапаева тоже на свете не было — его Фурманов выдумал, да? А…
— Прекрасно, — остановил ее Толя. — А вот Обломов — был?
— Ну, может, и не было Обломова, — негромко возразил Сережа, — а такие, как Обломов, были… Может, Дерсу Узала не ходил, а такой человек, как он, ходил.
— Вот! — Светлана гордо взглянула на Толю. — Значит, не все же выдумано?
— Эх… — Сережа вздохнул и привалился поближе к костру. — Вот бы таким, как Арсеньев, быть! Или как Пржевальский…
— Ну-у… — протянул Антон, — уж лучше, как наш Николай Мочков из поселка. Он… эта… девять тигров убил! Во!
— И что это все, — усмехнулся Толя, — Мочков, Пржевальский… Кто о них вспоминает? Вот бы как Смыслов быть, например, — на весь мир слава! Кто о нем не знает? Да все знают. Весь земной шар. А то…
— И все-таки как Пржевальский лучше, — упрямо повторил Сережа. — Или вот еще как Мичурин. Сколько пользы такие люди приносят!.. Вот уж у них настоящая слава. Настоящая…
— А я бы хотела, как Уля Громова, быть, — тихо сказала Катя. — Мне бы и славы никакой не надо. Но вот если бы пришлось что-нибудь для родины сделать, то сделала бы. И ничего не пожалела бы! И жизни не пожалела бы…
Эти речи задели Толю:
— Подумаешь, ты бы не пожалела! А я — пожалел бы? Какой же я был бы пионер, если бы жизнь пожалел для родины? Я бы тоже, как Александр Матросов… Только ведь им повезло… — Толя подбросил сучьев в костер. — Они на войне были. А без войны где будешь героем? Кто твою смелость заметит?
— Не знаю… — Сережа, чуть нахмурясь, уставился в огонь. — Героем вроде как, по-моему, можно во всяком деле быть…
Наступило молчание. Потрескивали сучья в костре, шипели сырые ветки…
— А вот, ребята, знаете, ведь скоро на Луну полетят! Слышали? — снова заговорила Светлана. — Папа вслух газету читал. И потом по радио было…
— Да знаем, знаем, — прервал ее Толя, — тоже радио слушаем и газеты читаем. И вообще, разве сразу на Луну полетят? Не сразу. Сначала спутника Земли сделают и запустят. А потом еще несколько спутников к нему пришвартуют — получится платформа. А уж с этой платформы — на Луну.
Все подняли глаза к небу, где чистым светом сияла белая луна.
— Не долетят, — уверенно сказал Антон, — промахнутся. Она же… эта… маленькая, а небо вон какое большое. Луна-то на небе вроде как в море поплавок. Если только… эта… как его… у них руль будет… тогда подрулят.
— Как он все знает! — усмехнулся Толя. — А что ж, по-твоему, ученые этого не взвесили? Все взвесили, все обдумали, не беспокойся.
Ты слышал, быть может,
Что скоро Луна,
Которая по небу
Бродит одна,
Обзаведется сестрою:
Ей люди сестренку
Построят, —
с улыбкой прочел Толя.
…Ты вырастешь, мальчик,
И верится мне:
Каникулы ты проведешь
на Луне!
Все засмеялись:
— Ох, Тольян! — Антон вздохнул. — Это ты сам сочинил?
— Ну, вот еще, — усмехнулся Толя, — непременно сам! Родари сочинил.
— Ты бы полетела? — спросила Катя у Светланы.
— Не знаю… — сказала Светлана, хотя у самой уже вспыхнули глаза. — Наверно, полетела бы!.. Интересно же… Я Уэллса читала… Толя, а ты полетел бы?
— Я-то полечу. Пока вырасту — уже спутники будут вокруг Земли летать. И ракета будет готова. Почему же мне не полететь?
— А я бы не полетел, — покачивая головой, негромко сказал Сережа. — Страшно это… Я когда долго гляжу на небо, на звезды и думаю: а ведь это все разные планеты, разные миры… и Земля наша среди них такая маленькая, — то мне так страшно делается… Лучше не глядеть…
— Смешно! — Толя слегка пожал плечами. — А по-моему, ничего страшного нет. А шуму будет с этим делом — на весь мир шуму! Наверно, тех, кто полетит, во всех газетах портреты на первой странице напечатают — и во всех странах. Вот слава-то! Пожалуй, я бы лучше и Смысловым не хотел бы… А вот на Луну! Ух ты! Обязательно полечу! Я не я буду! Ну, а кто трусоват немного, — добавил он, взглянув на Сережу, — тому, конечно, лучше дома сидеть. Надежнее.
Тьма все гуще становилась в тайге. Шорохи пошли по лесу — где-то шелестела листва, где-то потрескивали сучья… В наступившем молчании отчетливо прозвучал глухой голос ночной птицы.
— А вот, как говорят… эта… раньше людей в тайге убивали, — прошептал Антон.
— Ну! — Сережа махнул рукой. — Это когда было-то! Тогда хунхузы по тайге лазили. Охотников грабили, искателей… А теперь кто?
— Теперь? — Толя усмехнулся. — Ха! А что, у нас граница очень далеко? Что, думаете, диверсанты к нам дорогу забыли? Вот недавно рассказывали…
— Какие там диверсанты! — прервал его Сережа, покосившись на девочек. — И что про них на ночь вспоминать! Да и откуда они здесь возьмутся?
Сережа зевнул. Зазевали, глядя на него, и ребята.
— Однако спать пора, — сказал Сережа.
— Ага, спать, — охотно согласился Антон.
— Ох, и уснем же сегодня! Ох, и выс… — начала было Светлана и вдруг, не договорив, испуганно раскрыла глаза и, схватив Толю за плечо, молча указала куда-то во тьму.
Все оглянулись. Там на высоте человеческого роста бесшумно двигался огонек. Он то пропадал, то возникал снова, понемножку приближаясь.
— Папироса… — прошептал замирающим голосом Антон.
— Диверсант… — прошептала Светлана. — Толя, видишь?
Толя пристально глядел на мерцающий огонек и ничего не отвечал. В глазах его была тревога.
— Вы что? — ничего не понимая, спросил Сергей. — Чего вы?
— Кто-то идет к нам… — прошептала Катя. — Папироска…
Но в это время случилось какое-то чудо. Папироска взлетела вверх, а вместе с ней сразу несколько огоньков взвилось в бархатную тьму.
— Тьфу ты! — плюнул Антон. — Пугают только…
А Катя рассмеялась до того, что повалилась на землю.
— Что это? Ну что это? — Светлана нервничала, взглядывая то на ребят, то на бесшумно вьющиеся огоньки.
— Чудаки, — сказал Сережа и пошевелил костер. Пламя заиграло, широко осветив лес.
Толя посмотрел на Светлану через плечо:
— Неужели ты светляков никогда не видела? Толя произнес это небрежно и уверенно, но Светлане показалось, что он сам еле перевел дух. Наверно, неправду говорят они все, чтобы не пугать Светлану.
— Светляки не летают, — недоверчиво ответила она. — Светляки сидят на траве и чуть-чуть светятся. А эти — вон что!
Но Катя успокоила ее.
— Так это где-то не летают, — сказала Катя, — а у нас в тайге сколько хочешь!
А в тайге уже было полно бесшумных, призрачных огоньков. Они реяли в черноте ночи, они вились всюду — от земли до вершин деревьев и выше вершин. Они кружили и в траве и среди спутанных черных ветвей. И уже не разобрать было, где звезды, где светляки. Не то светляки улетели вверх и там мерцают, не то звезды спустились в тайгу и бродят, и летают, и вьются среди черных деревьев.
Катя, все еще смеясь над своим испугом, вскочила на ноги, сняла с Антона кепку и пошла ловить светлячков. Скоро она вернулась к костру и показала Светлане, кто их так напугал. Это был маленький серенький жучок с жесткими крылышками.
— Видишь? — усмехнулся Толя. — Гораздо меньше тебя, так что бояться их не стоит. Не съедят.
— И как это мы сразу не догадались, что это светляк? — сказала Катя. — Как будто мы их сроду не видели! Вот чудно получилось!
— Почему не догадались? — лениво ответил Толя. — Я сразу догадался… Я только на вас удивился. Гляжу — всполошились, задрожали. Умора!
Понемногу ребята успокоились. Они улеглись было прямо на земле, но Сережа, этот упрямый приставала, заставил всех встать и натаскать еловых веток. Еловые ветки — лучшая постель в лесу: они пружинят, не мнутся, не сбиваются в комья и не держат в себе сырости, как листва.
Растянувшись на этой колкой постели, Сережа почувствовал, что он шибко устал и что сейчас заснет, как камень. Но в это время Светлана заохала и заныла:
— Ой, колется до чего! Никак я не могу… Ну никак… Сквозь платье… Колючки железные… Я лучше на земле.
— Нельзя на земле, — сказал Сережа, превозмогая сон, — воспаление легких получишь.
Он нехотя встал, стащил с себя свой испытанный, сшитый из чертовой кожи пиджачок и молча кинул его девочкам. Ребята кто как приютились у костра.
— Не заснуть бы всем, — сказал Сережа, — дежурного надо.
— Спите. Я — часовой! — ответил Толя. Он сидел, обхватив руками плечи, и смотрел в огонь.
— Мама, наверно, не спит… И отец… — прошептала Катя, засыпая.
— Попадет от матери… — пробормотал Антон.
«А мне тоже от тети Надежды…» — уже не в силах что-либо сказать, подумала Светлана.
Толю мучила дремота, одолевала усталость.
«Не смей спать! Не смей спать! — приказывал он себе. — Еще не хватало! Часовой не смеет спать на посту!»
Он вставал, похаживал, поправлял костер, опять садился. Но как только садился, сон охватывал все его тело. Глаза были открыты, но сонные виденья заволакивали их. Томила тоска по дому, по теплой постели. Мама даже занавески наплотно закрывает, чтобы солнце не разбудило, она ведь и сама очень любит поспать утром. А здесь — колючие ветки, дым от костра, с одного бока горячо, с другого холодно… Да еще звери бродят кругом. Зачем, зачем он побежал за этим оленем!.. За каким оленем? Ах да, у которого золотые рога. Из литого золота. Надо же срезать ему эти рога, он сломает их, потеряет…
Толя встряхнул головой. Мысли начинали путаться.
«Хватит! — сказал он сам себе. — Всю ночь, что ли, я один буду дежурить?» Он растормошил Антона:
— Вставай. Твоя очередь.
И улегся на его место, укрывшись Антоновой тужуркой.
В совхозе было много хлопот с оленями. Загоняли, считали. Недосчитались многих, и опять партия рабочих ушла в тайгу.
— Как заиграю завтра на кормежку, придут! — сказал Иван Васильич Крылатов. — Хлебушек поманит!
— Посмотрим, — согласился директор Роман Николаич. — А завтра с утра опять облаву устроим. Интересно, Богатырь пришел?
— Нет, не пришел, — покачал головой Иван Васильич. — Ребята теперь расстраиваться будут. На выставку же его хотели…
— А ребята с вами пришли?
У Ивана Васильича была привычка, разговаривая с человеком, глядеть не в глаза ему, а куда-то вдаль. Словно он говорит так, между прочим, а сам думает о чем-то своем или видит вдали что-то очень милое и приятное, от чего ему и отрываться не хочется.
Так же вот раздумчиво, устремив в неведомо какую даль свои голубые глаза, Иван Васильич разговаривал и с директором. Но когда Роман Николаич спросил о ребятах, Крылатов вскинул брови и взглянул на него:
— Ребята? Нет… Со мной их не было. Сначала шли сзади, а потом уметнулись куда-то. Хотел пробрать… Тут облава нужна, а их след простыл! Покричал, покричал…
— Не видать их что-то, — сказал директор, скрывая беспокойство. — Ну-ка, пошлите кого-нибудь домой. Пусть узнают.
Ребят не было. Тревога пошла по совхозу. Расспрашивали друг у друга — кто их видел в последний раз, где их видели… Разговоры, шепоты, догадки, ожидание. Толина мать, Евдокия Ивановна, в слезах ходила от дома к дому и у всех спрашивала, пришел ли кто из ребят. Директор послал за Андреем Михалычем. Но Андрей Михалыч, проводив стадо, остался в тайге искать оставшихся там оленей.
— Выйдут! Попозже придут! — успокаивали друг друга люди. — Не маленькие. В тайге выросли.
В сумерках вернулся Андрей Михалыч, пригнал еще с десяток оленей. Бросились к нему, но и он ничего не слыхал о ребятах. Тут Евдокия Ивановна, браня на весь совхоз мужа, собрала рюкзак, закинула его за плечи и, покрывшись платком, отправилась в тайгу на розыски сына.
Андрею Михалычу сказали об этом. Он задержал ее во дворе у самых ворот:
— Это что же — на прогулку?
— Еще и смеешься! — крикнула Евдокия Ивановна. — Сын погибает, а он смеется!
— Я над тобой смеюсь, — мягко, словно ребенку, ответил Андрей Михалыч. — Ну куда ты на ночь глядя? Сама потеряешься, хлопот наделаешь. Иди домой, иди! Не беспокойся. Наш Толька в тайге не новичок — и сам выйдет и ребят выведет. А где ж ты их сейчас в темноте найдешь? Эх-эх! Плохо у тебя шарики работают. Вот на заре сядем на лошадей и отправимся. Тут и крутятся где-нибудь, не за сто километров ушли. Еще, глядишь, явятся сейчас…
Но ребята не являлись. Тревога нарастала. Антонова мать сидела у Крылатовых и не могла идти домой. Муж пошел на дежурство, сидеть сейчас дома одной — с ума сойдешь.
— С тайгой шутки плохие, — повторяла она, качая головой.
— Ничего, ничего! Пусть привыкают, — отвечала мать Сережи и Кати. — Им тайгу знать надо как следует.
Так говорила она вслух. Круглолицая, широкоплечая, всегда внешне спокойная, Анисья Крылатова не любила показывать людям ни своих огорчений, ни своих тревог. Но про себя повторяла слова: «С тайгой шутки плохи. Ох, плохи!»
Она-то хорошо знала, как легко в тайге пропасть человеку.
А Надежда Любимовна ходила от дома к дому, кричала и плакала:
— Ну эта, наша-то чертячка, куда побежала, а? Ну, куда ее поволокло совсем раздетую, а? Ну, головушка ж ты моя, вот ребята нынче пошли — и все-то им везде нужно, а?! И как я родителям скажу, если что? А?
На заре, когда лишь чуть забрезжило и в лесу обозначились тропы, трое верховых выехали из совхоза — Андрей Михалыч Серебряков, кормач Крылатов и молодой объездчик Алеша Ермолин, пионерский вожатый. У Серебрякова сильно осунулось за ночь лицо, а взгляд стал еще острей и зорче.
— Ничего, ничего, — успокоительно, ласковым голосом повторял Иван Васильич Крылатов. — Найдем. Люди ходят — следы оставляют. А ведь, разбей меня гром, это они своего Богатыря ловят! Из-за него и в тайге остались, не иначе!
И он все так же задумчиво глядел вдаль, будто видя там что-то свое, никому больше не известное. Только морщины на лбу у него стали сегодня немного глубже и улыбка не так охотно появлялась на загорелом лице.
Кое-где начали загораться солнечные отблески. Тронутые утренним лучом, раскрывались оранжевые лилии над густой, еще сизой от росы травой.
Крикнула птица вверху. Проснулась белка, тряхнула, пробегая, мокрую ветку дуба. Холодные брызги упали Сереже на щеку. Сережа встрепенулся, поднял глаза.
Недалеко от него стоял олень. Сережа поморгал ресницами, потряс головой, чтобы стряхнуть дремоту, снова посмотрел… Нет, никакого оленя там не было. Это рыжий ствол сосны, освещенный солнцем, стоял среди зеленой листвы.
— Задремал малость, — прошептал Сережа и протер глаза. Он давно уже сменил Антона, который преспокойно проспал все свое дежурство, сидя на пеньке.
Сережа почувствовал, что очень хочет есть. И очень хочется горячего чаю. Но стоит ли так рано будить ребят? Они спали, съежившись на своих зеленых колючих постелях, кое-как примостившись друг к другу. Мысли его снова вернулись к оленю. Как же быть дальше? Так и уйдут? Так и оставят Богатыря в тайге? Его искать теперь в лесу, как рыбу в море. Вот не догадался Сережа взять свой рожок! Может, услышал бы олень знакомый голос рожка, вспомнил бы о кормушках — и вышел бы из леса. Эх, и почему это Сереже в голову не пришло взять рожок!..
«Постой! — вдруг сказал сам себе Сережа. — Рожок не взял! А что, я сделать его, этот рожок, не могу, что ли!»
Сережа встал, нашел белостволую березу и своим острым ножом срезал узкую, длинную ленту бересты. Срезал он ее наискосок — и береста сама так и свернулась в дудочку. Сережа распрямил ее и свернул по-своему: с одного конца широко, с другого — узко. И получился настоящий рожок. Сережа зажал его в левом углу рта и потянул в себя воздух — попробовать: запоет его рожок или не запоет?
И рожок запел. Немного резкие, но веселые звуки полетели в тайгу.
— Что это? — Анатолий вскочил и начал оглядываться кругом. — Кто играл?..
Толя и спал и не спал. Ему было холодно, и колко, и неловко без подушки. И Антон, к которому он подлез под куртку, брыкал его во сне. Услышав рожок, Толя обрадовался — думал, что кто-то из объездчиков нашел их. Но, поглядев на Сережу, понял, что играл он. И сразу омрачился.
— Чего зря шумишь? — сказал он. — Поспать не даешь людям!..
Он хотел было улечься снова, но Сережа торопливо сделал ему знак: не шуми, не шевелись!
Толя притих. И тогда оба они — и Сережа и Толя — отчетливо услышали шорох листвы и тоненький треск сучьев под чьими-то ногами.
— Играй!.. Играй! — оживившись, прошептал Толя. — Играй скорей!
Сережа снова заиграл. Все повторял и повторил один и тот же мотив.
И вот из-за молодых серебряных осинок на поляну, осторожно ступая, вышел олень с пантами на голове. Вышел, остановился. Он стоял и глядел на ребят, будто раздумывая. Влажные ноздри его раздувались, уши торчали настороженно.
— Богатырь! — задыхаясь, сказал Толя. — Бери аркан! Заарканим сейчас! Рога большие — удержим!
— Что ты! — оборвал его Сережа. — Да разве можно за панты арканить? Ведь они сейчас нежные, испортим сразу. Его так гнать нужно!
Сережа молча схватил аркан, стараясь не слишком шуметь. Они с Толей бросились в кусты, и обход оленю.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |