Поднимаясь по лестнице в прокуратуре, Горчаков вдруг заявил мне:
— Знаешь, Машка, ну их к бесу, этих твоих вампиров! Не так уж тебе и повезло. По таким дырам таскаться — кроме тебя, охотников нет.
— Если ты думаешь, что я получила неземное удовольствие, то это не так, — возразила я, — а что делать? Все равно придется тащиться туда еще раз, и девушку эту вытаскивать на медицинское освидетельствование. Послушай, Горчаков, — я даже остановилась, — когда умер Бендеря? По документам — восемь месяцев назад.
— Я ему абсолютно не сочувствую, — Лешка состроил такую гримасу, что я испугалась, что его действительно сейчас стошнит.
— Да и я тоже, только у девицы на шее относительно свежие повреждения, уж никак не полугодовой давности.
Лешка скорчился еще больше.
— Ой, вот и разбирайся с ней, как хочешь. Я больше туда не пойду.
— Понятно, — вздохнула я, — жаль.
Возле нашего отсека мы разошлись. Я пошла к себе, а Лешка быстрым шагом доскакал до канцелярии и, понятно, упал в свежие объятия Зои, чтобы забыться и снять с себя скверну.
Откровенно радуясь тому, что я наконец в чистом кабинете, где пахнет цветами, я села за компьютер, за полчаса доделала обвинительное заключение вместе с описью материалов дела и отнесла его в канцелярию, заодно узнав, что шеф звонил из горпрокуратуры, скоро выезжает.
Вот так; можно переживать из-за маленькой жилплощади или неудачной планировки, но стоит съездить на происшествие в подобное гетто, где по коридору до ближайшего туалета полчаса на велосипеде, и клопы размером с мышь, так сразу начинаешь ценить то немногое, чем обладаешь.
Время до приезда шефа я провела за телефоном, договариваясь с криминалистическим отделом насчет осмотра жилья и шмоток покойного Бендери. Ух, если бы не трусливый Горчаков, я бы, может, прямо сегодня уже посмотрела бы форму один на Бендерю, поскольку паспорт ему выдавали в паспортном столе нашего района. Карточка формы один предусматривает наличие фотографии, вот бы и решила вопрос — кто такой “санитар”: восставший из праха Бендеря или псих, воспользовавшийся паспортом покойного.
Понятно, что никто из оставшихся невредимыми криминалистов не жаждал выезжать куда-либо со мной, все они находились в таком нервном состоянии, что их не соблазнила бы, думаю, даже глобальная авария на ликероводочном заводе с перспективой изъятия цистерны со спиртным для производства экспертизы (для непосвященных разъясню, что если с емкости, содержащей спиртное, требуется снять отпечатки пальцев, то перед исследованием емкость полагается полностью осушить; уж не знаю, отражено ли это в методиках экспертных исследований, но на практике не припомню, чтобы хоть раз кто-то из экспертов отступил от этого святого правила. Что интересно — с емкостей, наполненных керосином или водой, отпечатки пальцев снимаются запросто и без осушения).
Я охрипла, взывая к их профессиональному честолюбию, однако, наш кримотдел стоял насмерть. В итоге я победила по очкам, но это не была чистая победа, поскольку компромисс гласил: начальник кримотдела, уж так и быть, приедет ко мне в прокуратуру участвовать в осмотре вещей из комнаты Бендери, а для осмотра самого жилища мне выдадут фотоаппарат и научат фотографировать. Я в долгу не осталась, намекнув, что Шерлок Холмс потому был удачлив в раскрытии сложных преступлений, что не обращался за услугами в кримотдел Скотленд-Ярда, а сам себе был экспертом, а в условиях нынешней тотальной специализации такие выдающиеся следователи, как, например, я, могут из кожи вон вылезти, но финал загубит непрофессиональная работа эксперта.
Сарказм мой пропал даром, эксперты были настолько выведены из равновесия, что даже не озаботились оставить за собой последнее слово.
Напоследок криминалистический вождь сообщил, что Витя в больнице пришел в себя, и завтра его можно съездить допросить, хотя они с ним уже разговаривали, — он ничего не помнит.
Яду в словах вождя было столько, что я заподозрила: они долго кололи Витю на то, что это я высосала из него полтора литра крови, а заодно и жилы все вытянула, благо имела большой опыт в глумлении над несчастными экспертами.
Положив трубку, я глубоко вздохнула и попыталась честно ответить на вопрос, виновата ли я в том, что случилось с Витей. В общем, получалось, что не виновата, но общественное мнение почему-то расходилось с моим. На экспертов отныне рассчитывать не приходилось; на Горчакова — тоже. Придется всерьез учиться фотографировать, и искать где-то человека, согласного сопровождать меня в походах по логовам вампиров.
А интересно все же, что за человек был Бендеря, — я имею в виду того, кто жил в выморочной комнате заштатного флигеля? Как он связан с типом, пришедшим устраиваться в морг на работу? И еще — надо бы поинтересоваться, какой смертью умер Бендеря. Запрос-то я в адресное бюро отправила, но что мне помешало спросить об этом у вездесущей Анны Ивановны? Уж она наверняка сообщила бы такие подробности, которыми не располагает адресное бюро. Видимо, мне помешал трясущийся, как желе, от страха Горчаков. Я никогда еще не видела его в таком состоянии, и это зрелище меня парализовало, негативно отразившись на работоспособности.
Но все поправимо, пока на столе у следователя стоит телефон. Я сняла трубку и набрала номер РЭУ. Голос Анны Ивановны, ответившей на звонок, я узнала сразу; что характерно, она меня тоже узнала и приветливо спросила, чем она мне может быть полезна.
— Анна Ивановна, а вы мне не скажете, отчего Степан Ильич Бендеря умер? — взяла я быка за рога; не может быть, чтобы она не знала.
Она знала, но удивилась:
— Вы меня проверяете, что ли?
Теперь удивилась я:
— Почему проверяю? Просто спрашиваю.
— Да как же! Вы же знаете! От вас же приезжали тогда!
— Кто приезжал? Анна Ивановна, я правда не в курсе; расскажите уж мне все по порядку.
Анна Ивановна отдышалась и признала:.
— А может, и правда, не от вас приезжали. Есть же и другие прокуратуры, наверное? Просто приехал тогда в форме мужчина, такой представительный, вот такой же, как сегодня с вами был… Показания с нас снимал, с меня и с паспортистки нашей, Анели Семеновны…
— О чем показания? — ситуация становилась все более интересной.
— Ну как: давно ли видели Степана Ильича, да что за человек он был, да с кем жил. Все мы рассказали, что знали, подписали, а мужчина нам показывает карточку, там Степан Ильич без головы.
— В каком смысле?
— Ой, листья какие-то жухлые, земля со снегом, канава, и туловище без головы лежит.
— А давно ли это было? — у меня заныло под ложечкой. Не то чтобы я искренне полагала, что Бендеря угас в крахмальной постели, окруженный родственниками, и теперь была сильно разочарована; но все же информация про труп без головы резанула мне ухо.
— Ну как: месяцев восемь назад. Сейчас конец ноября, значит, в марте был мужчина. Да, в марте, сразу после праздников, мы его еще тортом угощали вафельным, с праздника остался.
— Анна Ивановна, а у вас никаких бумаг от этого мужчины не осталось?
Анна Ивановна с сожалением ответила:
— Нет, никаких бумаг не осталось.
Ну да ладно, в морге спрошу. Судя по всему, труп нашли в марте, вот пусть посмотрят. Интересно, как определили, что это труп Бендери? Головы-то не было? И паспорта тоже, раз этот документ всплыл при оформлении “санитара” на работу в морг. Если бы при покойном был паспорт, его бы уничто-. жили при выдаче свидетельства о смерти.
Я уже собиралась распрощаться с милейшей Анной Ивановной, как вдруг спохватилась:
— А кто хоронил Бендерю?
Анна Ивановна тяжело вздохнула:
— Да не по-человечески его похоронили-то, за государственный счет. Родственников у него не было, мужчина, который с прокуратуры приезжал, сказал, что морг его сам похоронит. Ну, а мы с Анелей Семеновной бутылочку купили, мяса я сготовила, Анеля блины сделала и кутью, кисель сварили да помянули жильца нашего.
Договорившись с Анной Ивановной, что приеду к ней за вещами Бендери, я попрощалась и тут же набрала номер заведующего моргом.
— Юра, пусть канцелярия посмотрит данные по трупу Бендери Степана Ильича в марте этого года.
— Ты что, Маша? — удивился Щеглов. — Неужели ты думаешь, что если бы у нас был такой труп в марте, то я бы принял на работу человека с этими данными в мае?
— В марте труп был, — настаивала я.
— Могу поспорить с тобой, что такого трупа у нас не было. Я же все акты подписываю.
— А может, ты в отпуске был или на больничном.
— Я понимаю, что с тобой спорить бесполезно, — устало сказал Юра, — поэтому сейчас сам возьму книгу и посмотрю. Но если такого покойника не было, ты извинишься.
— Нет уж, перед тем, как извиниться, я должна своими глазами взглянуть. Я сейчас приеду, — пообещала я и понеслась к шефу просить машину, заодно заеду в РЭУ за вещами из комнаты Бендери.
— Хорошо, что зашли, — поприветствовал меня шеф. — У Зои дела возьмите, и можете приступать. Городская возбудила дело по факту причинения вреда здоровью Саватееву — криминалисту нашему, два дела — по фактам обнаружения трупов неустановленных мужчины и женщины — переданы нам из других районов по спецпоручению.
— Спасибо, Владимир Иванович, — с чувством сказала я, и он хмыкнул.
— Плюс труп, на который выезжали вы сами, — продолжил он, — итого четыре дела. Четыре “глухаря” в перспективе, которые осядут на нашем районе, испортят нам отчет, будут поставлены на контроль в Генеральной, не дадут мне спокойно уйти на пенсию и станут сниться по ночам…
Он так серьезно все это перечислял, что я уже начала испытывать угрызения совести, пока не заметила, что он усмехается.
— Что делать будем? — спросил шеф уже серьезно. — Хоть бы личности установить…
Понятно, что настал удобный момент поклянчить транспорт в целях установления личности убитых. Я поклянчила, шеф вздохнул и потянулся к телефону. Наша машина, как всегда, с трудом довезла шефа из прокуратуры городами водитель отправился по своим делам, поэтому шефу пришлось привычно унижаться перед начальником РУВД.
Положив трубку, шеф сказал:
— Через десять минут будет машина. Что-то они не хотят с вами ездить, боятся.
— Жалкие, ничтожные личности, — пожала я плечами. — А еще песни поют: “Наша служба и опасна, и трудна”…
За всю дорогу водитель не проронил ни слова, не отвечал, даже когда я пыталась завести светский разговор о погоде. Я заподозрила, что ему дано строгое указание — молчать, со мной не связываться, в целях сохранения жизни и здоровья.
В РЭУ Анна Ивановна ждала меня с чаем и вафельным тортом. Пока я угощалась, она сбегала за Анелей Семеновной, та уточнила, что мне нужно, и через пять минут принесла деревянный ящик и выловила карточку формы один на Степана Ильича Бендерю. Я удивилась — карточки эти хранились не в жилконторах, а в паспортных столах отделов милиции, но Анеля Семеновна, задыхаясь, объяснила, что милицейский паспортный стол за утлом, в том же здании, тамошние паспортистки им доверяют безоговорочно, а она, в свою очередь, доверяет мне, раз уж я из прокуратуры.
Вообще-то при таком глобальном доверии всех ко всем на ум следователю сразу должны были придти всевозможные махинации с паспортами и прописками, но — странное дело — эти две душевные тетки абсолютно не вязались ни с какими махинациями; я им тоже почему-то стала доверять безоговорочно.
Рассматривая фотографию на карточке, я про себя удивлялась, как можно кого-то опознать по снимку десятилетней давности и неважного качества. Но раз опознают, значит, все-таки можно. Я припомнила хрестоматийную историю про дело автоматчиков — “последний случай бандитизма в СССР”, как его называли в учебниках уголовного права. В Семидесятые годы, когда наша страна семимильными шагами двигалась к коммунизму, как-то неприлично было признавать, что у нас все еще совершают тяжкие преступления, поскольку это противоречило концепциям классиков марксизма-ленинизма. И если в годы сталинских репрессий бытовые убийства предпочитали квалифицировать, как терроризм — под маркой борьбы с классовым врагом, то в застойные годы, наоборот, типичный бандитизм норовили представить вульгарным разбоем, доказывая, что количество тяжких преступлений неуклонно сокращается, в противовес суровой криминальной обстановке в империалистических государствах, где по вечерам страшно выйти на улицу. А в 1976 году бывший студент Лесотехнической академии Балановс-кий полил воду на мельницу империализма, задумав ограбить банк; а для этого ему нужны были машина и оружие. Но поскольку тогда прогресс не шагнул еще так далеко, чтобы оружие можно было купить на любом рынке, равно как и машину, Балановский придумал напасть на солдата в Ленинградском военном округе, похитить автомат и, застрелив водителя такси, угнать машину. Только завладеть машиной ему не удалось даже после третьего убийства таксиста. Понятно, что убийство военнослужащего с целью похищения огнестрельного оружия и последовавшие убийства таксистов всколыхнули весь город, к раскрытию преступления была привлечена общественность… Черный юмор заключался в том, что соучастником Балановского был студент юридического факультета Зеленков, и не просто студент, а активный член комсомольского оперотряда, чуть ли не заместитель командира. Так вот, когда оперотряду выдали композиционные портреты преступников, в просторечии — “фотороботы”, бывшие в то время еще экзотикой, юрист Зеленков пришел к Балановскому, показал ему их же собственные фотороботы и сказал: “Знаешь, нас никогда не поймают”…
Фотографии, украшающие паспортные документы, как правило, отличаются теми же свойствами, — идентифицировать по ним человека обычно бывает затруднительно. Разглядывая черно-белый шедевр изобразительного искусства, я узнавала и не узнавала “санитара”, пугавшего нас зловещими россказнями в морге. Но на всякий случай сняла с карточки ксерокопию и быстро составила протокол выемки вещей Бендери.
Две пожилые тетки, Анна Ивановна и Анеля Семеновна, помогли мне вытащить на улицу и запихнуть в машину две увесистые коробки из-под телевизоров, заклеенные широким скотчем и опечатанные. Водитель милицейской машины, наблюдая боковым зрением наши усилия, даже не шелохнулся. Из РЭУ мы двинулись в морг, я должна была во что бы то ни стало уличить Щеглова в том, что он самонадеянно прошляпил мартовский труп под фамилией Бендеря. Водитель хранил молчание, и даже не смотрел в мою сторону, делая вид, что бдительно следит за дорогой. От сваленных на заднем сиденье коробок с имуществом покойника несло сырой затхлостью; интересно, что там, думала я, представляя малоприятный процесс копания в чужом хламе, на который не польстились даже небогатые сотрудницы жилконторы.
Заведующий моргом ждал меня, обложившись книгами регистрации трупов, и по его торжествующему виду я поняла, что извиняться мне все-таки придется. Тем не менее я лично пролистала все учеты за февраль, март и апрель, хоть это было явно излишним; цеплялась за все трупы, поступившие как неопознанные; потом стала придирчиво сверять всех, чьи фамилии хотя бы отдаленно напоминали о выходцах из Западной Украины, и отдельно просмотрела данные о покойниках (к счастью, их оказалось всего три) с отрезанными головами. Все напрасно; труп гражданина Бендери, а равно труп неустановленного гражданина с отрезанной головой в интересующий меня период в городской морг не поступал.
Заметив, как я расстроилась, добрый Щеглов забыл о своих амбициях и стал утешать меня, а в процессе утешения высказал дельную мысль.
— Говоришь, на фотографии были листья и снег? Проверь-ка областной морг, может, его в области нашли.
— Юра, ты гений, — подскочила я, но тут же увяла. — Но уже поздно, у них уже все ушли.
— Узнаю старуху Швецову, — проворчал Юра, берясь за телефон. — Уже поздно, гипс снимают, клиент уезжает… А завтра морги уже работать не будут?
Ему ответили на том конце провода, и он радостно — поприветствовал областных коллег. Конечно, канцелярия уже ушла, но начальник отдела еще был на месте и даже имел доступ к книгам учета. Не прошло и трех минут, как я получила полные данные об обнаружении десятого марта в лесу под Токсово трупа неустановленного мужчины на вид сорока лет, с отделенной от туловища головой; по факту обнаружения трупа было возбуждено уголовное дело, в ходе расследования которого погибший идентифицирован как Бендеря Степан Ильич…
— Как его установили? — запрыгала я вокруг телефона.
Мой собеседник терпеливо разъяснил, что в кармане одежды покойного обнаружился билет на поезд до города Львова, полугодовой давности, как раз на упомянутое имя. По имени установили адрес Бендери, проехались туда, выяснили, что жилец пропал как раз перед мартовскими праздниками; более того, работники жилконторы опознали по фотографии и одежду на трупе, и голову самого Бендери.
— А что, голову нашли? — уточнила я, и сотрудник областного морга подтвердил. Он вообще, по его словам, хорошо запомнил этот труп, потому что поначалу они не давали причину смерти без исследования головы, а на теле, помимо следов отделения головы, повреждений не было. Тогда старательный следователь съездил в лес на дополнительный осмотр и в кустах за канавой нашел голову.
Я мысленно благословила областного следователя. Молодец, второй раз прочесать весенний лес, в котором по колено воды и грязи, — уважаю его за это. И не поленился смотаться в город, туда, где жил покойный, допросил работников жилконторы; да, это следователь.
Вот же я балда, спохватилась я; ведь когда мы с Лешкой Горчаковым приходили в жилконтору, Анна Ивановна скрупулезно записала наши данные к себе в блокнотик. Наверняка у нее записаны и данные нашего коллеги, достаточно было просто спросить ее об этом.
— А кто хоронил Бендерю? И где его похоронили? — это я спросила уже на всякий случай, записав координаты следователя и чувствуя настоятельную потребность с ним пообщаться. Насколько смог просветить меня начальник танатологического отдела областного бюро судебно-медицинской экспертизы, следствие так и не ответило на вопрос о том, какого рожна понадобилось Бендере в лесу, и кто же все-таки отпилил ему головушку.
Начальник отдела зашуршал бумагами, ища сведения о лицах, получивших свидетельство о смерти Бендери и осуществлявших захоронение трупа. Я терпеливо ждала.
— Чертовщина какая-то получается, — наконец пробормотал он в трубку и зашуршал с новой силой.
— Что такое? — не выдержала я. — На самом деле это не так принципиально, следователь приезжал в паспортный стол по месту жительства Бендери и упоминал, что похороны за госсчет…
Начальник отдела как-то озадаченно замолчал, потом, пошуршав еще немного листами канцелярской книги, предложил мне заехать к ним в морг и посмотреть самой. Я, не понимая, что там у них происходит, заверила, что буду через полчаса, и, поцеловав на прощание Щеглова, помчалась в областной морг.
Там уже были накрепко заперты толстые металлические двери, и мне пришлось изрядно поколотиться в них, прежде чем из морга выглянул недовольный сторож и, внимательно изучив мое удостоверение, допустил меня внутрь помещения. По узким коридорам я протиснулась вслед за ним к кабинету начальника, который оказался приятным мужчиной средних лет. Начальник, как водится, предложил мне кофе, и не дожидаясь моего согласия, насыпал в гигантскую кружку три столовые ложки растворимого кофейного порошка, доверху налил кипятку и сразу после этого ткнул меня носом в журнал.
Там черным по белому было написано, что труп Бендери Степана Ильича забрал из морга для захоронения не кто иной, как Бендеря Степан Ильич собственной персоной; и даже номера паспортов совпадали.
— Это какое-то недоразумение, — повторял расстроенный эксперт, снова и снова вчитываясь в пресловутую фамилию. — Наверное, в канцелярии нечаянно вписали не в ту графу данные паспорта покойника…
— Наверное, — согласилась я„ поскольку никакого другого объяснения с точки зрения реальной жизни не находилось. Если только забыть, что мы имеем дело с вампирами, которых, не всегда убивает даже отделение головы от тела…
Но об этом я сотруднику экспертного бюро говорить не стала, он и так был выбит из колеи. Чтобы успокоиться, он сходил за копией акта вскрытия трупа и принес машинописные странички с наклеенными на них фотографиями — обезглавленного трупа и отдельно обнаруженной головы. Особенно хорошо смотрелась голова, уже вымытая в морге и подготовленная к исследованию; она была заснята лежащей на прозекторском столе и выглядела на качественном снимке, как живая. Волосы на ней были причесаны, глаза открыты, и я долго не могла отвести от нее взгляда: сомнений не было — на меня смотрел старый знакомый, “санитар” из городского морга. Умерший за восемь месяцев до нашего знакомства.
* * *
Как только я вернулась в машину, водитель осмелился открыть рот и намекнуть, что его рабочий день давно закончился. Я про себя поразилась его долготерпению — обычно водители предупреждают об окончании рабочего дня и о начале обеденного перерыва как минимум за полчаса до времени “икс”. А до прокуратуры нам предстояло добираться еще около часа по вечерним пробкам.
Всю обратную дорогу я ломала голову по поводу того, как сложить воедино все эти загадочные обстоятельства; а самое главное — как пристегнуть к случившемуся отрезанную голову “санитара”. Конечно, бывали случаи ошибочной констатации смерти; но не в морге после вскрытия, и не в отношении тел с напрочь отрезанной головой. У меня даже появилась дикая мысль — произвести эксгумацию Бендери, а вдруг там в гробу вовсе и не обнаружится тела, которое гуляет само по себе и пьет кровь у доверчивых обывателей, встретившихся на пути?
Доставив меня в прокуратуру, водитель хоть и не осыпал меня проклятиями из-за глобальной переработки, случившейся по моей вине, но и не бросился помогать мне тащить коробки с изъятым хламом. Я собственноручно вытащила их из машины на мокрый от снега асфальт и попыталась докричаться до Горчакова, свет в окне которого еще горел. Орала я как резаная, опасаясь, что коробки промокнут и развалятся, не услышать меня мог только глухой и дебильный, на крики повысовывались граждане из соседних домов и несколько человек пришли с остановки автобуса узнать, в чем дело; в общем, отреагировали все, кроме Горчакова.
Сколько бы я еще так стояла и вопила, неизвестно, если бы из прокуратуры не вышла помпрокурора Кочетова, направлявшаяся домой. Увидев меня, она ахнула и побежала наверх за Горчаковым.
Лешка спустился недовольный, мы обменялись взаимными любезностями, после чего, дружно взявшись за одну из коробок, потащили ее наверх, а Лариска Кочетова осталась сторожить другую.
Наконец обе коробки благополучно доехали до нашего отсека. Горчаков зловредно настаивал, чтобы мы втащили их в мой кабинет, но от влажных коробок запахло гнилью еще сильнее, и я наотрез отказалась поганить собственное рабочее место. В камеру вещдоков их уже было не поместить, поскольку хранительница ключей Зоя ушла.
— Ну тогда давай хоть посмотрим, что там, — предложил любопытный Лешка. — Может, сразу и выкинем.
Он притащил из своего кабинета рулон плотной бумаги, расстелил ее на полу коридора и недолго думая, отодрал скотч с одной из коробок и перевернул ее над подстилкой. Мы оба машинально перестали дышать носом и, затаив дыхание, смотрели на кучу свалявшейся мужской одежды. Потом Горчаков принес длинную указку и стал ворошить шмотье, проверяя, не затесался ли туда золотой слиток. Слитка не нашлось, зато Лешка выловил из-под старых брюк и рубашек два залоснившихся блокнота, на которых стоял штамп “сделано из отходов древесины”, и небольшой сверток из полиэтилена; что в нем, рассмотреть было невозможно, поскольку он был плотно замотан скотчем. Блокноты и сверток мы отодвинули в сторону, а одежку Горчаков указкой покидал обратно в коробку и принялся за вторую.
Пока мы потрошили вторую коробку, я рассказала Лешке про труп без головы и попросила прокомментировать ситуацию. Как только он начал, я сдержанно напомнила, что просила комментировать не мое психическое состояние, а убийство гражданина, который приставал к нам в морге спустя восемь месяцев после того, как ему отрезали голову.
— А ты уверена? — вот и все, что смог выдавить из себя Горчаков после моего строгого замечания.
— Что значит уверена? — вздохнула я. — Голова похожа. Я считаю, что это он. А вот объяснить это не могу.
— Ты же не одна его видела в нашем морге? — напомнил Лешка, и я расстроилась еще больше.
— Вот и я про это. Если считать явление “санитара” массовой галлюцинацией, то кто тогда напал на криминалиста?
Горчаков разворошил слежавшееся постельное белье, вывалившееся из коробки, и под ним что-то звякнуло. На пол выкатились два граненых стакана, внутренние стенки которых были покрыты буроватым налетом. Лешка присел и тронул стаканы концом указки.
— Фу, какая гадость. Отложить?
— Отложи, надо их на экспертизу отправить.
— Думаешь, кровь из них пили? — Лешка искоса взглянул на меня.
— Кровь или портвейн. Надо проверить.
Горчаков указкой откатил стаканы на чистый лист бумаги и ловко запаковал их. Сидя на корточках, он смотрел на меня снизу вверх и явно жалел.
— Ладно, Машка, можешь на меня рассчитывать. Поезжай спокойно в свою Англию, я тут за всем присмотрю. А то что ты одна против вампиров.
— Спасибо, Лешка, я не сомневалась, что ты меня не бросишь.
В пустом коридоре за нашими спинами раздались шаги, и мы с Лешкой оба вздрогнули, Горчаков чуть не свалился с корточек, а я в испуге оглянулась.
К счастью, это не вампир пришел за своими вещами. По коридору к нам направлялась Лариска Кочетова.
— Ты же домой ушла, — удивилась я.
— Я ушла и вернулась, — пояснила Лариска. — Уже до остановки дошла и вспомнила, что хотела с тобой посоветоваться. Говорят, ты расследуешь дело о вампирах?
Лешка хрюкнул.
— А что? — недоверчиво спросила я, ожидая подвоха. Вот уже народ издеваться надо мной начал; и это они еще не все знают. Но Лариска продолжала без всякого подвоха.
— Наш милицейский надзор болеет, мне кинули кучу материалов отказных на проверку. Посмотри, может, тебе интересно будет?
— А что за материалы?
— В больницы привозят бомжей с травмами шеи. Милиция отказывает в возбуждении дела, мотивируя тем, что это результат укусов животного. А я посмотрела — это не крысы…
— Почему? — встрял Лешка, разгибаясь и кряхтя.
— Потому что в этом подвале крыс травили…
— А они что, все из одного подвала?
— Ну да, — и Лариска назвала адрес дома, куда мы с Горчаковым прогуливались вчера в обеденный перерыв. — А потом, один из бомжей дал объяснение, что его укусило что-то, прилетевшее с потолка. И улетевшее туда же. Крысы же не летают?
— Давай материалы, — сказала я Ларисе. Она кивнула и с готовностью побежала к себе. Через минуту она бросила мне на руки кипу бумаг и унеслась.
Мы с Лешкой общими усилиями покидали весь хлам обратно в коробки, за исключением отобранных объектов экспертизы, подтащили коробки к дверям канцелярии в качестве приятного сюрприза для Зои, и пошли ко мне в кабинет, изучать материалы про укушенных бомжей.
— Оказывается, город наводнен вампирами, — сказала я Лешке, раскладывая материалы на столе, — а все прикидываются, что ничего не знают.
С бомжами мы разобрались быстро; их, вне всякого сомнения, кусала летучая мышь, улизнувшая после смерти Бендери и поселившаяся в подвале того же дома.
— Ладно, завтра съезжу к Вите в больницу, может, он тоже вспомнит, что вампир на него спикировал с потолка.
Очень соблазнительно было бы списать на нетопыря и трупы с дырками на шее, но, во-первых, он у нас фигурировал один, и вряд ли осуществлял дальние перелеты из нашего района в городской судебно-медицинский морг, а во-вторых, сомнительно, чтобы маленькое животное в состоянии было выпить зараз более пяти литров крови.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |