При упоминании о нерпичьем глазе ребята вспомнили, что с утра ничего не ели. И надо же случиться так, что мысль о еде им пришла только после того, как они сдали в камеру хранения свои вещи.
— Что будем делать? На трамвае прокатимся вместо ужина? — ехидно спросил Кайон.
— У нас же есть деньги, — сказал Ринтын. — Давай поищем где-нибудь поблизости магазин и купим себе поесть. Не истратим же все за один вечер.
— Как бы не получилось как с пивом, — проворчал Кайон, пришедший от голода в плохое настроение.
Был теплый душистый вечер. Мягкий воздух струился вдоль улиц. Каждый дом десятками окон щедро лил свет на улицу. Светились большие уличные лампы, заключенные с прозрачные колпаки цвета белых фарфоровых чайных чашек. Казалось, светился сам вечерний теплый воздух. Иногда мимо проезжал звонкий трамвай, большим фонарем освещающий блестящие рельсы.
За углом ребята увидели огромную витрину, заставленную самыми разнообразными товарами. За стеклом виднелись неправдоподобно большие пачки папирос, плитки шоколада, окорока.
Немного робея от такого обилия продуктов, ребята вошли в магазин и попали в настоящее царство еды. Магазин был большой и состоял из нескольких залов. Кругом сверкали зеркальные витрины и стеклянные прилавки. В одном из залов середина потолка была покрыта узкими полосками — зеркал, в которых отражались покупатели. Ринтын и Кайон постояли под удивительным потолком, на который было истрачено столько зеркал, сколько с избытком хватило бы для Улака на несколько лет.
Перешли в другой зал. Здесь пахло развороченной землей.
— Смотри, яблоки! — не удержался от восклицания Ринтын и потянул за собой товарища.
На прилавке, в небольшой вазе, горкой лежали самые настоящие румяные яблоки. Как и ожидал Ринтын, они выглядели совсем не так, как на этикетках консервных банок. В живых яблоках так и чувствовался горячий солнечный луч.
— Гляди!
Вот так фрукт! Разрисованный полосами, как камлейка чегитунца, он важно лежал, подавляя величием яблоки и груши. Это был кит среди плодов.
Продавщица давно следила за двумя смуглолицыми юношами, которые так внимательно разглядывали витрины. Заметив их раскрытые рты, она подошла к ним и вежливо осведомилась:
— Что желаете купить? Может быть, вам взвесить арбузик? Три рубля килограмм…
Ринтын тут же на глаз прикинул, что плод-гигант весит немногим более пяти килограммов.
— Да, пожалуйста, взвесьте один арбуз, — ответил он, заметив, какой испуганный взгляд метнул на него Кайон.
Одна гиря, вторая, третья… несколько маленьких гирек. Ринтын немного ошибся, но ничего…
Проплутав на обратном пути, ребята увидели палисадничек, засаженный кустами с большими цветами. Он был огорожен невысоким забором, который легко было перешагнуть.
— Давай-ка в этом саду попробуем арбуз, — предложил Кайон.
Ребята перелезли через забор, увидели врытую в землю скамейку, устроились на ней и вытащили ножи. Ринтын осторожно отрезал небольшой кусочек сверху и передал арбуз
Кайону.
Откусив хрустящий и холодный кусок, Ринтын пожевал его и почувствовал горечь.
— Что это такое? — послышался возмущенный голос Кайона. — Будто табаком начиненный!
— Ты попробуй ковырни его поглубже, — предложил Ринтын.
Кайон вонзил нож в арбуз и повернул его. Раздался хруст. По рукоятке потекла вода.
— Вода течет! — крикнул он.
— Может, нам дали испорченный? — предположил Ринтын.
— Ну его, этот арбуз! — сказал в сердцах Кайон и швырнул злополучный фрукт на землю.
Голодные и злые возвращались на вокзал друзья.
— Здесь можно подохнуть от голода, — ворчал Кайон. — Что ни возьми в рот, скулы воротит.
В переполненном зале ожидания они едва отыскали себе свободное местечко и сидя, плотно прижавшись друг к другу, заснули. Во сне они громко причмокивали губами: должно быть, каждому снилось большое деревянное блюдо, наполненное дымящимся пахучим оленьим мясом.
Задолго до того как подали на платформу поезд, ребята получили свои фанерные чемоданы и заняли первое место у выхода на перрон. То и дело большой репродуктор, укрепленный над их головами, громко объявлял о прибытии и отправлении поездов. В большие двустворчатые двери безостановочными потоками шел народ. Казалось, весь мир снялся с места и пустился в путь.
Ринтын и Кайон судорожно сжимали в руках проездные билеты. Стрелки больших часов медленно двигались к той черте, когда ребята должны будут сесть в поезд. За окном уже вспыхнули вечерние огни. То, что ехать предстоит ночью, особенно тревожило ребят.
Наконец из репродуктора послышался неестественно громкий голос:
— Производится посадка на поезд, следующий по маршруту Владивосток — Москва! Пассажиров просят пройти на перрон для посадки на поезд!
Сначала Ринтын не поверил тому, что услышал. Неужели это их подразумевают под "пассажирами"?
Когда диктор повторил объявление, Ринтын схватил чемодан и сказал Кайону:
— Это нам. Бежим скорее к поезду!
Но оказалось, что добежать до поезда не так-то просто. Сначала их остановил контролер при выходе из вокзала, затем их билеты были проверены у платформы, и, наконец, они очутились рядом с поездом. Одинаковые вагоны тянулись далеко-далеко. Ребята прошли весь состав и не обнаружили паровоза.
— Может быть, это не наш поезд? — взяло сомнение Ринтына.
— Так ведь женщина показала нам на него, — отозвался Кайон.
Все было правильно. Вот и вагон номер три, где должны ехать Кайон и Ринтын. Если заглянуть вниз, колеса стоят на железных полосах, но паровоза нет!
Пассажиры, не обращая внимания на двух растерявшихся приятелей, толпой валили на перрон, ругались с носильщиками и проводниками, обнимались, прощались и входили в вагоны поезда, у которого не было паровоза.
Ринтын, махнув рукой, позвал за собой Кайона, и они пошли к своему вагону. Проводник проверил билеты, и они вошли в тамбур. Их поразила теснота в вагоне, который казался снаружи таким внушительным. Может быть, такое впечатление создавалось множеством людей с большими узлами и чемоданами. Места ребятам понравились. Они расположились напротив друг друга у большого окна, в которое можно будет глядеть всю дорогу.
Чемоданы были водружены на багажные полки. Суматоха в вагоне понемногу улеглась.
— А все же меня интересует, почему у нашего поезда нет паровоза? — сказал Ринтын шепотом, чтобы его не услышали ничего не подозревавшие соседи.
— Очень возможно, что это какая-нибудь новая конструкция, — ответил Кайон. — Бывает, придумают такое, чего никогда не было. Не может быть, чтобы этот состав нагрузили, а потом попросили пассажиров выйти. Смотри, сколько их только в нашем вагоне, в ином стойбище столько народу не наберется.
Опасения ребят были напрасны. Вскоре вагон толкнуло с такой силой, что откуда-то сверху упал на пол плохо прилаженный чемодан. К счастью, никого не задело. Зато несколько голосов враз сказали:
— Вот и паровоз прицепили…
И снова ребята наблюдали чудесную способность русского человека уютно устраиваться в дороге. Немного возни, приглушенного ворчания, и глядишь — уголок купе уже преобразился, принял жилой вид.
Понемногу пассажиры стали знакомиться. По вагону прошли несколько человек: один искал компаньонов в лото, второй — в шахматы, а третий — в преферанс. На предложение последнего откликнулись сразу несколько голосов.
— А вы куда направляетесь, ребята? — обратился к ним пожилой майор.
Получив ответ, он с удовлетворением, как будто сам ехал на учебу, сказал:
— Хорошее это дело. Правильно делаете!
Интерес к ним сразу же повысился. Несколько человек из других купе специально пришли посмотреть на чукчей, решившихся пуститься в путешествие. Один бойкий маленький человечек тут же объявил, что некоторое время ему довелось жить, правда, не среди чукчей, но тоже дикарей, названия которых он, к сожалению, не помнит. А один из преферансистов поделился сведениями, почерпнутыми из каких-то книг, где чукчи изображались как кровожадное племя, с удовольствием расправлявшееся со своими дряхлыми родственниками. Он даже что-то хотел сообщить на ухо майору, но тот отмахнулся и повернулся к ребятам.
— Видите, сколько небылиц ходит по свету о вашем народе? Ну что же, выучитесь, будем ждать от вас самих правдивого рассказа о вашей жизни. Голос у майора был мягкий, дружелюбный и как-то по особенному теплый.
Паровоз дал гудок. Состав дернулся, и ребята в окне увидели, как потащилось назад здание вокзала, поплыли столбы и люди, стоящие на перроне. Явственно слышался шум паровоза и частый дробный стук колес.
Поехали! Все быстрее убегали назад сначала большие, а потом маленькие домики, и скоро поезд вошел в лед. Это было так неожиданно, что Ринтын сначала не понял, отчего это вдруг потемнело небо. Вот он, лес — лицо Большой земли!
До поздней ночи не отрывались от окна ребята. Глядя на темную землю с мелькающими огоньками, хотелось крикнуть в наступающую теплую ночь:
— Здравствуй, Большая земля!
Поезд несся на запад. Мелькали новые названия станций, городов. Многие из них звучали непривычно, но часто попадались большие города, знакомые по карте.
Они по-прежнему не отрывались от окна, стараясь не пропустить ни одной страницы чудесной живой книги, которая раскрывалась перед ними.
Ринтын на остановках любил выходить и смотреть в бесконечную даль рельсовой дороги, перепоясавшей огромные пространства страны.
Стараниями майора они устроились спать на багажных полках, но днем ребята занимали свои законные сидячие места. Майор, которого звали Федор Нефедович, часами рассказывал ребятам о своих путешествиях. Его географические лекции пользовались успехом у всего вагона, и лишь ярые преферансисты перекликались полными таинственного значения словами: вист, пас, в торбе — и что-то непонятное чертили на листе бумаги.
Федор Нефедович не раз проезжал по великому железнодорожному пути России и успел изучить его досконально. С его помощью Ринтын и Кайон впервые попробовали свежий помидор, совершенно непохожий на те зеленые помидоры, которые привозили пароходы на Чукотку. От разрезанного огурца пахло свежей морской капустой, только что выброшенной на берег. Когда Ринтын сказал об этом Федору Нефедовичу, тот удивленно ответил:
— Никогда об этом не думал, хотя живу около моря!
Жизнь в вагоне текла размеренно. Вставали поздно. Исключение делалось, когда поезд рано утром прибывал в большой город.
Усатая черная проводница, ловко поводя плечами и держа в руках полдюжины стаканов, разносила чай. Не все пользовались ее услугами. Многие завтракали в вагоне-ресторане и возвращались оттуда с красными лицами, свидетельствующими о более горячем напитке, чем чай.
Ринтын и Кайон чаевничали вместе с Федором Нефедовичем, уничтожая запасы сушек и прочих печений, которыми были набиты его чемоданы.
После завтрака наспех прибирали в купе, все торопились к своим ежедневным занятиям: играли в карты или шашки, забивали «козла». Больше всего было читающих. К ним относились и Ринтын с Кайоном, которые часто отрывались от книги, чтобы поглядеть в окно.
Ребята радовались быстрому продвижению на запад. На двенадцатые сутки они должны были прибыть в Москву.
Поезд подходил к Новосибирску. Задолго до того как показались окраины города, в вагоне началась суматоха: предполагалась остановка на несколько часов, санитарная уборка вагонов. Можно было выйти в город и осмотреть его.
Посыпались рассказы о великолепном новосибирском вокзале с подземными переходами и множеством платформ.
Действительность оказалась гораздо беднее. Вокзал, правда, был внушительный, с подземными переходами, но выглядел совсем не так, как рисовал себе Ринтын. Может быть, во всем был виноват Кайон, который потерялся сразу же, как только вышел из вагона. Пришлось все время стоянки — почти три часа — затратить на его поиски. Вместе с озадаченным Федором Нефедовичем, который никак не мог объяснить исчезновения Кайона, Ринтын заглядывал во все уголки привокзальной площади, но тщетно… Спрашивали всех милиционеров, благо на вокзале они встречались на каждом шагу, но никто из них не видел "молодого чукчу небольшого роста".
Пришлось обратиться к помощи радио. На обороте телеграфного бланка Ринтын написал приметы товарища, а Федор Нефедович передал бумажку в небольшое окно с надписью: "Справочное бюро".
Через несколько минут после того, как объявили несколько отправлений поездов, из всех репродукторов громкий голос сообщил, что Кайона ждут возле справочного бюро его товарищи. Прошло еще минуты две-три, и из толпы пассажиров появился Кайон, усталый и растерянный.
— Где ты пропадал? — накинулся он на Ринтына. — Все время ищу тебя, даже в город выходил!
Кайон говорил по-чукотски, поэтому Федор Нефедович, не поняв, спросил его:
— Куда же ты запропастился? Мы сбились с ног, разыскивая тебя.
— Я никуда не пропадал, — невозмутимо ответил Кайон. — Это он пропал, не успев выйти из вагона.
— Ну, вы пока выясняйте здесь отношения, а я схожу на разведку в буфет, — сказал Федор Нефедович и, уходя, погрозил пальцем. — Только стойте на месте и не теряйтесь.
— Ты же мог отстать от поезда, — продолжал журить Кайон друга. — Я все время смотрел на часы, сколько осталось до отхода.
— Так мы же тебя разыскивали, — втолковывал ему Ринтын, — вместе с майором.
— Не видел, — развел руками Кайон.
Тем временем из буфета вернулся майор и пригласил ребят с собой.
— Вот это буфет, — присвистнул Кайон, когда они вошли в большую светлую комнату, в глубине которой стоял огромный, затейливо украшенный шкаф со стеклянными дверцами. За стеклом поблескивали разноцветные рюмки и всевозможные бутылки. Расставлены они были так соблазнительно, что могли вывести из равновесия любого трезвенника.
Друзья уселись за мраморный столик, и к ним тотчас подошла нарядно одетая девушка со щитком из белой материи на голове. На ней был белый передник с большими карманами. Она вынула блокнот и записала названия еды, которые произносил майор, вычитывая их из лежащей на столе книжки. Когда Федор Нефедович произнес: с хреном, — Ринтын украдкой взглянул на девушку, но она невозмутимо и даже ласково повторила:
— Хорошо, с хреном…
Ей пришлось несколько раз уходить и приходить, чтобы принести всю заказанную майором еду. Тут было похожее на тонко нарезанный копальхен мясо, которое называлось ветчиной, по целых две котлеты лежало на каждой тарелке. Правда, котлеты были так малы, что не сравнились бы даже с полкотлеткой, которые готовила в педучилищной столовой повариха тетя Поля. В довершение девушка принесла целых три бутылки. Одна была наполнена цветной жидкостью, а две другие были хорошо знакомы Ринтыну и Кайону еще по Владивостоку. Это было пресловутое пиво! Она тут же откупорила бутылки, и, когда Федор Нефедович потянулся горлышком к стакану Ринтына, тот поспешно прикрыл его рукой.
— Так это же пиво! — сказал майор.
— Мы это не пьем, — сказал Кайон, закрывая, в свою очередь, свой стакан.
— Ну что ж, — произнес с разочарованием Федор Нефедович, — тогда налью вам лимонада.
Ринтын и Кайон с опаской смотрели, как в их стаканы широкой струёй лился из горлышка пенистый напиток. Но когда они его попробовали, оказалось, что это чудесная сладкая вода, которая приятно щипала язык.
— Это совсем не то, что пиво, — с довольным видом сказал Ринтын.
— Его можно пить всю жизнь, — заключил Кайон.
Во время еды Ринтын поглядывал вокруг себя, ожидая, когда девушка принесет хрен. Но она обслуживала другие столики и не собиралась подходить к ним. Тогда Ринтын осторожно спросил майора:
— Федор Нефедович, а где же хрен?
— А вот он у тебя на тарелке, — ответил майор и показал на кучку чего-то жеваного, лежащего на краю тарелки. — Чудесная штука, — продолжал он, накладывая его кончиком ножа на кусок ветчины.
Ринтын все же не решился его попробовать…
Через полчаса колеса снова стучали по рельсам, а навстречу бежала и летела русская земля.
За день до прибытия в Москву вагонная жизнь совершенно изменилась. Карты, домино и другие игры были оставлены. На последней перед Москвой большой остановке многие побрились в парикмахерской, а кто не успел, ловил свою намыленную физиономию в маленький прыгающий осколок зеркала. Храбрецы, рискнувшие бриться на ходу, потом ходили облепленные кусочками бумаги.
Приближалась Москва. Новые чувства рождались в душе юношей. Жизнь за стенами вагона была удивительна, но не до конца понятна. Удастся ли им когда-нибудь приобщиться к этой жизни настолько, чтобы быть как дома, по-настоящему, а не по приглашению радушных хозяев? Хватит ли сил и способностей до конца понять жизнь больших городов, землю, дарящую хлеб?
Спутники Ринтына и Кайона готовились к встрече с Москвой. Одни говорили просто: подъезжаем к Москве, но с теплотой в голосе; другие с торжественностью: к столице нашей Родины — Москве. Все чаще в том или другом купе между верхней и нижней полкой натягивалась простыня: переодевалась женщина.
Федор Нефедович вынул из чемодана свои ордена и медали. Он суконкой натер их до блеска и прикрепил к мундиру. Пассажиры были учтивы друг с другом и оживлены, как перед Первым мая.
— А может быть, наденем наши новые костюмы? — предложил Ринтын.
Кайон горячо одобрил идею и тут же нашел, как практически осуществить ее. Поздно вечером, когда схлынул вечерний наплыв в умывальник, друзья забрались туда с заранее приготовленными костюмами. Здесь они оделись во все новое, вплоть до обуви, а старую одежду сложили в чемоданы, Чтобы не измять нарядное платье, они решили просидеть до утра.
Ребята всю ночь проговорили, строили планы осмотра Москвы.
— Первым делом — на Красную площадь. Наверное, можно от вокзала проехать туда на метро. Мы и метро посмотрим и на Красной площади побываем. Потом в музей…
— Может быть, в музей не надо? — возражал Кайон. — В Въэне ведь есть музей. Давай лучше сходим вместе с майором в Сандуновские бани.
— Но в Въэне тоже есть баня…
— Но это совсем другое, — горячо убеждал Кайон. — Там есть даже такой душ, который бьет снизу, а еще бассейн с теплой водой. Мы с тобой никогда не плавали в теплой воде. Должно быть, это очень приятно. Можно даже на минутку нырнуть. Неглубоко, конечно.
— Уж лучше в Третьяковскую галерею сходить, чем нырять… — убежденно говорил Ринтын.
— Я где-то видел, — возражал Кайон, — такую фотографию: ничего не разобрать, одни спины, и внизу подпись: "Посетители Третьяковской галереи у картины Репина "Иван Грозный убивает своего сына". Или тебе нравится смотреть на убийство? — В голосе Кайона слышалось нескрываемое ехидство.
— Считается, что эта картина — одно из лучших произведений мирового искусства, — не обратил внимания на ехидный тон Кайона Ринтын.
Невдалеке от Москвы поезд остановился сменить паровоз на электровоз. На дощатом перроне стояли девушки и продавали огромные букеты цветов. Почти все пассажиры купили по букету. Ринтын и Кайон тоже взяли себе по охапке больших махровых красных цветов. Цветы стоили дорого. Это тоже было в диковинку: на Чукотке никто не решался продавать цветы — украшение земли. Это все равно, что продавать голубое небо.
Цветы были с сильным запахом, от которого кружилась голова.
Замелькали московские пригороды: маленькие белые домики, а рядом с ними многоэтажные дома, а затем снова пустыри с пасущимися коровами. Чем ближе к Москве, тем больше становилось опор высоковольтных линий. И вот уже замелькали подступившие вплотную к вагону большие дома. Все время хрипевшее радио вдруг удивительно ясно и громко заиграло марш "Москва майская". Множество рельсовых путей расходилось перед поездом.
Ринтын и Кайон не отрывались от окна. Поезд шел все медленнее и медленнее, вот показался перрон и на нем встречающие с букетами в руках. Они махали, некоторые что-то кричали и бежали к поезду.
Марш умолк, и репродуктор объявил: "Граждане пассажиры, наш поезд прибыл в столицу Союза Советских Социалистических Республик — Москву!"
Много городов встретилось на пути Ринтына и Кайона от Чукотки до столицы, но Москва — это был единственный город, который вызвал у них чувство неподдельного изумления. Это был город, непохожий ни на один из других городов.
Ринтын и Кайон прямо с поезда отправились на Красную площадь, которая оказалась намного меньше, чем они предполагали. Мавзолей был закрыт, и двери охраняли двое часовых. Друзья постояли молча. Вдруг над их головами заиграли куранты — точь-в-точь как по радио. Ринтыну пришла на память полярная станция на берегу Чукотского моря, радиорубка, наполненная голосами далеких городов и мелодичным перезвоном кремлевских курантов.
По настоянию Кайона и по приглашению майора Федора Нефедовича они все же отправились в бани. Здесь было действительно все великолепно — от величественно восседающих на стульях перед мозольным оператором закутанных в белые простыни людей, похожих на древних римских патрициев, до маленького теплого моря — бассейна.
Плескаясь в голубой воде, Кайон блаженно говорил:
— Я согласен стать моржом или, на худой конец, нерпой, если бы наше море было такое теплое.
С завистью смотрел он, как люди прямо с мраморного берега бросались в воду.
После купания Кайон вдруг вообразил, что они могут опоздать на поезд. Ринтын догадывался, что тот просто устал и не хочет идти в Третьяковскую галерею. Оставлять же Кайона одного было опасно: он мог потеряться, как в Новосибирске. Ребята попрощались с Федором Нефедовичем, который оставался в Москве на несколько дней, чтобы потом продолжать путь дальше, на запад.
— Ну, дорогие мои чукотские друзья, надеюсь, вы не обижались на меня в пути, когда я командовал вами? Извините, если чем обидел. Совет вам мой — не сворачивать с пути, который вы себе избрали. Может быть, я говорю слишком высокопарно, тоже извините. А теперь давайте поцелуемся на прощание по-русски.
Он снял свою военную фуражку и расцеловался сначала с Ринтыном, затем с Кайоном.
Прохожие останавливались возле метро "Охотный ряд" и с удивлением смотрели, как пожилой военный лобызался с двумя черноволосыми черноглазыми парнями.
Обменялись адресами. И Федор Нефедович подтолкнул ребят к входу в метро:
— Идите, идите, друзья.
— До свидания! — крикнули ребята и пошли навстречу упругому теплому подземному воздуху метро.
Небольшая заминка произошла на привокзальной площади. Бесконечный поток машин разделил Ринтына и Кайона. Когда Ринтын перебрался на другую сторону, товарища и след простыл.
Ринтын довольно громко выругался по-чукотски:
— Мэркычгыргын!
К нему подошел милиционер и, приложив руку к козырьку, вежливо спросил, что ему нужно.
Ринтын смутился, но, сообразив, что милиционер скорее всего не понимает по-чукотски, объяснил, что потерял друга, и нарисовал его внешность.
— Пойдемте со мной, — пригласил милиционер и повел Ринтына в помещение вокзала.
Кайон стоял возле окошка справочного бюро и уже собирался подать бумажку с объявлением о потере Ринтына.
— Кто тебя этому научил? — возмущенно спросил Ринтын. — Человека ищут, а он собирается шутить.
— Его собираются спасать, а он… — Кайон махнул рукой и отошел от окошка.
Милиционер осведомился:
— Он?
Ринтын молча кивнул головой.
— Значит, все в порядке. — Он снова приложил руку к козырьку и повернулся на каблуках.
Друзья сидели в буфете в ожидании посадки и ели мороженое. Ринтын дулся на друга, а тот невозмутимо разглагольствовал:
— Живем в холоде, а не додумались изготовлять такую вкусовщину.
Ринтын не поправил Кайона и продолжал грустно глотать действительно вкусную, тающую на языке сладкую холодную массу.
Когда пришло время садиться в поезд, друзья едва поднялись со стульев — так они устали за день. Возможно, сказывалась усталость и за дни месячного путешествия через всю страну. И если бы цель не была близка, они бы так и уснули, уткнувшись в мокрые от растаявшего мороженого мраморные столики.
Поезд шел вне расписания. Он часто останавливался, пропуская вперед составы, идущие по графику. За окнами расстилалась земля, на которой совсем недавно гремела война. Странно выглядели черные обгорелые деревья. Поезд остановился на большой станции. Здание вокзала еще не было восстановлено, и четко вырисовывался скелет дома с обвалившимися стенами.
Как страшна, видимо, война, если даже каменные дома не выдерживали! Покореженное железо, уже поржавевшее, валялось рядом со шпалами.
Где-то невдалеке отсюда воевал и Анатолий Федорович, чье имя носит теперь Ринтын. Будет ли он достоин его? Вот проехали одинокую печку, торчащую посреди черной земли. Но рядом была уже выстроена хибара, из тонкой железной трубы поднимался к небу веселый кудрявый дымок…
Поезд догонял время, но время шло быстрее поезда, и когда проехали Колпино, солнце село за синеющий вдали лес. А впереди уже угадывался город. Огромная туча висела над ним, закрывая весь горизонт, как пар над полыньей в морозный день. Ринтын прильнув к окну. Кайон тем временем завел разговор с пожилой женщиной и расспрашивал ее о том, как можно доехать от вокзала до улицы Красной Конницы. До Ринтына долетели обрывки разговора:
— На трамвае, Кирочная… Суворовский проспект.
Ринтын ждал, когда покажется город, и думал о том, что за время путешествия Кайон уже освоился с жизнью на Большой земле, жалел, что костюмы имели несвежий вид: надо было их беречь до приезда в Ленинград.
Быстро темнело. По оконному стеклу побежали дрожащие струйки дождевых капель. Поезд уже замедлял ход. И снова навстречу поезду тянулась путаница рельсов, вырастали дома, среди которых было немало разрушенных зданий. Но того, что ожидал Ринтын, не было — ни Невы, ни шпиля Петропавловской крепости. Проскочили по мосту узкую речку с застоявшейся водой, и вот уже несется навстречу знакомый по многим вокзалам перрон.
— Приехали, — просто, по-будничному сказала собеседница Кайона.
Ринтын некоторое время сидел неподвижно. Вот и все. Мечта, которой от роду десять лет, сбылась: он в Ленинграде. Но почему нет радости? Ощущалась лишь усталость и беспокойная грусть. Сегодня он в Ленинграде, завтра тоже будет, и послезавтра, и много лет. Можно не торопиться.
Ринтын и Кайон последними вышли из вагона. Они прошли под гулкими сводами, на которых огненными буквами было написано: «Ленинград», и вышли на улицу. Теперь им надо было разыскать автобус, на котором им нужно было ехать к Василию Львовичу. Из нескольких улиц вливались на площадь потоки машин. Почти у всех горели фары, и они казались юркими живыми существами, подкарауливающими зазевавшегося пешехода. В воздухе тысячами капель висел дождь, и от этого все кругом казалось пронизанным необыкновенным воздушным светом.
Мимо друзей катились сотни машин. Основной их поток двигался по прямой как стрела улице. Мокрый асфальт блестел, и в нем тоже горели огни.
— Видишь, Кайон, это настоящий Ленинград! — Ринтын тряхнул своего друга.
— Проснулся, — проворчал Кайон.
— А вот — Невский проспект. Если ехать все время по этой улице, можно попасть на Неву, на берегу которой стоит университет. Скорее туда, Кайон!
— Что ты, Ринтын, куда ехать, теперь ночь? Да и дождь идет. Давай лучше поедем к Василию Львовичу, а завтра на реку. — Кайон говорил мягко и вкрадчиво, как с малым упрямым ребенком.
— Нет, — отрезал Ринтын, — я очень долго ждал. Если хочешь, я поеду один.
Они разыскали милиционера и спросили, как проехать к университету. Сели на четвертый номер трамвая, окна которого были загорожены широкими спинами. Кондуктор громко объявляла остановки: Литейный, Садовая, Казанский собор, Главный штаб, Академия наук, Университет!
КНИГА ТРЕТЬЯ
За толстым стеклом университетской двери стоял человек в красивой форме. На рукаве золотой лентой вился знак, как у полярного капитана.
Ринтын робко постучал.
Человек в красивой форме широко распахнул дверь и сиплым голосом спросил:
— Вы кто? Абитуриенты?
— Нет, мы чукчи, — объяснил Кайон.
Человек в красивой форме медленно закрыл дверь и остался по ту сторону толстого стекла.
Ребята понуро отошли.
Над Ленинградом спускалась ночь. Бежали звонкие трамваи, подмигивая разноцветными огоньками. От реки тянуло ночной сыростью и какими-то незнакомыми запахами.
Кайон и Ринтын шагали вдоль набережной. Справа темнели громады домов. Кое-где в окнах горел электрический свет — уютный, теплый. Навстречу попадались прохожие. Они шли мимо Ринтына и Кайона, прижимаясь к гранитному парапету.
Черная речная вода билась о каменные берега, отраженные в ней огни переливались и мерцали. Иногда проплывал маленький буксирный пароход и тонко посвистывал, приближаясь к мосту.
— Что будем делать? — спросил Кайон. — Есть хочется.
— Надо найти магазин и купить чего-нибудь, — ответил Ринтын. — Перейдем трамвайную линию. Там должны быть магазины.
Ребята долго ждали, пока между двумя мостами не будет трамвая. Они быстро перебежали линию.
— Ты смотри! — толкнул Ринтын друга. — Кто жил здесь!
На фасаде тесно лепились мемориальные доски: Павлов, Стеклов, Якоби, Карпинский, Ферсман, Чебышев, Остроградский.
— Вот это да! — проговорил Ринтын. — Столько знаменитостей!
Они медленно обошли фасад, читая каждую доску. Шепча про себя великие имена, они испытывали восхищение перед этими людьми, украсившими человечество своим талантом, своим умом. Ведь рядом университет. Так ли они начинали, как завтра начнут Ринтын и Кайон?.. Тоже приехали издалека… Голова кружится. Будто взобрался на высоту и смотришь оттуда на пенные следы волн, угоняемых ветром вдаль от берега.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |