Российские республики в последние годы СССР («Парад суверенитетов» российских автономий и дезинтеграция Советского Союза) 1 страница

Российские республики в последние годы СССР («Парад суверенитетов» российских автономий и дезинтеграция Советского Союза)

Валентин Михайлов

2011-й год – год двадцатилетия со времени выступления ГКЧП и последовавшего за ним распада Советского Союза. Хорошо известно, какую роль в этом сыграли бывшие союзные респулики СССР, включая Российскую Федерацию. Гораздо меньше говорится о событиях в самой Российской Федерации и поведении входящих в нее автономных национальных республик. Публикуемая статья и содержащаяся в ней информация представляют в данном отношении определенный интерес. Она позвыоляет лучше понять и возможные перспективы сохранения Союза – отнюдь не однозначные – в случае заключения нового Союзного договора, подписание которого было сорвано выступлением ГКЧП.

Драматические события конца 1991 года, завершившиеся распадом Советского Союза 25 декабря, будут долго жить в памяти российского народа. Споры о сущности прошедших тогда кардинальных изменений живы и поныне, их актуальность временами испытывает новые подъемы. Даже после смены одного или двух поколений останутся сторонники разных, часто противоположных, оценок происшедшего тогда. В сознании заметной части граждан надолго останется горечь от утраты того, что называлось великой державой. Эти ощущения во многом объясняют, почему политическое развитие России, начиная с 2000 года, пошло по пути возрождения авторитаризма.

Можно согласиться с болгарским исследователем И. Крастевым, что «именно российский коллективный опыт 1990-х объясняет привлекательность путинизма. В сердцевине этого опыта находится распад Советского Союза и кризис, который за этим последовал. Поколение Путина не имеет ностальгии по коммунизму, но оно рассматривает Советский Союз как свою отчизну. Когда СССР распался, его коллапс внедрил постоянное чувство хрупкости и незащищенности в представления россиян о мире»[1].

Причины, вызвавшие неожиданный распад Советского Союза, казавшегося тогда несокрушимым, в последние годы подвергались анализу многими авторами. Экономическая несостоятельность, кризис идеологии, который стал очевиден простым людям, социальные проблемы – важнейшие составляющие процесса, в результате которого рухнула КПСС, а вслед за ней обвалился и Советский Союз, где эта партия была «руководящей и направляющей» силой. Существенно при этом, что раскол громадного государства произошел по этническим и административным границам. Как известно, в Советском Союзе административные границы нередко пролегали по линиям раздела между различными этническими группами. В Российской Федерации раскола не произошло, но возникли очаги напряженности, которые на Кавказе легко видны и до настоящего времени.

Распад Советского Союза и линии этнического напряжения в России возникли вследствие двух недостатков советской системы: чрезмерного централизма во всем, прежде всего в экономике, культуре и идеологии, и нерешенности национального вопроса. Действительно, сложившаяся система управления была ориентирована на жесткое выполнение решений одного центра по всем, даже мелким вопросам. Поэтому призывы к большей автономии, в большей свободе принятия решений на местах выглядели оправданными и хорошо понятными каждому человеку. В этом отношении все административные единицы – области и республики – были в приблизительно равном положении. Немного бóльшей свободой пользовались союзные республики, но и в этом случае «удлинение поводка» было очень ограниченным и это их явно не удовлетворяло.

По мере того, как во второй половине перестройки все больше обнаруживалась несостоятельность центра в обеспечении граждан продовольствием и необходимыми товарами, росло недовольство населения и местных властей, которые, пытаясь улучшить ситуацию, стремились взять контроль над регионом в свои руки. Возникшие новые элементы того, что можно условно назвать экономической свободой, были выгодны местным руководителям. Они сулили увеличение возможностей в распределении недвижимости, товаров, а это были рычаги для расширения поля власти и получения новых перспектив для ее удержания.

Национальные проблемы, в отличие от излишней централизации, в первые перестроечные годы не выглядели столь важными, и если где-то возникали обострения, то они не считались трудными для разрешения. Еще начиная с брежневского периода, советское руководство усыпляло себя и граждан страны теориями, согласно которым «национальный вопрос, унаследованный со времен царизма, в принципе решен», и «объективная почва для серьезных межнациональных противоречий исчезла»[2]. И вот неожиданно для многих и, прежде всего, для партийных идеологов, гласность принесла осознание межэтнических проблем, нерешенных культурных вопросов многих национальностей, угасания языков. В условиях постепенной демократизации общественной жизни эти проблемы стали все более четко артикулироваться различными группами населения, превращавшимисяв движения и организации.Обращения к Центру с просьбами уравнять в правах людей разных национальностей, содействовать развитию культуры и языков были настолько же понятны и актуальны, как и просьбы устранить избыточную централизацию.

Оба отмеченных выше недостатка были свойственны и крупнейшей союзной республике - Российской Федерации ввиду ее большого структурного и этнического разнообразия. Поэтому все, что происходило на «союзном уровне», имело тенденцию репродуцироваться также и в России на уровне субъектов федерации: в российских автономиях были созданы движения за национальное возрождение, организации типа «национального фронта», были приняты декларации о суверенитете, утверждены символы государства – гимны, гербы.

Но между национальными движениями в союзных республиках и национальными движениями в российских автономиях существовала принципиальная разница. В республиках Прибалтики, Грузии, Армении, Белоруссии и других такие движения возникали по инициативе «снизу», получали действительно массовую поддержку и часто действовали вопреки решениям и намерениям местных коммунистических партий. Более того, компартии прибалтийских республик быстро переориентировались и включились в борьбу за обретение независимости.

Напротив, в автономиях коммунисты в поздние 80-е годы сами были у истоков национальных организаций и на первых порах способствовали росту и укреплению своих подопечных. Впоследствии национальные движения перешли под патронаж региональных администраций, в которых оказались вчерашние партийные боссы. Несмотря на такую поддержку, ни одна из организаций местных националистов российских автономий никогда не могла и близко подойти к такому уровню проникновения в массы и влияния на политические решения, которого достигли Саюдис в Литве, народные фронты Латвии и Эстонии в 1988 – 1990 гг. Для этого существовало ряд причин.

Во-первых, власти не только поддерживали, но и ограничивали деятельность местных националистов. Это возникало в силу того, что региональные власти быстро становились авторитарными и такие понятия, как плюрализм и наличие оппозиции, не находили места в их представлениях об управлении.

Во-вторых, в периоды согласия с федеральным центром акции этнонационалистов порой становились нежелательными для местной элиты, и их активность заметно снижалась, демонстрируя зависимость от интересов руководства республики.

В-третьих, сами национальные организации были скомпрометированы в глазах людей неизбежно проявлявшейся связью с региональными властями, даже если они стремились ее замаскировать. Это существенно снижало их привлекательность в народе.

Кроме этого, в прибалтийских республиках и в автономиях разными были исторический опыт, длительность совместного проживания с русскими, культурная и образовательная зависимость от Москвы, уровень сохранения своего языка и культуры. Эти аргументы сохраняют в значительной мере силу и при сравнении ситуации в республиках Кавказа и на Украине с положением в автономиях России.

Если децентрализация была важным аргументом для всех российских региональных администраций в равной степени, то национальный вопрос могли эффективно применять в качестве аргумента в своих требованиях к центру только те российские республики, в которых была значительная национальная составляющая. Хотя М.Шаймиев и назвал первопричиной конфликтов в СССР «бесправие государств в лице союзных и автономных республик, которые были очень централизованы в рамках единой плановой системы», а национальные, этнические и другие факторы, которые «также обострились и способствовали возникновению конфликтов», поставил на второй план[3], его мнение было опровергнуто всей постсоветской историей отношений национальных республик с центром. В том числе, и деятельностью властей самой Татарии. Именно национальный сепаратизм, был ли он поддержан снизу народом или сверху элитой, был основной проблемой как в отношениях Союза ССР с союзными республиками, так и в отношениях России с ее автономиями.

Татария «заговорила громче остальных автономных республик» после весны 1990 г. Хотя в советское время и Башкирия и Татария в равной мере претендовали на повышение статуса республик до союзных, после парада суверенитетов Башкирия стала более осторожной в своих требованиях. Причиной было то, что в ней было не две, как в Татарии, а три крупных этнические группы: русские, татары и башкиры. Соединить политические требования двух родственных этносов в своих выступлениях перед центром местная правящая элита, состоящая преимущественно из башкир, была не в состоянии. Для такого объединения следовало бы приравнять в правах татар с башкирами, а это элита в принципе не могла сделать, поскольку ее властная позиция во многом базировалась на доминирующем положении титульного этноса (башкир) в районой и республиканской власти. В Дагестане положение всегда было еще сложней, поскольку в нем местная власть должна уметь сохранять равновесие между восемью достаточно крупными национальными группами численностью более 100 тысяч человек и несколькими другими малочисленными народами.

Власти российских автономий обычно обращались к центру, используя общий для всех аргумент о децентрализации структуры управления. Первоначально они дистанцировались от лозугов этнонационалистов. Апеллируя к населению вообще и к нетитульным этническим группам, в частности, власти автономий подчеркивали преимущества, которые будут получены, если многие предметы ведения и полномочия (список прилагался) будут переданы из центра в автономию. В пропагандистских целях намеренно переплетались две независимые категории – демократия и суверенитет, тем самым делалась попытка переориентировать сильное в то время стремление народа к демократии и связать его с требуемой для элиты независимостью от центральной власти. Вот как выглядела эта связка в обращении Верховного Совета Татарии к народу вскоре после путча:«…Развитие демократии в нашей республике мы представляем себе только на пути реализации государственного суверенитета Татарской ССР»[4]. Это было заявлено вскоре после того, как элита республики определенно продемонстрировала желание следовать жестким рецептам ГКЧП. При этом тогда уже было ясно, что демократизация в республике начала заметно отставать от российской, а в некоторых аспектах чувствовалось возвращение к советским порядкам.

Национальный вопрос становился известным в Москве через выступления в российских автономиях титульных этнических организаций, на уличных митингах и демонстрациях, на которых порой выдвигались лозунги крайне националистического содержания. Например, в Татарстане звучали требования, что «русские должны признать лидирующую роль татар», а иначе «пусть убираются на все четыре стороны»[5]. В этой связи можно говорить о тесном «альянсе этнонационалистов и правящей элиты»[6]: политический язык и идеология каждой из двух сторон дополняли друг друга как две половины одного целого. То, что провозглашали националисты из титульных этнических групп, создавало удобный фон, создающий более благоприятные условия для властей автономий, выдвигающих требования Центру или ведущих переговоры с Москвой.

Некоторые исследователи и политики, однако, пытаются объяснить эту конструкцию иначе. Они полагают, что центристское руководство республики находилось в постоянном поиске компромисса между двумя крайними позициями политического спектра. В такой трактовке возникает существенная проблема: надо найти политический субъект, который занимает вторую крайнюю позицию. Если первая – это всем известные этнонационалисты, выдвигавшие лозунги вроде «Татария не для русских», то в качестве второй крайней силы приходилось выбирать либо небольшую маргинальную группу, либо весьма умеренные интернациональные движения или организации, т.к. организаций русских националистов в этнических республиках России в те годы не существовало. Впрочем они не возникли и в более позднее время.

В то время страна жила под впечатлением разгорающихся этнических конфликтов в Нагорном Карабахе, Молдавии, Чечне и в Югославии. Атмосфера незнакомой ранее возрастающей угрозы значительно усиливало требования этнонационалистов в автономиях и их претензии к центру, что побуждало Москву относиться к этому с особенным вниманием. Проблема осложнялась тем, что, ослабленные доктриной о полном решении национального вопроса в СССР, царствовавшей в предшествующие годы, ученые и чиновники в Москве имели весьма приблизительное представление о состоянии национальных проблем на местах. Когда в 1990 г. элита автономий получила больше рычагов в управлении, она постаралась установить контроль над содержанием информации, выходящей из региона. В Татарии, в частности, были быстро установлены правила, по которым, любой социологический опрос на территории данной автономии мог быть проведен только с разрешения местных властей[7].

Характеризуя позднеперестроечное время, Е. Гайдар замечает, что тогда «номеклатура хотела растащить систему (госсобственность) по карманам и вместе с тем сохранить элементы этой системы, дающие гарантию власти над собственностью»[8]. Он также показывает, как чиновники пользовались огромными возможностями в управлении и распределении ресурсов для того, чтобы открыть пути для обогащения. «Конвертация» властных полномочий чиновника в деньги осуществлялась в том или ином виде в любом российском регионе. В национальных республиках России властная элита стремилась не упускать дополнительные, этнические составляющие своих претензий на власть и на соответствующую «конвертацию». Тем более, что аргументы «национального характера», как мы видим, были тогда «козырными» и не подвергались основательному критическому анализу. Такое положение продолжало существовать и в постельцинское время. Это видно, в частности, из длительности правления авторитарных руководителей, принадлежащих к титульным этническим группам, таких как В.Коков, М. Рахимов, К.Илюмжинов и М.Шаймиев и других и размерами собственности, которая перешла за это время соответствующим кланам.

При этом речь шла не только о применении властями автономий уже имеющихся «национальных» аргументов, но и об управлении «национализмом», включая его усиление в определенные периоды, для чего использовалась часть материальных и властных ресурсов. Еще в 1987 году А. Яковлев предостерегал: «Импульс национализма идет сверху – от местной интеллигенции, партийного и государственного актива. Власти благожелательно относятся к националистским проявлениям. Слава богу, хоть об уничтожении Советского Союза не говорят»[9].

Существенно, что элиты автономий и до перестройки, и в постсоветское время были сформированы преимущественно из представителей титульных народов республик. Являлись ли они в то время выразителями интересов своего народа, стремившегося к освобождению от сильной и жесткой руки Москвы? А может быть хотели получить для себя более независимые позиции с бóльшим числом властных полномочий и возможностями распоряжаться ресурсами в условиях ограниченной (ими же!) конкуренции со стороны элит других этнических групп?

До настоящего времени роль властных элит и массовых движений советских и российских республик в процессах до и после распада СССР была недостаточно исследована. Настоящая работа имеет целью внести бóльшую ясность в этот непростой вопрос в конкретном случае: в ней будут рассмотрены процессы только в российских автономиях, начиная с середины перестройки и до декабря 1991 г., когда Советский Союз прекратил свое существование. Речь пойдет о событиях в 16 республиках, входивших в состав РСФСР в годы перестройки; при этом наибольшее внимание будет уделено Татарии, признанному лидеру среди автономий. Почти все они именовались в советский период «автономными советскими социалистическими республиками». После принятия деклараций о независимости они переименовали себя в «советские социалистические республики», а впоследствии сократили и это название. Не следуя достаточно сложной хронологии переименований в этот период, мы будем именовать их «автономиями» или «российскими республиками», как это обычно принято в литературе. Термин «республика», взятый изолированно, будет означать «союзная республика».

Ниже мы пытаемся ответить на следующие вопросы. Что являлось основной причиной действий автономий во время парада суверенитетов и переговоров по Союзному договору? Насколько важно рассматривать интересы и действия элит с особенным вниманием и стремиться отделить эти интересы и действия от интересов и действий общества? Какова взаимосвязь между ними?

Население, география, экономика, руководящие кадры

Самая большая из пятнадцати союзных республик – Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР) - сама имела тогда сложное административно-государственное устройство, частично сходное со структурой СССР. Среди 89 субъектов федерации, входивших в ее состав, было 16 автономных республик: Башкирская, Бурятская, Дагестанская, Кабардино-Балкарская, Калмыцкая, Карельская, Коми, Марийская, Мордовская, Северо-Осетинская, Татарская, Тувинская, Удмуртская, Чечено-Ингушская, Чувашская и Якутская. В октябре и ноябре 1990 года в автономных областях Адыгее, Горном Алтае, Карачаево-Черкессии, которые находились в то время в составе других субъектов России, были приняты Декларации о суверенитете и о статусе автономной республики. 3 июля 1991 года эти республики вместе с Хакассией были утверждены Верховным Советом РСФСР в качестве советских социалистических республик, входящих в состав России. Таким образом, в декабре 1991 к моменту крушения СССР, в Россию входили уже 20 республик. А в середине 1992 г. после разделения Чечено-Ингушской республики на Чеченскую и Ингушскую республики число российских республик (автономий) достигло 21.

Несмотря на то, что все автономные республики формально имели одинаковый статус, они значительно отличались друг от друга. Во-первых, они по-разному и в разные годы вошли в состав РСФСР. Семь из шестнадцати были образованы и получили свой статус до 1925 года. Это Башкортостан (1919), Татарстан (1920), Дагестан(1921), Якутия (1922), Бурятия и Карелия(1923) и Чувашия (1925). Другие были образованы в 30-е годы и позже.

Автономии сильно отличались по населению, этническому составу и по территории. В самой маленькой республике – Тыва – число жителей было в двенадцать раз меньше, чем в каждой из двух самых крупных автономий: Башкирии (3,95 млн жителей по переписи 1989 г.) и Татарстане (3,638 млн). Находящийся на третьем месте по населению Дагестан более чем в два раза уступал им. В семи автономиях численность населения не достигала одного миллиона. Эти пропорции сохранились и в настоящее время. Суммарно по данным переписи 1989 г. во всех российских республиках проживали 21,5 млн. жителей, что составляло 14,6% от всего населения РСФСР.

Важной характеристикой являлось соотношение долей русских и так называемых титульных («коренных») жителей в республиках. Больше всего коренных жителей было в многонациональном Дагестане – 90,8 %, за ним шли Чувашия (68,7), Тыва (64,3), Чечено-Ингушетия (57,8), Кабардино-Балкария (57,6), Якутия (53) и Северная Осетия (53). Во всех других это число не достигало 50 процентов, в том числе в Татарстане – 48,5 и в Башкортостане – 21,9.

Самой крупной по территории среди автономий является Якутия – 3103 тыс. кв. км.- это вдвое больше, чем у всех других республик вместе взятых. Гигантская территория Якутии лишь немного уступает территории Индии. Хотя Татарстан с его 68 тыс. кв. км заметно меньше Башкортостана (143,6 кв. км.), оба эти значения можно считать вполне типичными для большинства областей в европейской части России. В Татарстане расположен важный речной узел – слияние рек Камы и Волги, по нему проходит одна из трех стратегических ветвей железнодорожного сообщения Москвы с сибирскими регионами России. Эти особенности выгодно отличают его от своего более крупного соседа Башкортостана.

Якутия, Башкортостан и Татарстан обладают богатыми природными ресурсами и их добычей, хорошо налаженной еще в советские времена. Наличие богатых природных ресурсов играло важную роль в их притязаниях на суверенитет. В. Постнова охарактеризовала эту связь в случае Татарстана броским заголовком «пишется “суверенитет", а читается "нефть"[10].

Две соседние республики Башкирия и Татария в 60-х и 70-х годах прошлого столетия были самыми богатыми нефтедобывающими районами страны. В этот период добыча бакинской нефти на Каспийском море снижалась, а тюменской - только набирала ход. Пиковые значения добычи нефти – 48 млн. тонн в 1967 г. в Башкирии и 103 млн. тонн в 1976 г. в Татарии составили бы честь любой нефтедобываюшей стране. Затем уровень добычи начал снижался и в 1989 г. опустился до 27 млн. тонн и 37 млн. тонн соответственно. В сумме это составляло 11% добычи во всей России. Татария стала вторым по производительности нефтедобывающим районом страны после Тюмени. Хотя в следующем, 1990 г., падение продолжалось, и каждая из этих республик добыла почти на 2 млн. тонн меньше, но из-за снижения в других регионах, в том числе и в Тюменской области, доля двух республик в России оставалась примерно на том же уровне. Кроме этого Башкирия и Татария обладали мощными нефтехимическими комплексами. Промышленность Башкирии могла обеспечить пятую часть всей нефтепереработки России, что было не менее весомым доводом в спорах о суверенитете, чем добываемая в республике нефть.

Для Якутии в начале 90-х в формуле Постновой «нефть» нужно заменить на «алмазы» и «золото». Якутские алмазы, на которые приходится 99 процентов производства в России и 1/4 в мире, были открыты здесь в 1957 году, ноцентр алмазной промышленности и гранильное производство начали функционировать всего за несколько лет до описываемых событий. Золото добывалось на территории Якутии с 1924 года. С 1932 г. поиск и разведка золоторудных месторождений велась одним из крупных подразделений ГУЛАГа - Северо-Восточные исправительно-трудовые лагеря(СВИТЛ).

Крупнейшие индустриальные проекты Башкирии и Татарстана – разведка и бурение нефти, строительство гигантских нефтехимических предприятий и завода по производству большегрузных автомобилей КАМАЗ в Набережных Челнах выполнялись объединенными усилиями нескольких союзных министерств с привлечением работников и квалифицированных специалистов со всего Советского Союза. Это являлось серьезным аргументом, который Центр противопоставлял претензиям автономий обладать всеми природными запасами и предприятиями, находящимися на их территориях.

Другим доводом против предоставления автономиям статуса союзных республик было отсутствие внешних границ у всех крупных, экономически развитых автономий. Только Тыва, республика с наименьшим населением и более других нуждающаяся в финисовых дотациях центра, имеет границу с Монголией.

Кадровая политика Москвы при назначении партийных руководителей в автономиях заметно менялась в течение советского периода. Если до конца 1950-х годов центр назначал первых секретарей обкомов КПСС[11] из своего номенклатурного списка и в большинстве это были русские, то затем в некоторых республиках ситуация изменилась в пользу представителей титульной этнической группы. Так в Татарстане до 1960 года было 18 первых секретарей обкома, среди которых был только один татарин З.И.Муратов (1944-1957), но начиная с Ф.А. Табеева (1960-1979) на высший партийный пост в республике назначались лишь татары, получившие образование в Татарии и там же сделавшие карьеру.

Последняя смена в Татарии произошла в связи с неожиданной инициативой Горбачева избрать первого секретаря Татарского обкома Г.И. Усманова секретарем ЦК КПСС. Это произошло сразу после выступления Усманова 19 сентября 1989 года на пленуме ЦК, в котором он доказывал, «что надо повысить статус республики, что в реальности многие автономные республики по всем параметрам… не уступают союзным республикам, а возможностей для своего развития имеют куда меньше…». Выступление, по мнению самого Усманова, нашло поддержку присутствующих и, как можно понять по результатам, самого Горбачева[12]. Усманов был переведен на работу в Москву и уже 23 сентября первым секретарем Татарского обкома был избран М.Ш. Шаймиев, который до этого был Премьер-министром республики и секретарем Татарского обкома. Уроженец дальнего восточного района республики, Шаймиев прошел все ступени своей партийно-хозяйственной карьеры исключительно на территории Татарии. Инициатива Горбачева по переводу Усманова в секретариат ЦК КПСС существенно повлияла на последующее политическое развитие республики и ее отношения с Москвой в течение последующих двадцати с лишним лет. Потому что два местных партийных лидера (ушедший на повышение Усманов и новый глава обкома Шаймиев) имели, как полагают, разное отношение к демократизации и суверенитету автономий.

В Башкирии, как и в Татарии, все первые секретари были представителями титульной этнической группы, т.е. башкиры, начиная с З.Н. Нуриева (1957 —1969). Последним главой обкома в 1987 г. стал Р.Х. Хабибуллин, башкир, уроженец республики, сделавший карьеру не в партийном аппарате, а в нефтяной промышленности в Москве. Он был горбачевским назначенцем, сменившим М.З. Шакирова, который уверенно правил Башкирией до этого 18 лет. За два года Хабибуллин так и не стал «своим». В начале февраля 1990 г. после того, как, охваченный демократическими настроениями Уфимский горком КПСС выразил недоверие Башкирскому обкому, он ушел в отставку вместе со всем составом обкома. В апреле Верховный Совет Башкирии избирает своим председателем директора нефтеперерабатывающего завода М.Г. Рахимова, который после сложной борьбы с недавним членом обкома влиятельным М.Миргазямовым к 1993 г. укрепил личную власть, а в декабре того же года был избран первым президентом Башкирии.

В Якутии период интернациональных кадров на высшем республиканском посту закончился в 1946 году, когда впервые «первым» был назначен якут И.Е. Винокуров. Последующие 45 лет, до 1991 г., первыми секретарями, кроме Винокурова, были на этом посту всего лишь три коммуниста, и они все были «верными сынами Якутии», т.е. этническими якутами. Дольше всех, семнадцать лет, с 1965 по 1982, Якутией правил Г.И. Чиряев. Даже основательная чистка региональных кадров, произведенная во время перестройки, не коснулась Якутии и не изменила размеренной смены местной элиты. Во время путча первым секретарем оставался Ю.Н. Прокопьев, назначенный еще во времена Брежнева[13]. Вместе с тем, следует отметить, что в то время никому старше шестидесяти лет не было позволено находиться на этой должности.

Кадровая политика центра в отношении титульных этносов в Татарии, Башкирии и Якутии проводилась не во всех автономиях. Так, например, уже в годы перестройки в Кабардино-Балкарскую республику в октябре 1985 г. был прислан уроженец Томской области русский «варяг» Е.А. Елисеев, до этого два года работавший первым секретарем в Хакассии. Он стал первым секретарем на пять перестроечных лет до 1990 года. В том же 1985 г. в Удмуртию на такой пост был назначен «горбачевский десантник» П.С. Грищенко, который также пробыл на этом посту пять лет. Родившийся в Красноярском крае, он за сорок лет работы в Челябинской области поднялся до должности второго секретаря обкома и оттуда был переведен в Удмуртию. Но и до него в этой республике на должность первого секретаря всегда назначались не уроженцы Удмуртии, а партийные кадры, присланные из других мест Советского Союза, среди которых практически не было удмуртов. Его предшественник Валерий Марисов был первым секретарем в течение 22 лет. Грищенко разрушил равновесие внутри политической элиты, не получил ее поддержки в трудный для себя час и в апреле 1990 г. не смог стать председателем Верховного Совета Удмуртии, как это сделали его коллеги в других автономиях

Мордовский обком КПСС с 1971-го по 1990 г. возглавлял А.И. Березин, русский из местных, прошедший стандартный аппаратный путь от секретаря райкома ВЛКСМ до первого секретаря обкома. Поддержка его со стороны Москвы во времена Горбачева постоянно сокращалась. Молодые демократические организации, особенно местное отделение «Демократической России», набрали заметную силу и в марте 1990 г. достигли значительного успеха на выборах народных депутатов РСФСР, на выборах в Верховный Совет республики и, особенно, Саранского горсовета, где 4 марта в первом туре представители коммунистов получили меньше половины мандатов. Многие партийные руководители, представители хозяйственной власти, которые шли на выборы без альтернативы, проиграли. Это поражение элита приписала Березину, который хотя и был избран председателем ВС, но уже через полгода был вынужден уйти с поста по собственному желанию[14].

Дата добавления: 2015-10-21